Роберт Хенрисон. Робин и Мэкайн
Robene and Makyne
Перевод Евг. Фельдмана
Лужок и Робин-пастушок.
Вокруг – овечье стадо.
Мэкайн сказала: «Мил-дружок,
Терзать меня не надо:
Не ты ль, дружок, меня зажёг?
А где любовь-отрада?
Скажи, дружок, иль, видит Бог,
Убьёт меня досада!»
«Да я пастух простым-простой.
В простолюдинском чине
Пасу овец в траве густой.
И чем твоей кручине
Я помогу? Любовь... Постой,
В какой она личине?
Меня рассказом удостой,
Ответствуй мужичине».
«Сие – возвышенная страсть,
И рыцарь этой страсти
Других страстей – благая часть! –
Уже не знает власти.
К ногам возлюбленной припасть –
И то уж это счастье! –
За это счастье он пропасть
Решится от напасти».
И Робин молвит ей в ответ:
«Но мне неясно всё же,
На чём сошелся клином свет
И отчего ты в дрожи.
Гулять с тобою? Нет и нет!
Случись такое, – Боже! –
И овцы нам с тобою вслед
Заблеют: это что же?»
«Но без любви твоей мужской
Все горести – лавиной.
Возьми меня с моей тоской,
Возьми, возьми невинной!
Излечит Бог меня тобой
В постели луговинной
Иль – ямовиной гробовой,
Дощатой домовиной!»
«С тобой мы завтра поутру
Под ласковые речи
Устроим нежную игру
(Чу, блеянье овечье...).
Бегут овечки ввечеру,
Куда – и не примечу.
Нет, не смогу я, хоть умру,
Тебе пойти навстречу!»
«К тебе лишь тянет одному,
Хочу с тобой слюбиться!»
«Ты погляди на эту тьму:
Вишь, солнышко садится».
«Ужель тебя не обниму?
Мне впору удавиться!»
«Мне недосуг, мне ни к чему
Влюблённая девица».
«Побудь со мною до зари.
Мне без тебя недужно».
«Спешу домой (глаза утри!),
И блеют овцы дружно».
«Не любишь – хоть поговори.
Взаправду ль недосужно?»
«Мэкайн, Мэкайн, других дури.
Меня дурить – не нужно!»
И замурлыкал он куплет,
И двинул через поле.
«Поёшь? Тебе и горя нет! –
Ему в душевной боли
Мэкайн промолвила вослед. –
Любовь, грешная я, что ли,
Перед тобою, – дай ответ, –
Коль нет мне счастья-доли?»
Пошла Мэкайн, пошла в слезах,
Пошла в глубоком горе,
А он собрал овец в лугах,
В лесах, на косогоре,
Погнал домой, однако, – ах! –
И сам почуял вскоре
И одиночество, и страх
На воле, на просторе.
«Мэкайн! – раздался крик его, –
Вернись, прости мужлана!
Мэкайн, возьми меня всего
И властвуй невозбранно!
А что до стада моего,
Овечек да барана,
Пускай гуляют, – ничего,
Сберу их утром рано».
«Запомни, милый, наперёд:
Людская мудрость учит:
“Кто может взять, да не берёт,
Захочет – не получит”.
Да будет проклят весь мой род
И хворь меня замучит,
Когда мне без твоих щедрот
На свете жить наскучит!»
«Мэкайн, вокруг – ни ветерка,
И ночка, днём согрета,
В густом лесу у ручейка
До самого рассвета
Укроет от клеветника
И злобного навета
Меня с тобой наверняка. –
Как смотришь ты на это?»
«Нет, Робин, нет, не суесловь
И не проси так страстно.
Была любовь, прошла любовь.
Влюбился? Вот прекрасно!
Напрасно прежде хмурил бровь
И гнал меня напрасно.
Пойду, спою, как прежде, вновь:
“Эй, гори-гори ясно!”»
«Мэкайн, постой, не покидай,
Всё будет без обману.
Иной подпустит негодяй
Словесного туману,
Но я-то... Навестим давай
Знакомую поляну...».
«Нет, Робин, нет, прости-прощай,
С тобою жить не стану».
И засмеялась, весела,
А Робин не смеялся,
И засмеялась, и ушла,
А Робин там остался.
Слеза скатилась, потекла,
И тяжкий вздох раздался;
Раздался плач; сгустилась мгла;
Барашек отозвался.