Николаус Ленау. Фауст

Николаус Ленау (1802-1850) — выдающийся австрийский поэт. Он родился в семье обедневшего дворянина, в 1818-1821 годах изучал философию в Венском университете, затем право, агрономию, медицину в Пресбурге и Вене. С 1830 года полностью посвятил себя поэзии. Наряду с Д.Г. Байроном и Д. Леопарди принадлежит, с к крупнейшим поэтам «мировой скорби». Внес свой вклад в разработку образов Фауста и Дон Жуана. Оказал существенное воздействие на С. Кьеркегора и Ф. Ницше. В России в середине XIX и начало XX веков Ленау был одним из самых переводимых поэтов; к его творчеству обращались Ф.И. Тютчев, А.А. Фет, А.Н. Плещеев, К.Д. Бальмонт и многие другие. В 1844 году Ленау испытал резкое ухудшение душевного состояния и совершил попытку самоубийства. Умер в психиатрической лечебнице. Одно из главных произведений поэта — драматическая поэма «Фауст» (1836).

Русские переводы:

• Фауст: Поэма Николая Ленау. Перевод в стихах, с биографией и предисловием, Н. А--нского. — Издание редакции журнала «Пантеон Литературы", Паровая типография Муллер и Богельман, 1892
• Фауст: Поэма Николая Ленау: С прил. очерка А. Луначарского «Н. Ленау и его философские поэмы» / Пер. с нем. [и предисл.] Анатолия Анютина1. — Санкт-Петербург: ред. журн. «Образование», 1904

 

Николас Нимбш фон Ленау. Фауст. Драматическая поэма.

Пер. А. В. Луначарского, Н. А. Холодковского.

 

УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА.

Тропинка в горах.
Появляется Фауст.

Фауст

Высокий пик зарёю освещён,
И весело синеет небосклон.
Мой дух мятежный вверх идёт,
Стремясь достигнуть снеговых высот.
Чего хочу я, Фауст, на вершине?
Бегу туманов, что лежат в долине,
Бегу сомнений. И мне вслед туманы
Вздымаются, неся с собой обманы.
Смотрю, как ярко солнышко сияет,
Смотрю, как тихо травка прозябает,
Смотрю, как ласточка парит одна,
И как снегов сребрится белизна.
Пусть горный ветер сердце освежит,
Неправильную грусть пусть он умчит.
Не позволяй пылать огню стремленья
Познать все тайны Божьего творенья.
О, не стремись со Всемогущим слиться,
Пока твой жребий – на земле трудиться.
Страна тоскливого томленья – Земля,
И что Господь в тебя вложил, любя,
Узнаешь лишь в стране благословенной
За радостным концом, уж вне темницы тленной.
Напрасно с бешенством вопросы
Меня влекут с утёсов на утёсы.
Я много трав над пропастью срывал,
Едва смотрел на них и вновь бросал,
Я поднимал пытливо минералы
И с гневом разбивал потом о скалы,
И много раздавил я насекомых,
Не находя ответов в них искомых.
И вдруг оттуда, снизу слышу я,
Как будто голоса. Иль то дрожит земля?
Доносит ветер мне порой до слуха
Церковный звон. Да! Песни слышны глухо!
Я внемлю этот голос дальний,
В долины тихие склонясь печально.
В конце концов, что сделалось со мной?
Какая мука здесь, в душе больной?
Да, веры нить последняя порвалась,
На сердце холод, оно робко сжалось.
О, эти звуки, издали взлетая,
Кричат, зовут, как будто умоляя.
Вон там идут паломники с пустыни
Колени преклонить перед святыней.
Покинутые молятся с тоской,
Что б пастырь воцарился над землёй,
Но клятвами, молитвами, слезами
Не сыщете вы пастыря над вами.
И гордою и смелою стопой
Иду я дальше горнею тропой.
Коза, спасаясь,
Сюда решится лишь проникнуть, спотыкаясь.
Все звуки замерли внизу, но вот
Вдали гроза гремящая встаёт.
У ног моих толпой собрались тучи
И разразились грохотом могучим.
Я перепрыгну тучи грозовые,
Они трещат напрасно подо мной.
Пусть молнии трепещут огневые:
Так превзойду духовный мрак ночной!
Вдруг пошатнулась глыба под ногой,
Летит и тянет вниз меня с собой,
Но сильная рука меня схватила,
На край утёса мощно посадила.
Охотник мрачный глянул молчаливо
Прямо в глаза и скрылся торопливо.

(Оглядывается, потрясённый, после чего уходит).

ВТОРОЕ ПОСЕЩЕНИЕ.

Фауст и его помощник Вагнер работают над трупом в анатомическом театре.

Фауст

Когда бы труп смеяться мог, поверь,
Он вдруг расхохотался бы над нами!
Кромсаем тело мы, хотим теперь,
Когда он мёртв, про жизнь узнать ножами.
Мой друг, нелепый нож напрасно тщится
Найти прошедшей жизни беглый след.
Её обличий здесь давно уж нет,
За Ахерон она успела скрыться,
Потерян след её. Охотник, стой!
За дичью я гоняться не желаю
И жребий обезьяний и пустой,
Учёного тот жребий проклинаю!

Вагнер

А мне, сдаётся, мудреца судьба
Счастливее других. Хоть мы от цели
Ещё далёко, но кипит борьба,
И многое узнать уж мы успели.

Фауст

Ах! Анатомию ты твёрдо знаешь,
А жизнь, – как скот, не больше, – понимаешь.

Вагнер

Вы шутите, учитель? Наслажденье
На свежих трупах узнавать весь строй
Тончайших тканей, и восторг большой
Смотреть на их премудрое строенье.
Как каждый орган занят своим делом
В согласье дивном с этим сложным целым!

Фауст

Ты счастлив, друг, ты глубоко познал,
Что этот труп, когда был жив, здоров,
Клал пищу в рот, потом её жевал
При помощи рядов своих зубов.
Ты счастлив, что желудок, в самом деле,
Пищевареньем занят в нашем теле.
Что при означенном пищеваренье
Из печени бывает истеченье,
И каплет желчь, что соки по каналам
Бегут, и всё, что хитрым малым
Учёным удалось в том подсмотреть,
Но всей премудростью нельзя успеть
Насытить хоть малейшее сомненье, –
Вот плод всего мудрёного ученья.

Вагнер

Природу чту. Молчание её.
Когда она мне дарит хоть немного,
Я радуюсь и прославляю Бога.
Смотрите, нервы! В них душа
По веточкам всем телом управляет
И ими чувствует и размышляет.

Фауст
(задумчиво)

Как часто по ночам трудолюбиво
В уединенье трупы рассекая,
Я нервов остроумные извивы
Исследовал, найти в них жизнь желая.
И открывались перед взором жадным
Ствол, ветви и отростки. Как отрадно
Морочил я себя своим открытьем!
Вот дерево познанья предо мной,
Вот дерево библейского событья!
И детский сон овладевал душой.
И забывалась вся она под тенью
Ветвей его, и веял ветер рая,
И сладко пели птицы, пролетая,
Миров иных неслыханное пенье.
Но лишь душа проснётся ото сна,
То вновь тоской неистовой полна,
И хочет сладкий плод сорвать с ветвей,
И хочет снова гибели своей.
Да, я хочу тем плодом насладиться.
Готов и против Бога ополчиться.
Внезапно входит Мефистофель в одежде странствующего схоласта.

Мефистофель
(смеётся)

Анатом, как сострили вы,
Так, значит, в черепе скрыт корень древа,
С которого сорвала фруктик Ева?
Под видом мозга? В недрах головы?

Фауст

Кто это к нам вошёл порой ночной?
Уж полночь пробил колокол на башне.
Кто смеет издеваться надо мной?
Кто там расхохотался в дверь так страшно?
Я говорил о снах младых годов.
Ах, с раем вместе люди потеряли
И древо жизни.

Мефистофель

                              Что, если налгали
Тебе сказания седых веков?
Простите, что вошёл к вам в поздний час.
Я то же врач, и исцелял не раз.
Люблю ночной порою поболтать,
О жребии людском порассуждать.

Фауст

О жребии людском? О, слово злое!
Давно почувствовал твоё я бремя!
От колыбели в ложе гробовое
Влечёт нас всех таинственное время,
Рабыня строгой и незримой власти.
Напрасно вопрошаем, полны страсти,
Напрасно проклинаем, рвёмся прочь, –
Оно влечёт, и непроглядна ночь.
Внутри меня толпится войско сил,
Они горды, неугасим их пыл,
И что-то тайное во мне свершают,
Чего мой дух не хочет и не знает.
Я изгнан из себя, мои сомненья
И жалят и грызут без сожаленья.
Без родины, без цели, всем чужой,
В мученьях я бреду своей дорогой
Между стеной Вселенной мрачно строгой
И чёрной бездной – собственной душой.
Мой путь – тропинка узкая сознанья,
Пока не высох ключ существованья.

Мефистофель

Вы злы, что силы в вас труды свершают
И в мастерскую вас упорно не пускают?
Да надо ли вам знать, где то берётся,
Что нужно вам для жизни? Мне сдаётся,
Что дух, как дворянин бы должен жить,
Которому обязаны служить,
Которого отнюдь не занимает,
Как мужичок оброк свой добывает.
Но если вам учится надоело,
Зачем кромсаете вы это тело?

Фауст

Коль ищешь вещь, потерянную в доме,
Всё возвращаешься опять назад,
Где уж искал; так я, опять ведомый
Обманом жалким, снова резать рад.
Пусть проклят будет час, в который снова
Я к падали гниющей подойду!

Мефистофель

И я скажу: « Разумно ваше слово»!
И от науки я хорошего не жду,
Коль ищет средь могил она еду.

Фауст

О, для чего ж в душе горит желанье,
Тоска неизречённая познанья!
Наука, ты ничто! Но где спасенье
Из этого ужасного плененья?

Мефистофель

Ты смел, ты по душе мне. Я готов
Сказать тебе словечко в утешенье.
Творец твой – враг тебе. Без лишних слов
Признай, что он – источник всех мучений.
Признай, что он на робкий зов молчит
И насмехается, от взоров скрыт.
Коль хочешь ты, что б враг тебе открылся,
Вопросы ставь смелей, ворвись к нему, 
Ворвись в его таинственную тьму,
Скажи, что ты открыто возмутился.
Желаешь ли постичь ты вражьи планы?
Ну, нападай же! И его принудь
Молчанье прервать. Из-под охраны
Своей уйти и молвить… что-нибудь.
Ты должен либо жизнью всей земною
Доволен быть и глупо жить, как скот.
Или подняться гордою душою,
Познав, что к правде дерзость лишь ведёт.
Кто верует, не хочет знать вопроса,
Пасётся тот послушною овцой,
Но истина, как пастбище, у носа
Не вырастет, мой друг, сама собой.
Ваш вечный деспот заповедь вам дал,
Загадку человеку загадал.
Лишь тот загадку эту разгадает,
Кто заповедь бесстрашно нарушает.
Коль ты так смел, готов на всё решиться,
То речь моя, быть может, пригодится.

(Исчезает).

Вагнер

Свят! Свят Господь! Кто это был такой?
Куда исчез? Его слова пугают.
Рука не держит нож… О Боже мой!
Запоры на дверях его впускают…
Что за лицо? Так холодно и зло,
Презрительно оно, меня прожгло
От взгляда страшного. О Боже правый,
Спаси! Я думаю: то был лукавый!

(Крестится).

Фауст и Вагнер уходят.

ДОГОВОР.

Тёмный, дремучий лес. Фауст, старик в одежде средневекового учёного сидит на большом трухлявом пне. В руках у него раскрытая книга.

Фауст
(продолжая начатый про себя разговор)

… И вас я прокляну
С несносным вашим лепетом, шептаньем!
Скажите мне про смерть! Скажите вы
Про жизнь! Мой дух горит желаньем
Ответ мне дать, но тонет он в крови!
Деревья, вы на той груди растёте,
Что всё таинственно на свет родит,
Корням глубоким бездна говорит…
Ах! Тайну бездны вы не выдаёте!
Стоите вы, украшены листвой,
И лепет ваш – глупейшее шуршанье, –
Зимой же только сучьев треск сухой
Способно уловить моё вниманье.
И, кроны в воздухе распространяя,
Вы тихим счастьем дразните меня,
А сучья и листва, кора, побеги,
Расцвет и увяданье, и ваш шум
Во времени неугомонном беге
Многообразно мне волнуют ум,
Молчит Вселенная, в себе скрывает
След истины, и след тот поглощает…
Ту милую загадочную силу,
Что только вскользь касается Земли,
И камни сделать мёртвой не смогли,
Она и в них всё так же легкокрыла,
Глупец же организм познать желает,
Что ест и пьёт, плодится, умирает!
Неудержимо, страстно жажду я
Познать тот дух, которым создана
Вселенная, моей души призванье,
В себе самом всю вечность отыскать, –
Но пред конечностью существования
Тоска готова ненавистью стать.
О, горько и смертельно раздвоенье,
Когда внутри вопросов бурный рой,
Снаружи же – одно оцепененье,
Секрет упрямой воли вековой.

Из чащи выходит монах и вслушивается в последние слова.

Монах

Не обращай вопроса ты к твореньям:
Не знает тварь, к чему её влечёт.
Ты правды не добьёшься возмущеньем,
Лишь тот, кто молится, её найдёт.
Ведь громы все твои, как треск цикады,
Теряются средь мировой громады, –
Кто хочет Господа миров познать,
В том вера, как огонь, должна пылать!
Лишь Бог даёт нам о Себе понятье…
Да осенит тебя Он благодатью…

Фауст

Коль Бог – объект для созерцанья
И вместе свет, и вместе глаз,
То существует в мирозданье
Лишь для себя, а не для нас!
Смиренье глупое – молитва,
А я хочу вступить с Ним в битву!
Я счастлив знаньем лишь таким,
Которого добьюсь умом моим:
Хочу я быть всегда самим собой…
Я лучше примирюсь с моей тюрьмой,
Чем в море Божьем сгину, как росинка,
Дрожавшая у брега на былинке.

Монах

Лишь силой Божьей обретёшь ты Бога…
Лишь вера – к правде верная дорога.

Фауст

Зачем, монах, пришёл ты мне мешать?
Я ненавижу вас! Мне ль вас не знать!
Не хочешь ли мне чётки ты на шею
Набросить, как петлю, да похитрее?
Смешон мне ты, и церковь всё твоя,
Блудница Вавилонская, смешна…

Монах

Спеши в объятья церкви, блудный сын!
Она утрёт тебе слезу сомненья,
Смотри, как ты беспомощен один!
Не знаешь сам души свой стремленья.
Да, церковь сильно, тяжело болеет,
Но адовы врата её не одолеют.
Душа участья просит! Верных мать,
Святая церковь сердце исцеляет,
Поддержкой братьев может утешать
И от Лукавого покровом защищает.
Дух Божий, во Христе живущий,
Нас исцелит любовью всемогущей!

Фауст

Толпа бессмысленна, слаба она,
Коль личность разума в ней лишена.
Таясь перед душою одинокой,
Не прозвучит толпе тысячеокой
Желанный голос. Мне ли к вам бежать?
Неужто Бог, как балаганный шут,
С своим ответом станет ожидать,
Пока к нему зеваки не придут?
Иди, монах, мне нечего сказать!

Фауст остаётся один.

Материи возникновенье
Не Бога ль само отпаденье?
Часть Бога, может быть отпала
И жаждет вновь прийти к началу?
Иль, может быть, из тьмы глубокой
Произрастает Божество,
Стремится к красоте высокой,
Во тьме же семена Его?
Любовь и ненависть природы,
Быть может, божество растят?
На этом волоске висят
Миры… Но вот проходят годы, –
Вопрос всё тёмен для меня…
Куда же, вверх иль вниз стремленье
Есть сущность мира? Иль она
Есть просто праздное кипенье?
Избыток Бога, пена то,
Что льётся в вечное ничто?
Быть может, Бог, как мот богатый,
Льёт жизнь, ненужную ему,
И жизнь, струясь, бежит во тьму
Исчезнуть там забытой тратой?
Когда по кладбищу иду я,
Когда на ряд могил гляжу я
И представляю тот поток,
Каким кипела жизнь забытых нами, –
Мне грезится пустынный кабачок
С колодой карт, забытых игроками.
Мне говорят про горести любви,
Про то, как сердце губит эта сила,
Но никогда с волнением в крови
Я не желал земной подруги милой.
Несчастная, отчаянная страсть,
Страсть к вечной Истине меня терзает…
Не хочет помощь мне с небес упасть,
Так пусть сам ад теперь мне помогает!

( Бросает книгу).

Из книги выпадает пергаментный листок, Фауст поднимает его и шёпотом бормочет написанные на нём формулы.

Появляется Мефистофель.

Мефистофель

Что, Фауст, медика узнал ли ты,
Который в полночь, помнишь, возле трупа,
С поклоном выступил из темноты
И говорил с тобою так неглупо?
Охотника ты, Фауст, не забыл,
Который за ворот тебя схватил,
Когда ты поскользнулся на тропинке
И жизнь твоя была на волосинке?
Ты был испуган! Мощною рукой
Тебя он спас и скрылся за скалой.

Фауст

Тебя я помню… Я бы предпочёл,
Что б я погибель там свою нашёл…

Мефистофель

Мне, друг, твоя по вкусу страсть:
Там буря выла, гром гремел,
Зияла мрачной бездны пасть, –
Ты шёл всё выше, горд и смел,
Камней, корней, цветов, червей
Искал ты, страстью весь пылая
К невесте девственной своей,
Незримой правде, деве рая!
Цепляясь за каменья, ты 
В безумном трепете мечты
О лёд кулак свой в кровь разбил
И кровью путь себе крепил.
Друг, страсть твоя по вкусу мне,
И я готов тебе сознаться:
Кто смеет со смертью так сражаться,
Тот очень дорог Сатане.
Смотри, не зажила с тех пор
И рана на руке твоей.
Пусть эта кровь наш договор
Скрепит. Пиши, пиши смелей!
Пиши же жизни влагой красной
Во славу истины прекрасной.
Но нечто есть у наших ног,
Чего я выносить не мог
Всю жизнь. Зачем не сводишь глаз
Ты с книги проклятой сейчас?
Ты помнишь, при моём явленье
Трещало что-то за кустом.
То был костёр. В одно мгновенье
Сожжём мы книжечку огнём.
О, брось туда противный том
С молитвами и песнопеньем,
С пророками и поученьем.
Мы славно этот том сожжём.

Фауст

Я отступился от писанья,
Но в сердце ожили страданья.
Любил страницы эти я,
Что ветер треплет, шелестя.
Их шелест будит отзвук нежный
Поры прошедшей безмятежной,
Как будто предостерегая,
Молитва слышится святая,
Псалмы звучат, как гимн, с тоской,
С просящей робкою мольбой.

Мефистофель

О, все молитвы – ветер, вздор!
Будь мужем и решайся смело,
Пока мне здесь не надоело!
Ведь чёрт с младенцем в договор
Не вступит. Если даже ты
Любил когда-то те листы, –
Брось их в огонь, а в искупленье
Посыплешь пеплом их главу
И с покаянным изреченьем
Признаешь глупость всю свою!
Поверил ты, о легковерный,
Что Истина, любовь твоя,
Что так пуглива и жива,
Засела в этот томик скверный.
Ударь безумию в чело!
Иль сердце глупое могло
Мечтать, что те листы гнилые,
Младых годов твоих любовь,
Зазеленеют чудом вновь
И принесут плоды златые?
Что ты найдёшь своё спасение,
Читая миф о Воскресении!
О друг, ты, верно, огорчён,
Что был так страшно не умён
И по веленью тех  листов
Любить тиранов был готов!

Фауст

Ах, тяжко ненавидеть Бога,
Но Истину люблю сильней.

Мефистофель

О, для начала это много!
Смотри же на игру огней,
Смотри же, как костёр пылает
И пищи жертвенной желает:
Туда её, скорей туда, –
И цепи пали навсегда!

Фауст

( бросая Библию в огонь)

Нет! Вере не привлечь меня!
Горит! Очарованье пало…
Утеха силою огня
Летучим, серым пеплом стала.
Решился я раз, навсегда,
Когда призвал тебя сюда.
Все суета, ничто, куда ни поглядим!
О жизненном пути болтают слишком много:
Мы жадно гонимся за тем и за другим,
А силы тратятся да тратятся дорогой;
Когда бы, подходя к последней цели дней.
Мы были б все еще так свежи, словно дети,
И бодры так, как в первой юности своей,
Могли б мы хохотать над всем, что есть на свете;
Но сила темная несет нас по пути,
Как кружку, что слегка надбилась у фонтана,
И капает вода, и все сочится рана,
И в кружке под конец воды уж не найти…
Пуста она, никто к ней жадно не нагнется.
Средь черепков других лежать и ей придется.
Уж поздно думать, колебаться
И грёзой праздной забавляться, –
Мужчина я! Что полюбил,
Люблю со всей мужскою страстью,
Хотя бы мне за то грозил
Весь ад своею мрачной пастью!
Итак, помощник, ты меня
Проводишь к Истине? Скажи же,
Увижу я лицо её?

Мефистофель

( про себя)
                                 Простишься с светом дня!
(Вслух).

Конечно… Только подпиши же
Наш договор…
Вернейший путь к тому — без мук 
Повеситься на этот сук;
Но хочешь ты душой и телом 
Ещё пожить на свете белом;
При том, сознаться без обмана,
Так умирать тебе и рано.
Полжизни ты на свете бился 
В трудах, заботах, размышленье,—
И что ж, в своём уединенье,
Что сделал ты, чем насладился?
Где женщина, что ты любил?
Где враг, кого ты поразил?
Все жизни лучшие цветы,
Чудак, срывать боялся ты.
Людского счастья идеал:
Любя, ребенку дать рожденье,
А ненавидя, в исступленье 
Воткнуть в противника кинжал.
И так, рождать и резать — это 
В обычае и нравах света.
Все, что на свете не они,
То лишь зародыши одни,
Лишь отпрыски, как у растенья, 
Убийства и совокупленья.
До сих пор жил ты как глупец, 
И так пойми же, наконец,
Ваш деспот внес во все творенье 
Дух лицемерного смиренья;
Но все ж не отказал он мне 
В охоте на своей земле.
Будь мне помощником в заботах, 
В моих и травлях, и охотах;
За это я тебе в награду 
Дам истину, а с нею к ряду — 
Власть, деньги, славу и почет —
Все что отраду нам дает.
Что в торг пойдет душа твоя, 
Конечно ясно для тебя.
Разбереди же раны вновь 
И мне расписку приготовь;
А чтобы дело шло скорее,
Перо петушье дам тебе я,
Которое в одном бору,
В день Духов, рано по утру,
Со шляпы вора я сорвал,
Когда он с пулей в сердце пал. 
Дивиться б зрелищам таким: 
Грабитель, спрятавшись в кустах,
Добычи выжидал, — но ах!
Четыре егеря пред ним!
Три пули он послал сначала,
В цель каждая из них попала, 
Четвертая ж, — но не его, —
Сразила вора самого.
Ты бледен, Фауст, вижу я,—
Что, шутка какова моя?

Фауст

Давай перо, — не береди
Того, что здесь, в моей груди,—
В словах твоих таится яд.

( Рассматривая перо).

Влюбленный бедный петушок 
Себя на злую смерть обрек,
Меня же посылает в ад.
И так скрепляю договор, —
И прочь сомненья с этих пор!

Мефистофель

Ну, Фауст, наш союз готов;
До новой встречи, — будь здоров!
Фауст и Мефистофель уходят в разные стороны.

ДРУГ ЮНОСТИ.

Жилище Фауста.

Граф Генрих фон Изенбург и помощник Фауста Вагнер, затем Фауст.

Вагнер

Вам не узнать его, боюсь;
В нём изменение большое,
В чертах его сквозит такое,
Что и назвать я не решусь.
Он словно мучится недугом,
Веселость от него бежит,
И он со мною, верным другом,
Недели целые молчит.
С большим прискорбием, признаться,
Решился бы я с ним расстаться.
Он посвятил меня в науки —
Не вынес бы я с ним разлуки...
О, как такой могучий гений 
Мог пасть под тягостью сомнений!

Изенбург

Десяток лет назад я жил с ним вместе
И с пор тех не имел о нём известий. 
Да, десять лет уж миновали 
С тех пор, как я и Фауст мой 
Науку в Виттенберге изучали 
И в кнейпах спорили ночной порой.
Он предо мной стоит живым:
Как был он смел, неукротим,
Как всюду первенствовал он, —
Лишь разум был ему закон!
Как он играл профессорами,
Науки цеховой глупцами,
Когда он, нам на восхищенье,
Учёные их построенья,
Для смысла здравого силки,
Сбивал простым щелчком руки!
Пытлив умом, который влек 
Его до звёзд, мой друг тогда 
Умел и обнажить клинок,
Когда случалась в том нужда.
Я верю: времени полёт 
Его согнуться не принудит,
Оно у ног его пройдёт,—
Каким он был, таким он будет.
И если б час его настал,
К нему и смерть войдет не смело,
Как входит к королю вассал, 
Замысливший лихое дело.

Вагнер

И всё же он теперь не тот.
Каким он был назад лишь год.
Он от науки дорогой,
Зарывши в землю гений свой,
Теперь отрекся понемногу 
И встал на страшную дорогу,
Куда идти я не решусь:
Я дорожу души спасеньем.
Он — друг мой, но — я с ним прощусь, 
Хоть, видит Бог, с сердечным огорченьем.

Изенбург

Когда вы друг, останьтесь с ним,
Болезнь его пройдет, как дым.
Пусть он придет, и за мгновенье,
Прижав к груди больного друга,
Я вырву из когтей недуга,
Рассею ваши опасенья!
Ведь, первый друг ему я был,
Он выше всех меня ценил.
Смотрите, с первого же слова 
Верну ему я радость снова.

Вагнер

Нет, я в противном убежден!
Ведь радость на крылах несется;
Кто упустил ее, как он,
К тому она уж не вернется.
Взгляните, там вон сор навален,
Осколки колб и пузырьки,—
Все это он разбил в куски;
Ах, как я был им опечален!
Раз в полночь он пришел, а я 
Не сплю и занят у огня:
Спокойно угли раздуваю,
Да колбы грею и мешаю:
Вдруг он как крикнет дико: 
« Вздор! Долой природу! Нам она 
На муку только создана,—
Проклятый, злобный заговор!
Его участники скрывают.
Всегда храня бесстрастный вид,
Какой внутри их смысл сокрыт,
И, пыткой мучась, умирают 
В огне, не давши показанья».
Он крикнул и, блестя глазами,
Реторты, колбы с пузырьками 
Разбил в куски без состраданья. 
Нет, я боюсь, что уж ему 
Надежда не блеснет сквозь тьму.

Фауст

( входит и быстро идет к Изенбургу) 

Друг юности моей! здорово!
Тебя ко мне сам Бог послал!

Изенбург

Мой Фауст!

Обнимаются.

Вагнер

Хороший знак! Я слышу снова:
Без злобы Бога он назвал.

Изенбург 
(рассматривая Фауста)

Ну, видно, счастьем ты беден,
Мой Фауст! Как же стал ты бледен! 
А был так свеж ты, так могуч!..

Фауст

О, друг! Зари последний луч, 
Блеснувший ярко мне сквозь тучи!
Да, бледен я, — я яд пил жгучий,
Я пил глотками яд сомненья,
И для меня уж нет спасенья.

Изенбург

Нет, нет! Ты духом вновь воспрянешь. 
Вновь жизнью наслаждаться станешь. 
Лишь не беги ты от людей,
Подругу избери скорей.
О, друг, поверь мне, что любовь 
Тебе доставит счастье вновь.
Когда твоя душа болит,
Когда в ней веры свет дрожит, 
Ты милой загляни в глаза, —
И стороной пройдет гроза;
Ты мир полюбит во мгновенье 
И смолкнет голос искушенья,
Что в ад тебя зовет с собою,
И Бога узришь ты душою,—
Пускай лишь будет сердце это 
Семейным счастьем всё согрето.
Что пользы в знанье и делах? 
Посевы знанья на полях 
Уносит ветер злой, шутя,
А дело, — дело не дитя!
Ему головки не погладишь,
В лицо с любовью не заглянешь
И на колени не посадишь,
И к сердцу прижимать не станешь. 
Я испытал: жена и дети — 
Блаженство высшее на свете.

Фауст

Нет, этим мне не насладиться, 
Вся жизнь моя одно терзанье, 
Лишь жалкое, как я, созданье 
Из этих жил должно родиться. 
К чему мне кроткая жена? — 
Мне мир и тишина страшна. 
Жена, не будь она не милой, 
Была б в союзе с тою силой, 
Которой я первейший враг, — 
Противоречье, что ни шаг. 
Воткни ты розу в расщепленье 
Коры дубовой, и она,
Увидишь, станет за мгновенье 
И безобразна, и черна.
Не убеждай меня речами;
Ведь, этот мир тюрьма моя, 
Зачем же добровольно я 
К ней прикую себя цепями? 
Меня постигла участь злая.
Что? Как? Тебе я не открою, 
Скорбел бы горько надо мною 
Ты, жизнь кому отдать клялся я.

Изенбург

О, не таись предо мной,
Покой твой есть и мой покой.
Мою сестру Терезу не забыл ты?
Она была еще дитя,
Когда увидела тебя,
И всё ж в ней чувство пробудил ты.
Теперь она прелестна, право,
Саксонских дев краса и слава,
Чиста и набожна она,
Ты хочешь — вот тебе жена!
Когда лежал я раз больной,
Ты день и ночь ходил за мной,
Пока твоих рецептов сила 
Меня вновь к жизни возвратила.
Ты спас мне жизнь тогда от гроба.
Спасу я мир души твоей,
Тем будем счастливы мы оба 
И сблизимся ещё тесней.
Как в нашем будущем все ярко!
Любовь и Бога почитая,
Мы будем жить, забот не зная,
В старинном замке, среди парка,
И братски разделять, поверив Богу,
И радость каждую и каждую тревогу.
Ну, Фауст, ободрись, ты только руку дай, —
И вместе едем мы сейчас в родной мой край!

Фауст

Ты, друг бесценный мой, пришел сюда напрасно.
Твоя ко мне любовь над тем, что здесь, не властна.
Луч светлых дней моих, последний на прощанье.
Я выносить твоей любви не в состоянье;
В зловещий мрак груди моей ты проникаешь 
И в сердце трещину сквозную освещаешь,—
Чрез эту трещину зияет бездна ада.
Все кончено! Прощай! Бежать от вас мне надо!

( Удаляется).

Изенбург бросается вслед за ним, но Мефистофель наполняет дом густым туманом, в котором Фауст и исчезает.

ДЬЯВОЛ.

Большая дорога.

Мефистофель
( один, издалека следуя за поспешно идущим Фаустом)

Одна черта в людях мне нравилась всегда:
Когда постигнет их нежданная беда,
Иль станет душу им досада размягчать, — 
Приманкой чувственной тем легче их поймать;
Как будто те, на ком лежит души защита, —
В конце концов, увы! наемная лишь свита, — 
Упившись горестью, заснули на пороге.
С уходом графа он в ужаснейшей тревоге; 
Теперь уж Фауст мой, без всякого сомненья, 
Бедняга изнемог в последние мгновенья;
К чему он до сих пор боялся прикоснуться,
К тому он первый сам пойдет на встречу вскоре 
Затем, чтоб с головой в беспутство окунуться, 
Что б средь его забыть хоть на минуту горе,
Чтоб в вихре бешеном неистовых страстей 
Запас телесных сил растратить поскорей.
Он от Христа отпал; теперь задача в том; 
Чтоб связь с природою порвалась также в нем. 
Надеюсь, что и здесь успею вновь!
В глубь сладострастия, пока придет любовь!
Пусть с женщинами он поближе лишь сойдется! 
Пускай ребенку даст рождение! — И вот 
С природою тотчас мой Фауст разойдется 
И в озлоблении до гибели дойдет.
А уж тогда любовь со страшной быстротой 
В убийство вовлечет как раз его с собой. 
Своим безумием природу он изранит,
Но в гордости искать не будет примиренья;
Нет! Оскорбив ее, ее же клясть он станет 
И нарушать начнет на зло её веленья.
А раз удастся мне их связь разбить на части, 
Уединить его от всякой мирной власти,
Пусть со своим лишь «я» останется глупец,
Покуда я в их круг не прыгну наконец.
Я свой огонь зажгу вокруг него, и с криком 
Он в огненном кругу метаться станет дико, 
Сам самого себя, как скорпион, пронзая.
То будет месть моя за то, что жаль мне рая, 
И я, погибелью мстя за свои страданья, 
Почувствую себя анти-творцом созданья.

( Исчезает).

ТАНЕЦ.

Деревенский кабачок. Свадьба. Музыка и танцы.
Мефистофель, в виде охотника, кричит в окно.

Мефистофель

Ого! Веселье здесь вовсю!
Мы тоже тут как тут! Ю-ху!

(Входит с Фаустом).

Мефистофель

Вот эта девка вся в огне,
Вкусней, чем ром, сдается мне?

Фауст

Не знаю, как и почему
Я жаркой страстью весь горю...
Вся кровь кипит... не знаю я...
Я странно чувствую себя.

Мефистофель

В глазах твоих легко читать:
Толпа страстей идет плясать!
Дурак, ты запер их — теперь
Они стучат, ломают дверь.
Лови же женщину — и в пляс!
Будь дерзок: пусть узнают нас!

Фауст

Вот та, кудрява и смугла,
Всю душу мне смутить смогла.
В очах ее манит меня
Блаженство жгучее без дна!
Как щечки у нее горят,
О свежей жизни говорят!
О, как безмерно наслажденье
К пылающим устам прильнуть,
Изнемогать в самозабвенье,
В объятьях мягких потонуть!..
Ах! этой груди трепетанье, —
Волненье страсти, дрожь желанья!
Хочу обвить я стройный стан,
Сжимать, восторгом страсти пьян!
А! локоны нетерпеливо
Средь пляски вырвались из пут,
Летят вкруг шеи, грудь ей бьют
Сигналом бури торопливым.
Я в исступленье... я теряюсь,
Смотрю, терзаюсь, наслаждаюсь!
И все ж не в силах я смелей
Идти с поклоном прямо к ней.

Мефистофель

Диковинка — отродье тех,
Что совершили первый грех!
Он был пред самым адом смел,
А пред бабенкой оробел.
Она ж хоть очень недурна,
Но похотью полным полна.

(К музыкантам).

Эй вы, людишки!
Лук у вас
Натянут сонно в этот раз!
Под ваши вальсы пляшет пусть
На хилых ножках тетка Грусть,
А не такая молодежь!
Дай скрипку, говорю не ложь,
Сейчас она не так зальется,
Иной и пляс у нас начнется.

( Берёт скрипку и играет на ней).

Все присутствующие начинают кружится в дьявольском вихре сладострастья. Фауст хватает приглянувшуюся ему молодую крестьянку, после чего скрывается вместе с ней и Мефистофелем.
Слышен колокольный звон и хор в отдалении, за сценой.

Хор

Воспой, язык мой, 
Тайну славного Тела сего 
И сей честной Крови, 
Пролитой во искупление 
Мира сыном Пречистой Девы, 
Царем предвечным всех народов.

ЛЕКЦИЯ.

Придворный сад в резиденции. Любимец короля министр прогуливается по аллее с Фаустом и Мефистофелем, одетым схоластом.

Министр

Почтеннейшие господа,
Так рад я не был никогда!
Два дара дивных я нашёл
В обоих вас, теряюсь, право,
Как вам воздать достойную славу!

Мефистофель

О, случай нас сюда привёл,
И мы служить готовы даром,
Располагая редким даром,
Которому награды нет,
И сам я, и мой друг-поэт
Довольно вознаграждены,
Осуществляя наши сны.

Министр

( Фаусту)

Высокомудрый господин,
С кем не посмеет ни один
Из светочей всех факультетов
Себя сравнить,
Вас, лучший изо всех поэтов,
Я попрошу вас сочинить
Для королевской свадьбы песню,
Как можно лестней и прелестней!
Восславить князя мощный ум
И богатырские деянья,
И храбрость, бранно    й славы шум,
И юности его сиянье,
Пусть прозвучит нам лиры весть
О дивных чарах наречённой,
О тех, что в ней по правде есть,
Но и о мнимых, муж учёный!
Что б и сама не различила,
Чем в самом деле обладает
И чем искусно наделяет
Поэт её в канцоне милой.

Фауст

Я сделать рад всё, что сумею,
Что б пир украсить песнопеньем,
Но попросить у вас я смею,
Что б мне ж прочесть стихотворенье:
Поэт один прочесть сумеет
То, чем в душе он пламенеет.

Министр

Вы были бы любезны крайне,
Мне предоставив эту честь,
Но я, завидуя вам втайне,
Вам оду разрешу прочесть.

Мефистофель

И ода будет превосходна,
Я в том ручаюсь, чем угодно.

Фауст
( удаляясь)

В тени тех сосен я создам
Заказанную оду вам.

Министр
( Мефистофелю)

А вы, схоласт высокочтимый,
Вы много знаете вещей,
Полезных мне невыразимо:
Прервал я ваши назиданья
Делами бракосочетанья, –
Я жажду ваших поучений:
В политике вы – прямо гений.
Бесценный друг, позвольте ж мне
Пастись в пленительной стране
Политики, что вся цветами
Покрылась вашими трудами.

Мефистофель

Итак, политика нас учит:
« Народ правитель мудрый мучит»!

Министр

А вдруг… взбунтуется народ?

Мефистофель

В двух случаях он цепи рвёт:
Когда вы мучите чрезмерно
Иль мучить стали меньше вдруг,
Что это так, – бесспорно верно,
На то история, мой друг.

Министр

Согласен я… Но для примера
Скажите, где мучений мера.

Мефистофель

Вы, господа народов, стран!
Сейчас совет вам будет дан:
Лишайте, только осторожно,
Народы чувственных утех,
Что б было вам всегда возможно
Исполнить вдруг желанье всех.
Пусть все возможного желают
И понемножку получают.
Но надобно убить все страсти
К тому, что дать не в вашей власти.
Себя обманет сам народ,
И будет страшно он доволен,
Когда по милости господ
Ему весёлый час дозволен,
Который бы народ-дурак,
Конечно, мог иметь и так.

Министр

Ваш принцип мил мне… И. конечно,
Полезен черни бесконечно,
Но тьму врагов со всех сторон
При примененье встретит он.

Мефистофель

И худший враг – то мысль людская,
Что праздно бродит по стране,
В края мечтаний залетая
В каком-то странном полусне.
А между тем: пустите думы
Лететь в открытые моря –
Они опять вернутся с шумом,
Любовью страстною горя
К свободе, фее, что владеет
Далёким островом мечты,
И вот народ вдруг озвереет,
И вопли: « Воли»! – слышишь ты!

Министр

Но как же нам поймать мышленье,
Когда оно всегда в движенье?

Мефистофель

« Лишайте, только осторожно,
Народов чувственных утех», –
Держитесь всюду, где возможно,
Вы слов высокомудрых тех!
Как винный дух реторту греет
И эликсиры варит нам,
Так дух людской пусть цель имеет:
Готовить пищу дуракам.
Огнём горячей головы
Желудку суп варите вы!
А чуть посмеет кто-нибудь
Вступить на умозренья путь,
Настолько пользой пренебречь,
Что о правах начнёт он речь, –
Без лишних слов в зерне скорей
Душите вы таких людей!
И вот вам средство: в древнем Риме
Был цензор для оценки дел, –
Пусть будут цензором ценимы
Все те, кто вольно мыслить смел.
Да… Цензор! Стражник неподкупный!
Палач фантазии преступной,
Для блага граждан, к сожаленью,
Не скоро явится на свет,
Но мне он был бы в утешенье, –
И это лучший мой совет!
Однажды я заснул, и снится
Мне цензор словно наяву.
Как мысли он поймать стремится,
Напрягши мудрую главу,
Как он все складки одеянья
Исследует без состраданья
И ищет контрабанды там,
И ищет там вещей запретных,
И нет ли писем там секретных
От воли к страждущим друзьям.
В патриотическом том сне
Виденье это было мне
Поклоном будущих времён:
Я видел – шествует шпион!
Как для лисицы тихо строит
Капкан охотник пред норой,
Который бедную накроет,
Когда она ночной порой
На волю, в лес родной, чудесный,
Пойдёт из душной ямы тесной, –
Так и шпион в виденье том
Стоял перед открытым ртом,
Слов ожидал, что б живо в сети
Поймать слова шальные эти.
Когда политика придёт
К такому тонкому уменью,
Фундамент власть себе найдёт
И станет радостью правленье!

Министр

Могу я лишь мечтать о рае,
Что начертали вы сейчас,
Но пропасть страшная, зияя,
Препоны ставит тут для нас.
Ту пропасть государь мне роет, –
Он совестлив! Кто ж это скроет…
Придворный слуга походит с фруктами и напитками.

Слуга

Простите, ваша милость! Жарко стало,
И фруктов я решился предложить,
Без приказанья это не пристало,
Но угодил я всё же, может быть.

Министр

Коллега мудрый, попрошу я
Попробовать моих плодов,
Вот это персик, вам скажу я,
Я сам привил, – он перл садов!
Смотрите, как он красен, сочен!
Вы сливы любите? Я – очень!
Я буду чрезвычайно рад,
Коль угодит вам виноград.

Мефистофель

Благодарю. Но мне, признаться,
Не так уж жарко здесь, в саду,
И я причины прохлаждаться
Никак, по чести, не найду.
Слуга усерден ваш. Природа
Нам даёт плоды,
Когда меняется погода,
Когда всё меньше теплоты.
Так мудрость тихую прохладу
Не в пору нам всегда несёт,
Когда уж старческому хладу
Страсть подчинять себя начёт
И смерть гнездится в нашем теле…
Я не люблю плодов к тому ж.
Лишь дети могут, в самом деле,
Быть лакомками, но не муж!
Вот вы едите с наслажденьем
Ваш персик, в соке борода!
Ах, придаёте вы значенье
Лишь грёзам, как ребёнок. Да,
Вы всё ещё дитя, мой милый,
И я явился к вам как раз,
Что б взрослым мужем сделать вас,
Развить в вас дремлющие силы.

Министр

Вы удивительны, мудрец!
Я не встречал души подобной,
Смотрю, смотрю и наконец
Не по себе мне… неудобно…

Мефистофель

Пустое, покровитель мой!
Но посмотрите, как ливрея
Пристала к рабской и прямой
Фигуре этого лакея?

Министр
( слуге)

Пойди…

Слуга уходит.

Министр
( Мефистофелю)

                       Вы правы, он рождён,
Что б быть рабом: угодлив он.
Мой друг, мне кажется забавным
И очень милым, очень славным,
Что люди в сердце с упоеньем
Лелеют рабские стремленья.
Никак нельзя не согласиться,
Что рабство больше им годится,
Чем пресловутая свобода,
Хотя она – мечта народа.

Мефистофель

Итак, народы возлюбив,
Вы долгом вашим почитали,
Всё бремя на себя взвалив,
Что б остальные испытали
Всю сладость рабства и могли,
Стремленью сладкому в угоду,
Совсем забыть свою свободу,
Служа властителям земли,
И ради них готовы вы
Стать жертвами своей любви!
Да, слов моих не забывая,
Великим деятелем стать
Легко вам будет, помогая
Владеньем князю управлять.
Но мне приходится спешить,
Приятель ждёт уж, может быть…

( Откланивается и уходит).

ПЕСНЯ.

Зал в королевском дворце.
Король, королева и государственные сановники сидят вокруг свадебного стола. Единодушные виваты и звон бокалов.

Министр-фаворит
( поднимаясь со своего стула)

По мановению величеств ваших в залу 
Готов войти певец из дальних стран, к началу 
Банкетов свадебных я пригласил его 
Своею песнею прославить торжество.

Король

Тем, что на торжество певца вы пригласили,
Вы лишь сильнее нас к себе расположили.

Королева

Вы ставите тем в долг признательность мою,
В знак милости своей я перстень вам даю.

Мефистофель

За песнь ручаюсь я теперь,
Стучитесь вы как раз в ту дверь.

Между тем как министр, стоя на коленях, получает перстень, в зал входит Фауст со своей гитарой.

Фауст
( поёт под аккомпанемент гитары)

Брал я струны здесь и там,
Чтобы спеть получше вам,
Но хвалебного стишка 
Не нашла моя рука;
Я решаюсь в вашу честь 
Афоризм такой поднесть:
Хилый муж! Ты — тень одна,
Нет души в тебе, жена!
Для сиятельной четы,
Значит, впору будешь ты,
Изреченье: « Муж — жена —
Дух един и плоть одна!

Все с негодованием подымаются и грозят из-за стола, Фауст и Мефистофель выскакивают в окно; министр обезумел от ярости н ужаса и продолжает вопить, прыгая вокруг и ломая руки.

Голос Фауста
( за сценой)

Муж, жена —
Дух един и плоть одна!

( Смолкает).

КУЗНИЦА.

Вечер. Внутри сельской кузницы. Мастер-кузнец за работой.

Фауст
( входя в кузницу)

Честному кузнецу поклон!
Вы вечно в хлопотах, в тревоге. 
Подкуйте скакуна мне, — он 
Подкову потерял в дороге.

Мастер

Привет вам, знатный гость! О да, 
Наш брат все молотом махает,
И поздней ночью и тогда,
Когда на небе чуть светает.
За то я весел, день-деньской 
Тружусь для крошек и жены,
Вернусь к себе — и, Боже мой,
Как ласки женины нежны!
Из подмастерьев моих всякий,
Свои считая барыши,
Поверьте мне, всегда в тиши 
Мечтает о законном браке.

Фауст

Скорее к делу! Вот досада!
Мне ваших браков знать не надо. 
Умерьте болтовню свою!

Мастер

Простите, ради Бога, мне.
Железо уж лежит в огне,
Я вмиг коня вам подкую.
Я неотёсанный кузнец,
В приличьях неуч и глупец.
Но вот идет, неся малютку,
Жена моя на встречу к вам, —
Теперь не только на минутку,
Хотя на час я смолкну сам.
Но пусть вам скажет ваш же взгляд, 
Что счастьем и кузнец богат.

Входит жена мастера.

Жена

Привет вам, барин! Ради Бога,
Не гневайтесь, что я немного 
Поразглядеть пришла всё это 
Богатство, что на вас надето.
Берет, плюмаж смолы чернее 
И золотая цепь на шее!
Епископская ей уступит!
На пальцах кольца – загляденье 
И драгоценные каменья —
Любой из них усадьбу купит!

Фауст

А, право, кузнеца жена 
С малюткой очень недурна,
При этом ярком горна свете; 
Привет, хозяйка, вам и детям!

Мастер

Я начинаю, господин;
Дозвольте лишь обряд один:
Пропеть сначала до конца 
При этом песню кузнеца.

( Подковывая коня, поет).

Конек мой, я 
Кую тебя.
Будь бодр и свеж, 
Вернись ко мне ж!
Лишь тем путем 
Мчись с седоком,
Где цель всегда –
Его звезда!
И вниз и ввысь 
Проворно мчись;
Как ветер, скор —
Чрез бездны гор!
Пусть твой седок, 
Что ты ни скок,
То ближе сам 
Тем к небесам.
Я кончил, мой 
Конек, с тобой:
Будь бодр и свеж,
Вернись ко мне ж!

Фауст

Ну, друг, когда твоя подкова 
К коню пристанет крепко так же, 
Как и мораль, — его на днях же 
Подковывать придется снова.

Мастер

Но, господин, ведь, всякий знает —
В пути молитва помогает;
Пусть и на вас Господь вперед 
Свои щедроты изольет!

Фауст

Щедроты, — Бог, — нет, в самом деле, 
Вы мне порядком надоели.
Вот вам червонец от меня,
Я еду — дайте мне коня.

Мастер

Вы по лицу не злы нисколько,
Вы просто шутите — и только;
Однако, вы бледны с дороги.
Да и глаза у вас мутны,
В них чудится мне след тревоги, — 
Вы, право, кажется больны…
Зачем вам уезжать сейчас?
Останьтесь до утра у нас;
И конь ваш отдохнет пока,
Он истомлен дневным трудом,
Пар от него валит столбом
И в кровь изодраны бока. 
Войдите ж, господин, в наш дом, 
Да подкрепитесь вы вином.

( К своей жене).

Гумпольдскаго, что мы хранили,
Дай, Лиза; не забудь безделки,
Вынь оловянные тарелки,
Те, что епископу служили,
Когда с охоты по пути,
Со всею свитой величавой,
Изволил он в мой дом войти, 
Покрыв его на веки славой.

Фауст

Что ж, я от ужина не прочь.
Он нужен и для вороного,
Чтоб, подкрепившись, в эту ж ночь 
Со мною в путь пуститься снова.

Жена

Чтоб до утра вам подождать!
Зачем вам надо так спешить? 
Жену ль торопитесь обнять?
Ребенок болен, может быть?

Фауст

Однако все сильней меня 
Терзает ваша болтовня.
Когда я раз порезал руку,
Ко мне пришел один дурак 
И сжал меня в объятьях так,
Что причинил мне чисто муку. 
Конечно, друг изо всех сил 
Желал мне выразить любовь,
Но я рукой здоровой в кровь 
Тогда же другу нос разбил.
Не стой с бесхитростным лицом 
И вы теперь передо мною,
Клянусь, пылал бы этот дом 
Над вашей глупой головою.

Мастер

Чёрт побери! Что это с вами?
Ну, это б дорого вам стало!
Я б кинул, не смутясь ни мало,
Как ржавый гвоздь, самих вас в пламя!

Фауст

Ну, успокойтесь, — где ваш ужин?
К чему такой пожар мне нужен!
Подайте руку мне, кузнец.
Вы настоящий молодец,—
Скорби вот так, как горячитесь,
Чем как епископом кичитесь.

Мастер
( протягивая ему руку)

Простите, барин, мужика,
Но шутка вышла жестока.

В глубине комнаты жена накрывает на стол, мастер гасит горн и приглашает Фауста к столу. Садятся, некоторое время молча едят.

Фауст
( указывая мастеру на его жену)

У ней прекрасный нрав — прекрасна и стряпня, 
Прекрасно повлиял ваш стол и на меня!
Ну, право, в честь её нам выпить нужно.
Я поднимаю кубок этот для вивата.
Ну, чокнемся со мной, кузнец!..

( Присоединившимся подмастерьям).

                                                          И вы, ребята!
Виват, хозяйка!

Мастер

                               Выпьем, выпьем дружно!

Все пьют.

Фауст

По свету странствуя, я сделал наблюденье,
С улыбкою примите речь живую, — 
Что сердце женщины, загадку вековую,
По вкусу блюд её узнаешь за мгновенье.
Когда она добра и утром, у шестка,
Возясь, всю душу вдруг кладёт на дно горшка,
Чтоб угодить гостям, чтоб впрок пошло им блюдо,
Тогда и лишь тогда оно не будет худо!
В дороге уж не раз дивился я тому,
Что добрая хозяйка на дому 
Столовое белье, как Бога, обожает,
Что скатерти удар — удар ей в сердце верен!

( Берёт нож и режет в нескольких местах скатерть, оттуда брызжет кровь).

Мой нож не полотно простое поражает,
А что-то поважней, уж в этом я уверен.
То сердца вашего, хозяйка, кровь, но только 
Я не хочу, чтоб вы теряли крови столько!

( Проводит по скатерти рукой).

Разрезы и кровавые пятна исчезают.

Мастер
( немного навеселе)

Нет, господин мой, я молчать не в состоянье, 
Мое молчание здесь было бы грехом:
То был великий час, когда в святом сиянье 
Его святейшество вошёл в мой бедный дом!

( Показывает на оловянную тарелку).

Фауст
( берёт тарелку, перевёртывает и читает написанное на ней с обратной стороны)

« С тарелки этой, господа,
Епископ ел в тот день, когда 
Он в чистом поле, без забот,
Беспечно предавался спорту,
А нынче — доктор Фауст, тот,
Который продал душу черту».

В окно слышится стук.

Фауст
( выходя)

А, это мой слуга! Пойду сейчас за ним, 
Конфузливостью он, бедняга одержим.

Мефистофель
( в дверях, Фаусту)

Скорей, скорей лови миг счастья, мой камрад!
В то время, как тебя тарелка занимала,
Молодка за вином вновь в погреб побежала 
И кинула тебе украдкой нежный взгляд.
Глуп и беспечен добрый муж,
Как стельки пьяны подмастерья,
На четверть часика к тому ж 
Их песенкой займу теперь я.
Скорей же! Млеет грудь её 
От сладострастного огня!

Фауст

Всегда ты лжешь, над ней нет у соблазна силы,
И верность сохранит она и до могилы.
Хоть свежий плод сорвать желал бы я, конечно,
Но в этой женщине все слишком безупречно. 
Грех — шутка, но я горд и не хочу ни разу 
В любви подвергнуться обидному отказу.

Мефистофель
( увлекая Фауста в двери погреба)

Для сельской женщины изящный кавалер,
Такой, как ты, одна из роковых приманок.
Не может мужичье ценить красы крестьянок,
А если любит их, то на простой манер.
Хозяйки молодой притворна лишь досада,
За знатным рыцарем её следили взоры 
Тайком упорнее, чем это было б надо;
У целомудрия плохие, ведь, запоры.
Лови, скорей лови миг счастья, мой камрад,
Она тебе тайком послала нежный взгляд.

Жена мастера уходит в погреб и возвращается оттуда с кубками, наполненными пивом и вином, приглашает Фауста вернуться. Фауст отходит от дверей и садится за стол.

Жена

Да не спешите так! Да выпейте немного,
Хотя один стакан!

( Указывая на Мефистофеля). 

                                          Ах, кто он, ради Бога?
                                          
Фауст молча пожимает плечами, Мефистофель присоединяется к общему веселью. Внезапно на пороге появляется худая оборванная женщина с младенцем на руках, протягивает руку за подаянием.

Мефистофель
( со смехом показывает Фаусту на нищую)

Как, Анен ты забыл, брюнетку в кабачке том? 
Так погоди ж, тебе напомню я об этом:

( Передразнивая).

«Вот эта, с парой черных глаз,
Во мне всю душу возбуждает.
Взор глаз тех, светлый как алмаз,
Блаженства бездну обещает!»
Смотри, он тускл от слез, и ныне 
Блаженства нет в нем и в помине.
«О, если б мне досталась власть,
Чтоб поцелуем сладострастным 
Я мог бы к губкам тем припасть,
К тем двум подушечкам атласным»!
С поблекших губ исчезла нега,
Мольба их: « Хлеба и ночлега»!
Ты видел: грудей очертанья,
Дрожал от сладкого желанья!
Измяло груди увяданье;
Бедняжка! Ими, ведь кормила 
Дитя, что от тебя носила,
Кормила и свои печали,
И груди пышные увяли,
Что ж, хочешь ты, от страсти пьян,
Обнять костлявый этот стан?

( Все более издеваясь).

« Взгляни, как черная волна 
Кудрей рассыпалась мятежно 
И вьется вокруг шейки нежной,
Глубокой негою полна»!
Теперь растрепаны те кудри как попало,
Не лучше, чем когда б она в гробу лежала.
Бери! Скорей бери! Ты не брезглив, ведь, милый!

(Вновь зло смеётся). 

Фауст борется с собой, наконец, отвернувшись, протягивает ей кошелёк, набитый деньгами. Нищая вглядывается в Фауста, внезапно узнаёт и бросает кошелёк обратно с презрением.
Фауст вскакивает, отбросив стул и убегает стремглав из кузницы с Мефистофелем, к общему смятению окружающих.

ОЗЕРО.

Берег озера. Над ним возвышаются, отражающиеся в воде, величественные монастырские постройки. Тишина. Фауст и Мефистофель стоят на берегу. Фауст погружён в глубокую задумчивость, мрачно смотрит в воду.

Мефистофель

Взгляни на стены те, — они тебе знакомы;
Пред ними у окна монахини прелестной,
Звучала песнь твоя, вся полная истомы,
И перепрыгивал ты их тогда чудесно.
Вон и то дерево, где вы вдвоём встречались 
И в опьянении блаженном забывались,
Где, если б кто прошел, то сквозь ветвей шуршанье 
К нему б не донеслись горячие лобзанья.
Взгляни ты на луну: как и теперь, была 
Она в те времена блестяща и кругла,
Но лишь тогда она плыла в небесном море 
Для счастья вашего, теперь — на скорбь и горе.
Луна, которая тебе светло сияет,
Зловеще в келью к той чернице проникает.

Фауст

Ах, как ты гадок мне! Тебя 
Все больше ненавижу я!

Мефистофель

Так что ж? А мне и горя мало,
Когда бы здесь меня не стало,
Остался б ты как раз в накладе,
Затем что ум недужный твой,
Что бы разделаться с тоской,
Нуждается в моем же яде.

( Отходит в сторону).

Лунный свет горит над озером ярче. Из воды поднимаются души некрещённых младенцев. Фауст закрывает лицо руками и плачет.

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ.

Герцог Губерт едет верхом чрез лес к вилле.

Мефистофель
( выезжая ему навстречу)

Вы едете не торопясь;
Вас сделать лишних два шага 
Не подстрекнёт ни дождь, ни грязь, 
Ни предстоящие рога!

Герцог.

Но кто же, мрачный плут, ты сам? —
Ты сущий дьявол по чертам!

Мефистофель

Кто я — они сказали вам.
Взгляните мне в лицо, вот так, —
И не пугайтесь же, чудак,
Вам не найти его умней.
Да приглядитесь взором смелым 
К глубоким и окаменелым 
Морщинам этим меж бровей.
Был математик тут один,
Он минус-плюса паладин,
Всмотревшись в склад лба моего,
Назвал раз борозды его 
Зловещим минусом добра,
Контрастом вечным кресту-плюсу,
Врагом заклятым Иисусу.
А впрочем, герцог, вам пора;
Меж тем как вас так занимает 
Физиономия моя,
Невесту вашу изучает 
Другой. Спасайте честь ея!

( Уезжает).

Герцог.

Лжешь, лжешь, проклятый Сатана!
Моя Мария мне верна.
Но если б посягнул наглец, —
Клянусь я, скор его конец!

( Ускоряет шаг).

УБИЙСТВО.

Королевская вилла.
Принцесса Мария, её камеристка, Фауст, затем герцог Губерт. 

Фауст

Портрет готов; я рад сознаться,
Что не надеялся сначала,
Чтоб чудный блеск оригинала 
Мне в передаче мог удастся.

( Смотря на портрет).

Как это личико светло 
Лежит на фоне волн и мглы,
Так навсегда оно легло 
Мне в сердце, на его валы.

Принцесса

Случается, что, раз со тщаньем 
Писался мастером портрет,
Портрет его воспоминаньем 
Преследует на много лет.

Камеристка

Что ж, госпожа, ведь, это клад,
Чему художник будет рад,
Когда он вашей красоты 
Так живо передал черты,
Что будет жить ваш образ милый 
В нем сам собою до могилы.

Фауст

Я только в настоящий миг 
Свое злосчастие постиг.
Чего не знал до ныне я,
То вдруг осилило меня.
О улыбнитесь, королевна,
С участием на скорбь мою,
В своем убожестве, плачевно,
Как раб пред вами я стою;
И если кину я ваш дом,
Оставьте мне отраду в том,
Что перед нашею разлукой 
Терзаюсь сам я горькой мукой,
Что и средь тьмы своей дороги 
Для вас я жертву приношу 
И счастье свое спешу 
Скорее кинуть вам под ноги:
Я думаю, что было б мне 
Без жертвы тяжелей вдвойне.
Но чуть лишь вам в лицо я погляжу опять,
И тотчас ад, кому я предался душою,
Свое могущество теряет надо мною,
И начинает мне надежды луч сиять.
О нет! Не в силах я никак расстаться с вами, 
Я еще раз хочу сразиться с небесами!

Принцесса

Уйдите от меня, мне стало страшно вдруг, 
Мятежный ваш порыв внушает мне испуг;
Вы непонятны мне с загадками своими,
Но на челе у вас написано страданье;
Прощайте! Более видаться не должны мы.

Фауст
( падая на колени)

Ах, только слово, взгляд, один простой намек, — 
Пусть будет то обман из жалости ко мне, —
Что любишь ты меня, и этого вполне 
Довольно для того, чтоб изменить мой рок.
Что нужды, пусть тогда беснуется вокруг 
Пучина адская, полна ужасных мук,
Меня она на дно не увлечет с собой;
Под вечной зеленью волшебный остров встанет 
Тогда из знаменья твоей любви святой,
И ад испуганный в отчаянье отпрянет;
У берега моей любви пусть, отовсюду
Сбегаясь, всё шумят бессильными волнами 
Воспоминанья лет, запятнанных грехами,
Мне лишь тебя добыть, и вот спасён я буду!

Герцог Губерт
( вбегая в комнату)

Что б в дерзости своей нашёл себе ты гробь!
Умри, сейчас умри, бесстыднейший холоп!
Как ты осмелился поднять свой гнусный взор 
К невесте герцога, принцессе? О, позор!
Как простираешь ты, наглец, кого нет хуже,
К ней руки из твоей плебейской грязной лужи?

( Обращаясь к принцессе).

Когда бы я его убил здесь во мгновенье,
То и тогда с тебя не смыть мне оскорбленья.
Те вздохи, что тебе он расточал без счета,
Есть ядовитый пар, встающий из болота;
А наглый взгляд его, что по тебе томится, — 
Блудящий огонек, что ко звезде стремится.
Твой образ, милая, поруган, оскорблен, —
Ведь, в бешеном мозгу его таится он,
Он мог во сне ему награду обещать 
И по ночам к нему являться на кровать!
О если б образ твой мне из него извлечь,
Пока его в куски не изрубил мой меч!
Но нет! Не обнажу я своего меча,—
Наказывать рабов забота палача.

Фауст, оскорблённый, выхватывает шпагу и наносит смертельный удар герцогу в грудь. Герцог Губерт умирает. Камеристка с воплем ужаса выбегает прочь. Принцесса Мария лишается чувств.

Мефистофель
( внезапно появляясь сзади Фауста)

Как будто раз в лесу я слышал от тебя:
« Такой любви еще я в жизни не знавал 
И к женщине земной любовью не пылал»;
Теперь один тобой убит из-за неё.
Ну, как ты думаешь, приятель, неужели 
«Влеченью к истине» ты тем не изменил?
А если бы и так, а если б, в самом деле, 
Убийством охладил ты к истине свой пыл:
Поверь, останется она при друге старом;
Ты о любви ее молил тогда не даром;
Теперь, хотя бы ты и вздумал с ней расстаться,
Она сама тебя разыщет по следам.
Со связью старою так трудно развязаться,
Она навязчива и сильно в тягость нам.
Ты видишь, истина стоит на трупе этом,
Глядит тебе в лицо: будь мужем до конца,
Скинь окровавленный покров с её лица,
И подарит она тебя таким ответом.
Кого считает ад в числе своих друзей,
Того сама любовь проклятье для людей.

Фауст

Проклятье принесла и ей моя любовь.
Мария, если б ты вернулась к жизни вновь!

Мефистофель

Не бойся, оживет; но мне-то, без сомненья,
Не нужно быть при ней в минуту пробужденья.
При том и скучно здесь; скорей, мой друг, уйдем,
Пока твой светлый дух в крови не загрязнился: 
Ведь, что весёлого имел лишь этот дом,
Ты всем, мне кажется, довольно насладился.

Фауст

Уйдем, Мария мной должна теперь гнушаться;
Но заберу портрет, мне с ним уж не расстаться.

Слуги замка стучат в запертые Мефистофелем двери.

Мефистофель

Ну, нет, любезный мой, ты с этим уж постой! 
Скорее для тебя, не долго говоря,
Рукою собственной с любого алтаря 
Спишу икону я Марии Пресвятой,
Чем допущу, чтоб ты чрез целый белый свет.
В своем безумии таскал с собой портрет

Фауст

Гляжу я на портрет, и хоть убийца я,
Хотя уж глубоко порок в меня проник,—
Мне шепчет и теперь с мольбой душа моя:
О сохрани себе небесный этот лик!

Фауст хватает портрет, Мефистофель пытается его отобрать. Вооружённые слуги врываются в комнату, Фауст с Мефистофелем бросаются к окну и исчезают там. Слышится далёкий всплеск.

ВЕЧЕРНЯЯ ПРОГУЛКА.

Живописная безлюдная местность.
Появляется Фауст.

Фауст

Как сказки своего отца невежды-дети 
Беспечно слушают, забывши все на свете,
Так слушаете вы, дол, скалы, облака,
Ту сказку о любви, что многие века 
Рассказывает вам властитель мира старый,
Меж тем как смерть косой наносит вам удары. 
Зачем терзаюсь я, убийственный калека,
Из-за того, что там зарезал человека?
Убийство ль не закон, царящий над землей?
И без убийцы смерть возможна ль под луной? 
Убийственная ль сталь врага мне грудь пронзила, 
Смела ль меня с лица земли природы сила,
Иль сам я, наконец, на склоне своих дней,
Не в силах будучи жить с пользой и умело, 
Убью таким путем дряхлеющее тело 
Самоубийственной апатией своей:
Раз жизни во мне нет, раз сердце холодно,
И вот уж я убит, а как не все ль равно.
Но больно грудь моя сжимается опять, —
Один лишь человек ведь может убивать.

Мефистофель
( появляясь из-за деревьев)

Один лишь человек — о, да!
Хоть всякий, всюду и всегда.
Где ты такое чудо видел,
Чтоб человек не ненавидел, —
На всем земном обширном шаре?
Пусть воля ненависти в нем 
Не раскрывает пред врагом 
В смертоубийственном ударе;
Но будет сердце все твердить:
« О если бы его убить»!
Да, только в сердце, только тут 
Убийства истинный приют:
Когда ж оно, в иные дни,
Уже не прячется в тени 
Запретных сладостных стремлений, 
Заветных сердца вожделений,
А переходит, взяв отвагу,
Из сердца в меч, кинжал иль шпагу, 
Знай, в гневе только то открылось,
Что в сердце уж давно таилось.
И я скажу тебе, мой свет:
Все горе, вся беда твоя 
Лишь от того, что у тебя 
Диеты в наслажденьях нет.
Возьмем хоть совесть, — совесть, право, 
Для них хорошая приправа;
Но взял её ты слишком много,—
И вот тоска, и вот тревога.

Фауст

Я верил бы со слов твоих,
Но ветер прочь уносит их;
Деревья-ж шепчут мне в ответ.
Тряся ветвями: нет, о нет,
Иные звуки от ручья
Из дола в горы ветер гонит,
Там, кажется мне, кто то стонет, 
Скорбит и плачет, как дитя.
О если б я ягненком стал!
Той тучкой светлой как опал!
Кустом, былинкой, камешком!
Но как чисты они во всем!
О, тучка в светлой вышине!
Спасибо за твою игру,
Она, покуда не умру,
Сиять надеждой будет мне:
Быть может, ты являешь в ней 
Прообраз лишь судьбы моей.
Огнем зари озарена,
Сперва казалась ты ясна; —
Затем ты стала черной, ночь 
Весь блеск с тебя согнала прочь; — 
Вот дунет ветер, и тогда 
Ты вся растаешь без следа!
Моя надежда только в том,
Что в будущем, как облака,
Исчезну я от ветерка,
Уродливым природы сном.
Вон и та бездна в отдаленье,
Где я найду успокоенье,
Где демон, что меня тиранить,
Своей добычи не достанет.
Я мир душевный потерял, 
Раскаянья ж не избегал;
Запрусь ли дома, сам с собою,
Оно мне сердце жмет тоскою; 
Брожу ль в горах, в лесу ли этом, 
Оно за мною ходит следом.
И на меня глядят с укором,
Как судьи перед приговором, 
Кругом деревья. Вот уж снова 
Весна любовно дол и горы 
Одела в пышные уборы,
Но и она со мной сурова.
Лишь я отринут ею гневно;
Ростки, побеги ежедневно 
Все новые будя от сна,
Убийцу мучает она,
Перечисляя мне все то,
Чего лишил, не весть за что,
Убитого мой произвол,
Что ни цветок, то мне укол.
Будь проклят, бес! Ведь, это ты 
Из храма детской чистоты 
Увлек меня в пучину бед!

Мефистофель

Вот уморительнейший бред!
Кляня меня, ты, может быть,
Желал бы Богу угодить?
Так прошлого не воротить.
Глупец, ему цветов кривлянье 
Способно причинить страданье;
Источник ли в горах болтает,
И трус уж бредить начинает.
Всего-ж подлей твои стремленья 
Достичь потом уничтоженья.
Как, в тучке усмотрел ты даты,
Что счет возможен без уплаты?
Чем прибегать за этим к тучке.
Чтоб заглянуть в себя получше?
Ну, что, скажи, тебе до ней,
Природы, и весны детей?
Муж, иль дурак трусливый ты,
Когда тебе страшны цветы?

( Иронически).

Ты знаешь есть такие слуги:
Они для нас на все услуги 
Готовы ровно до тех пор,
Покуда друг нам их синьор;
Но мы с ним ссоримся, и вдруг 
Нет и следа от их услуг;
Они спешат лишь к господину,
Тебе ж показывают спину.
И так с презреньем лишь взгляни ты 
На злость весны холопской свиты.—

( С видом чистосердечия). 

Но я шучу. Природу злой,
Иль милосердой ты считаешь,
В обоих случаях ты свой 
Предвзятый смысл в нее влагаешь. 

( Вынимает кружку).

Хлебни ка из неё, мой друг,
Токайское налито в ней,
Вино веселья и страстей;
И пусть воспрянет вновь твой дух.

Фауст
(пьет)

А, право, славное вино; —
Мне свежесть в кровь влило оно.

Мефистофель

По старым сагам, в дни печали, 
Издревле люди прибегали 
К пророкам, Будде, Моисею, 
Достать стремясь ту панацею 
От старых немощей людских,
От смерти и сомнений злых;
Но случай больше, чем пророки 
Помог им всем в злосчастном роке, 
Им указав, что их отрада 
В целебном соке винограда.

Фауст

Прекрасный вкус в твоем вине! 
Еще стакан налей-ка мне!
Светлеет ум смущенный мой,
И стал я вновь самим собой.

Мефистофель

Вино уж многих — ты пример — 
Освобождало от химер.
Заслышав кубков звон, в минуту 
Христос уходит; потому-то 
В Италии одно вино Lacryma Christi («Слезой Христа») названо.
Пусть вспыхнет пыл в душе твоей, 
Вот кровь моя, —бери и пей!

( Шутливо).

Ну, а теперь и петь мы будем 
И мстить твоим врагам за злое;
И эти горы все принудим 
Прервать молчанье ханжеское;
Пускай нам хором подпевают, 
Куплеты в песне повторяют.

( Кричит в горы).

А ну-ка — опыт не беда—
Пошли проклятие туда.

Фауст
(кричит, махая кружкою, в горы)

Я чёрту предался сердечно;
Vivat! Да здравствует он вечно?

Мефистофель

Ты слышишь ли в горах тревогу,
Крик горной проститутки, эха?
Кто б ни позвал ее, — и дьяволу, и Богу 
Добиться у неё равно легко успеха.
Ей что ни закричишь, и тотчас слово в слово 
Твой крик тебе она уж повторяет снова.

( С горечью).

Но это все игра ума,
Одна из вредных аллегорий,
Природы цель она сама,
И — что ей до твоих теорий!
Она и в отклике утесистых громад 
Твои слова тебе с протестом шлет назад.

Фауст

И всё-таки не раз терзался сердцем я 
При виде этого зелёного тряпья.
Теперь я чувствую в груди довольно воли, 
Чтобы избавиться от глупой этой боли. 
Мужает он, мой дух, с минуты на минуту, 
Впредь, что ни сделаю, а каяться не буду.

Оба исчезают.

ПРОЩАНЬЕ.

Кладбище. Лунная ночь. 
Фауст у гроба своей матери.

Фауст
( на коленях у могильного креста).

Пока во мраке гроба
Я не лишился сил,
Пока в пучине моря
Тоски не схоронил,—
К своей святыне милой,
К тебе, о мать моя,
Иду — и над могилой
В тоске склоняюсь я!
Зачем тебя, родная,
Унёс так рано рок!
Будь ты жива, тогда я
Погибнуть бы не мог.
Ты скрыта в тьме безбрежной,
Меня ты лаской нежной
Не станешь утешать!
Страшна, страшна та сила,
Что б с сыном разлучила
Тоскующую мать!
Не сбыться обещанью,
Что  ты давала мне:
Не быть, не быть свиданью
В небесной стороне!
Свой век ты отстрадала
И, бледная, лежала,
В гробу найдя докой...
Стоял я при могиле
И думал, что зарыли    ,
Всю жизнь мою с тобой!
Ты помнишь, как, бывало,
Рукой меня ласкала,
Глядела в очи мне?
Да, ты меня любила
И сладкие таила
Надежды в тишине...
Тогда весна сияла,
Но вот зима настала,
Объять тоскою я;
Давно увяли розы,
Безлистные березы
Поникли у ручья...
Твои не так ли грёзы
Увяли, мать моя?..
Ты спишь во тьме покоя,
Под кровом тишины, —
А я! Томлюсь душой я
Во власти сатаны!
И тьму ночей бессонных,
И все заботы дня.
И ряд трудов, снесённых
Тобою для меня,
И муки все рожденья —
Напрасно ты снесла,
Напрасно наставленья
Благие мне дала!
И не могу, родная,
Почтить теперь тебя я
Раскаяньем, — о нет, –
И капли слёз над милой
Не упадут в могилу,
Как роз роскошный цвет!..
Что слышу? Что за звуки
Стеснили сердце мне,
Как будто стоны муки
Промчались в вышине!?
Порыв ли ветра сильный
Над лесом застонал?
Не крест ли твой могильный
Тоскливо зазвучал?..

Мефистофель
( появляясь в дали)

Бессильное созданье!
Оставь свои рыданья,
За мной иди скорей!
Сияет на погосте
Луна,— и гложет кости
Голодный рой червей.

Удаляются.

РАЗГОВОР В ЛЕСУ.

Дремучий лес.
Появляются Фауст и Мефистофель.

Мефистофель

Ты слышишь осени в лесу злодейский свист,
Как шумно рвет она с деревьев блеклый лист?
А жалко, что весна для этого угла 
Во сто раз более листвы не припасла,
Чтоб осень, тешась здесь добычею стократной,
Мне услаждала слух мелодией отрадной!
Затем что для людей приносят скорбь и слезы 
Утраты вечные и первые морозы.

Фауст

Нет! Худо только то, что чар весенних сало
За целые века не поднялось ни мало,
Что все рассчитано так скупо во Вселенной!
От притязаний ведь людских существ природа 
Все будет отставать чредою неизменной,
Все будет отдыхать обычные полгода.

Мефистофель

А я люблю глядеть, как осень вдруг без спроса 
Все листья у людей уносит из-под носа;
Еще милее мне, еще сильней я рад,
Когда уж летнею порой, в иные дни,
По всходам на полях так барабанит град,
Что на его пути ложатся в лоск они.
Я тешусь всякий раз, когда покажет спину 
Природа своему возлюбленному сыну,
Неблагодарному глупцу, который вечно 
Не понимал её и продавал беспечно.
Ах, если б мне еврей попался в этой чаще!

Фауст

Зачем тебе еврей, ты, спутник мой брюзжащий? 

Мефистофель

Еврея б я теперь замучил, без сомненья,
За старые его народа прегрешенья.
Он этот мир для вас испортил навсегда;
Эллады с Индией благословенный гений 
Пронесся мимо вас без пользы и следа, — 
Порвалась связь времен для ваших поколений.
И этот умысел, преступный и злодейский,
Осуществил никто, как он, народ еврейский. 
Мессия есть тот клин, что вбило это племя
Там, где с природою ваш род соприкасался;
С тех пор, как пастухи пропели в Вифлееме, 
Она — с той стороны, а он — с другой остался.
В ту ночь, наихудшую из всех ночей без славы
Явилось в этот мир желанное дитя;
Евреи чуяли весь свой обман, хотя
Уж страх им говорил, что здесь они не правы.
И этот страх на лбу изменников природы 
Остался до сих пор, на все века и годы;
Резцом отточенным природы той порой 
Всем поколениям, которых ждет ваш свет 
Сурово врезала проклятья вечный след;
« Евреями разбит союз священный мой»! —
В грядущем искупить проклятье старых дней, — 
Хоть поздно! — явится великий Иудей.
Он, чьи творения уж не умрут меж вами,
Христа Спасителя прибьет к кресту позорно 
Могучей логики алмазными гвоздями 
И имя даст ему «венец колючий терна» (намёк на имя Спинозы).
Но в вас уж умерли влечения былые,
В вас сердца цвет увял, погибли без возврата 
И мифы нежные, и песни золотые,
И страсти, что богов рождали вам когда то. 
Природу, мать свою, вы предали трусливо,
За это и её доверье потеряли;
Вы можете глядеть в лицо её пытливо,
Но грудь свою она откроет вам едва ли;
Затем что, кто ее вождем не избирает,
Кто чтит иных богов, — ее навек теряет.

Фауст

Чем может быть мудрец полезен человеку?
Когда Мессии он отдал себя в опеку 
Когда не слышит он природы приказаний.
Кто проведет его сквозь мрак земных блужданий? 
Куда-то род людской отныне обратится?
И чем его судьба земная разрешится?

Мефистофель

Мой Фауст, я тебе построю род чертога,
Храм, где ты мысль свою увидишь в виде Бога. 
Ты будешь там, войдя в утесистую залу,
Молиться самому себе, как идеалу.
В том храме ждет тебя безмолвье и покой; 
Чуть-чуть услышишь ты оттуда шум мирской,
Так путник на горах, с заоблачной вершины, 
Чуть слышит слабый шум ручья на дне долины. 
Ты можешь там познать судьбу людского рода, 
Чем кончит он свою житейскую карьеру.
Но только берегись, не насмеши народа! 
Припомни ка себе в Италии пещеру:
Над самой почвой в ней находишь всякий раз 
Из трещин вышедший наружу вредный газ;
Но выше воздух чист, и потому легко 
Здесь дышит только то, что ростом высоко 
Настолько, чтобы ртом достать здоровый слой;
Но карлик, мелюзга с владыкой над собой, 
Как пес, или дитя, здесь гибнут, умирая, 
Таков же и тот храм, куда пошлю тебя я.

Фауст

Я понял! Должен я искать душе свободы, 
Поставивши ее вне Бога и природы.
В союзе с Богом я, природа ли со мною,
Я чувствую себя охваченным змеею.
Когда мой Бог — Христос, и на его шаги 
Ступаю я, его сам спутник нераздельный,—
Я обувь лишь Его божественной ноги,
Я только милостей Его сосуд скудельный.
Природу ль божеством признаю — но тогда 
Я только проводник для целей мне чужих,
Ни прочности во мне, ни даже прав своих, 
Мгновение — и я исчезну без следа.

Мефистофель

В обоих случаях ты гибнешь — вот печаль!
Тебя третируют, и разница лишь в том,
Что этот en canaille, а эта — en canal;
Замкнись же, им на зло, теперь в себе самом!

Фауст

О да, я укреплю так прочно это « я»,
Чтоб слушалось оно и знало лишь меня,
Чтоб не было оно вперед ничьим слугой;
Внутрь самого себя направлю путь я свой.

Мефистофель

Я ж стану, как фонарь, давать тебе свой свет. 

Фауст

Хотелось бы мне знать, бессмертен я, иль нет?
Когда бессмертен я, тогда мне нет препоны,
Из круга своего рукой я мир достану,
Со всеми силами за трон мой биться стану,
Пока не получу себе богов короны!
Умру ли весь, — ну, что ж! Я только не позволю, 
Чтоб упредила смерть мою живую волю,
Нет, я в своих лучах расплавлюсь, как металл. 
Я сам себя сожгу, как царь Сарданапал,
Собрав сокровища, все, чем душа богата,
И утешаясь тем, что им уж нет возврата!

ПУТЕШЕСТВИЕ.

Морской пустынный берег. Вечер. Фауст и Мефистофель.

Фауст

Ты помнишь ли ту ночь, как ты, над мертвым телом, 
Явившись предо мной, открылся в слове смелом: 
« Загадку-заповедь, по прихоти своей,
Предвечный деспот дал на веки для людей,
И только для того, кто заповедь решится 
Нарушить, тайный смысл её разоблачится»?
И правда здесь, и ложь! Блуждать — судьба людская:
Когда же жаждою познанья кто томим, 
Отдаться должен он теченьям роковым 
И черпать среди них, спеша, не уставая;
Он познакомится со злобой и любовью,
С раскаяньем, когда исходит сердце кровью, 
С надеждой и борьбой, безмерной всей враждою.
И с полной страшного отчаянья тоскою.
И все же, черпая из этого теченья,
Увы! Как мало он получит утоленья!

Мефистофель

Конечно это так, но я хотел бы знать,
Что вздумалось тебе меня сюда позвать?

Фауст

Хочу я в море плыть, оно 
Так дико, пусто и темно,
Не увядает, не цветет,
Могила вековечных вод,
Там среди волн и ветров вскоре 
Во мне замрет земное горе.

Мефистофель

Твой план мне выполнить не трудно,
Уж для тебя готово судно,
Какого, право, никогда 
Еще не видела вода.

Фауст

Где судно? Как, чертовский хлам —
И угодит моим мечтам?

Мефистофель

Вон, вон оно, я вижу ясно,
Плывет спокойно и прекрасно;
Пока сюда ему дорога,
Порасскажу о нем немного.
Чуть сесть ты на него успеешь,
Как вмиг опять повеселеешь.
Скорбь о былом, мысль о грядущем 
Уснут в спокойствии цветущем.

Фауст

Когда б не мысль, источник горя,
Мне б не стоять с тобой теперь у моря.
Но опиши корабль мне с ловкой,
Тебе присущей, утрировкой.

Мефистофель

Корабль нам будет в штиль и шквалы 
Послушен, как ребенок малый.
Ему все ветры пустяки, —
Ведь ветры наши батраки,
Любой нам даст вперед движенье,
И это, верь, не измышленье.

Фауст

А бури не дадут нам мата?

Мефистофель

И бури, если вой затянут,
Средь наших волн резвиться станут,
Как летом во хлебах зайчата.

Фауст

А как же рифы, друг, и мели?

Мефистофель

Они не причинят ни трещины, ни щели.
Присядут мели вдруг, все рифы, что найдутся, 
Пред нашим кораблем уступчиво согнутся,
Как масло пред ножом, когда ты хлеб им мажешь.

Фауст

Что далее, хвастун, расскажешь?

Мефистофель

Прекраснее всего каютные покои,
На их стенах висят волшебные обои,
Рисующие все, что хочешь, пред глазами:
Весенний свежий вид, с листвою и цветами; 
Спокойно море спит, но слышишь ты отлично, 
Как ветры меж ветвей лепечут мелодично,
Ты слышишь вдалеке призывы соловья,
И аромат лесов вдыхает грудь твоя.—
Но стоит осени тебе лишь пожелать,
Как вдруг обои те изменятся опять:
Ты видишь в зареве заката жниц цветущих, 
Работой занятых и о любви поющих;
Ты слышишь крик во ржи и свист перепелиный, 
Ты видишь, крадется охотник за кустами, 
Станицы птиц, шумя, летят под небесами,
И с Альп своих стада спускаются в долины.
Придется ли зима по вкусу твоему,
И на обоях вмиг увидишь ты зиму:
Под бурей блеклые листы с дерев валятся, 
Метет метель, ручьи игривые застыли,
По полю мерзлому, в клубах морозной пыли, 
Под щелканье бичей, привольно сани мчатся.

Фауст

Ни слова о земле и прихотях её!
Ты разве не слыхал, забывчивый хитрец,
Что землю потому хочу покинуть я,
Что сил её игра скучна мне наконец.

Мефистофель

Прости, забывчив я порой, —
Все память шутки шутит надо мной.

Фауст

Однако памяти твоей не обморочишь,
Когда дразнить меня прошедшим ты захочешь.

Мефистофель

Не думай, что к тебе вражду питаю я,
Напоминать тебе—обязанность моя.
Я должен истину дать в силу договора,
А лишь из прошлого ее узнаешь скоро.
Но память я люблю дурную И часто рад, открыв такую,
Наследие кутил-отцов,
У беззаботных молодцов.
Когда на башне вековой.
Изъеденной дождем, грозой,
Из паз повыпали каменья,
Вмиг туча коршунов находит И населяет углубленья,
И в них птенцов своих выводит.
Так разъедает вихрь житейский громовой,
Так разъедает червь, могил жилец немой,
И памяти людской дряхлеющее зданье;
Лишь выпадут из паз, пустоты оставляя,
Как камни, мысль и цель, веселье и страданье,
Из ада хищных птиц, страстей, густая стая 
Со всех сторон сюда молниеносно мчится 
И в углублениях вьет гнезда и плодится.—
Вот, друг мой, кое-что о суженой твоей!
Что здесь об истине тебе сказать я мог,—
Лишь лента черная с одежды, что на ней;
Но рыцари, ведь, чтут собой любви залог.

Фауст

И я беру его, я верен и сей час 
Союзу с истиной, хоть сердце, всякий раз, 
Как вздумаю о ней, теперь боязнью сжато,
А билось ли оно любовью к ней когда то, —
Ты ленту черную с её одежд достал, —
Во флер ли траурный она свой облик прячет? 
Нет нужды, пусть пришла б, я руку бы ей дал, 
И пусть она в моих объятьях вечно плачет.

Мефистофель

Но это в сторону. Вернемся-ка к вояжу.
Увидишь, как я все прекрасно здесь улажу.
Чтобы в пути тебя избавить от тоски,
На судне я припас отличных книг тюки.
Чтоб среди вод твой ум опять 
Не вздумал воротиться вспять 
К библейскому творцу или ad detim verum,
Читай Лукреція, его « Natjira rerum» («Природа вещей»),
Она любимый мой трактат, и не спроста,—
Что за могучие находишь в нем места, —
Его о божествах и о любви идеи, —
Пожалуй, я б и сам не написал умнее.
Когда на палубе гулять вдвоем мы будем,
Мы вместе тёмные страницы в ней обсудим.
У нас есть тонких вин коллекция большая,
Мой повар приведет, чуть явится желанье,
Стряпней своей в экстаз твой вкус и обонянье. 
Затем еще кой-чем полакомлю тебя я:
Там есть шесть девушек, пластически-картинных, 
Веселых, пламенных и вместе с тем невинных, — 
Ты с каждой новые откроешь наслажденья.
Что ж, нравятся тебе мои распоряженья?

Фауст

Нисколько, вовсе нет; пусть твой корабль искусен,
Я не возьму его, комфорт его мне гнусен.;
Пока я сын земли, покуда им я буду,
Земные тяготы близки мне будут всюду.

Мефистофель

Я лишь хотел, путем таких волшебных шуток, 
От непомерных дум избавить твой рассудок.
Не забывай, что ты еще не знаешь моря,
А людям принесло оно не мало горя.

Фауст

Пусть бездны предо мной все ужасы раскроют;
Ты мне построй корабль не вечно безопасный,
Построй такой корабль, какие люди строят, 
Непрочный, маленький и силе бурь подвластный.
О, буря, как давно к тебе душой я рвусь!

Мефистофель

Положим, бури я еще не так боюсь.
Когда она ревет, ломает, бьет и рвет,
Дух истребления в груди твоей встает,
Который в шум борьбы, где ярый бой ведется,
В самозабвении неудержимо рвется.
Опасен штиль морской, посмотрим, как то в тишь 
С отвагой гордою своей ты устоишь.
Когда уснет волна и ветры без движенья,
А море-океан и небо, точно братья,
Друг другу с нежностью бросаются в объятья, 
Боюсь, что Фауст мой не выдержит давленья,
Что вновь вернется он на путь бездельных грез, 
Что не проснется он тогда уж и от гроз...
Меж тем спустилась ночь в величии угрюмом,
И бурные валы о скалы бьются с шумом,
Дыханием ветров полна губа морская,
Громада черных туч все небо покрывает,
А к берегу корабль волшебный поплывёт,
Качаясь на волнах и с рифами играя;
Несется из него пленительное пенье 
И вновь, средь шума волн, стихает во мгновенье.
Да отвечай же мне: чем замысел мой слаб?
Еще в последний раз: ты примешь мой совет?

Фауст

Да отвечай же мне, мятежный, дерзкий раб!
Еще в последний раз: слуга ты мне, иль нет?..

Мефистофель указывает на море. Там появляется корабль. Алый закат. Темнеет.

БУРЯ.

Фауст и Мефистофель прогуливаются по палубе.

Фауст

Вот мы по кораблю гуляем здесь и там,
Корабль несется в даль морскую, по волнам,
С ветрами все вперед уносится волна,
Земля же, с кораблем и морем, и ветрами, 
Неукротимого желания полна,
В бесплодных поисках летит под небесами.
Да, море ближе мне, чем суша-материк,
Лишь здесь на море мог на смысл того напасть я, 
Чего так смутен был на суше мне язык,
Что и природы грудь сгорает жаждой счастья, 
Которого достичь ей не дано судьбой;
Что все, попавшее к ней, в лабиринта живой,
Не в силах никогда в покое укрепиться,
Но в вихрь желания уносится мгновенно;
Что, если я сойду в могилу, непременно,
Вкруг солнца, без конца мой прах начнет кружиться!

Мефистофель

Обманчив и в быках самих покой отрадный:
Меж тем как на полях, в веселые дни мая,
Они гуляют, всласть цветы уничтожая,
(Ведь, для детей весны бык — Ирод кровожадный)
В малейший жилочке, что в теле их найдется,
У жизни без конца со смертью спор ведется,
Но луг напомнил мне сейчас о пастухе том, 
Которого, когда с тобой мы разъезжали 
Верхом по Венгрии, то, помню, как то летом,
Под вечер, у костра, средь леса повстречали.
Вкруг кони черные паслись, так прихотливо 
Огнем озарены; дул ветерок, клубя 
Им гривы пышные; пастух же про себя 
На чуждом языке о чем-то пел тоскливо:
Потом он замолчал и то глядел в костер,
То начинал кидать дрова в огонь трещавший 
И вновь затем молчал, вперед уставив взор;
Как вдруг к нему сова подкралась там из чащи 
И стала завывать и ухать во весь дух;
Как бешенный вскочил испуганный пастух,
Не долго думая, он бросился к огню,
Поспешно вытащил большую головню 
И вихрем стал крутить ее вкруг головы,
Пока не отогнал вещуньи злой, совы.
Как тот пастух в лесу, не покладая рук,
Вкруг головы своей кружит горящий сук,
Так вековой пастух могучею рукой 
Крутит вкруг головы небесной головней,
Чтоб улетела та, чьи крики людям мука,
Зловещая сова, которой имя скука.

Фауст

Но если орды звезд, бродящих средь эфира,
Лишь искры головни, которою для мира 
Властительный пастух вкруг головы кружит,
То где же кони те, кого он сторожит?

Мефистофель

Ну, что же, и коней найти сумею я,
Ты мне метафоры не затруднил ни мало;
Она бы не была родная дочь моя,
Когда бы пред твоим вопросом спасовала.
Те кони, стройные и гибкие как змеи,
Которых лишь одних ценит пастух их властный 
И для которых он зажег свой светоч ясный,—
Те кони названы философом идеи.
Мне очень нравится подчас, по воровскому, 
Подкравшись в темноте, к ним подойти тишком, 
Затем вдруг на спину спрыгнуть к коню такому 
И через целый свет, как вихрь, лететь на нем, 
Пока меня с себя не сбросит он, а сам 
Умчится к пастуху пастись по тем лугам;
Затем что все, что здесь природа порождает,
Как свежий корм табун коней уничтожает.
Но слишком для того красив твой, роза, цвет, 
Так лучше ж я тебя воткну себе в берет,
Но кони новые по небу мчатся яро,
Как стадо черное сюда несутся тучи;
Что узнаешь ли ты грозы полет могучий?
Алло! Корабль трещит уж с первого удара!

Фауст

Как кони дикие, что степью пробегают,
О стебли тонкие травы шумят с налета 
И бурным фырканьем к земле их пригибают,
И мнут копытами своими их без счета:
Так по степи морской зеленой эта стая 
Коней крылатых вскачь летит на истребленье 
И пышет из ноздрей грозой, в одно мгновенье 
Мачт стебли хрупкие дыханьем сокрушая.

Мефистофель

Алло! По мачтам треск, — не избежать им краха! 
Взгляни, а капитан уж побледнел от страха!
Ну, право, это жук, на стебельке висящий 
И, вместе с стебельком, вниз кубарем летящий.

Фауст

Эй, бледный капитан! Ты трусишь не к добру!
Не муж тот, у кого, когда гроза взыграет,
Кровь в сердце с трусостью позорной убегает, 
Как тот прибитый пес в собачью конуру.
Когда не станешь ты храбрей, клянусь я чёртом!
Ты очутишься вмиг у корабля за бортом!
Как, трус! Так у тебя пред бурей нет стыда?
Я видеть не могу людей в тот миг, когда 
Стоят они, в своем ничтожестве убогом
И пред природою в её величье строгом.

Капитан

Хоть с двадцати уж лет пришлось проплавать мне,
Но я не видел бурь подобных и во сне.
Как всякий гвоздь скрипит, как ходит каждый паз 
Беда! Как все трещит и врозь ползет по швам! 
Как страшно бездна нас швыряет к небесам! 
Минута — и мы все ко дну пойдем как раз!
Не за себя дрожу, не за себя бледнею,
Я о своей жене, о детях лишь жалею;
Им не молиться там, где буду схоронен!

Фауст

Несносный кредитор! Трусливый олух! Вон!

( Бросает его в море).

Священник
(на коленях)

Господь небес, воззри на нас!
Пошли нам помощь в страшный час!
Пусть Сын твой кровию своей 
Поможет нам в ужасном горе,
Грозой бушующее море 
Да утишит святой елей!

Матросы
(на коленях)

Господь небес воззри на нас!
Пошли нам помощь в страшный час!

Фауст
(обращаясь к тучам)

Ты, властелин миров, ломай, рази, круши!
Я презираю власть твою от всей души!
Я гибну, вкруг меня бушует буря злобно,
Но ясно я в душе ту силу сознаю,
Что вечна, как и ты, во всем тебе подобна,—
И проклинаю я зависимость мою!

Мефистофель

Брависсимо! Корабль ломается на части!
Обжора-океан в измятые куски,
Сперва их покатав в своей широкой пасти,
Готов уж запустить скалистые клыки.

Общий вопль.

Вот он глотает их! Эй, Фауст! Вон — утесы, 
Скорей со мною к ним, там волны нас не тронут.

Фауст

Я уж стою на них; но — бедные матросы!
Им жить так хочется, они ж в пучине тонут.

Мефистофель

Они на островке уже нашли спасенье,
Ребята в плаванье искусней, чем в моленье;
Но капитан погиб, валы его покрыли,
Напрасно он мечтал о земляной могиле.
Да точно также там и поп ко дну идет,
За то молился он искусней, чем плывет.
И как кружит его! ну вот в последний раз 
Он выставил свою тонзуру на показ,
Как прежде, в кабачке, теперь ее не прячет.

( Хохоча).

Ах, где-то милая его теперь заплачет!

ГЁРГ.

Кабак на берегу моря.
Фауст, Мефистофель, Гёрг, Михель, Курт, Ганс н другие матросы, девушки, музыканты и прочие.

Курт

Корабль погиб, но — что забот!
Пропали крысы, жив народ.

Михель

А капитан, о нём и речи нет меж нами?

Ганс

Что ж, если он теперь на дне,
Он это заслужил вполне
Своею строгостью и бабьими слезами!

Гёрг

А что, когда со штормом-псом 
Охотник-смерть неслась, меж тем 
Как от пальбы шел треск и гром 
И дико рыскал пес кругом, — 
Порядком, ведь, досталось всем?

Курт

Да, скверный выдался часок,
Я, право, до души промок,
И стала так она мягка,
Хоть подавай духовника.

Гёрг

Там лбами бились вы бесстыдно,
Обет давали справить мессу;
А тут, в объятьях девок, видно,
Повинную несете бесу.

Михель

А что, чурбан нескладный мой,
Тебе молитва той порой 
Не попадалась ли на зуб?

Герг

Для этого я слишком груб.
Ни просьб, ни жалоб, — всё равно 
Сдержать обеты мудрено!

Ганс

Что ж ты и клятв не расточал?

Гёрг

Раз нет молитв, — нет клятв тогда,
На лад один пою всегда,
В глубокий штиль и бурный шквал.

Ганс

А, ведь, душе божба все то ж,
Что кулаку булатный нож.

Гёрг

Жизнь — битва, друг, затем-то в ней 
И не ликуй, и не робей.
Несутся ль конные полки,
Дают тебе ль кругом толчки.
Пусть хоть трещат твои бока,
Не будь похож на дурака,
Который тут визжит, ревет,
В копыта лошадям плюет.

Курт
(обнимая девушку)

Сожми меня для ласок страстных
В своих объятьях сладострастных!
За долгий путь я много сил 
Для часа этого скопил.
И пенье птиц, и леса тень,
И золотой весенний день —
Все это недоступно мне,
Где плещут волны лишь одни,
Где ветры носятся, свистя.
В тебе я к сердцу своему 
Все радости земли прижму;
Ну ж, обними меня, дитя!

Михель
(к Гёргу)

Что думаешь, оракул мой,
Ты о девчонке вот такой?

Гёрг

Красотки, так же, как вино,
Милы обоим нам равно.
Рой мух, житейских огорчений
Топит вино, а от их жала 
Красотка мне род опахала, —
Но не предмет для наслаждений.

Михель

Хозяин! Яду мне от мух,
Да посильней, смотри-ка, друг! 
Хозяин! Музыкантам дать!
А вы — орудуйте всем балом,
Да так, чтоб мы могли махать 
Вам в такт мушиным опахалом!

Гёрг

А ну-ка, смуглая вострушка,
Дай лапку мне для танца, душка; 
Как звать тебя, дружочек мой?

Девушка

Зовусь, матросик, Зюсхен я,
Лишь быстро не кружи меня.

Гёрг

О, мы сойдемся вмиг с тобой!

Мефистофель
( шёпотом одной девушке)

Что, в памяти твоей тот попик сохранился,
Который за тобой когда-то волочился?
Так в море утонул недавно этот враль.

Девушка

Мой старый друг погиб! Ах, как его мне жаль!

( Продолжает танцевать).

Зюсхен
(к Гёргу)

Ты сам не с места, а меня 
Так мчишь, гоняешь и кружишь,
Что я мечусь как будто мышь 
Вокруг осинового пня.

Курт

Хоть хрипловата скрипок тоны.
Но я их слушать всех готов,
В них различаешь ветра стоны 
И крики гибнущих пловцов.

Ганс
(к своей танцорке)

Ну, бочка с дегтем, поживей,
Иль выбью дно тебе, ей-ей!

Катрин

Пусти меня, урод, пусти,
Дай мне хоть дух перевести!

Ганс

Марш, свиночка, вперед, не стой!
Да, вальс не корм, дружочек мой;
Хотел бы я, чтобы хоть мало 
Твое брюшко сегодня спало.

Катрин

Ой, смерть моя! Бездельник пьяный!

Ганс

Сопишь ты, словно парус рваный;
Ну, уж позволь мне эту шутку —
Промять тебя ещё минутку.

Гёрг
( присаживается со своею танцоркой к столу Фауста) 

Ну, отдохни теперь, малютка,
Садись со мною.

( К Фаусту).

Пью за вас!

Фауст

Ты, парень, нравишься мне, ну-тка,
С тобой мы чокнемся сейчас! 
Ты говорил умно, без фальши 
О жизни; продолжай-ка дальше: 
Что можешь ты о счастье знать,
О жизни, где его встречать?

Гёрг
(пьет)

Глухою ночью принесли 
Они меня к краям земли; 
Каким путем, — ей-ей, не знаю 
И важным это не считаю.
Мне в свете угол отведен, 
Который, право, ничего;
Но свет достаточно дурен, 
Чтобы разглядывать его.

Фауст

А в Бога веришь ты, иль нет?

Гёрг

Когда бы сам я не видал,
Как храбро бурю ты встречал, 
Я б осмеял тебя в ответ.
Я верю, опершись на борт,
При ветерке попутном, в порт, 
В то, что корабль ко дну идет, 
Когда воды чрез край хлебнет 

( пьёт),

Как я и сам хватаю дна,
Когда чрез край хлебну вина.

( Целует свою девушку). 

Я верю в поцелуй такой;
Я верю, что умру, друг мой.

Фауст

Не веришь в Бога между тем?

Гёрг

Я не видал его совсем,
Не слышал даже и во сне;
Раз нужен я ему, тогда
Пусть не молчит Он, как всегда,
Пусть знак какой-нибудь даст мне.

Фауст

Но разве в долах и горах,
В тиши и буре, рвущей снасти,
В безбрежном море и звездах 
Он не дал знака своей власти?

Гёрг

Ну, если в этом есть значенье,
Пусть даст сперва мне объясненье, 
Что значит то, что видят взоры: 
Пучина, звезды, дол и горы?
À нет, — так это навсегда 
Лишь звезды, суша и вода.
Чего понять я не умею,—
Не властно над душой моею.

Мефистофель

Вы, верно, в детстве вашем, что ли, 
В пшеничном видывали поле 
Его густых колосьев щетку,
Откуда гонят спирт и водку?
Но вы не видите, смотря 
На воздух, сушу и моря,
Какой напиток весь свой век 
Отсюда гонит человек.
А человек курит из них 
Чудесный спирт трибожества, 
Напиток сладкий свойств таких,
Что вмиг кружится голова.
Когда глотнули вы хоть раз 
Тройной очистки спирт такой 
И охмелели, то для вас 
Излишен уж глоток второй;
Не то вы, право, в этом хмеле.
В гробу проснетесь еле-еле.
Вот Фауст, доктор и мой друг,
Как он на корабле недавно,
Когда ярился шторм вокруг,
На Бога ополчался славно!
А это все меж тем остатки 
Религиозной лихорадки,
Души его больной стремленья 
Избавиться от опьяненья.

Фауст

Блажен, в ком вера не жила;
Блажен, кого минута злая,
Что эту веру отняла,
Тотчас убьет, не улетая!

Гёрг

Ещё дрожит нога твоя,
Нет прочных удовольствий у тебя.
Я ж чувствую, любя, не более тревог, 
Чем это горлышко бутылке отшибая;
Мне радости любви — надежнейший залог, 
Мне пьянство — далеко забава не пустая.

Фауст

Блаженны те, что в глубь земли 
Не пробужденными сошли,
Чей вздох последний отлетел 
С молитвой за земной предел.

Гёрг

Ну, друг, коль это не обман,
Мне кажется ты сильно пьян,
Хоть не вином, — ты, словно хворый,
И пробовал его-то взглядом,—
А вот напитком тем, который 
Описан был твоим камрадом.

Фауст

Но всех блаженней будет тот,
Кто маленьким глаза сомкнет,
Кто, наземь не ступив ногой,
От груди матери родной,
Не испытав житейских зол,
В объятья смерти перешёл!

Гёрг

Веселье дикое идет меж тем все в гору;
С таким неистовством беснуются ребята,
Как неуклюжие, смешные медвежата,
Что мыслей собственных не слышишь в эту пору.

Лизхен
(красивейшая из девушек, подходя к Фаусту)

Вы — чудный мужчина, пойдем танцевать!
Я славно танцую, увидите сами,
Я буду легко, незаметно порхать,
Как счастья часы, что несутся над вами.
Послушай, красавец, как веселы скрипки!
Мой стан обними ты, упругий и гибкий!

Фауст

Я не танцую, удались!
Ты и веселой не кажись,
В твоих глазах легко прочтешь,
Что все твое веселье ложь;
На дне их точно тень ненастья,
Улыбкой ты её не скрыла,
То образ затемненный счастья 
Быть матерью, что ты сгубила.
Иль привлекла ко мне тебя 
Черта сродства: и ты, и я,
Мы оба вышли без тревоги 
Из колеи прямой дороги,
Где для мужчины познавать —
То, что для женщины рождать;
Он счастлив, раз объял умом на склоне лет 
Вселенной хоть бы часть; она же обнимает 
В великом счастье быть матерью весь свет,
И, с этого пути сошедши, погибает.

Курт

Ура! Я не был век до танцев так охоч,
Как в эту пьяную и бешенную ночь!

Михель
( обнимая Курта)

Ты бесишься всех нас почище,
Дай обниму тебя, дружище.

Гёрг

Как, Фауст, разве ты враг женщин? Ты жесток! 
Красотка подошла, чтобы развлечь тебя,
Ты ж оттолкнул ее так грубо от себя,—
Вишь, плачет как она, забившись в уголок. 
Положим, плачь её меня не огорчает, —
Девчонка в этот час была 
Так беспричинно весела,
Что и поплакать ей немножко не мешает.
Но если только ты на женщин дал зарок,
То это страшная нелепость, мой дружок.

Фауст

Ещё недавно лишь переплывал моря я,
О многих жизненных вопросах размышляя,
Я радостей любви там оценил все роды,
И ныне мне до них нет никакого дела.
Брать гордость не должна подарком от природы.
Те радости, хотя б она их дать хотела;
Она ж не хочет; дух торгашества в ней есть,
И он внушает ей во всем расчёты весть;
Кто радостей любви, которые он тратит,
Тотчас процентами природе не оплатит,
Тот сердца муками несносной кредиторше 
Заплатит в будущем, мучительней и горше. 
Теперь в расчёте с нею я,
Который в сердце так терзался 
Тем, что любил, других губя, —
Покуда пугала — раскаянья боялся.

Мефистофель

Душевно болен Фауст мой;
Но мрачный разговор такой 
Плохая для шинка забава.
То видит он в глазах у дур тоски печать, 
Теперь же радостью любовной торговать 
Природу заставляет — право!

Гёрг

Э, что природа! Кто она?
И где? Она мне не видна;
Ну, и не спирт ли это тот,
Который в голову вам бьет?

Мефистофель
(к Гёргу)

Давно уж свою дружбу тут 
Я б предложил вам, но боялся.

Гёрг

По мне вы самый страшный плут,
С которым только я встречался?

( К девушке).

Ну, крошка, спляшем еще раз!

Девушка

Вот это так, а то от скуки 
Я уж спала под ваш рассказ;
Куда умнее скрипок звуки.

Фауст

Гёрг слово мне сказал одно,
Нейдет никак с ума оно.
Вот истый муж! Несокрушим,
Хоть Бог с природой и не с ним. 
Скорей на воздух! Ночь бурна —
Не освежит ли хоть она.

( Уходит с Мефистофелем).

Ганс

Взгляните, Курт с ума сошел!
Он чуть не зацелует милой,
К груди прижав ее, кружит 
И так стучит ногами в пол,
Как будто, оттолкнувшись с силой,
Вот-вот он в небо улетит.

Курт

О, милое дитя! Я б век плясал с тобою!
О, чудное дитя! Люблю тебя ужасно!
О, если б мог огонь, во мне горящий страстно, 
Расплавив, сделать нас с тобой одной звездою, 
Которая б, среди небесного эфира,
Танцуя, мчалась вплоть до окончанья мира!

Занавес.

Фауст вызвал призрака своего умершего отца, надеясь таким образом разрешить свои сомнения и получить ответы на мучившие его вопросы.

СМЕРТЬ ФАУСТА.

Скалистый берег. Буря продолжается.

Фауст
( сидит на камне)

Могучий Гёрг в кромешной тьме
Ни искры света не дал мне,
И жажду я ещё сильнее
Того, что презирает он.
О, сердце страстное, смелее!
Твой самый сокровенный стон,
Глубины ран твоих хочу я
Ощупать: не пугайся ты!
На камне этом здесь сижу я
Среди глубокой темноты,
Рыдает буря… Вижу ясно,
Как одиноко ты ужасно!
Волна, вздымаемая бурей,
И берег, каменный и хмурый,
И ветер, грабящий леса,
Огни, что режут небеса,
Имеют более покоя,
Чем ты, больное!
Я гордо Господа отринул,
Природу, мать свою покинул,
Хотел в самом себе найти весь мир!
Как жалок я теперь, как сир!
« Я» – скупо, пусто и темно,
Как гроб, меня гнетёт оно,
В борьбе себялюбиво-страстной.
Чёрт сверг меня рукою властной
Живого в тьму гнилого гроба,
Проснулся я, раскрылись очи.
Я застонал, взрыдала злоба, –
Себя грызу средь ночи!
Разбил я тёмную берлогу,
И сердце больно бьёт тревогу,
И руки бледные тяну
Я к миру, к Богу из изгнания!
Бог? Нет! К нему я не прильну!
Я помню всё ж, что я его создание!
Проклятие! В душе моей
Одно желанье всё сильней!
Сначала начал я желать
Всё сущее вполне познать,
Но чувствую, ценой познанья
Не утолить того желанья, –
Хотя бы мир я и познал,
Чужим бы быть не перестал
Холодный мир, в куски разбитый,
Где части все одна другой забыты.
Хочу, что б ощущался мной
Малейший поцелуй земной,
Хочу, что б каждое страданье
Будило в сердце содроганье,
Я жажду быть во всём и всем
Иль уничтожиться совсем.
Как море в небо бьёт волнами!
Согласно, сердце, море с нами!
Я чувствую: одно стремленье
Волнует сердце и кипенье
Рожает мощного прибоя,
То жажда смерти и покоя.
Нетерпеливо жаждем мы
Разрушить стены злой тюрьмы,
Рвануться смертью на свободу,
С собой разбивши всю природу!
О, шторм! Бушуй же шире, шире,
На крылья мощные возьми ты
Червя в земле, звезду в эфире,
Что б были твари все разбиты.
Вот буря, волны поднимая,
И душу взволновала мне,
Былое мне напоминая,
Я вижу детство, как во сне.
Когда я был ещё ребёнком,
Служил я раз у алтаря,
Как министрант, и пел я звонко,
Во славу Вышнего царя,
Все формулы на непонятной
Латыни, – так звучит приятно
Ручей, не зная сам, о чём,
И всё казалось мне так мило…
И я качал своё кадило
Перед Господним алтарём!
И вдруг так дико стало мне,
И сердце сразу, как в огне,
Вдруг запылало! Я – у ног
Склониться ложен! Фимиам
Курить кому-то! Кто-то – Бог!
Но отчего ж не Бог я сам?
Что мне блуждающим огнём
В то время лишь едва мерцало,
Вернувшись, душу всю объяло,
Как стрелы молнии и гром!
Какая мука в этой мысли,
Что, как ползучие растенья,
Все твари на стволе повисли,
И ствол тот – Бог всего товрен6ья.
Такая участь не равна ли
Небытию? Конечно, да!
Растения, что ствол объяли, –
Мираж один, – а жизнь тверда
В одном стволе. Откуда ты
Явилась, гордость? Ведь созданьям
Излишни гордые мечты,
Но горд я, горд до основанья!
Зависимость и цепь раба,
Которою меня судьба
Сковала здесь, ужель и там
Мне суждена? По степеням
Развития влачиться с нею?
Ха! Лучше пусть мой дух сгниёт,
Тот дух, что гордостью своею
Равнялся с Богом! Пусть ползёт
Червём могильным под землёю,
А если из могилы он
Всплывёт, – заразою гнилою
Пусть воздух будет поражён!
Но может быть, всё это лишь виденье?
И одиночество моё, и отпаденье?
Да, так! Навек душа моя
От века слита с Божьим светом,
Мы с ним одно, и в мире этом
Тот Фауст – был совсем не я.
Тот Фауст, что хотел познанья,
Кто с чёртом заключил союз,
И он, и всё существованье,
Добро и зло и тяжесть уз
Бесовской силы, бесы сами –
Всё это было только снами!
Да! Сном больным, виденьем диким
И пёстрой пеной преходящей
Над морем вечным и великим !
От сна родится сон летящий,
Когда рождается дитя,
В ребёнке каждом с новой силой
Творит фантазия, шутя
Свой свободой легкокрылой,
И если человек убил другого,
То сон лишь поглощает сон,
И если, полн огня живого,
Стремиться всё постигнуть он,
И днём и ночью правды взгляда
Искать одна его отрада, –
То, может быть, то Бог средь сна
Почуял, что он спит. Стремленье
К живому утру пробужденья
В нём шевельнулось?! Сатана!
Сюда! Смеюсь я над тобою,
Ты лжи отец! Как мне смешон
Наш договор: он заключён
Лишь тенью с тенью, но с другою.
Ты слышишь? Договор наш – ложь!
Я только робкий сон! Из цепких рук
Я уношусь! Сон – грех! Сон – бремя мук,
И в сердце мнимое я врежу острый нож!

( Закалывается).

Мефистофель
( появляясь)

Не я, а ты, и договор меж нами –
А бегство и спасенье были снами!
Ты скоро с ужасом увидишь это.
Но сердце кровию ещё согрето:
Пускай бежит она, – душа твоя
Ещё не видит бездн глубокой тайны,
Тогда узнаешь, кто ты и кто я,
И было ль всё лишь грёзою случайной?
Ошибся ты в спасении немного:
Ты, глупое дитя, спастись хотел,
Головку спрятав на груди у Бага,
И узел, что распутать не сумел,
За пазуху ему засунуть. Нет!
Не будет он поддерживать твой бред
И счастья не вернёт тебе. Ни разу
Ты дальше от спасенья не бывал,
Как в миг, когда затеял сразу
Покончить всё, и в кучу всё смешал!
Тогда в объятья прыгнул ты ко мне
И стал добычей верной Сатане!

1836 г.

 

• 1. Анатолий Анютин — псевдоним А. Луначарского.