130. Повесть Нестора-Искандера о взятии Царьграда

В 1453 г. произошло завоевание турками Константинополя, ока­завшее значительное влияние на дальнейшее развитие русской по­литической и религиозной идеологии. Русь, особенно Москва, наблюдая перед этим всё усиливавшийся политический упадок Ви­зантии, всё более и более теряла уважение к ней и к её политиче­скому и религиозному авторитету. Флорентийская уния 1439 г., заключённая Византией с Римом в надежде получить поддержку западных государств и фактически подчинившая византийскую церковь римскому папе, окончательно дискредитировала в глазах официальных представителей русского благочестия греческое пра­вославие и тем самым возвысила православие русское.

В полемическом памятнике, составленном в 1461 г. под загла­вием «Слово избрано от святых писаний, еже на латыню», неиз­вестный автор, видимо, Пахомий Логофет, в связи с событиями Флорентийской унии, в таких до предела напыщенных и вычурных выражениях говорит о Русской земле и о московском великом кня­зе Василии Васильевиче как о хранителях подлинной православной святыни: «Ныне убо в [последних] временах, богопросвещенная зем­ля Руская, святым правлением божия церкви тобе подобает в все-ленней под солнечьным сиянием с народом истиннаго в вере право-славья радоватися, одеявся светом благочестия, имея покров божий на собе—многосветлую благодать господню, исполньшися цветов богозрачне цветущих — божиих храмов, якоже небесных звезд, сияющих святых церквей, якоже солнечьных лучь блещащихся, благолепием украшаемы, и збор святаго пения величаемы, держа­вою владеющаго на тобе богоизбраннаго и боговозлюбленнаго, богопочтеннаго и богопросвещеннаго и богославимаго богошествен-ника правому пути богоуставнаго закона и богомудраго изыскателя святых правил, благаго ревнителя о бозе и споспешника благоче­стию истиннаго православия, высочайшаго исходатая благоверию, богоукрашеннаго и великодержавнаго благовернаго и благочести-ваго великаго князя Василия Васильевичя, боговенчаннаго право-славью царя всея Руси» '.

В послании к Василию III, относящемся к началу XVI в., мо­нах старец Филофей писал о том, что доселе было два Рима: Рим первый пал из-за своего нечестия; Рим второй, т. е. Византия, пал от агарянского засилия; третий же Рим — Москва — стоит непоко­лебимо, а четвёртому Риму не бывать.

Эта зарождавшаяся уже во второй половине XV в. идея Моск­вы — третьего Рима, Москвы — преемницы всемирного царства, каким до тех пор считалась Византия, обусловливала, с одной стороны, идейное содержание целого ряда памятников литературы, а с другой стороны, культивировала тот пышный, торжественный стиль, который находился в соответствии с торжественностью и мо­нументальностью самой идеи Москвы — наследницы политической и религиозной культуры Византии.

В качестве литературного отклика на завоевание Константино­поля была написана неким Нестором-Искандером «Повесть о Царь-граде». Она представляет собой подробное описание всех военных перипетий, сопровождавших завоевание турками Константинополя.

Нестор-Искандер — по происхождению русский, православный, но с молодых лет очутившийся в Турции и обращенный в магоме­танство (магометанское имя Искандер соответствует православно­му Александр) — участвовал в осаде Константинополя, тайно со­чувствуя грекам как христианам. Он, видимо, вёл дневниковые за­писи об осаде города, дополненные им, когда он вместе с турецкими войсками вошёл в Константинополь, сведениями, почерпнутыми у защитников Константинополя о том, что происходило в городе во время его осады. Впоследствии эти записи, видимо, были обра­ботаны и дополнены каким-то книжником сведениями о создании Царьграда преимущественно на основе Хроники Георгия Амарто-ла, а также вставками церковного характера (молитвы и знамения) и «пророческими предсказаниями» о последующих судьбах Царьграда. Этому же книжнику, нужно думать, принадлежит и стили­стическая обработка повести в духе современных ей русских воин­ских повестей. В результате получилась повесть, осложнённая определённой религиозно-политической тенденцией. Она с сокраще­ниями и без указания авторства Нестора-Искандера вошла в Хро­нограф, в летописные своды XVI в. и сохранилась в большом количестве рукописных сборников и отдельных списков XVI— XVIII вв.

Популярность повести на Руси была обусловлена тем, что в представлении официальных идеологов русского царства оно ста­ло трактоваться в качестве преемника византийской политической и религиозной традиции. В этой повести имеется пророчество Льва Премудрого о «русом» народе, которому суждено освобо­дить Царьград от власти неверных. И вот, путём замены «русый» на сходное «русский» возникло толкование, по которому освобо­дителем Царьграда будет русский народ.

Начинается повесть с рассказа об основании в IV в. Царьграда императором Константином Флавием. После совета со своими вель­можами Константин решает построить свою резиденцию в Визан­тии. Во время постройки города появляется знамение: внезапно из норы выползает змей, и в то же время сверху падает орёл, подхва­тывает змея и поднимает его в воздух. Змей обвивается вокруг ор­ла. Царь и все люди с ужасом смотрят, что будет дальше. Орёл, поднявшись высоко вверх, падает на землю, потому что он был одо­лён змеем. На помощь орлу приходят люди и убивают змея. Царь в великом ужасе созывает книжников и мудрецов, чтобы они рас­толковали ему это знамение. И они растолковывают его следую­щим образом: это место наречётся седьмохолмым, прославится и возвысится во всей вселенной выше других городов. Но в конце концов город этот будет покорён неверными. Орёл — знамение христианства, змей — знамение басурманства. То, что змей одолел орла,— значит, что басурманство одолеет христианство, а так как люди убили змея и освободили орла, то напоследок христиане возь­мут Царьград и воцарятся в нём.

Дальше повествуется о том, как через большое количество вре­мени это пророчество сбывается: «безбожный» царь Магмет, Амуратов сын, который до того был в согласии и мире с царём Кон­стантином (последний византийский царь, так же как и первый, носил имя Константин), пошёл войной на Царьград. Количество турок превосходило в огромной степени количество осаждённых в городе греков. Отбиваться грекам было очень трудно, потому что «один бился с тысячью, а два — с тьмою». Но греки необычайно сильно и энергично сопротивлялись. Автор передаёт все подробно­сти осады Царьграда и рассказывает о бесконечном количестве приступов, сопровождавшихся огромными жертвами с обеих сто­рон, главным образом со стороны турецкой. Вот одна из картин военного сражения, в которой традиционные формулы воинского стиля получили дальнейшее художественное развитие и впослед­ствии нашли отражение в ряде русских литературных памятников, содержащих описания воинских эпизодов: «Турки же паки, услышавше звон велий, пустиша сурныя и трубныя гласы и тумбан (больших барабанов) тмочисленных, и бысть сеча велия и пре-ужасна. От пушечного бо и пищалнаго стуку, и от зуку (звука) звоннаго, и от гласа вопли и кричания от обоих людей, и от треско-ты оружия, яко молния бо блистааху от обоих оружия, также и от плача и рыдания градцкых людей и жен и детей, мняшесь небу и земли совокупитись и обоим колебатись, и не бе слышати друг друга, что глаголеть: совокупиша бо вся вопли и крычания, и плач и рыдания людей, и стук дельный (пушечный), и звон клаколный в един зук, и бысть яко гром велий. И паки от множества огней и стреляния пушек и пищалей обоих стран дымное курение сгустив-ся, покрыло бяше град и войско все, яко не видети друг друга, с кем ся бьет, и от зелейнаго (порохового) духу многим умрети. И тако сечахуся и маяся на всех стенах, дондеже нощная тьма их раздели».

Турки отошли в свой стан и стали собирать мёртвых, а оса­ждённые греки заснули, как мёртвые, оставив лишь стражей по стенам.

Не менее выразительна и такая картина битвы, сопровождае­мая лирическим восклицанием автора: «Кый язык может исповедати или изрещи тоя беды и страсти: падаху бо трупия обоих стран, яко снопы, с забрал, и кровь их течааше, яко рекы, по стенам; от вопля же и крычания людскаго обоих, и от плача и рыда­ния градцкаго и от зуку клаколнаго, и от стуку оружия и блистания мняшеся всему граду от основания превратитися; и наполнишася рвы трупия человеча до верху, яко чрез них ходити турком, акы по степенем, и битись: мертвыя бо им бяху мост и лестница ко граду. Тако и потоци вси наполнишася и брегы вкруг града трупия, и кро­ви их, акы потоком силным, тещи...»

Особое мужество и храбрость обнаруживает царь Константин, который, несмотря на все уговоры вельмож, патриарха и полковод­ца Зустенеи, решительно отказывается покинуть город. Мужест­венно сражается он с врагами и лично наносит им большой урон.

Но вот — рассказывает далее повесть — совершается следую­щее знамение: в то время как царь с патриархом вошли в «вели­кую церковь», т. е. в святую Софию, из храма вырвался огонь, окружил купол, поднялся в небо и там скрылся. Для присутствую­щих это было свидетельством того, что благодать божия оконча­тельно покинула Царьград, и дни его сочтены. Но и это не застав­ляет Константина покинуть город. Наконец, турки окончательно завладевают Царьградом. Автор по этому поводу предаётся горест­ным размышлениям о судьбе «седмохолмого». Константин выходит навстречу победителям, его убивают, отрубают у него голову и при­носят её к Магмету. Магмет выражает большое сочувствие Кон­стантину и уважение к его храбрости. Он, облобызав его голову, отослал её патриарху, чтобы тот обложил её серебром и золотом и сохранил, как подобает. Въезжая в завоёванный город, Магмет «слезе с коня и пад на землю лицем, взят персть и посыпа главу, благодаряще бога»; перед собравшимся народом и церковным кли­ром Магмет держит речь, свидетельствующую о его преклонении перед мужеством и бесстрашием своего противника. «Тобе глаго­лю, Анастасие (имя патриарха), и всей дружине твоей и всему на­роду: з днешняго дне да не убоятся гнева моего, ни убийства, ни пленения».

Турецкий султан садится на престол византийских царей, но если все предсказания относительно судьбы этого города сбылись, то — заключает автор — сбудется и предсказание Льва Премудро­го о том, что русый род победит Измаила (т. е. магометан), возь­мёт в свои руки Царьград и воцарится в нём.

Падение Константинополя должно было необычайно окрылить московскую официозную мысль и укрепить в ней представление о том, что погибшие религиозные и политические византийские ценности должны вновь возродиться уже на русской почве. К это­му и сводился публицистический смысл повести Нестора-Искан­дера.

В дальнейшем повесть Нестора-Искандера — через посредство Хронографа — получила распространение в болгарских и серб­ских списках и отразилась в русских исторических произведениях XVI—XVII вв.