Державин Г. Р.

Г. Р. Державин. Басни

Впервые к басне Державин обращается во второй половине 1770-х гг. и сохраняет живейший интерес к этому жанру до конца своих дней. Правда, басенное наследие поэта невелико и насчитывает чуть более двух десятков произведений, многие из которых так и не были опубликованы при его жизни.

Самая ранняя басня Державина — «Смерть и Старик». Она датируется 1776 г. В ее основе традиционный сюжет, известный еще со времен Эзопа. Державин и в дальнейшем обращается к традиционным басенным сюжетам, известным с древнейших времен, но большинство его басен имеют оригинальные, ни у кого не заимствованные сюжеты. Эта оригинальность сюжета прямо или косвенно связана с реальными событиями, откликом на которые были басни Державина. Первым, кто обратил внимание на эту особенность басенного творчества поэта, был Я. К. Грот. «...Басни его, писанные в царствование Екатерины, Павла и Александра, — подчеркивает исследователь, — носят явные признаки живой связи с явлениями каждой эпохи. Мы видим в них по большей части изнанку медали, которой лицевую сторону представляют его оды».1

БАСНИ

Неизданные басни и притчи2

 

 

(По изд.: Сочинения Державина в 7 т. / с объясн. прим. и предисл. Я. Грота (т.3) - СПб., 1870)

* * *

ЛЕВ И ВОЛК4

Волк Льву пенял, что он не сделан кавалером,
Что Пифик с лентою, и с лентою Осел,
А он сей почести еще не приобрел
4 И стал его к себе немилости примером,
Когда их носит шут да и слуга простой,
А он не получил доныне никакой.
Лев дал ответ: «Ведь ты не токмо не служил,
8 Но даже никогда умно и не шутил».

1783

Уже в старейшей рукописи Державина (1776 г.) находятся три басни; впоследствии он написал их еще восемнадцать и собрал в отдельную тетрадь с видимым намерением издать все вместе. Однакож при жизни его была напечатана только одна эта. Она явилась в VIII-й части Собеседника, стр. 62, под заглавием: Басня: Заслуги свои часто измеряем мы несправедливо, и притом с таким примечанием, которое очевидно сочтено было нужным для смягчения резкости заключительной идеи: «Смысл басни сей выводит, что самолюбие наше употребляет разные весы, когда свои или чужие достоинства мы весим. Кажется, довольно ясно, что если Пифик и Осел недостойны были отличия, то и Волк равно оного не заслужил». В позднейших тетрадях своих Державин то распространял эту басню, то переделывал в ней некоторые стихи. Мы в своем тексте представляем ее по рукописи 1790-х гг., почти без всяких перемен против текста Собеседника; в этой рукописи к концу басни были прибавлены еще два стиха, после опять зачеркнутые:

А за поступок твой с овцами алчный, грубый,
Не токмо с лентою, но будь же ты без шубы.

Заметим, что в позднейшей редакции в эту басню вместо Волка введен Крот.

Вероятно, басня эта сочинена на какое-нибудь известное в то время лицо; но на кого именно, теперь угадать невозможно.

По видимому, она в некоторой связи с одною из тех двух басен, которые во всех изданиях Хемницера печатаются под именем чужих вслед за его собственными, именно с баснею: Мартышка, обойденная при произвождении. Мартышка жалуется, что Лев не дал ей награды, хотя она

«Перед самим царем два года с половиной
       Шутила всякий день» ...
                              — Шутила ты везде,
И чином наградить тебя бы было должно;
      Твой также труд не мал!
                             Барсук ей отвечал:
Но произвесть тебя по службе невозможно:
            Ты знаешь ведь, мой свет,
Что обер-шутов в службе нет.

Кто автор этои замечательной басни, в точности не известно. Г. Тихонравов думает, не написаны ли обе другом Державина, Н. А. Львовым (Отеч. Зап. 1855 г., т. XCVIII, отд. III, стр. 12); по нашему мнению, это невероятно потому, что их нет в неизданном собрании сочинений Львова, которое было в наших руках и, кажется, содержит все написанное Львовым. Мы скорее полагаем, что эти две басни принадлежат самому Хемницеру и что он назвал их чужими, желая отклонить от себя ответственность в сатирическом их содержании. Слогом оне не отличаются от тех, которые он признавал своими. В собраниях сочинений Державина, изданных при жизни его, басни Лев и Волк нет. Г. Афанасьев, не зная, кем сочинена эта басня, в своей статье Литературные труды княгини Дашковой (О. З. 1860, т. CXXIX) выразил предположение, что она была вызвана 14-м вопросом Фон-Визина: «Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне имеют, и весьма большие?» Вполне принять эту остроумную догадку г. Афанасьева мешает только то, что басня, откуда мы привели отрывок, была напечатана уже в 1778 г. (в I-м издании Хемницера) и что следовательно тема, развиваемая как в ней, так и в басне Державина, давно уже обращала на себя внимание литературного круга, к которому принадлежал последний. Поводом к тому был, по всей вероятности, успех Л. А. Нарышкина, вызвавший и вопрос Фон-Визина.

 

КРЕСТЬЯНИН И ДУБ5

Рубил крестьянин дуб близ корня топором;
Звучало дерево, пускало шум и гром,
И листья на ветвях хотя и трепетали,
Близ корня видючи топор,
Но, в утешение себе, с собой болтали,
По лесу распуская всякий вздор.

И дуб надеялся на корень свой, гордился
И презирал мужичий труд;
Мужик же всё трудился
И думал между тем: «Пускай их врут:
Как корень подсеку, и ветви упадут!»

1802

Впервые — «Сын отечества», 1816, ч. 34, стр. 154. По рукописи — Грот, т. 2, стр. 449. Печ. по этому изданию. В начале 1802 г. Державин по поручению Александра I находился в Калуге для расследования преступлений и бесчинств губернатора Д. И. Лопухина. Проведенное следствие установило, что Лопухин виновен как во многих серьезных преступлениях, так и во всякого рода безобразиях (бил в городе стекла, ездил верхом на дьяконе в губернском правлении и т. п.). Но Лопухин надеялся на заступничество влиятельных родственников и друзей, близких ко двору (их Державин разумеет в басне под «корнями» дуба). Под мужиком, рубящим дуб, подразумевается сам Державин, а «листья и ветви» — мелкие чиновники, участвовавшие в злоупотреблениях губернатора. Басня, несомненно, написана в Калуге (т. е. в январе — феврале 1802 г.). До нас дошла тетрадь одного из калужских жителей (вероятно, чиновника), где вслед за басней Державина следует ответ неизвестного автора, без сомнения принадлежавшего к «сподвижникам» Лопухина по злоупотреблениям:

ОТВЕТ

Мужик, ты, видно, глуп,
Когда не зришь,
Что весь топор твой туп, —
Не то творишь.
Из древ ты рубишь крепко древо,
Кто комлем лишь налево,
А корень весь в земле.
Ему нельзя совсем свалиться.
Смотри, не даром чтоб трудиться,
Подобно мгле.

Напрасный труд ничуть не дивен,
Себе, не людям он противен.
Но если дуб падет,
Храни, боже, как к той стране,
Где ты стоишь, да сучья брякнут
И сила их махнет,
То так тебя прижамкнут.
Уж вряд на плечах быть главе.6

Анонимный автор «Ответа» в значительной степени оказался прав. «Листья и ветви» были осуждены, но самому Лопухину помогли «корни»: он был оправдан.

 

* * *

 

Смерть и Старик

Вязанку дров Старик тащил и надрывался, 
Сугорбился, потел, дрожал и задыхался;
А как была тогда осенняя слота, 
Несноснее ему была тем тягота. 
  Лишился сил, подсеклись ноги: 
      Упал среди дороги. 
    Стенал он, лежа, и вздыхал
    И в слабости своей сказал:
    О Смерть, страдальцев облегченье!
    Приди и прекрати мученье.
      Тутъ Смерть ему в глаза,
      Как страшная гроза!
  Ты ль звал меня? его спросила
И косу на него блестящу наклонила.
— Нет, нет, не я, помилуй! он вскричал
И пальцем ближняго соседа показал.

 

Медведь, Лисица и Волк

Медведь, Лиса и Волк согласно жили,
  Гуляли вместе, ели, пили,
  На промыселъ ходили заодно.
    Подцапали в одно
    Они теличку время.
  Медведь, добычу взявъ в беремя,
Послушайте, сказал: коль всем нам части брать,
То мало этого всем голод нам унять;
А старей кто из нас, пускай тот и владеет
      Обедом сим:
Промыслим после мы другим;
Но старшинство везде ведь первенство имеет. —
      Изрядно, говоритъ Лиса:
      Когда создались небеса
      И твердь звездами убралася,
        Тогда я родилася. —
Стара, кума, и ты, Волк начал говорить:
Но не успели звезд ко тверди пригвоздить,
      Как я на свет сей происшел!
      И есть было телицу шел.
Ну, врешь, сказалъ Медведь, оскалившись зубами:
Пусть молод, но сильней я всех теперь меж вами,
      Да мне же хочется и есть;
Так мне принадлежит и старшинство и честь.

 

Собака и Старуха

Украла мяса часть Собака у Старушки
        Из клетушки
    И ну бежать с добычей прочь
        Во всю собачью мочь,
По опытам то знав, что стары бабы строги,
  За сорванны куски ломают ноги
  Ухватами, клюками у собак.
          Итак
    Подалей Лыска убиралась,
  Чтобы в глаза Старухе не попалась;
А наконец, когда к источнику пришла,
      На берегу его легла
И стала наполнять голодно брюхо мясом,
        Украденным запасом.
            Но глядь в поток —
      Увидела: другой кусок
Такой же, как она — такая ж Лыска ела;
  Тотчас и тот подцапать захотела,
            Разверзла пасть, —
Упала изо рту украденная часть.
Ах! сколько в свете мы примеров тех видали,
Что, быв несытыми накраденным добром,
          Еще в чужом
        Пустую тень хватали.

 

Ягненок и Волк

Паслися на лугу пастушкою овечки.
Пастух тут был, иль нет, не знаю; может, спал.
    Ягненок маленький,
    Пушистый, тучненький
    И весь, весь беленький
От стада, оплошав, нечаянно отстал
И захотел воды испить из чистой речки,
    Текущей жемчужком,
    Зелененьким лужком
    Иль золотым песком...
  До этого теперь мне дела нету,
А я склоняю мысль на эту только мету,
    Что на сии ж места,
К тому же ручейку, – к вершине только ближе, –
  Шасть гладный Волк из-за куста
И, пламенный свой взгляд по речке кинув ниже,
Увидел, что один Ягненок воду пьет,
    И пастуха с ним нет,
  К его великому несчастью!
Волк ощетинился и жадной крови пастью
    Барашку он сказал:
    «Как ты дерзнул, плутишка,
  Молокосос, овечий сын, мальчишка,
    Одну со мною воду пить? –
      На то она
      Сотворена,
    Барашек отвечал,
      Чтоб всех поить!
«Да ты стоишь меня, сам видишь, ближе к устью,
И воду всю легко мне можешь помутить».
Ягненок с трепетом ответствовал и грустью:
  Вода вверх ток свой не стремит! –
Ты говоришь еще! – с усмешкою Волк злою,
    Зубами хлопая, взревел:
«Ты пил иль пить хотел,
  Мутил иль не мутил ты воду;
    Но я твою породу
    Издревле не терпел.
А пуще ж мне твоей ты нелюб белизною,
И для того умри»... Волк на него напал
    И тотчас растерзал.

К какому б баснь сию привесть нам лучше толку?
К барашку применить – невинность, зависть – к Волку.

  • 1. Е. А. Морозова. Басни Г. Р. Державина // Г. Р. Державин и русская литература - М. : ИМЛИ РАН, 2007
  • 2. Оглавление по изд.: Сочинения Державина в 7 т. / с объясн. прим. и предисл. Я. Грота (т.3) - СПб., 1870
  • 3. См. въ Томѣ I, стр. 178, басню Левъ и Волкъ; тамъ упомянуто и о позднѣйшей ея редакціи, которая не представляетъ однакожъ стóящихъ вниманія варіантовъ.
  • 4. По изд.: Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. — СПб.: Изд. Имп. Академии наук, 1864. — Т. 1. Стихотворения. Часть I. — С. 178—179.
  • 5. По изд.: Державин Г.Р. Крестьянин и дуб // Г.Р. Державин. Стихотворения. Л.: Советский писатель, 1957. С. 287.
  • 6. ГБ СССР им. В. И. Ленина, Рукописный отдел, М. 2239/6, лл. об. 1—2