М. Л. Гаспаров. Поэзия вагантов (Памятники средневековой латинской литературы Х-ХII веков. М., 1972)

Поэзию вагантов открыл для европейского читателя романтизм с его культом средневековья. В начале XIX в. была найдена знаменитая Бенедиктбейренская рукопись («Carmina, Burana»); удивленная Европа увидела, что мрачное средневековье умело не только молиться, но и веселиться, и не только на народных языках, но и на ученой латыни. К середине XIX в. основные памятники вагантской литературы были, худо ли, хорошо ли, уже опубликованы; но представления о ее происхождении, распространении и характере были самые смутные. Было предположение, что родиной вагантской поэзии была Италия, страна будущего Ренессанса; было предположение, что все лучшие вагантские стихи принадлежат одному гениальному поэту, скрывшемуся под прозвищем «Голиаф» (это имя стоит в рукописях многих стихотворений — особенно в рукописях английского происхождения), и его подражателям «голиардам», объединявшимся в организованный бродячий орден; было предположение, что это стихи и песни низового, коллективного происхождения, слагавшиеся безымянными бродягами, и было противоположное предположение, что эти стихи сочинялись для развлечения учеными и богатыми клириками и лишь потом спускались «в народ». Только в XX в. картина начала проясняться. В. Мейеру удалось выявить цикл стихотворений, сочиненных Примасом Орлеанским; М. Манициус выделил и издал Стихотворения Архипииты Кельнского; К. Штрекер определил лирическое наследие Вальтера Шатильонского и его школы. Вокруг этих (и немногих других) имен по-прежнему лежит неоглядное поле анонимных произведений, и работа по установлению их текста, происхождения, взаимовлияния и атрибуции находится еще в самом начале.

Самое раннее и самое славное из вагантских имен — это имя Гугона, по прозвищу Примас Орлеанский. Оно попало даже в современные летописи: в хронике продолжателя Ришара из Пуатье под 1142 г. стоит такая запись: «В это же время процветал в Париже некий школяр, по имени Гугон, от товарищей своих по учению прозванный Примасом; человек он был маленький, видом безобразный, в мирских науках смолоду начитанный и остроумием своим и познаниями в словесности стяжавший своему имени блистательную славу по многим и многим провинциям. Среди других школяров был он так искусен и быстр в сочинении стихов, что, по рассказам, вызывал всеобщий смех, оглашая свои тут же слагаемые вирши об убогом плаще, пожертвованном ему некоторым прелатом». Стихотворение это читатель найдет ниже. Про него рассказывали, что однажды он в церковном хоре пел вполголоса и объяснял это тем, что не может петь иначе, имея только полприхода; и еще столетие спустя итальянский хронист Салимбене, рассказывая об одном архиепископе, который терпеть не мог смешивать вино с водой, упоминает, что при этом он с восторгом ссылался на стихи Примаса Орлеанского на эту тему. «Примас» стал почти нарицательным именем для поэта-ваганта; было даже предание о том, как он состязался в стихотворстве с легендарным Голиафом, праотцом голиардов. Действительно, во всем корпусе вагантской поэзии стихи Примаса отличаются наибольшей индивидуальностью, производят непреодолимое впечатление автобиографичности. Они самые «земные», он нарочно подчеркивает низменность их тем — подарков, которые он выпрашивает, или поношений, которые он выносит. Он — единственный из вагантов, который изображает свою любовницу не условной красавицей, а прозаической городской блудницей. По его стихам можно проследить с приблизительной достоверностью историю его бродячей жизни. Он побывал и в Орлеане, и в Париже, и в Бовэ, и в Реймсе, которому посвятил панегирическое стихотворение, и в Амьене, где он проигрался до нитки, и в Сансе, где добрый епископ щедро его одарил. Под старость ему жилось все хуже и хуже: в одном свирепом стихотворении он рассказывает, как его спустил с лестницы некий богач, к которому он пришел (будто бы) за своими собственными деньгами, в другом, напечатанном ниже, — как злодей-капеллан со своим приспешником выжил его в больницу-богадельню при капитуле, а когда он попытался заступиться там за одного больного, то выгнал и оттуда. Даты жизни Примаса могут быть установлены лишь приблизительно: он родился ок. 1093 г., а умер ок. 1160 г.

Второй великий вагантский поэт известен не по имени, а только по прозвищу: это Архипиита, «поэт поэтов», как он себя называет. Архипиита — образ совсем иного рода, чем Примас. Он тоже скиталец, он тоже бедняк, но у него нет той едкой мрачности, которая присутствует в стихах Примаса: вместо этого он бравирует легкостью, иронией и блеском. Он тоже попрошайничает почти в каждом стихотворении, но не с издевательским самоуничижением, как Примас, а с гордым вызовом, принимая подаяния как нечто заслуженное. Стих его легче и звонче, он реже пользуется метрическими размерами и чаще — ритмическими, более разговорными, он с великолепной иронической свободой рассеивает в своих стихах и библейские и античные реминисценции в самом неожиданном применении. Хоть он и упоминает о том, что страдает чахоткой, но стихи его светлее и оптимистичнее, чем стихи Примаса. По собственному признанию, он был из рыцарского рода и пошел в клирики только из любви к наукам и искусствам; светский лоск лежит на его стихах больше, чем у кого-либо из его латинских современников. Taково и его общественное положение: это почти «придворный поэт» императора Фридриха Барбароссы, его официальный покровитель — архиканцлер Рейнальд (Регинальд) Дассельский, архиепископ Кельнский, правая рука императора. Жизнь Архипииты выступает для нас из неизвестности всего на какие-нибудь пять-шесть лет—1161—1165 гг. В эти годы написаны все десять сохранившихся от него стихотворений: в них мы находим его сперва в Италии в свите Рейнальда, сопровождавшего императора в походе против Милана (Рейнальд побуждал поэта написать эпос в честь Фридриха, поэт изысканнейшим образом отказывался — это стихотворение переведено ниже, — но потом все-таки был вынужден написать если не эпос, то оду в честь Фридриха, эффектную и блестящую), потом — в Вене, на возвратном пути в Германию, потом — в Кельне, потом — в Салерно, знаменитом медицинском центре, куда он отправился лечиться от чахотки, и наконец, после неудачного лечения, — опять в Германии. Стихи Архипииты широкого распространения не получили: это был слишком индивидуальный и слишком «локальный» мастер, чтобы ему можно было легко подражать. Однако одно из его десяти стихотворений представляет исключение — это знаменитая «Исповедь», с ее строками «В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе!..» и т. д.; рано утратив имя автора, она стала популярнейшим из всех вагантских стихотворений в Европе, перерабатываясь и контаминируясь с другими вагантскими «программными» стихами как истинное фольклорное произведение.

Третий классик вагантской поэзии, Вальтер Шатильонский (ок. 1135;— 1200) уже известен нам как автор эпической «Александреиды», один из самых ученых и классически образованных поэтов XII в. «Ученым поэтом» он остался и среди вагантов. Собственно, «бродячим клириком» его считать нельзя, бедняком он не был и всегда располагал каким-нибудь местом в каноникате, соборной школе яли при дворе Генриха II. «Попрошайных» стихотворений, столь важных для Примаса или Архипииты, у него нет вовсе. Единственное стихотворение, в котором он просит пожаловать его приходом, обращено к самому папе и настолько полно патетических ламентаций о всеобщем падении нравов и знаний, что личная нота в нем совершенно теряется. Падение учености, отсутствие уважения к знаниям и знающим — главная тема жалоб и негодования Вальтера в большинстве его стихотворений: он ратует стихами не за себя, а за все ученое сословие. Поэтому для него особенно характерны сатирические и морально-обличительные стихотворения: ими он представлен и в нашей подборке. Главный предмет его обличений — богатые прелаты, их симония и непотизм; непосредственно папский престол он затрагивает лишь в одном стихотворении, «Обличить намерен я...» (может быть, оно даже принадлежит не Вальтеру, а его подражателю), которое именно поэтому стало одним из самых популярных во всей вагантской поэзии. Стиль Вальтера тоже несет отпечаток его «учености»: он любит эффектно развертываемые аллегории (так построено стихотворение «Для Сиона не смолчу я», где образы Сциллы и Харибды, скал, сирен и пр., нагроможденные в начале стихотворения, потом получают каждый свое отдельное толкование, так же построен «Стих о светопреставлении»), любит патетические антитезы, созвучия, игру слов (например, в «Обличении Рима»). Примаса легче всего представить себе читающим стихи в таверне, Архипииту — при дворе, а Вальтера— на проповеднической кафедре. Из трех поэтов он — самый «литературный»: он берет ходовые общедоступные мотивы и с помощью своего арсенала риторических средств, которыми он владеет в совершенстве, превращает их в образцовые стихотворения. Это относится не только к сатирическим, но и к традиционным лирическим темам — к стихам о любви, весне и свидании.

Безымянная масса рядовой вагантской поэзии представлена в настоящем сборнике немногими образцами, характерными для всех основных ее тем: здесь есть стихи «программно»-вагантские («Чин голиардский»), стихи сатирические, весенние песни, любовные песни, пасторали, и, наконец, вакхические песни; среди этих стихотворений помещена (в сокращении) и большая поэма «Прение Флоры и Филлиды», один из лучших образцов популярного в средние века жанра дебата на характерную для вагантов тему—кто больше достоин любви, рыцарь или клирик? Почти все эти стихотворения заимствованы из уже упоминавшегося сборника «Carmina Burana» — самой большой антологии латинской светской лирики средневековья. Составленная в XIII в. неизвестным любителем из южной Баварии, эта антология включает свыше 200 произведений, преимущественно вагантского происхождения. Они расположены в продуманной последовательности: вначале морально-сатирические стихи (быть может, этому предшествовала несохранившаяся часть с религиозными стихами), потом основная часть — любовные стихи, потом «бродяжные» и застольные песни, и наконец, как это ни странно, несколько религиозных гимнов и литургических драм: очевидно, ваганты в своей деятельности охотно выступали исполнителями этих праздничных действ. Аналогичным образом составлены были и некоторые другие сборники светской поэзии XII—XIII вв., менее объемистые и более пестрые по содержанию; они обычно называются по библиотекам, в которых хранятся их рукописи: Арундельский сборник, Ватиканский, Цюрихский, Базельский, Штутгартский и т. д. Еще большее количество стихотворений разрозненно находится в других бесчисленных сборниках средневековых стихов и прозы, до сих пор должным образом не обследованных. Поэзия вагантов остается одним из самых интересных предметов изучения для литературоведа-медиевиста.