105. Проповеди Серапиона Владимирского

В области проповеднической литературы в XIII в. выдвинулся как талантливый и красноречивый писатель Серапион Владимир­ский. В первые десятилетия татарского владычества на Руси он был архимандритом Киево-Печерского монастыря, а с 1274 г.— епископом во Владимире, где и умер в 1275 г. От него дошло до нас пять «слов», из которых первое, как принято полагать, написа­но и произнесено было им в Киеве в 1230 г., а остальные четыре — в 1274—1275 гг. во Владимире. Возможно, однако, что и первое «слово» написано было во Владимире в 70-х годах. Первые четыре «слова» сохранились в сборнике XIV в. «Златая цепь», пятое — в «Паисиевском сборнике» конца XIV или начала XV в. Первые * три «слова» Серапиона, кроме того, вошли в сборники «Измарагд» и «Златоуст». Сборники эти у древнерусского читателя пользова­лись большим уважением, и включение в них сочинений Серапио­на само по себе является свидетельством большой авторитетности этих сочинений в древней Руси.

В первом «слове», говоря о случившихся в Киеве в 1230 г. зем­летрясении и солнечном и лунном затмениях, о постигшем Русскую землю голоде и о «многих ратех», опустошивших Русскую землю, Серапион объясняет все эти бедствия как наказание божие за гре­хи. Говоря о немилостивых врагах — татарах, разоривших Русскую землю, Серапион прибегает к ритмической, организованной речи. Они, эти враги,

землю нашю пусту створиша,
и грады наши плениша,
и церкви святыя разорите,
отьца и братию нашю иэбиша,
матери наши и сестры наши в поруганье быша.

Для предотвращения дальнейших бедствий нужно обратиться к богу и отказаться от разбойничьего взимания процентов, вся­ческого грабления, воровства, сквернословия, лжи, клеветы, по­клёпа и иных «сатанинских дел».

Приурочение первого «слова» Серапиона к 1230 г. наталкивает­ся на не согласующуюся с исторической действительностью карти­ну разорения Руси татарами, изображённую в этом «слове». Про­исшедшая до этого Калкская битва не сопровождалась для Русской земли такими потрясениями, о которых говорится в приведённой цитате. Эта цитата скорее могла быть откликом на разорение Баты­ем северной Руси в 1237—1238 гг. и южной Руси в 1239—1240 гг. Но, судя по содержанию первого «слова», нельзя думать, чтобы оно в целом возникло с таким запозданием после поразившего ав­тора и его современников землетрясения, тем более что у Серапиона сказано: «Ныне же земли трясенье своима очима видехом» и «Ны­не землею трясеть и колеблеть». Поэтому не лишена основания догадка Е. В. Петухова, что это «слово», будучи в основном напи­сано вскоре после киевского землетрясения в 1230 г., лишь в даль­нейшем пополнилось вставкой, рисующей ужасы татарского на­шествия.

Во втором «слове», опять перечисляя тяжкие прегрешения сво­ей паствы, Серапион патетически продолжает: «Что речем, что от-вещаем? Страшно есть, чада, впасти в гнев божий... Какия казни от бога не восприяхом? Не пленена ли бысть земля наша? Не взя-ти ли быша гради наши? Не вскоре ли падоша отци и братия наши над трупием на землю? Не ведены ли быша жены и чада наши в плен? Не порабощени быхом оставшиеся горкою си работаю от иноплеменник?» Эти горестные вопросы очень близки к тем, кото­рые читаются в «Правиле» митрополита Кирилла III, написанном им в связи с происходившим во Владимире церковным собором 1274 г., созванным Кириллом как раз по поводу тех настроений в Русской земле и в русской церкви, которые вызваны были обстоя­тельствами татарского владычества на Руси. В своём «Правиле» Кирилл вопрошает: «Кый убо прибыток наследовахом, оставльше божия правила? Не рассея ли ны бог по лицю всея земля? Не взя-ти ли быша гради наши? Не падоша ли сильнии наши князи остри­ем меча? Не поведени ли быша в плен чада наша? Не запустеша ли святыя божия церкви? Не томими ли есмы на всяк день от без-божьных и нечистых поган?»

Наибольшей силой красноречия и ораторского подъёма в изо­бражении бедствий, причинённых Русской земле татарским на­шествием, отличается третье «слово» Серапиона. С глубокой скорбью говорит он здесь о том, что, несмотря на различные пре­достережения и знамения, которыми бог хочет направить русских людей на истинный путь, люди не исправились, не стали жить луч­ше, не изжили языческих предрассудков. В конце концов бог на­вёл на нас «язык немилостив, язык лют, язык не щадящь красы уны (юной), немощи старець, младости детни; двигнухомь бо на ся ярость бога нашего... Разрушены божественныя церкви; осквер-нени быша сосуди священнии, потоптана быша святая; святители мечу во ядь (пищу) быша; плоти преподобных мних птицам во снедь повержени быша; кровь и отець и братья нашея, аки вода многа, землю напои; князий наших, воевод крепость ищезе; храб-рии наши, страха наполньшеся, бежаша, мьножайша же братия и чада наша в плен ведени быша; села наши лядиною (молодым лесом) поростоша, и величьство наше смерися; красота наша погы-бе, богатьство наше онемь в користь бысть; труд нашь погании наследоваша; земля наша иноплеменникомь в достояние бысть: в поношение быхомь живущим вскрай земля нашея; в посмех бы-хом врагом нашим...»

Несмотря на то что вся эта тирада по стилю своему очень близ­ка к 78-му псалму Псалтири и даже буквально воспроизводит от­дельные его фразы, она написана с большим воодушевлением и подлинным словесным мастерством. Это страстная и взволнован­ная речь патриота, потрясённого несчастьями, выпавшими на долю его родной земли, и в духовном возрождении и очищении своих соотечественников видящего единственный путь спасения Русской земли.

Четвёртое и пятое «слова» Серапиона обличают грубые суеве­рия, бытовавшие в народной среде и нашедшие себе отповедь, по Другим поводам, также и в «Правиле» митрополита Кирилла III Серапион специально восстаёт против укоренившегося в его пастве обычая испытывать «ведьм» водой и огнём и выгребания из могил Утопленников, которые якобы насылают неурожай и дурную погоду.

В обличениях своих Серапион выступает как гуманный и просве­щённый человек, протестующий против изуверских предрассуд. ков во имя человеколюбия, справедливости и здравого смысла. Эмоциональная насыщенность проповедей Серапиона, образность и сила их языка, их живейшая связь с горестными явлениями современности — всё это выделяет их как незаурядное литератур, ное явление своего времени '.