Жозе-Мариа де Эредиа. Romancero
По изд.: Эредиа. Трофеи. - М.: «Наука», 1973 (Серия «Литературные памятники»).
Жозе Мария де (1842-1905), французский поэт. Участник группы «Парнас». В 1893 г. выпустил в свет свой единственный сборник «Трофеи», над которым работал тридцать лет
Этот, написанный терцинами, триптих Эредиа на мотивы испанского эпоса о Сиде Кампеадоре, местами можно рассматривать не только как прямое подражание некоторым эпическим фрагментам, но даже и как их переложение.
В переводе Д. Олерона сохранена старая транскрипция испанских имен и названий. Триптих был переведен также О. Чюминой (Михайловой).
Перевод: Д. Олерон
Romancero
ПОЖАТЬЕ РУК
Исполнен черных дум, он заперся в жилище,
Славнее Иньиго и выше Абарка,
Диего Лаинец2 забыл о сне и пище,
С тех пор, как графская надменная рука
Воздвиглась на него, нанесши оскорбленье,
И опозорила седины старика.
Томительная мысль, что дружеское мненье
Простит ему позор, как смертный яд змеи,
Терзала гордый ум и гнала утешенье.
Призвал он сыновей: «Ко мне, сыны мои,
Мой Санхо-первенец, и мой Альфонсо смелый,
Манрико, радость дев, и юный мой Рюи!»
Слабея, он дрожит, больной и снежно-белый.
Затем, собрав с трудом остаток прежних сил,
Сжал руки сыновьям рукой оледенелой.
И Санхо: «Больно мне, — в смущенье возгласил,—
Пусти!» — Альфонсо вслед: «Покорствуя измлада,
Какой виной, отец, я кару заслужил?»
Манрико ж: «Господи, я слышу муки ада:
Ты ногти мне вонзил в ладони до кости!»
Диего сыновей не удостоил взгляда.
Бессильный в руки их свой жар перенести,
Он к младшему идет, отчаяньем спаленный,
Готовый прошептать: «Навеки, месть, прости!..»
Он к младшему идет и с силой исступленной,
Объятья грозные пред мальчиком раскрыв,
Стремится сокрушить сосуд незакаленный.
Он руки хрупкие — слабеющий порыв! —
С надеждой слабою меж пальцев зажимает:
Рюи стоит пред ним, очей не опустив.
Трепещут, мускулы, в глазах огонь пылает,
Как сталь, ужасные смыкаются тиски,
И крик в устах Рюи с хрипеньем замирает.
«Отец мой, если ты не выпустишь руки,
Клянусь, я в грудь тебе вопьюсь без сожаленья
И печень изорву зубами на куски!»
И старец слезы льет, исполнен умиленья.
«О, сын моей души, Родриго дорогой,
Ты воскресил меня порывом исступленья!»
И сыну он открыл с пылающей тоской,
Как гордый граф3 ему нанес удар позорный.
Затем он обнажил дрожащею рукой
Заветный свой клинок с насечкою узорной
И, набожно к устам приблизив рукоять,
Благословил Рюи на подвиг ратоборный.
«Восстань, Рюи Диац, и выступи на рать,
И пусть твоя рука сменит мой бранный холод:
Наш род повержен в прах, иди его поднять».
И граф был через час рукой Рюи заколот.
МЕСТЬ ДИЕГО ЛАИНЕЦА
В тот вечер за столом Диего Лаинец
Сидел с вассалами немой, с недвижным взглядом,
При тусклом блеске свеч бледнея, как мертвец.
И трое сыновей сидело тут же рядом.
Он ждал: ужель Рюи погибнуть суждено?..
И в грудь его тоска вливалась смертным ядом...
В серебряных ковшах горит огнем вино,
И кортик стольника лишь ждет распоряженья,
Но блюда пышных яств стоят, застыв давно,
И старый гранд сидит, затихнув без движенья.
Не видя трапезы, он «резать» не сказал.
Он мыслью далеко: он слышит шум сраженья.
Никто безмолвия нарушить не дерзал,
И, сидя за столом безгласно бледным хором,
Не тронул яств ни сын, ни рыцарь, ни вассал.
Куда бежать картин, представших слабым взорам!
Сомкнуть глаза... Все, все погибло навсегда.
Родриго пал, а он... он жив с своим позором...
Он жив для вечного бесчестья и стыда,
И тени прадедов, не ведавших упрека,
Швырнут ему упрек в день Страшного Суда.
Сраженное рукой безжалостного рока,
Где имя гордое, достойное царей? ..
Мертво... И мертв Рюи, сраженный раньше срока...
«Отец, открой глаза, взгляни сюда скорей!
Как скуден этот пир без дичи настоящей!
Я нынче шел на лов без гончих и псарей
И вепря дикого убил тебе средь чащей.
Возьми его, отец!» — И мертвую главу
Рюи за волосы поднял рукой дрожащей.
Диего Лаинец восстал, подобен льву:
«Ты ль, граф? Застывший смех и взор твой дерзновенный
Ужель воистину я вижу наяву?
Да, он! О, как зажат в зубах язык надменный!
Он речь в последний раз проклятьем заключил,
И нить ее пресек клинок благословенный!»
Качался мертвый лик, и кровь отверстых жил
Под страшной головой чернела сгустком алым.
И кровью той старик ланиту омочил.
«Родриго! — прогремел призыв его по залам: —
О сын моей души, о вестник торжества!
Отца, сраженного позором небывалым,
Ты расковал! А ты, проклятая глава, —
Пускай моя рука, упившись местью страстной,
Восстановит мои попранные права!»
И он пощечину нанес главе ужасной:
«Вы видели, он жизнь вдохнул мне снова в грудь!
Рюи, воссядь за стол, владыка полновластный!
За эту голову — главою в доме будь!»
ТОРЖЕСТВО СИДА
Открыт дворцовый вход, расцвечена веранда.
Со всею пышностью блистательных царей,
В толпе своих вельмож выходит Дон Фернандо.4,
Сверкала сталь мечей и копий золотых.
Развитый, зеленел священный стяг Мединых5,
Под ним влачили цепь пять пленников-вождей,
Эмиров, взятых в плен у Мирамамолины.
Горели белизной двенадцать лошадей
И черный негр держал разбитые литавры.
«Он мстил и, мстя, убил, и, значит, он — злодей.
Враги Кастилии, пред ним склонились мавры.
Я должен разрешить, суровый судия:
Убийце — все же казнь; герою — все же лавры!»
И долго медлил он и, думу затая,
Скользил по бороде медлительной рукою.
Потом сказал: «Пусть так. Довольно, дочь моя!
Не бойся, встань с колен и слез не лей рекою!»
И руку девушки учтиво он берет.
«Я скорбь твою уйму и сердце успокою.
Да, дорог мне Бивар, могучий наш оплот,
Но ты, дитя мое, по праву так сурова.
Возьми ж, веди его сама на эшафот!
Скажи, — и он умрет: секира уж готова».
Рюи Диац взглянул, суровый, как скала,
И замерла она, не вымолвив ни слова.
Нет, ей не осудить победного чела
И глаз, исполненных бесстрашного сиянья.
Она, не вымолвив ни слова, замерла.
Она не дочь того, кто жаждет воздаянья,
Увы, уже не тот огонь ее ланит, —
Не гнева, а стыда и робкого признанья.
«Граф душу испустил — пусть бог ее хранит! —
Под шпагой мстителя, кто движим был любовью
К отцу, чей род велик и честью знаменит.
Диего Лаинец был чист по родословью,
Не меньше королей блистая, как кристалл:
Он равен древностью с твоею готской кровью.
Казни ж! Или прости, чтоб род ваш общим стал,
Чтоб с древним Гормасом Лаин соединился
И новым отпрыском расцвел и заблистал.
Скажи, — я отпишу, чтоб дом ваш утвердился:
Салданью, Бельфорад и Каррьяс дель Кастиль».
Молчанье. Он над ней с улыбкой наклонился:
«Мне вспомнилась одна схороненная быль:
А кто та девушка, кто с детства неизменно
Мечтала о Рюи? Кто плакала? Не ты ль?»
И дрогнула в его руке рука Химены.
- 1. Romancero — собрание испанских народных песен-романсов (исп.).
- 2. Диего Лаинец (Лаинес) — отец Рюи Диаса де Бивара, Сида Кампеадора, героя испанского эпоса.
- 3. . . . гордый граф — граф Гормас.
- 4. Дон Фернандо — король Кастилии, Леона и Астурии Фердинанд I (1035—1065).
С полей, из мастерских, таверн, монастырей
Стекается народ ликующей волною,
И сонмы жен у всех балконов и дверей.В Замору возвратил увенчанный войною
Родриго де Бивар, отважный паладин,
Защитников креста, теснимого луною.Все пало, покорясь грозе его дружин:
Где конь его скакал, там вились ураганы,
И в ужасе бежал неверный сарацин;Где меч его звенел, разгромленные страны
Дымились позади, как пламенный костер,
От эбрских берегов до тихой Гвадианы.Он вел теперь с собой на муки и позор
Пять пленников-царей, закованных и бледных,
Он, юный де Бивар, о, Сид Кампеадор!То был Рюи Диац. С мечом, в доспехах медных,
В забрале со щитом на блещущей броне,
В Замору он вступал при возгласах победных.По улицам герольд промчался на коне:
«Король!» — Могучий клич взметнулся буйным шквалом,
В испуге вороны забились в вышине.И вот, при звуках труб, в плаще кроваво-алом,
Фернандо со двором, торжествен и велик,
Предстал глазам толпы под мраморным порталом.И снова весь окрест потряс могучий крик.
Идет! Вдруг перед ним, прорвав цветник придворных,
Явилась женщина. Ее суровый ликБыл бледен. Дикий взор горел. В одеждах черных
Дышала тяжко грудь, и золото волос
Блистало волнами извивов непокорных.«Месть! Мой отец убит! Он честно долг свой нес.
И верно защищал испанскую корону!
Я жду, чтоб ты свой суд убийце произнес!Ужель я короля рыданьями не трону,
Ужель король молчит в угоду палачу?
Иль больше места нет ни правде, ни закону?Устала я молить и к правому мечу
Взывать о действии... Король, склонив колена,
Я с гневом и мольбой на весь народ кричу:Месть! Месть! Иль суд у нас — бесправье и измена!
Смотрите, вот злодей!» — Как шумная волна,
Промчалась по толпе: «Дочь Гормаса, Химена!»Когда, как Высший суд, прекрасна и гневна,
В упор на юного Рюи Кампеадора
Карающей рукой уставилась она.И все увидели, как два прекрасных взора —
Прозрачный изумруд и уголь огневой —
Скрестились, как клинки, в пылу немого спора.Король безмолвствовал пред встречей роковой,
Не зная, что решить, исполненный смущенья,
Колеблясь между той и этой стороной.Молчал. И весь народ в молчанье ждал решенья.
Молчал, рассеянно из-под бровей седых
Глядя на строй полков и блеск вооруженья.Кампеадор стоял, бесстрастен, горд и тих.
Змеилась конница, бряцали бригандиныБригандина — холодное оружие. - 5. ... священный стяг Медины — зеленое знамя пророка.