115. Литература периода объединения Северо-Восточной Руси и образования Русского централизованного государства (с конца XIV до начала XVI в.)

Уже со второй половины XIV в. в политической, а вместе с тем и в культурной жизни северо-восточной Руси наблю­дается значительное оживление. Оно обусловлено было прежде всего очень существенным экономическим подъёмом, сказавшимся в новом расцвете ремёсел, в укреплении внутрен­него товарооборота и расширении внешних торговых связей, в ро­сте городских посадов и посадского населения. Укрепление эко­номических связей между отдельными русскими областями неизбежно приводило к преодолению той раздробленности, какая характеризовала северо-восточную Русь в предшествующее время. Раздробленность эта, сопровождаемая усилением великокняжеской власти, постепенно преодолевается, в первую очередь — в пределах наиболее крупных политических образований: Московского, Твер­ского, Рязанского княжеств и Великого Новгорода.

Куликовская битва 1380 г., приведшая к победе русских войск над татарами, во-первых, содействовала росту национального само­сознания русского народа и его сплочению ввиду общности поли­тических интересов, так как в этой битве принимали участие почти все русские северо-восточные княжества, во-вторых, очень высоко подняла государственный престиж Московского княжества и мос­ковского великого князя, возглавившего коалицию русских князей, выступивших против татар. С этого времени Москва становится самым могущественным выразителем идеи общерусского единства и важнейшим средоточием культурного и, в частности, литератур­ного развития на Руси. С Москвой соперничают такие крупные областные центры, как Тверь, Новгород, но и тут, наряду с узко местными тенденциями, в литературе выступают, как и в преды­дущую эпоху, тенденции общерусские, проявляющие себя в тяге к объединению всех русских областей вокруг Москвы и обнару­жившиеся в сознании преимущественно демократических слоев рус­ского народа и в отдельных литературных произведениях, не свя­занных по своему происхождению с московской почвой.

К концу XV в., ко времени княжения Ивана III, относится об­разование Русского централизованного государства, окончательно покорившего удельные княжества, сломившего сопротивление та­ких своих соперников, как Новгород, Тверь. Псков и Рязань, сохранявшие лишь формально свою обособленность от Москвы до начала XVI в., фактически находились в зависимости от неё уже со второй половины XV в. В 1480 г. произошло полное освобожде­ние Руси от татарской зависимости, длившейся почти два с поло­виной столетия. В международной обстановке Русь начинает играть очень крупную роль. Русское централизованное государство, воз­главлявшееся великорусским народом, стало могучим фактором в деле не только политического, но и культурного развития страны. Только единое централизованное государство могло получить все возможности для серьезного культурно-хозяйственного роста, для полного утверждения своего независимого существования.

Явно обнаружившемуся с конца XIV в. литературному подъёму на Руси в значительной мере содействовало оживление её культур­ных связей с южнославянскими землями и с Византией, выразив­шееся в большом притоке на Русь новых южнославянских перево­дов с греческого, главным образом церковно-поучительнои литера­туры, и в проникновении русского рукописного материала к южным славянам, что было следствием литературного общения русских и южнославянских книжников '. Общение это происходило в ре­зультате пребывания южнославянских книжников на Руси и рус­ских книжников на Афоне и в Константинополе, где те и другие работали во взаимном сотрудничестве.

Характерной особенностью стиля ряда литературных памятни­ков этой поры является культивирование торжественной патетики, украшенной речи, избыточного панегиризма, часто переходивших в риторическое словоизвитие, объективно направленных, однако, к тому, чтобы повысить эмоциональную силу воздействия слова на читателя. Как мы знаем, риторическая украшенность стиля свойственна была и ряду русских произведений в предшествовав­шую пору, но теперь она получила значительное усиление по сравнению с тем, что наблюдалось раньше. Это обстоятельство на­ходится в непосредственной связи с назревавшим в господствующих кругах представлением о Руси как о преемнице политического и церковного наследства Византии, уже клонившейся к упадку.

Высота и торжественность самой этой идеи требовала и соот­ветственного пышного словесного воплощения. Нужно сказать при этом, что вся эта стилистическая цветистость, укоренившаяся прежде всего у южнославянских книжников, по мере дальнейшего своего упрочения в произведениях русской литературы станови­лась тормозом в её развитии, поскольку часто самодовлеющие сло­весные ухищрения заслоняли и затрудняли непосредственное вос­приятие содержательной стороны произведения и затушёвывали его национальное своеобразие.

Усиленное проникновение в русскую литературу стилистической витиеватости сопровождалось усилением церковнославянской язы­ковой стихии — фонетической, морфологической, синтаксической и лексической — в русских памятниках преимущественно церковно-публицистического характера.

Чисто русские грамматические нормы, обычные в языке наших ранних литературных памятников, уступают теперь в ряде случаев место грамматическим нормам, свойственным языку церковносла­вянскому. В письмо вводится чуждая русскому языку искусствен­ная орфография, установившаяся в южнославянской письменной практике.

Обращение к традиционной церковнославянской стилистике и к нормам церковнославянского языка в значительной степени объясняется тем, что в этом—для усиления своих позиций — за­интересована была церковная верхушка. Культивируя архаическую церковнославянскую стилистическую и языковую систему, рус­ские церковники тем самым отгораживались от живого народного языка. Они стремились монополизировать книжный язык, препят­ствуя проникновению в него языка демократических народных слоёв, тем более, что не на них в ту пору ориентировались церковные