Глава четырнадцатая. «Существует некая вещь, которая зовется Грааль»

В нашем анализе концепции и богословских постулатов, окружающих Грааль, мало уделено внимания еще одному имени — это Вольфрам фон Эшенбах. Его воззрения настолько радикально отличаются от всех прочих, что трудно найти хотя бы одну общую позицию, а проблемы, которые затрагивает его поэма, настолько трудноразрешимы, что единственный возможный подход здесь — оставить его в относительной изоляции.

Определение Грааля у Вольфрама

Приводимое у Вольфрама описание процессии Грааля, которую видит Парцифаль во время своего первого приезда в замок Мунсальвеш, является наиболее сложным и обстоятельным среди всех прочих версий этой истории. Кретьен создал простой, живой и вместе загадочный образ, который сам собой навсегда запечатлелся в воображении молодого Персеваля. Вольфрам же предлагает нам пышное церемониальное действо: процессия не просто шествует через зал замка Короля-Рыбака, но использует этот зал как своего рода сцену для развернутого хореографического действа, описанного автором в своем обычном пышном стиле. Если же убрать слои колоритной образности Вольфрама и приглядеться повнимательнее к персонажам и аксессуарам процессии, перед нами возникают следующие персонажи:

кровоточащее копье, которое несет паж, вбегающий в зал и выбегающий из него; он предваряет процессию Грааля и не является ее частью;

две девы, несущие лампады;

две дамы, несущие козлы для столиков из слоновой кости; две дамы, несущие свечи;

две дамы, несущие столешницу, которая сделана из резного гиацинта тонкой работы и кладется на козлы из слоновой кости;

две дамы с серебряными ножами; четыре дамы с факелами; шесть дам с бальзамовыми факелами; принцесса с Граалем.

Вольфрам собрал целую свиту из двадцати пяти человек, которые преподносят Грааль Королю-Рыбаку; завершает первую часть сцены эпизод, когда принцесса, окруженная прислужницами, устанавливает Грааль на столик. Прислуживающие или, лучше сказать, сослужащие ей чинно стоят по двенадцать по обеим сторонам от принцессы, тогда как рыцари сидят за столом, и им прислуживают дворецкие и пажи. Во второй части сцены Грааль дарует вволю всевозможных яств и питий для всей собравшейся компании. Когда же пиршество завершается, служители Грааля являются вновь, и процессия проходит в обратном порядке, унося с собой Грааль и сопутствующие ему реликвии. Вольфрам приводит описание процессии только один раз; после того как Парцифаль возвращается в замок, чтобы задать спасительный вопрос, Грааль приносят вновь, и вся церемония повторяется сначала. Однако теперь в центре описания процессии — образ Репанс де Шой, носительницы Грааля, в которую влюблен Фейрефиз, единокровный брат Парцифаля, и остальная часть ритуала более не упоминается.

На поверхностном уровне — если более конкретно, на поверхности сверкающей мишуры словесных украшательств — надо отметить, что сцена, в которой Грааль впервые появляется у Вольфрама, очень существенно отличается от сцены, созданной Кретьеном. Но если приглядеться более внимательно, она узнаваема, особенно если вспомнить описание пира Грааля в «Первом продолжении», которое присутствует во многих старинных манускриптах «Повести о Граале». Эти два пассажа, по сути, содержат весь основной материал, использованный в версии Вольфрама; единственным — за исключением числа участников процессии — существенным отличием является наличие загадочных серебряных ножей, о которых Вольфрам больше не упоминает. Яркие лампады, Копье и сам Грааль явно восходят к процессии из оригинальной повести Кретьена. Что касается второй части сцены, то она соответствует посещению Гавейном замка Грааля в расширенной версии «Первого продолжения», где изложены весьма сходные подробности того, как Грааль напитал и употчевал всю собравшуюся компанию. Таким образом, два романа, «Парцифаль» и «Первое продолжение «Повести о Граале», бесспорно, повествуют об одних и тех же событиях.

А как же сам Грааль? Ни Кретьен, ни анонимный автор «Первого продолжения», по сути, никак не описывают его. Аудитория Кретьена и без того знает (если, разумеется, нас не ввели в заблуждение), что Грааль — это своего рода блюдо и что его сущность выражена в самом его названии; поэтому никаких дальнейших описаний не требуется. Вольфрам поначалу также не дает описаний Грааля. При первом появлении он описывает его в великолепных образах, но мы, однако, так и не узнаем, что же это может быть.

«На зеленой парче она несла все совершенство рая: и корни, ветви. Это была вещь, каковая зовется Грааль, превосходящая всякое земное совершенство».

Эта скрытность представляется еще более поразительной, если вспомнить, что вся остальная сцена описана с величайшей точностью и обстоятельностью. И лишь впоследствии, когда Парцифаль оказывается возле обители отшельника в Страстную пятницу и, как и у Кретьена, встречает там своего дядюшку Тревривицента, и он сам, и мы, читатели, узнаем немало нового. Формула Кретьена sainte chose, то есть «святая вещь», «святыня», по-прежнему используется для описания Грааля у Вольфрама. При этом необходимо заметить, что в более ранней сцене Вольфрам называет Грааль еще более странно — «некая вещь». Однако контекст здесь совершенно иной: Вольфрам заявляет, что Парцифалю «предстоит узнать о Граале нечто, что было встарь окружено покровом тайны», и в качестве извинения за промедление в раскрытии этих секретов приводит утверждение, что таких вопросов лучше не касаться, «пока история не подойдет к тому моменту, когда сказать об этом будет нужно». Однако то, что возвещает нам Вольфрам, мягко говоря, не совсем ясно; по сути, это скорее намеренное стремление завуалировать истину. Мэтр Киот (Кийо), на которого он ссылается как на источник информации, находит эту повесть «в некой языческой книге», однако «она помогла ему принять крещение и сделаться христианином, ибо иначе доселе никто бы не слыхивал о той истории. Никакие языческие уловки не помогут нам познать истинную природу Грааля и узнать, как были открыты его тайны». Именно язычник Флегетанис, «тот, кто писал о чудесах Грааля»,

«исчислял все превратности человеческой природы. Флегетанис-язычник созерцал это все своими глазами, сиречь — как он скромно признавался в этом — оккультные таинства созвездий. Он говорил, что существует некая вещь, которая зовется Грааль, имя коей он немедленно прочел по созвездиям, и которая была названа так потому, что: «творец ее покинул над землей, и ввысь она взлетела превыше звезд высоких. Невинность ли ее была тому причиной? С тех пор блаженный плод крещенья научил нас общаться с ней с такою строгою учтивостью, какая подобает избранным, достойным находиться рядом с ней, как требует от них и сам Грааль.

О ней писал язычник Флегетанис».

Собственный вклад Киота заключался в том, что он «принялся искать следы сей истории в латинских книгах, стремясь отыскать людей, отвечающих требованиям Грааля и обладающих подобной чистотой». Все, что он узнает, позволяет ему поведать историю о династии Грааля, роде самого Парцифаля и о том, что его предки были хранителями Грааля.

Является ли все это плодом воображения Вольфрама или же Киот-Кийо существовал в действительности?1 Если мы ответим на этот вопрос утвердительно, мы тем самым признаем существование утраченной традиции Грааля, имеющей огромную важность. Если же мы отвергнем реальность существования Киота, нам придется доказывать, что Вольфрам попросту нафантазировал своего «Парцифаля» на основе сложившейся к тому времени французской романической традиции. Средневековые авторы обычно стремились всячески завуалировать источники, которыми они пользовались. Вольфрам же сообщает нам куда больше подробностей о Киоте, чем это было принято в отношении источников подобного рода. Он говорит, что мудрец Киот пришел из Прованса, писал по-французски, а ранее жил в Толедо и умел читать по-латыни и по-арабски. Упоминание Толедо, этого крупнейшего центра интеллектуальных контактов между христианским и исламским миром, прямо связано с живым интересом Вольфрама к астрономии и естественной истории, а не с сутью той истории о Парцифале, которую формально излагает Вольфрам2. Впервые Вольфрам упоминает имя Киота достаточно неожиданно, в восьмой книге, уверяя, что он назвал имя этого второстепенного персонажа правильно. По его словам, Киот отыскал описание приключений Парцифаля в одной языческой книге и перевел их на французский. Он упоминает об этом в конце восьмой книги своего романа, но это — тот самый рассказ о Граале, который мы только что процитировали. Из этого следует, что он переводил труд Флегетаниса, но счел его неполным и неудовлетворительным, а потому продолжил поиски истории династии хранителей Грааля. Вольфрам кратко упоминает о нем еще раз как об авторитетном источнике, завершая свою повесть, но в конце он заявляет, что Кретьен пересказал эту повесть неверно и что версия Киота более правильная:

«Коль мэтр Кретьен, почтенный де Труа, в своем рассказе допустил неточности, Киот, приславший нам правдивые писания, имел причину устранить ошибки. Поистине почтенный провансалец без всяких вымыслов поведал нам, как Герцилойды сын обрел Грааль, что было предначертано ему, когда Амфортаса постигла кара. В Германию из дальнего Прованса прислали нам правдивые писанья. На этом приключения кончаются».

Это единственный случай, когда Вольфрам называет имя Кретьена, показывая тем самым, что ему знакомо творение французского автора. Однако он тотчас обращается к авторитету Киота, чтобы отвергнуть самую мысль о том, что он, Вольфрам, может зависеть от знаменитого мэтра артуровских романов — Кретьена. Подобная взаимосвязь между франкоязычным оригиналом и немецкой переработкой была общепринятой нормой для немецких романов об Артуре той эпохи: Гартман фон Ауэ и Готфрид Страсбургский также использовали англо-норманнские материалы и тематику, а Гартман прямо признавал, что многим обязан Кретьену. С Вольфрамом же дело обстоит иначе: он сам отыскал оригинал, стоящий за французской повестью, и потому ему лучше известна суть повести и незачем рабски следовать франкоязычному тексту3. Более того, окончание его истории невозможно найти в романах, с которыми он мог быть знаком, и поэтому ему необходима ссылка на более «авторитетный» источник, чтобы придать больше аутентичности своей истории, несмотря на то что в позднейших своих книгах он все чаще называет себя творцом и автором.

Этот сценарий объясняет появление пратекста, на который ссылается Вольфрам. Однако мы можем доказать его вполне конкретную зависимость от французских поэм, подчеркнув несоответствия в его описании Киота-Кийо: прованский автор той эпохи писал бы по-окситански, а не по-французски. Этот факт, возможно, является ключевым: зная особую любовь Вольфрама к игре и каламбурам с именами, он взял имя досточтимого Гийо Провенсского, реально существующего современного ему автора, и превратил его, уроженца Провенса, находящегося к юго-востоку от Парижа, в провансальца4. Таким образом, реального человека по имени Киот не существовало; Киот в поэме Вольфрама — это всего лишь один из его персонажей, и именно в этом качестве он обладает своей собственной историей. Его роль хорошо известна, и подобно тому, как многие средневековые предания о Трое приписывались вымышленным лицам — Диктису Критянину5, излагавшему историю как бы с точки зрения греков, и Даресу Фригийцу6, стороннику троянцев, так и Киот — вымышленный «авторитет», служащий ширмой для вольфрамовской переделки повести Кретьена.

В романе Вольфрама есть весьма обширные куски, не имеющие аналогов ни у Кретьена, ни у его продолжателей; особенно это касается первых двух книг, повествующих о Гамурете, отце Парцифаля. Источником для Вольфрама вполне мог послужить какой-то роман, аналогичный англонорманнским героико-династическим поэмам, таким, как «Бивис Гэмптонский»7 или «Гай Варвикский»8. В частности, Бивис, герой первой из них, отправляется на Восток в поисках приключений, по своему тону напоминающих приключения Гамурета. Подобная история не имеют никакой связи с Граалем, однако ее вводная часть, служащая как бы вступлением в истории о Парцифале, представляет собой неотъемлемое звено общего замысла Вольфрама. Вольфрам меняет ключ, в котором выдержана вся история, обращаясь к типично кретьеновской теме рыцарских подвигов и эволюции героя. Духовный элемент здесь — всего лишь составляющая целостного образа рыцаря, но предназначение Парцифаля заключается в том, чтобы охранять Грааль; в этом — его судьба. Так религиозно-благочестивое семейство Иосифа у Робера де Борона уступает место светской династии; однако династические вопросы присутствуют в поэмах не только Робера, но и Вольфрама. Общим для них является концепция семьи (рода), предназначение которого — в том, чтобы хранить Грааль.

Существуют и другие моменты, указывающие, что Вольфрам был знаком с творением Робера. Правда, у Вольфрама куда меньше богословских рассуждений, но когда Треврицент поучает Парцифаля любить Бога, многие из упоминаемых им тем представляют собой отзвук эпизода франкоязычной версии «Иосифа Аримафейского», в котором Иосиф дает наставления императору Веспасиану.

Вольфрам, как и Робер, настаивает на существовании тайн Грааля, даже несмотря на то, что он радикальным образом переосмысливает их, вписывая в контекст языческого учения, которое неким мистическим образом может правильно изложить только христианин. Робер создавал свои поэмы в строго ортодоксальном христианском контексте;

Вольфрам творил в свете активного интереса к тем научным знаниям и учениям, которые начали распространяться в XII в. из Испании. Это учение позволило вернуть на Запад достижения мыслителей и философов Древней Греции, а также открыло доступ к плодам трудов самих арабских ученых. В этой области образы Флегетаниса, мудреца-язычника, и Киота, его христианского истолкователя, имели немало прямых и косвенных параллелей, но для того, чтобы обоснованно приписать интерес к подобной проблематике Вольфраму, а не некоему неизвестному источнику, мы вынуждены не поверить заявлению самого Вольфрама о том, что он — человек не слишком образованный. Есть немало оснований полагать, что это заявление — один из примеров иронических розыгрышей Вольфрама, ибо он, несомненно, обладал познаниями в астрономии и свойствах драгоценных камней, а также не боялся заглядывать в самые темные уголки богословия9. Но сам Грааль не восходит к этим познаниям и не отражает какую-либо сокровенную традицию в некромантии. Вольфрам использует свои познания в области арканов (Таро), чтобы придать Граалю большую таинственность, не раскрывая при этом его сущности. Более того, сама идея о «die verholnen таете umben gral», то есть «тайных историях о Граале» представляется еще одним примером того, как Вольфрам заимствует фразу или идею из своего очередного источника, в данном случае — фразу Робера де Борона «ligrant secre escrit qu’en numme le Grad», to есть «великие записанные тайны Грааля», и использует алхимию своего воображения для превращения (трансмутации) ее в нечто совершенно иное, для чего эта исходная фраза — всего лишь отправная точка.

Как и во всем, что касается этого необыкновенного писателя, аргументация о происхождении и смысле его текста продолжает вызывать споры; здесь не место для рассмотрения комплексной аргументации по этому вопросу, но необходимо иметь в виду, что мы имеем дело с выдающимся интеллектом и воображением, человеком весьма начитанным, но крайне эклектичным. Здесь имеет смысл вернуться к описанию Вольфрама у Готфрида Страсбургского, который называл его «приятелем зайца». Подобно тому как заяц, за которым гонятся охотники, описывает круги и петли в отличие от лисицы или оленя, которые, спасаясь от преследования, бегут по прямой, Вольфрам тоже избегает прямолинейности, и поэтому логика его мыслей часто оказывается совершенно неожиданной. Он заимствует какое-нибудь имя из более ранней поэмы и слегка видоизменяет его, или же, напротив, производит радикальные изменения: так Бланшефлер превращается у него в Кондвирамур, «приносящую любовь» (conduire amors), а Гордый Король Опустошенной земли, Orgueilleus de la Lande, трансформируется в прямо противоположном направлении: гордость превращается в имя собственное — Орилус. Присущая Вольфраму игра в имена не раз становилась объектом изучения. Проблема заключается в том, что мы не можем понять, в какой мере эти изменения связаны с устным, фонетическим недопониманием, или зрительным ошибочным чтением, или же изощренной фантазией. По сравнению с другими поэтами его творение насыщено множеством имен, общее число которых в «Парцифале» и «Титуреле» насчитывает свыше шестисот. Имена — это явное средство расширения его поэтического лексикона, еще более подчеркивающие такие качества, как богатство и таинственность, характерные черты его стиля. Вольфрам обожает длинные перечни имен, появляющиеся, например, когда Парцифаль и Фейрефиз описывают свои подвиги, перечисляя при этом своих сторонников Артуру, когда Фейрефиз впервые появляется при дворе Артура или же в описании экзотических камней, украшающих ложе болезни Амфортаса. Первый и последний списки занимают ровно одну строфу в тридцать строк каждый, словно это подчеркивает их особую важность для поэмы. Такие перечни не являются чем-то новым в эпической поэзии; их диапазон весьма широк — от перечисления названий кораблей в «Илиаде» Гомера до современника Вольфрама, Гартмана фон Ауэ, который в своей поэме «Эрек» приводит перечень имен рыцарей короля Артура. При этом имена, указанные в перечне Гартмана, хорошо известны по другим текстам, тогда как перечисления имен у Вольфрама — его собственное изобретение.

Однако ничто из всего этого не подготавливает нас к вольфрамовской концепции Грааля, когда она, наконец, раскрывается перед читателем. Когда Треврицент несколько утихомиривает гнев и бунт Парцифаля против Господа Бога, Парцифаль просит рассказать ему поподробнее о Граале. В свою очередь, Треврицент уклоняется от прямого ответа, ибо он начинает описывать замок Мунсальвеш и его воинов, которые постоянно отправляются на поиски приключений, и, в частности, говорит: «Я поведаю тебе, как они питаются». Оказывается, источником пищи для них служит «камень, чья природа чистотой превосходит все прочие», называемый «lapsit exillis»10, благодаря которому феникс обладает способностью умирать и возрождаться вновь. Камень этот имеет силу продлевать молодость и отдалять смерть. Показательно, что в самом конце своего рассказа Треврицент добавляет: «Этот камень именуется также Грааль». Продолжая свой рассказ, он замечает: «Сегодня на нем [Граале] будет явлена новая весть, ибо в этом и заключается его величайшая сила»: каждый год в Страстную пятницу голубь приносит с небес маленькую белую облатку и возлагает ее на этот камень; ибо «благодаря сему камень обретает все те блага, что явлены бывают на земле посредством пищи и питий благоуханных, как будто это — совершенства рая». Затем отшельник раскрывает и принцип выбора членов рыцарского братства в замке Мунсальвеш: на Граале сама собой появляется надпись с указанием избранного чада и его рода, ибо все члены братства Грааля вступают в него еще детьми, отроками и быть названным (а следовательно, и призванным) самим Граалем — величайшая честь. Наконец, Треврицент ассоциирует Грааль с теми «нейтральными» ангелами11, которые не встали ни на ту, ни на другую сторону в споре Бога с Люцифером12 и после падения последнего и его свержения с небес в преисподнюю были вынуждены спуститься с неба, чтобы принести на землю Грааль. После этого Грааль постоянно хранили представители той династии, которой он был вверен. Святыня хранилась в неком храме13, поэтому его хранители именовались templeise14. Это слово обычно переводилось как храмовники (тамплиеры), и высказывалось предположение, что Вольфрам имел в виду именно рыцарей Храма15. Однако он просто использовал это редкое слово, не встречающееся практически более нигде, не дав при этом никаких объяснений. Есть весьма убедительные доводы относительно того, почему версия о тамплиерах не срабатывает, особенно в свете информации о том, что в позднем Средневековье немецкие аристократы не считали, что templeisen и тамплиеры — это одно и то же. Тамплиеры в Германии при жизни Вольфрама фон Эшенбаха держались очень незаметно, не привлекая к себе внимания, и первый их магистр в Германии, коему подчинялась лишь горстка немецких семейств, был назначен лишь в 1227 г., то есть век спустя после основания ордена. А полтора века спустя австрийский герцог Отто фон Габсбург основал рыцарское общество под названием «Templaist» или «Templois», представлявшим собой явный отзвук templeisen Вольфрама. Это общество, естественно, не имело никакого отношения к тамплиерам и скорее свидетельствовало о том, что эти названия отражали совсем разные понятия. Общество это, созданное спустя три десятилетия после расправы над тамплиерами, лишь внесло путаницу в политические термины.

Условия, определявшие выбор хранителей Грааля, в гораздо большей степени обусловлены фантазией Вольфрама, нежели уставом какого-либо рыцарского ордена. Наиболее серьезным возражением против отождествления их с реальными тамплиерами является присутствие среди них женщин, которые служили Граалю и которые, по всей видимости, были наиболее влиятельными фигурами в Мунсальвеше, естественно, после короля16. Затем следует вопрос о браках17 рыцарей Грааля; хотя эти браки и не совершались в самом замке Грааля, они тем не менее были достаточно частым явлением, когда рыцари пребывали в миру. Использование слова «утопия» было бы здесь явным анахронизмом18, но воображаемое устройство общества Грааля — это, мягко говоря, весьма смелый жест. Общество, описанное Вольфрамом, имеет жесткую структуру и иерархию, во главе которых стоял сам Грааль. Титурель сообщает своему сыну, что, «когда я получил Грааль благодаря вести, каковую послал мне ангел, существо небесного плана, я нашел на нем [Граале. — Пер.] описание всего моего ордена. Сей дар до меня еще не был послан ни одной человеческой душе». Однако это была не монашеская община как таковая, поскольку в описании нет упоминаний о священнике, и цель ее была двоякой: религиозной — если служба в честь Грааля вообще может считаться церковным служением — и секулярной, светской. Поскольку члены братства Грааля избираются им и находятся под его управлением, братство Грааля — это союз19, посредством которого Бог может непосредственно вмешиваться в дела человеческие.

Все вышесказанное выдвигает целый ряд трудноразрешимых вопросов. Мы сможем хоть немного разобраться в воззрениях Вольфрама на природу Грааля лишь в том случае, если будем читать его поэму неспешно и внимательно, ибо Вольфрам, по словам одного критика, «пишет символами». Прежде всего Грааль — это однозначно камень; во всяком случае, немецкий текст не оставляет в этом никаких сомнений. Он обладает магической силой и способен даровать достойным пищу и питье, но все эти свойства дарованы ему Божественным Провидением. Символом рыцарей Грааля служит горлица (голубка), а это — общепризнанный символ Святого Духа, заимствованный из новозаветного повествования о крещении Христа: «И, крестившись, Иисус тотчас вышел из воды — и се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на Него»20. Собственная сила Грааля происходит исключительно от Святого Духа, Который каждый год в Страстную пятницу нисходит на Грааль в виде голубя, и белая облатка, которую он приносит, отождествляется с гостией мессы. Таким образом, это среда, через посредство которой в годовщину Распятия Христа действует евхаристия.

Однако главная забота Вольфрама связана не с богословским статусом Грааля; функция Грааля в его поэме сводится к тому, что он служит отражением сокровенной, сверхъестественной силы, право охранять которую — наивысшая из земных почестей. Хранение Грааля — это предназначение героя «Парцифаля», и битвы и приключения ради исполнения этого предназначения занимают в поэме центральное место. Таким образом, в задачу Вольфрама не входит подробное объяснение сущности и природы Грааля, и этот факт мы должны рассматривать в качестве ключа к пониманию поэмы. Дело в том, что творение Вольфрама получило известность под названием «Парцифаль», между тем как Грааль никогда не был хотя бы составной частью ее заглавия, в отличие от французских романов. С этим же связаны и споры об альтернативном имени Грааля: дело в том, что «lapsit exillis» — это, возможно, вид особо крупной красной сельди, которую особенно любил Вольфрам. По поводу истинного значения этих слов было пролито чернил едва ли не больше, чем по поводу любых двух слов во всем круге артуровских романов. Для начала надо заметить, что «lapsit» — слово не латинское, хотя многие ученые игнорируют это и читают это слово как «lapsavit», то есть «упавший». Первые переписчики, снимавшие копии с рукописи поэмы Вольфрама, по-видимому, не поняли смысла этих слов, ибо в других списках встречаются и «lapis exillis», и «iaspis exillis». Любая гипотеза, выстраиваемая вокруг прочтения этих двух версий, зиждется на весьма шатком основании. В особенности это относится к Альбрехту фон Шарфенбергу, который в конце XIII в. завершил «Титурель» Вольфрама и интерпретировал Грааль как «jaspis», то есть «яшма». Альбрехт писал в том же веке, когда был создан оригинал; предложенное им чтение «jaspis» (яшма), которое большинство современных ученых отвергают, очень хорошо согласуется с интересом самого Вольфрама к драгоценным камням, их свойствам и преданиям, связанным с ними. Интерпретация фразы всегда сопряжена с внесением коррективов в текст и предложением «более точного» варианта чтения. Почти все ученые, принимавшие такую трактовку, выступали за чтение «lapis», то есть камень, a «exillis» считали испорченным прилагательным: так мы получаем «камень с неба» (ex celis), «камень-эликсир» алхимиков и философов-герметистов21, «камень изгнания» («отвергнутый камень») (exilif) или даже «камень-асбест» (textilis)22. По моему мнению, вполне возможно, что здесь мы имеем дело с одним из типичных для Больфрама каламбуров на основе французских слов: «grail», прилагательного, которое по-французски означает «хрупкий, скудный» и латинским эквивалентом которого является exilis. Правда, филологи могут возразить, что французские слова «graal» и «grail» никак не связаны друг с другом, однако страсть Вольфрама к созвучиям и каламбурам — достаточно серьезное обоснование потенциального сходства.

Но каким же образом и с какой стати Грааль мог быть камнем? Перечень предположений относительно версии о том, что Грааль — это камень, чрезвычайно велик Высказывалось предположение, что это мог быть небольшой переносной алтарь типа тех, какие нередко встречались в Европе в эпоху Каролингов и представляли собой резную плиту из полудрагоценного или поделочного камня в металлической оправе. Это — вполне достойное хранилище для облатки мессы, облатки, которую каждый год в Страстную пятницу приносил голубь. Другие авторы выдвигали гипотезу о том, что Грааль представлял собой алтарь, используемый в ритуале Эфиопской церкви, или даже особую реликвию, заимствованную из ислама. Некоторые исследователи проводили параллель с Каабой, священным черным камнем23 метеоритного происхождения, хранящимся в Мекке. Ближе к истине, по-видимому, версии о магических и чудодейственных камнях, упоминания о которых можно встретить в Ветхом Завете и книгах по алхимии. Существуют параллели и в Новом Завете, в частности, в четвертой главе Откровения, где, по свидетельству св. Иоанна Богослова, «…на престоле был Сидящий; И Сей Сидящий видом подобен был камню яспису и сардису, и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду» (Иоан. 4, 2–3). Евангелист пишет, что вокруг Сидящего находились двадцать четыре старца (Иоан. 4, 4). Вольфрам, как и большинство средневековых авторов, весьма хорошо знаком с библейскими текстами, однако эти упоминания не настолько точны, чтобы выглядеть намеренными цитатами; они скорее представляют собой отзвук тех идей, которые были расхожим местом в ту эпоху. Они относятся к более широкому культурному фону, а не являют собой использование Апокалипсиса в качестве прообраза Грааля и связанного с ним церемониала.

Можно указать целый ряд других возможных параллелей с тем или иным аспектом Грааля, особенно если обратиться к распространенной на Востоке эзотерической трактовке драгоценных камней — от историй еврейских авторов-мистиков, собранных в Каббале, до древнеиранских преданий. Это и ветхозаветные урим и туммим24, и Шехина25, и Хварена, и Горал, и прочие аналогии и прецеденты. Однако их вклад в символику поэмы Вольфрама — не более чем слабое, отдаленное эхо. Наконец, мы возвращаемся к курьезному обращению Вольфрама с французскими текстами, к которым восходит его повествование. У Кретьена Грааль «был сделан из прекраснейшего злата, украшен драгоценными камнями, ценнейшими и лучшими из всех, какие только есть в земле и в море: те камни, что блистали на Граале, все прочие, бесспорно, затмевали». Для Вольфрама это — всего лишь отправная точка, но как решить: действительно ли он не понял источники или же они пробудили в нем вдохновение и способствовали полету его фантазии? Проблема здесь та же, что и с именами у Вольфрама; мы уже разбирали его склонность к интеллектуальным играм. Его воображение «включается» вновь; Вольфрам увлечен идеей о том, что Грааль затмевает все прочие сокровища, и совмещает в одном камне свойства множества драгоценных минералов. Возможность ошибочного понимания еще более усиливается тем фактом, что два серебряных ножа, которые упоминаются в процессии Грааля, но в дальнейшем не выполняют никакой функции, на самом деле представляют собой ошибочное прочтение кретьеновского talleoir d'argent, то есть серебряная тарелка или блюдо, на котором разрезают пищу. Видимо, Вольфрам имел перед собой текст типа прозаической версии «Иосифа Аримафейского», в которой мы узнаём, что «сосуд [т. е. Грааль] знаменует собой камень», и не просто камень, а камень, закрывавший вход в гроб Иисуса26. Эта неопределенность в связи с природой Грааля может служить объяснением того факта, что Вольфрам ни разу не приводит описания Грааля как материального объекта. Впрочем, столь же вероятно, что отсутствие такого описания могло быть продиктовано желанием сохранить в тайне истинное происхождение Грааля.

Здесь мы вынуждены вновь вернуться к «lapsit exillis»: что бы ни значили эти два слова для Вольфрама, мы можем быть уверены, что это — не пароль, открывающий доступ в тайный мир, — пароль, который, если истолковать его правильно, укажет прямой путь к Граалю. Эта фраза — составная часть не вполне конкретной и потому интригующей природы воззрения Вольфрама на Грааль: магия, кроющаяся в тайне.

Благодаря этим своим свойствам Грааль в ряде мест описан как «wunsch», что буквально означает «совершенство»27 в этом мире и в раю небесном, но почему и каким образом возникло это совершенство — остается тайной, возможно, преднамеренной. Другие атрибуты вольфрамовского Грааля в большинстве своем относятся к миру естественных чудес, запечатленных в бестиариях28, гербариях и сборниках изречений той эпохи. Так, легенду о фениксе он заимствовал из бестиария, но при этом трудно понять, каким образом сила камня может сжечь феникса и превратить его в пепел, как о том сказано у Вольфрама29. По-видимому, феникс изображен ради того, чтобы показать могущество и уникальность природы Грааля: феникс — редчайшая и роскошнейшая из птиц, подобно тому как Грааль — самый редкостный, диковинный и дорогой драгоценный камень на свете. Помимо этой версии, трудно выстроить другую символическую аргументацию, ибо феникс описан в бестиарии как прообраз воскресения мертвых, которое не имеет прямого отношения к основной функции Грааля. Следующая тема, способность отодвигать смерть, представляет собой общее место многих легенд о чудесах евхаристии и, таким образом, легко соотносима с евхаристической природой Грааля, выражением которой служат голубь и облатка для мессы. Другим атрибутам найти место несколько труднее: идея о том, что Грааль способен продлевать молодость — это в большей мере загадка; она встречается только в «Перлесво», романе, которого Вольфрам, по-видимому, не знал. Кроме того, Грааль обладает качествами, которые относятся к области свойств магических камней: переносить его позволено только избранной деве, для которой он кажется легким, почти невесомым. Зато для грешника он непосильно и неподъемно тяжел. Когда единокровный брат Парцифаля, Фейрефиз, приближается к Граалю, будучи еще язычником, святыня оказывается невидимой для него; и лишь после крещения он обретает способность видеть ее.

В первой же сцене, в которой появляется Грааль, после иератической церемонии, сопровождающей его явление в зале, мы узнаем, что присутствие Грааля оделяет всех собравшихся яствами и питьем:

«стоило им только протянуть руку, как они получали всего в изобилии — если я солгал в этом хоть единой живой душе, вы можете ославить меня и оболгать как угодно! — горячие яства и холодные, свежие блюда и вчерашние, домашнее мясо и дичь. «Да, никто никогда не видал ничего подобного!» — мог бы сказать всякий, но ему пришлось бы проглотить собственные слова, ибо Грааль являл столь блаженный плод, будучи таким средоточием всей земной сладости, что почти перевешивал все, что говорится о Царствии Небесном».

Да, это — Вольфрам и присущая ему шутливо-ироническая манера; во-первых, он излагает волшебную, совершенно неправдоподобную историю, а затем, как бы услышав реакцию на нее своей аудитории, повторяет свой рассказ в несколько ином ключе. Главное здесь — стремление донести до слушателей информацию о том, что Грааль — неиссякаемый источник пищи: деталь, заимствованная им в одном из ранних продолжений «Истории о Граале». Он развивает ее, превращая в описание роскошного пира. Кроме того, она служит для того, чтобы подчеркнуть необъяснимую сдержанность Парцифаля, его нежелание задать естественный вопрос по поводу столь невероятной сцены.

Описание Грааля как источника питания повторяется в диалоге Треврицента с Парцифалем, и его способность питать братство, служащее ему и охраняющее его, приписывается той самой облатке, которую каждый год приносит голубь. Здесь Вольфрам повторяет идею о том, что причастие само по себе достаточно для поддержания жизни, но увязывает ее со своим же более ранним описанием пира Грааля. У Кретьена Грааль питает отца Короля-Рыбака; здесь же он дарует яства и питье целой компании рыцарей Грааля, а затем из источника роскошных пиров превращается в источник существования, хотя и появляется крайне редко.

Вольфрам продолжает повествование, рассказывая, как Грааль выбирал членов этого, братства; главный акцент сделан на идее избранного общества, быть членом которого — величайшая честь и источник радости: «Здесь собраны пришельцы из многих стран. Они навеки защищены от всяких грехов и соблазнов, и их воздаяние на Небесах будет поистине огромно. Едва лишь оборвется жизнь их тут, они в раю блаженство обретут». Функция этого рыцарского братства заключается не только в том, чтобы охранять Грааль, но и в том, чтобы поддерживать порядок в тех странах, где престолонаследие вызывает споры, поскольку там нет наследника мужского пола. Грааль тайно посылает в те страны рыцарей, чтобы они женились на наследницах тех стран и восстановили мир и порядок. Девы, призванные для служения Граалю, всегда имеют возможность выйти замуж; вот и Герцилойда, мать Парцифаля, до брака со своим первым мужем была одной из служительниц Грааля. Братство Грааля выступает в качестве стабилизирующей силы в этом неустойчивом и бурном мире. Сам Вольфрам слишком хорошо понимал те трудности, которые могут возникнуть в результате слабого правления: ему довелось прожить более десяти лет в атмосфере гражданской войны, сотрясавшей Священную Римскую империю, когда император Оттон IV и Филипп Швабский боролись друг с другом за императорскую корону. «Парцифаль», по-видимому, был написан как раз во время смуты, бушевавшей с 1198 по 1208 гг. Как и сэр Томас Мэлори, создававший свой Артуровский эпос в годы Войны Алой и Белой розы, Вольфрам использовал своего «Парцифаля» как звучащий из бездны страданий призыв к воплощению образа идеального общества.

Прежде чем перейти от темы Грааля к повести об Амфортасе, короле Грааля, Вольфраму нужно было пересказать еще один, самый странный компонент своей истории: он рассказывает нам, что, когда Люцифер взбунтовался против Бога и был низвергнут Им с неба, «тем, кто не встал ни на ту, ни на другую сторону в споре Люцифера и Пресвятой Троицы (я имею в виду ангелов, достойных и благородных по самой своей природе), пришлось спуститься на Землю, прямо к этому камню, который вовеки не подвержен порче. Не знаю, простит ли им Бог или же проклянет их на вечные времена. Если Он их оправдает, то возвратит их обратно». История падших ангелов описана у Робера де Борона; у него сказано, что треть ангелов была низвергнута в ад, треть была послана на землю, треть осталась на небесах. Вполне возможно, что этот пассаж — искаженное изложение рассказа Робера. Он мог вызвать враждебные замечания при первом чтении поэмы: поэма Вольфрама, вероятно, распространялась в списках еще до завершения. Дело в том, что когда Треврицент вновь встречает Парцифаля перед тем, как тому удалось стать королем Грааля, он говорит ему, что раньше «солгал ему, чтобы отвлечь его от Грааля», и что все, что он рассказал ему о «нейтральных» ангелах — неправда: они тоже прокляты, ибо не встали на сторону Бога, когда Люцифер взбунтовался против него. Один из аргументов мог сводиться к тому, что Вольфрам переусердствовал с таинственностью, после чего неодобрение Церкви стало неизбежным, но нам кажется более вероятным другое объяснение, сводящееся к тому, что все это было частью сознательной мистификации Грааля, созданной Вольфрамом. Даже Треврицент, которому, видимо, известно о Граале больше, чем кому-либо другому, колеблется, говоря о происхождении и секретах святыни.

Ученые проявляют пристальный интерес к этому пассажу, стремясь отыскать в поэме Вольфрама скрытые еретические мотивы и пытаясь представить его мистиком, симпатизировавшим ересям катаров и вальденсов. Да, действительно, у Вольфрама в отличие от французских романов о Граале нет прямых ссылок на Церковь и ее ритуалы, но это объясняется скорее экзальтацией вполне светского рыцарства, нежели выражением некоего еретического кредо. Вольфрам слишком индивидуален и своеобычен, чтобы следовать какой бы то ни было заданной «программе», и если это и было подобие ереси, то оно было его собственным изобретением, скорее случайным, нежели сознательным.

Его обращение к теме «нейтральных» ангелов читается как некий мотив, имеющий целью скорректировать проблему, порожденную несдержанностью его собственного воображения, а не выражением его собственных сокровенных взглядов.

Грааль у Вольфрама носит куда более светский характер, чем во французских романах; показательно, что в «Парци-фале» с ним не ассоциируется Копье. Это уже не особая священная реликвия, а просто копье, которым ранен король Амфортас, и поэтому оно не фигурирует среди регалий в процессии Грааля. При первом приезде Парцифаля в замок в зал вбегает паж с копьем, наконечник которого кровоточит, как и у Кретьена. Паж проносит копье по залу и исчезает вновь: «сей ритуал долженствует возбудить скорбь», и поэтому собравшиеся в зале разражаются рыданьями, вспоминая о беде, постигшей их короля. Во время его второго появления в замке копье не фигурирует, поскольку Амфортас уже исцелен и печали нет места. Однако функция копья, несмотря на краткость его появления, является исключительно важной в вольфрамовском продолжении повести Кретьена. У Кретьена Гавейн, отправившийся на поиски Копья, узнает, что

«написано, что настанет время, когда все королевство Логрия, бывшее некогда страной великанов-людоедов, будет уничтожено копьем».

В остальной части своей поэмы Кретьен более не касается этой темы, и это как бы освобождает поле деятельности для Вольфрама. Он отождествляет Копье с «дротиком», которым был ранен Король-Рыбак, и это оружие становится тем самым отравленным копьем, которое явилось источником незаживающей раны у Амфортаса. Более того, оно становится знаком обретения Парцифалем статуса короля. В «Повести о Граале» вопрос Персеваля «кто тот достойный, коему Грааль сам служит?» представляет собой нечто вроде загадки-перевертыша, который он сможет задать, когда сам войдет в число избранных. Мы не знаем, какие детали и нюансы добавил бы в свою поэму Кретьен, если бы закончил ее, но Вольфрам выбирает достаточно смелое продолжение: вопрос, заданный у него Парцифалем, показывает, что теперь Парцифаль достоин Грааля, ибо стал сострадательным к бедам других, и одним своим вопросом «Дядюшка, что с вами?» он излечивает Амфортаса и восстанавливает порядок в королевстве Грааля. Дело в том, что Грааль можно обрести не одной только физической силой, не путем рыцарских подвигов, а только в результате духовных борений и совершенствования. Вольфрам здесь употребляет слово «streiten», которое означает и состязание в силе, и споры или борения. Последнее точнее передает суть действий, благодаря коим Парцифаль достиг своей цели, ибо, хотя он участвует в трех серьезных поединках (с Гавейном, Грамофланцем и Фейрефизом), главная цель его борений — отчаяние или даже в наиболее тяжелые моменты — Сам Бог. В этом смысле сцена с Треврицентом носит критически важный характер, ибо, прежде чем раскрыть ему тайны Грааля, Треврицент указывает ему на ошибочность его пути. Парцифаль не сможет достичь своей цели до тех пор, пока не прекратит борений с Богом и обратит всю свою энергию на то, чтобы стать достойным лицезрения Грааля. Треврицент повторяет это в заключительной сцене: он возвещает Парцифалю, что «досель еще такого не бывало; никто не властен силой взять Грааль. Я был бы счастлив, если бы сумел отвлечь тебя от этой тщетной цели»30.

Таким образом, Вольфрам как бы завершает и сводит воедино, как в музыкальном финале, темы, только намеченные Кретьеном. Однако он обращается с ними весьма вольно, создавая совсем иной мир, в коем фигурируют и другой Грааль, и более высокая система ценностей. Ибо главная забота и задача Вольфрама — не просто духовность, но место духовности в мире рыцарских идеалов, ее роль в качестве маяка, указывающего путь к вершинам рыцарского духа. Грааль выполняет роль связующего звена между духовным и материальным мирами, ибо через него Бог возвещает Свою волю всему братству Грааля и обретает возможность непосредственно вмешиваться в дела человеческие. Это наиболее смелая концепция рыцарского служения из всего, что было создано прежде. Даже двор Артура, ближайший аналог братства Грааля, фигурирующий во французских романах, служит всего лишь фоном для подвигов отдельных рыцарей, а Кретьен и его продолжатели озабочены в основном личной судьбой Персеваля, а не его миссией как частью Божественного порядка вещей. Робер де Борон и автор романа «Ланселот-Грааль» отходят еще дальше от мира рыцарских доблестей, подчеркивая, что этос31 Грааля и этика рыцарей, занятых его поиском, противостоят друг другу и итоговый конфликт между ними трудноразрешим. Вольфрам же, напротив, дает образ духовной эволюции личности в обществе: бунт Парцифаля против Бога — это одновременно и мятеж против своего предназначения стать королем Грааля, и предательство того общества, к которому принадлежат он сам и его род. Однако Вольфрам глубоко сознает важность династического преемства и наследия: Парцифаль у него может найти себя только благодаря осознанию и достижению той задачи, которая возложена на него с самого рождения. Если он сможет осознать свою истинную природу и примириться с Богом путем исповеди и покаяния, он сумеет обрести Грааль и найти Кондвирамур, после чего земля и небо вновь окажутся в гармонии друг с другом. Это — роскошное, живописное повествование, изложенное в вычурном и эклектичном стиле и, пожалуй, величайшее из всех поэтических произведений о Граале.

• 1. Более подробно о вопросе, разбираемом в негативном аспекте, см. Lofmark, Carl J. Zur Interpretation der Kyotstellen in «Parzival… (1977), 33–70. Превосходный обзор публикаций на эту тему дан в работе Green D. H. The Beginnings of Medieval Romance: Fiction and Fact (2002), 78–82.
• 2. По вопросу о возможности отождествления Киота (Кийо) с кем-то из толедских алхимиков, знатоков каббалы и т. п. существует обширная литература; см., например, работу Ernst, Ulrich. Kyot und Flegetanis in Wolframs «Parzivah: Fictionaler Fundbericht und judisch-arabischer Kulturbintergrund. Wirkendes Wort, 35 (1985), 176–195; и Daniels, Johannes Cornelius. Wolframs Parzival, S. Jobannes der Evangelist und Abraham barCbija (Nijmegen, 1937).
• 3. По сравнению с Гартманом и Готфридом Вольфрам купа более увлечен своим материалом: он не скрывает явной симпатии к своим персонажам и часто принимается комментировать происходящее, как если бы он лично был участником описываемых событий. Более подробно об этом см. Schwietering, Julius. Wolframs Parzival в кн. Mystik and hofische Dichtung im Hochmittelalter (Munchen, 1960), 316.
• 4. Интересно, что Гийо действительно учился в Провансе, и его по праву можно было назвать «der Meister wohl bekannt», «хорошо известный мастер»; однако во всех прочих отношениях он не соответствует описанию Вольфрама.
• 5. Диктис Критянин — мнимый автор написанной на греческом книги — дневника Троянской войны, очевидцем которой он якобы был. От греческого оригинала уцелел папирусный экземпляр начала III в. н. э. С этого оригинала Л. Септимием в IV в. был выполнен латинский перевод «Т]роянской войны» («Bellum Trojanum») в 6 книгах, который и послужил источником средневековых сказаний о Tpoe.
• 6. Дарес Фригиец — троянский жрец Гефеста, упоминаемый в «Илиаде» Гомера. Ему приписывается авторство утраченного отзыва некоего догомеровского «очевидца» о Троянской войне. Переводом этого отзыва считается известное сочинение на латинском языке «Daretis Phrygii de Exidio Trojae Historiae», датируемое примерно V в. Оно широко использовалось в качестве одного из основных источников для средневековых романов о Трое. Это произведение оказало громадное влияние на представления латиноязычного Запада о Tрoe в период от падения Рима до Ренессанса, то есть в эпоху, когда творения Гомера были практически неизвестны.
• 7. «Бивис Гэмптонский» — народный роман в стихах, созданный в конце XIII — начале XIV в., насчитывающий 4620 строк. В его основу положена англо-норманнская героическая поэма XIII в. «Beuves de Hanstone».
• 8. «Гай Варвикский» — народный роман в стихах конца XIII в.; в основе его — англо-норманнский источник. Сохранился в четырех рукописях, количество строк в которых варьируется от 7000 до 12 000. Гай — сын Сиварда, управляющего поместьем графа Варвикского. В романе рассказывается о подвигах, которые совершает Гай, чтобы завоевать руку дочери графа — прекрасной Фенис.
• 9. Как заметил Arthur Groos в работе Romancing the Grail: Genre, Science and Quest in Wolfram's Parzival: «Независимо от того, кого нам хотелось бы видеть в Киоте и Флегетанисе, Вольфрам был хорошо знаком с массовым притоком научных знаний из арабского мира в культуру латинского Запада, имевших место в XII в.; действительно, его повествование представляет собой один из основных документов, свидетельствующих об их восприятии» (1995, 204). В конце XIII в. так называемая «Завулонова книга», это вымышленное описание дебатов между поэтами, встречающаяся в составе манускриптов-антологий средневековой немецкой лирической поэзии, изображает Вольфрама знатоком астрономии. Подробнее об этом см. Ragotzky, Hedda. Studien zur Wolfram Rezeption: die Entstehung und Verwandlung der Wolfram-Rolle in der deutschen Literatur des 13. Jahrhunderts (Stuttgart, 1971), 68, 70.
• 10. На условном «зеленом языке» — формула, имеющая в виду знаменитый «камень, который отвергли строители» (ср. Евангелие от Матфея), а также камень, упавший с небес и даже «lapsit elixir» — философский камень алхимиков. Обладал, как считалось, волшебной силой, включая способность исцелять, кормить алчущих и исполнять любые желания. «Парцифаль» сообщает важную информацию: оказывается, Лоэнгрин, или Лоран, Рыцарь-Лебедь, был прадедом Годфруа Бульонского. Таким образом, в «Парцифале» мотивы Первого Крестового похода и его алхимическая тайна описывают полный круг и возвращаются к своим истокам, превратившись в сюжет романа о Граале. Таинственный текст и загадочный артефакт, волшебный камень, «lapsit exillis», оказавшийся в руках фамильного клана рыцарей, распространивших свое влияние на Запад и на Восток и весьма напоминающих орден тамплиеров, содержит множество ссылок, понятных для посвященных, живших на рубеже XIII в. Любопытная деталь: одна из статуй в Шартрском соборе изображает Мелхиседека, легендарного царя Ура и Салима, который обратил самого Авраама в единобожие. В руке у Мелхиседека — чаша Грааля. Это символическое изваяние показывает, что глубинное понимание смысла Грааля сохранялось весьма долго.
• 11. В этой связи можно вспомнить апокрифическую ветхозаветную книгу Еноха, в которой есть рассказ о том, что Бог изгнал с неба множество ангелов, которые принесли людям знание ремесел, металлов, драгоценных камней и пр. См. например, книга Еноха, 7:8 и след.
• 12. Люцифер (лат. Светоносец) — одно из названий утренней звезды (Венеры). У древних греков Люцифер считался сыном Авроры. В христианской литературе так именуется падший ангел (Денница), и поэтому Люцифер — одно из имен дьявола.
• 13. См. «Парцифаль». Единственный случай, когда Вольфрам упоминает о храме, в котором хранится Грааль, — это описание бракосочетания Фейрефиза и Рипанс де Шойе перед Граалем.
• 14. Вольфрам спорадически использует слово «тамплиеры» (храмовники): templeis («тамплиер из Мунсальвеша»), templeis («много хорошо вооруженных конных тамплиеров»), templeis («тамплиер из Патригальта»), templeisen («мудрые тамплиеры»), templeis («некий тамплиер»).
• 15. Храмовники-тамплиеры по-немецки именовались Tempelherren.
• 16. Эротическая подоплека, присутствующая в процессии Грааля, достигает кульминации в страсти Фейрефиза к Рипанс де Шойе, что в известной мере может восприниматься как отзвук неспособности Гавейна «лицезреть» Грааль из-за ослепительной красоты несущей его девы — эпизод, описанный в «Первом продолжении». См. Pratelidis, Konstantin. Tafelrunde und Gral: Die Artuswelt und ifor Verhaltnis zur Gralswelt im «Parzival» Wolframs von Eschenbach (Wurzburg, 1994), 99—100.
• 17. Тамплиеры, имевшие монашеский статус, напротив, давали обет безбрачия, но на практике соблюдали его не слишком строго, ибо свидетельства современников очень часто упоминают не только о наложницах и конкубинах (сожительницах) рыцарей, но и о содомии между его членами, в особенности — в качестве акта инициации на высших ступенях посвящения.
• 18. Дело в том, что слово «утопия» создал и ввел в широкое употребление сэр Томас Мор спустя три с лишним века после этого.
• 19. В этом смысле братство Грааля явно выступает в качестве «народа избранного», «нового Израиля».
• 20. Мф. 3,16; см. также работу Huntley-Speare, Anne. The Symbolic Use of Turtledove for the Holy Spirit, в кн. Meister, Peter. Arthurian Literature and Christianity: Notes from the Twentieth Century (New York, 1999), 107–126.
• 21. В числе прочих эту алхимико-герметическую концепцию выдвигали Kahane, Н. and Kahane, R. The Krater and the Grail: the Hermetic Sources of the Parzival (Urbana and Chicago, 1965), а также Palgen, R. Der Stein der Weisen: Quellenstudien zu Parzival (Breslau, 1926). Вопрос о том, каким образом детальные сведения о герметических (т. е. алхимических) текстах могли попасть к Вольфраму, имеет наиважнейшее значение, и никто из авторов специальных исследований не дает удовлетворительного объяснения того, как эти сведения согласуются с тем, что нам известно о Вольфраме из его собственного творения.
• 22. Подробный обзор различных прочтений и их истолкований см. Nellmann, Eberhard. lapsit exillis? jaspis exillix? Die Lesarten der Handschriften Zeitschrift fur deutschen Philologie (2000), а также Delcourt-Angelique, Janine…Lapsit exillis»: le nom du Graal chez Wolfram von Eschenbach», Marche romane (1977), 55—126.
• 23. Кааба буквально означает «куб» и восходит к тому же корню. Как объект поклонения и паломничества Кааба гораздо старше ислама. Достаточно сказать, что сам Мухаммед неоднократно совершал паломничества к Каабе еще до начала своей проповеди ислама и вне всякой связи с ней. По преданию (по всей вероятности, достаточно позднему) Черный Камень Каабы — это осколок того самого камня, на котором праотец Ной принес благодарственную жертву Богу сразу же, как только ступил на сушу после того, как воды Потопа отступили. Согласно некоторым гипотезам, камень Каабы гораздо древнее эпохи Авраама, представляя собой наследие некоего мегалитического культа.
• 24. Урим и туммим — загадочные предметы, упоминаемые в книгах Ветхого Завета. См., например, Исх., 28:30 («возложи урим и туммим»), Лев., 8:8 («на наперсник положи урим и туммим»), Втор., 33:8 («О Левин сказал: туммим Твой и урим Твой»). По мнению некоторых исследователей, они представляли собой нечто вроде гадательных камней или жребия.
• 25. Шехина — в позднем иудаизме и каббалистике — женская ипостась Бога, отделившаяся от него сущность, с которой он в лице своего избранного народа постоянно ищет соединения.
• 26. Два манускрипта франкоязычной версии «Иосифа Аримафейского» содержат упоминания о Граале.
• 27. Точнее сказать, немецкое wunsch означает «желание», и как «совершенство» его можно перевести разве что в контексте фразы «предел желаний».
• 28. Бестиарии — сборники описаний диковинных и чаще всего фантастических животных, якобы обитающих на суше, в воздухе и в море, очень популярные в Средние века. Восходят к позднеантичным описаниям животного мира («Физиолог», «Беседы на Шестоднев» св. Василия Великого и др. авт.). В бестиариях рассматривались мистические, символические и — в христианских и гностических текстах — преобразовательные свойства реальных и сказочных животных.
• 29. Wolf, Werner. Der Vogel Phonix und der Gral в Studien zur deutsche Philologie (Heidelberg, 1950), 73–95, представил широкий обзор восточных, греческих и латинских источников; ни в одном из них камень не ассоциируется с возрождением Феникса, как это имеет место у Вольфрама.
• 30. См. «Парцифаль»; ср. Martin H. Jones.Parzival Fighting and his election to the Grail в Wolfram-Studien III: Schweinfurter Kolloquium (1975), 52–71, где представлен аргумент в пользу буквального, материального прочтения. На мой взгляд, это излагает довольно сомнительную аргументацию относительно способности Парцифаля изменять намерения Бога, проявляя воинскую доблесть.
• 31. Этос (филос.) — объективно-сущностный характер лица или явления.