Себастьян Мей. Из книги «Побасенки»
СЕБАСТЬЯН МЕЙ (конец, XVI — начало XVII В.)
Мей принадлежал к известной в Валенсии семье ученых-гуманистов. Его отец Фелипе был профессором греческого языка в местном университете, поэтом и переводчиком Овидия, а сам он, получив великолепное образование, стал книгоиздателем. В 1613 г. он опубликовал в родном городе свою «Книгу побасенок, в которой содержатся различные басни и рассказы; некоторые из них новые, другие извлечены из разных авторов». Это редкое издание сохранилось всего в двух экземплярах, которые хранятся в Национальных библиотеках Мадрида и Парижа, и переиздано впервые лишь на рубеже нашего столетия.
«Книга побасенок» состоит из пятидесяти семи главок. Большая часть их — пересказ басен Эзопа; остальные — рассказы и анекдоты, а также новеллы, написанные в итальянской манере.
Новеллы «Вероломный друг» и «Человек правдивый и лгун» имеют своим источником знаменитый средневековый сборник апологов, притч и новелл «Калила и Димна», переведенный на испанский язык с арабского в XIII веке. Некоторые детали рассказов Мея, однако, свидетельствуют, что Мей, видимо, воспользовался одним из переложений этой книги на итальянский язык, возможно, книгой Фиренцуолы «Рассуждения о животных».
К итальянскому источнику восходит также новелла «Император и его сын». Аналогичный сюжет до Мея обработал Банделло, а позднее в знаменитой драме «Наказание не мщение» — Лопе де Вега. Но в отличие от них, Мей смягчает драматизм ситуации и завершает новеллу вполне благополучно. н овелла «Рыцарь, преданный своему сюзерену» — пересказ одной из новелл Мазуччо.
Хотя Мей прав, утверждая, что некоторые новеллы его сборника — целиком плод его творческой фантазии, эти рассказы, однако, не относятся к числу наиболее значительных. Мастерство писателя скорее проявилось в оригинальности переработки заимствованных произведений. Он, в частности, широко пользуется приемом «испанизации» повествования: действие новелл не только в большинстве случаев переносится в Испанию, но и насыщено множеством местных реалий, что придает новеллам Мея национальный колорит.1
Перевод А. Черняка
Вероломный друг
Один купец привез в приморский город много разного товара и, сбыв его частью в кредит, частью за наличные, остался с почти двумя тысячами квинталов[63] железа на руках, каковые он, не найдя возможности продать, препоручил своему другу, которому очень доверял, чтобы тот сохранил их до его возвращения. Взял этот почтенный человек железо и через четыре дня после отъезда купца продал его все оптом на монастырские решетки и на балконы для королевского дворца в этом городе и уступил товар дешево, с тем чтобы ему заплатили немедленно, а деньги, будто свою законную собственность, употребил на свои нужды и вскоре все истратил. Через некоторое время купец снова туда приехал и, увидевшись с другом и расспросив его о здоровье жены к детей, сказал, что хотел бы избавить его от железа, так как пристроил его по дороге. Но тот, уже давно обдумавший хитрость, надеялся на свой расчет и, изобразив на лице величайшую скорбь, отвечал:
— Господи, хоть бы никогда не было этого железа в моем доме; не знаю, что за злая звезда то была, ибо в ту самую минуту, как его привезли, набежало такое множество крыс, наверное, на запах, что когда мы спохватились — кто бы мог поверить они уже все прикончили; не думаю, что в доме найдется хоть три унции; ей-богу, когда я увидел, мне стало жаль больше, чем если бы это было мое.
Хозяин железа едва смог удержаться от смеха, слыша такую несуразную ложь, но постарался скрыть свою досаду и, сделав вид, будто вполне ему верит, отвечал так:
— Случай этот такой странный, что я не поверил бы, если бы кто другой мне его рассказал, и боюсь, не обманул ли меня тот, кто мне его продал, и не было ли подмешано в железо свинца или другого мягкого металла; но что теперь поделаешь, не убивать же нам друг друга из-за этого железа? Туда ему и дорога, и я рад, что мой товар пострадал, потому что у меня нет никакого сомнения, что эти проклятые крысы были такими голодными, что, не найди они железа, чтобы утолить свой голод, они набросились бы на тебя и на твою жену и детей и съели бы вас до самых ушей, хвала Господу во веки веков!
Неверный друг остался очень доволен таким ответом и, думая, что купец это так проглотил, пригласил его к себе на следующий день отобедать. Тот принял приглашение, но всю ночь не спал и думал, как отомстить за обман и ущерб, не обращаясь в суд. И придя на следующий день на обед, как бы условлено, после еды начал он забавляться с маленьким сыном хозяина дома, будто не было на свете никого ему милее, и когда отец удалился отдохнуть, улестил малыша так, что незаметно от всех смог его похитить и поручил одному своему другу, чтобы тот держал его взаперти, намереваясь не отдавать ребенка, пока ему за все сполна не заплатят. Когда отец хватился мальчика и узнал, что того весь день не было видно, в страшном неистовстве кинулся он искать его по всему городу. И идя от одного дома к другому, столкнулся с похитителем и стал у него настойчиво выпытывать, не знает ли он чего о пропаже. Купец, только того и ожидая, притворно отвечает:
— С час тому назад я видел, как в этом самом месте низко над землей пролетала большая стая коршунов, унося в когтях ребенка, и теперь припоминаю, что это, пожалуй, и был твой; по крайней мере он был похож на тебя как две капли воды.
Огорченный отец, слыша столь невероятную вещь, начал кричать, как безумный, и в крайнем отчаянии говорить:
— Видели ли когда-нибудь подобную ложь? Кто на свете слышал, чтобы коршуны уносили по воздуху детей? Это же не цыпленка унести!
Тогда стал смеяться купец и сказал:
— Не думал я, что ты так плохо знаешь белый свет и так мало знаком с древней историей; разве ты не читал, как давным-давно орел унес в небеса другого красивого мальчика, которого звали Ганимедом?[64] Ты, может быть, скажешь, что это сказка; будь по-твоему, из-за этого нам с тобой нечего ссориться. Но в краю, где водятся крысы, съедающие две тысячи квинталов железа, чего же удивляться, что коршуны уносят по воздуху детей? Более мне удивительно, что они не уносят еще и взрослых мужчин и женщин.
Тут наконец догадался коварный друг, что тот, чтобы вернуть свое железо, спрятал его сына. И, не находя другого выхода, он простерся перед ним ниц и попросил прощения за прошлое, обещая в ближайшее время выплатить всю сумму. Получив надежные гарантии, купец соблаговолил вернуть ему сына.
Кто обмануть другого не стыдится,
не мудрено, что в лужу сам садится.
Правдивый человек и лжец
Шли по дороге два товарища, оба из одного края и знакомые; один из них — друг истины и прямодушный, другой — лжец и притворщик. Случилось так, что, в одно и то же время увидев лежащий на земле кошелек, оба кинулись его подбирать и обнаружили, что он полон золотых дублонов и осьмеричных реалов. Когда они подходили к своему городу, честный сказал:
— Разделим-ка эти деньги, и пусть каждый делает со своей долей все, что ему вздумается.
Пройдоха на это ему ответил:
— Если нас вдруг увидят с такими деньгами, это даст повод для подозрений; к тому же будет опасность, что у нас их украдут, ведь в городе нет недостатка в людях, следящих за чужими карманами. Мне кажется, лучше всего было бы взять покамест малую толику, а остальное закопать в потаенном месте; когда же возникнет потом у нас надобность в деньгах, мы вместе придем и выкопаем их, а на сегодня не будем доставлять себе хлопот.
Простодушный — или лучше назвать его простофиля, раз уж он не догадался о затеваемой другим хитрости, — полагая, что тот говорит без задних мыслей, легко на это согласился. И тогда взял каждый из них некоторое количество денег, а остальное закопали они у корней росшего неподалеку дерева, следя за тем, чтобы никто их не увидел, и очень довольные и радостные отправились к себе домой. Но коварный товарищ уже на следующий день привел свой замысел в исполнение и, вернувшись тайком в укромное место, пока другой о том и думать не думал, откопал и унес к себе домой кошелек со всеми деньгами так, что ни одна живая душа ничего не заметила. Через несколько дней честный простак, встретившись с коварным хитрецом, сказал ему:
— Мне кажется, пора уже нам вытащить деньги и поделить их, потому что я купил виноградник и надо за него заплатить, да и другие у меня появились нужды.
Другой ему в ответ:
— Я тоже землицу купить собираюсь и вышел как раз с тем, чтобы вас по этому случаю отыскать.
— Вот как удачно мы столкнулись, — говорит товарищ, — можем теперь и пойти вместе, как условились.
— Так пойдем в добрый час, — говорит второй.
И, не тратя больше слов, двинулись оба в путь.
Придя к дереву, где были зарыты деньги, сколько они ни копали вокруг, а денег не находили, потому как их и след простыл; злодеи, что украл их, начал, как обезумевший, махать руками и кричать в полном отчаянии и тоске:
— Нет теперь у людей ни чести, ни совести, кого считаешь себе самым большим другом, тот тебя первый и предает. Кому теперь можно верить на всем белом свете? Ах ты предатель, ах ты пройдоха! Вот ты как слово сдержал! Кто, кроме тебя, мог украсть эти деньги? Никто ведь о них не знал!
И вот наш простак, у которого больше было оснований скорбеть и жаловаться, потому как в один миг улетучились все его надежды, вынужден был еще извиняться, и оправдываться, и клясться всеми святыми, что ничего подобного отроду и в мыслях у него не было. Но это мало ему помогало, так как хитрец еще больше возмущался и еще громче кричал:
— Не думай, что ты выйдешь сухим из воды: правосудие все узнает и накажет тебя так, как ты, злодей, того заслуживаешь.
Другой возражал, что он ни в чем не повинен, и вот, крича и ругаясь, пошли они к судье, каковой, дав им перед собой вволю попререкаться, спросил, не было ли кого поблизости, когда они прятали золото. Тогда обманщик, являя более уверенности, чем будь он святым, ответил:
— Да, сеньор, был свидетель, не умеющий лгать: это то самое дерево, у корней которого были спрятаны деньги; оно Божьим соизволением скажет всю правду, как это было, дабы обличить лживость этого человека и возвеличить справедливость.
Тогда судья, поразмыслив, приказал, чтобы на следующий день обе стороны явились в указанное место, дабы там решить дело. Очень показалось удачным решение судьи злоумышленнику, рассчитывавшему, что таким путем осуществится задуманная им хитрость. И вот, вернувшись домой и позвав своего отца, он сказал ему так:
— Дражайший батюшка, я хочу открыть вам тайну, которую до сегодняшнего дня от вас скрывал, ибо казалось мне, что так следовало поступить. Знайте же, что я сам украл тот клад, который требую через суд от моего товарища, ради того, чтобы иметь возможность содержать вас и всю семью и не знать нужды. Хвала Господу и моей сообразительности, дело это так оборачивается, что с небольшой вашей помощью мы непременно выиграем.
И он рассказал отцу все, что произошло и что приказал судья, а затем добавил:
— А сейчас хочу вас попросить спрятаться этой ночью в дупле того дерева, ибо вы легко сможете залезть туда и сидеть внутри со всеми удобствами, так как дерево очень толстое, и я хорошо его осмотрел. А когда судья задаст вопрос, вы, изменив голос так, чтобы он походил на голос какого-нибудь духа, ответите, как будет нужно.
Злой старик, воспитавший своего сына таким, каким был сам, быстро согласился с его доводами и, не страшась какой-либо опасности, той же ночью спрятался в дереве. На следующий день пришел туда судья с обоими тяжущимися и толпой любопытных и, приступив к слушанью дела, громко спросил дерево, кто украл сокровище. Подлый старик страшным голосом медленно произнес, что это был правдивый. Это повергло судью и всех присутствующих в невероятное изумление, и некоторое время они не могли проронить ни слова, после чего судья сказал:
— Благословен Господь, таким чудесным образом соблаговоливший показать нам, сколь сильна истина. И чтобы навеки, как и подобает, осталась об этом память, я хочу собственными глазами в том убедиться, потому что, помнится, читал я, что в древности в деревьях жили нимфы; по правде говоря, я никогда не верил в подобные вещи и считал все это за выдумки и сказки поэтов, а теперь не знаю, что и сказать, поскольку здесь в присутствии стольких свидетелей сам слышал, как это дерево говорило. Очень интересно мне было бы узнать, нимфа это или дух, и посмотреть, какая она из себя и так ли красива, как утверждают поэты.
Сказав это, велел он нагромоздить у подножья дерева сухих веток, которых там было в изобилии, и поджечь их. Кто смог бы описать, каково было бедняге старику, когда ствол начал нагреваться, а дым стал его душить? Я могу лишь сказать, что он принялся очень громко кричать:
— Милосердия, милосердия, горю, задыхаюсь, пылаю!
Увидав, что чудо произошло не по божественному промыслу и не из-за нимфы, живущей в дереве, судья велел вытащить едва не задохнувшегося старика и в наказание ему и его сыну за их злодейство велел им принести все деньги и передал их правдивому, которого они столь несправедливо оклеветали. Так была вознаграждена правда и наказана ложь.
Правда в конце концов побеждает,
а ложь и придумщик ее погибают.
Император и его сын
Император Трапезунда, хоть и был преклонного возраста, решил жениться на Флорисене, дочери царя Анатолии, пленившись ее красотой на портрете, который он увидел. Царь Анатолии в надежде заполучить столь могущественного зятя[65] не придал большого значения разнице в возрасте между ним и дочерью, хотя ей не было и двадцати, а тому уже перевалило за семьдесят. Поставив ее в известность о своем намерении и не получив с ее стороны согласия, он благословил брак. Император, жаждавший этого не меньше, чем царь, послал своего сына Арминта, чтобы тот представлял его во время венчания и привез ему супругу; повинуясь отцу, сын тотчас отправился в путь. Это был красивый юноша в расцвете лет — не старше двадцати семи. Когда он прибыл ко двору царя Анатолии, его приняли очень торжественно и были очень рады его приезду, а больше всех — Флорисена; мало что зная о своем браке и муже, она смутно предполагала, что это он и есть и, видя его молодость и пригожесть, сразу в него влюбилась. Он тоже был очарован ее красотой, но так как знал, что она будет женой его отца, человека сурового и весьма твердого характера, он был с нею так осторожен, что не давал ей даже повода открыть свои чувства и свою любовь к нему, а когда она пыталась намекнуть, делал вид, что не понимает и принимает на счет своего отца всякое проявление ее любви. Придя от этого в отчаяние, Флорисена, раз уж ей не удавалось, как говорится, объясниться знаками, призналась ему в любви без обиняков, рассчитывая на взаимность. Но он отверг ее домогательства как очень недостойное дело из-за того оскорбления, которое он нанес бы этим своему отцу императору; если бы не это обстоятельство, он очень охотно ответил бы на ее чувство. И с тех пор он избегал оставаться с ней наедине, лишая ее даже удовольствия наслаждаться его обществом. И тогда (полагая, что ее отъезд состоится через несколько дней) она послала к императору гонца с письмом, в котором жаловалась, что он прислал вместо себя юнца, обращающегося с нею так бесцеремонно, что это доходит до неприличия, ибо он не желает повиноваться ее самым законным требованиям, и что она, видя такую нелюбезность в сыне, опасается, и не без оснований, что это идет от нелюбезного характера отца — а ей уже кое-что об этом порассказали, — и посему, если он хочет развеять это подозрение и желает быть с ней в ладу, то должен строго-настрого повелеть ему быть ей послушным и во всем исполнять ее волю. Император, долго не думая и намереваясь во всем ей угождать, написал сыну, браня его за суровость и недружелюбие по отношению к той, с кем он должен был обращаться со всей любовью и лаской — так, как обращался бы он сам, если бы был с нею рядом, а посему пусть изменит свое поведение и ни в чем ей не перечит, если не желает разгневать его и быть наказанным за свое непослушание. Вместе с письмом он отправил Веркория Барсела, старого дворянина из числа своих приближенных, который некогда был наставником принца и к которому тот питал большое уважение. Но посланец застал их уже в пути и даже неподалеку от императорского дворца. Тотчас передал он принцу письмо, а с ним и приказ отца, что немало встревожило Арминта, так как уже по дороге она домогалась его всякий раз, как к тому предоставлялась возможность; и, видя, что они уже приближаются к столице, она решила предпринять последнюю попытку, полагая, что потом у нее не будет такого удобного случая; прибытие столь благоприятного для нее письма также ее воодушевило. И вот она, распорядившись, под предлогом нездоровья из-за тягот пути, чтобы никто не оставался в ее покое, кроме одной-единственной горничной, приказала позвать к себе принца, и когда тот пришел, сказала, что ей сообщили, что одна из фрейлин, служившая ей камеристкой, ее предает, приводя своего возлюбленного в покой, где она спит; что кто дерзает совершать таковое, не остановится и перед тем, чтобы покуситься на нее самоё; что она не осмеливается доверить эту тайну никому, кроме него, а ей сказали, что тот человек входил переодетый женщиной; что если он вдруг снова придет в эту ночь, она известит его через другую фрейлину, которая ее предупредила и которая всегда при ней, и чтобы он был наготове, дабы тот не ускользнул. Арминт, хотя он и опасался подвоха, видя, что фрейлина все подтверждает, подумал, что он может ошибаться и все это правда, и, не подозревая, что подвергает себя опасности, решил удостовериться собственными глазами. А чтобы не возникло огласки в случае если это окажется ложью, он не захотел говорить кому-либо об этом и, пройдя в свой покой, через некоторое время вышел вооруженный шпагой и кинжалом и стал караулить, не войдет ли кто-нибудь. Когда принц ушел, Флорисена тотчас вышла вслед за ним вместе со своей фрейлиной (которую она очень любила, так как та верно хранила все ее тайны) и в час ночи, когда все стихло, вернулась с нею в свои покои; принц, увидев их в полумраке, всерьез поверил в то, что ему рассказали. Тем не менее он пошел к себе и стал ждать, чтобы его позвали. Вскоре прибежала фрейлина и со словами, что пора идти, отвела его в покой Флорисены, где велела сложить в угол шпагу и кинжал, уверяя, что это мальчишка, которого он может просто выпороть; и тогда она подвела принца к постели Флорисены, которая тотчас заключила его в объятия и вполголоса стала говорить ему:
— Попался, предатель, попался! Извольте сделать по-моему, или это вам будет стоить жизни.
Несчастный юноша в смущении не понимал, что с ним приключилось. Наконец, выскользнув из ее рук и схватив на бегу шпагу, он пустился наутек куда глаза глядят, не разбирая дороги. Но судьбе было угодно, чтобы он наткнулся на кавалерийский отряд, который его отец, узнав о приближении императрицы, отправил для ее эскортирования. Те схватили его и повезли с собой. А Флорисена, как только он скрылся, начала кричать, что он ее обесчестил; воздух наполнился ее воплями, и горю ее не было границ. Император, узнав, что она совсем близко, выехал из города ей навстречу и скорбел немало при виде ее скорби. Еще горше стало ему, когда он услышал причину, и совсем уж горько, когда всадники передали ему схваченного сына, ибо тогда он поверил в подлинность ее жалоб. Он повелел заточить того в тюрьму, и так как она не допускала его к себе, пока принц не будет казнен, пришлось поторопиться с судом. Когда настал назначенный день, император для пущей важности собрал мудрецов из своего совета, и присутствовавшая там императрица попросила у него, чтобы они и были судьями, так как страсть и естественная привязанность не позволят ему самому вынести справедливое решение, на что он согласился. Тогда привели и поставили перед ними связанного принца, и когда его допрашивали, он ни разу не раскрыл рта. Тогда императрица сказала;
— Так как принц не говорит и известно, что молчанье — знак согласия, то он полностью уличен в нанесенном мне оскорблении; и потому я прошу у вашего величества в присутствии этих мудрецов, чтобы вы предоставили мне выбор наказания и торжественно поклялись, что точь-в-точь исполните все, что я распоряжусь с ним сделать, и если справедлива моя просьба, то пусть она будет свято соблюдена, а если нет, то пусть мне здесь сразу скажут, дабы не утруждаться мне понапрасну.
Ей все отвечали, что, раз уж она была пострадавшей, то по справедливости ей причиталось выбрать себе удовлетворение, с тем лишь условием, чтобы наказание не превышало смерти и не предполагало пыток и прочего бесчестия. Император торжественно поклялся, что пойдет на все, что она прикажет, и всех заставит ее решению следовать. Тогда Флорисена сказала:
— Дело в том, что мой отец ничего не сообщил мне об этом браке кроме того, что выдает меня за императора Трапезунда, и не сказал мне о его возрасте и прочих обстоятельствах; и когда я увидела принца, я подумала, что он и есть мой муж, и полюбила его как жена, а не как мать, что и не соответствовало бы нашему возрасту. И с той самой минуты я не останавливалась, пока в конце концов не принудила его исполнить мою волю. Так что это я его насильно заставила, а не он меня; я за него вышла замуж и была все время уверена, что он мой настоящий супруг. Будучи женой сына, я уже никак не могу стать женою отца, но даже если бы ничего такого и не было, то поскольку брак должен быть добровольным и свободным, а не по принуждению, я заявляю, что буду служить государю императору на коленях как дочь и сноха, но не как жена. А если нет на то его воли, то я вернусь к батюшке моему царю и как вдова буду ждать, что Бог сделать со мною соизволит.
Так сказала императрица. И хотя видно было, что император весьма взволнован, так как мудрецы и прочие присутствующие (они боялись, что принцу вынесут какой-нибудь суровый приговор) были на ее стороне и превозносили ее благоразумие, напоминая императору о данной им клятве, пришлось ему умерить свой гнев, ибо в противном случае его, несомненно, обвинили бы не только в чрезмерной строгости и жестокости, но и в старческой распущенности и безумстве, если бы он не пожелал примириться с тем, что сам признавал более справедливым, чем доводы его неразумной страсти. И, приняв ее в конце концов как невестку, он повелел сыграть свадьбу, и тогда горе и страх за принца, Которые все испытывали, обернулись весельем и праздником.
Если ты стар и дряхл, на юной не женись:
чтобы не каяться потом, сейчас остерегись.
Рыцарь, преданный своему сюзерену
Много лет тому назад жил в городе Толедо дворянин по имени Родриго Лопес, считавшийся человеком весьма почтенным и с достатком. У него было две дочери и единственный сын, которого звали Фадрике, юноша достойный и благородный, но кичившийся своей доблестью и потому казавшийся высокомерным. Он водил дружбу со своими сверстниками, и в один прекрасный вечер был вовлечен в ссору из-за одного из своих приятелей, а так как противников числом было больше, что явилось для него поводом для возмущения, а с ним и для большей дерзости, то действовал он так, что убил одного из них. И поскольку убитый принадлежал к могущественному роду, он, опасаясь правосудия, решил скрыться и поискать себе в мире счастья. Он сообщил отцу о своем намерении, прося его позволения на отъезд и благословения. Отец в слезах благословил его, напутствовал, как ему надлежало себя вести, а также снабдил деньгами и слугами и дал двух лошадей. В то время король Франции воевал с Англией, и, намереваясь служить ему, Фадрике отправился в стан короля, где ему посчастливилось попасть в отряд графа д’Арманьяка, главнокомандующего и родственника короля. Затем, когда для того представлялись случаи, он начал выделяться и проявлять отвагу, совершая удивительные подвиги как в полевых сражениях, так и при осаде городов и крепостей, так что и французы, и неприятель только и говорили, что о его подвигах и доблести. Это снискало ему любовь и расположение главнокомандующего, оказывавшего ему всяческие милости; и так как граф в присутствии короля всегда его хвалил и превозносил его деяния, король, пленившись его храбростью, взял Фадрике к себе на службу и сделал своим приближенным и генерал-майором, а также дал ему почетнейшее право быть первым на военном совете — одним словом, так его ценил, что ему казалось, что без Фадрике ни одно важное дело не будет выполнено. Но пришла зима, король приказал снять лагерь и с цветом своих рыцарей, в том числе и Фадрике, вернулся в Париж. Прибыв туда, он, чтобы потешить народ и отпраздновать свои победы, решил устроить торжество, на которое были приглашены самые выдающиеся мужи и самые знатные дамы королевства. Среди множества дам, приехавших на праздник, была и дочь графа д’Арманьяка, выделявшаяся изумительной красотой. Когда, ко всеобщему удовольствию, состоялось открытие празднеств и Фадрике стал блистать в рыцарских турнирах и других состязаниях, дочь графа обратила на него внимание и, зная уже о его подвигах, а тут и увидав героя собственными глазами, влюбилась в него по уши и, не сводя с него глаз, а также другими уловками открыла ему свою любовь так, что Фадрике ее заметил. Но, будучи по природе своей добродетельным и помня благодеяния, полученные им от ее отца графа, он притворился, что ничего не понимает. Девица, полюбившая его всем сердцем, была от этого в полном отчаянии и буквально сходила с ума. В смятении пришло ей в голову написать ему письмо, что она и сделала, излив в нем свои страсть и горе с такой силой и с такими трогательными признаниями, которые могли бы смягчить даже сердце зверя, и, позвав своего верного слугу и препоручив ему свою тайну, велела отнести письмо Фадрике. Слуга, опасаясь, как бы это дело не запятнало ее чести, к в страхе перед возможными последствиями, вместо того, чтобы отнести его Фадрике, отнес своему господину графу. Тот, прочитав письмо и увидев намеренья своей дочери, от огорчения хотел расшибить голову о стены. Он уже представлял себе, как ее убьет или как заточит в темницу на всю жизнь. Но, придя немного в себя, задумал он проверить Фадрике и посмотреть, как тот к этому отнесется. С этой целью он снова запечатал письмо и велел слуге передать его со всеми предосторожностями Фадрике от имени его дочери и дождаться ответа. Слуга отнес письмо, а Фадрике, узнав, чье оно, принял его довольно кисло, и ответ его сводился к тому, что он умолял ее выбросить эту безумную идею из головы; что разница между ними такова, что они не могли соединиться законным путем, так как он был бедным дворянином, а она — дочерью столь знатного сеньора, и что он скорее подвергнет себя любому несчастью и мучению, вплоть до потери жизни, чем делом или помышлением решится оскорбить своего сеньора графа, от которого получил столько милостей; что если она не может справиться со своим чувством, то по крайней мере пусть его умерит и не дает повода говорить о себе; что фортуна со временем это поправит: или ее страсть утихнет, или, как и следовало ожидать, переменится, или ему фортуна пошлет такую удачу, что в награду за его услуги король окажет ему новые милости и еще более возвысит; что тогда, может быть, ее отец не будет против, и в этом случае для него это будет величайшей милостью, но без его согласия пусть и не надеется, что сейчас или когда-либо он ей уступит. Таков был его ответ. И, тщательно запечатав письмо, он отдал его слуге, чтобы тот отнес своей сеньоре. Тот же отнес его графу, как ему и было приказано. Граф прочел его, и под влиянием этого письма не только прошло его раздражение на дочь, но и, приняв новое решение, он тотчас отправился к королю и рассказал ему обо всем, что произошло вплоть до предъявления писем, и сообщил о том, что собирался предпринять. Король, выслушав все это, не удивился поступку девушки, скорее даже нашел ему оправдание, зная, какую силу имеет природа в подобных случаях; но он был поражен скромностью и преданностью дворянина, и его расположение и благожелательность к нему удвоились. И, рассуждая с графом о том, что следовало делать, он повелел тому выполнить все, что было им задумано, а что до него лично, то он обещал сделать все так, как подобало его королевскому величию, и так и поступил. Они послали за Фадрике, и граф в присутствии короля с великой радостью отдал ему свою дочь в жены. А на следующий день король созвал в свой дворец всех придворных вельмож и устроил венчание. Кто мог бы описать ликование дамы при вести о том, что ей дают в мужья того, в кого она была так страстно и так безнадежно влюблена? Фадрике тоже был очень доволен. Торжество по поводу их свадьбы было очень пышным, и они потом в мире, ладу и согласии прожили много-много лет.
Коль верность сеньору ты сохранишь,
то этим себе ты не повредишь.
- 1. 3. И. Плавскин // Испанская новелла Золотого века. Л.: Худож. Лит., 1989
Испанская новелла Золотого века. «ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА», Л., 1989