Д. И. Фонвизин. Лисица-кознодей
Басня широко распространялась в списках. Впервые напечатана в 1787 году в журнале «Распускающийся цветок».
«Распускающийся цветок, или Собрание разных сочинений и переводов, издаваемых питомцами учрежденного при императорском Московском университете Вольного благородного пансиона», М., 1787. с. 67. К загл. стихотворения сделано примеч.: «Издатели «Распускающегося цветка» изъявляют сим признательность свою к славному стихотворцу, известному свету многими своими громкими сочинениями, который доставил им сию басню для поощрения их к дальнейшему получению вкуса в свободных науках». Вольный перевод прозаической басни Х.-Ф. Шубарта «In Lybien starb 'mal ein Löwe...». Опираясь на текст Шубарта, Фонвизин внес много новых деталей, усиливших социально-политическую остроту басни и сделавших ее злободневной в русских условиях (см.: H. Graβholf Eine deutsche Parallele der «Лисица-Казнодей» (Fonvizin und Schubart). — «Zeitschrift fűr Slawistik», 1962, Bd. VII, Н. 2, S. 167—174). Как возможный источник сюжета Шубарта X. Грасхоф указывает басню И. В. Л. Глейма «Der Fuches und der Hofhund». Обнаруженные X. Грасхофом параллели позволяют датировать стихотворение Фонвизина между 1774 (год опубликования басни Шубарта) и 1787 (год опубликования фонвизинской басни). X. Грасхоф предполагает, что Фонвизин мог познакомиться с басней Шубарта во время своей третьей поездки за границу (1784—1785), когда он проезжал по южной Германии, но не исключает возможности, что басня стала известна Фонвизину и раньше.1
По изд.: Фонвизин Д.И. Собрание сочинений в двух томах. М.; Л.: Гос. Изд-во Художественной Литературы, 1959
Басня
В Ливийской стороне правдивый слух промчался,
Что Лев, звериный царь, в большом лесу скончался.
Стекалися туда скоты со всех сторон
Свидетелями быть огромных похорон.
Лисица-Кознодей, при мрачном сем обряде,
С смиренной харею, в монашеском наряде,
Взмостясь на кафедру, с восторгом вопиет:
«О рок! лютейший рок! кого лишился свет!
Кончиной кроткого владыки пораженный,
Восплачь и возрыдай, зверей собор почтенным!
Се царь, премудрейший из всех лесных царей,
Достойный вечных слез, достойный алтарей,
Своим рабам отец, своим врагам ужасен,
Пред нами распростерт, бесчувствен и безгласен!
Чей ум постигнуть мог число его доброт?
Пучину благости, величия, щедрот?
В его правление невинность не страдала
И правда на суде бесстрашно председала;
Он скотолюбие в душе своей питал,
В нем трона своего подпору почитал;
Был в области своей порядка насадитель,
Художеств и наук был друг и покровитель».
«О лесть подлейшая! — шепнул Собаке Крот. —
Я знал Льва коротко: он был пресущий скот,
И зол, и бестолков, и силой вышней власти
Он только насыщал свои тирански страсти.
Трон кроткого царя, достойна алтарей,
Был сплочен из костей растерзанных зверей!
В его правление любимцы и вельможи
Сдирали без чинов с зверей невинных кожи;
И словом, так была юстиция строга,
Что кто кого смога, так тот того в рога.
Благоразумный Слон из леса в степь сокрылся,
Домостроитель Бобр от пошлин разорился,
И Пифик слабоум, списатель зверских лиц,
Служивший у двора честнее всех Лисиц,
Который, посвятя работе дни и ночи,
Искусной кистию прельщая зверски очи,
Портретов написал с царя зверей лесных
Пятнадцать в целый рост и двадцать поясных;
Да сверх того еще, по новому манеру,
Альфреско2росписал монаршую пещеру, —
За то, что в жизнь свою трудился сколько мог,
С тоски и с голоду третьего дни издох.
Вот мудрого царя правление похвально!
Возможно ль ложь сплетать столь явно и нахально! »
Собака молвила: «Чему дивишься ты,
Что знатному скоту льстят подлые скоты?
Когда же то тебя так сильно изумляет,
Что низка тварь корысть всему предпочитает
И к счастию бредет презренными путьми, —
Так, видно, никогда ты не жил меж людьми».