Предисловие к драмам

По изд.: Памятники средневековой латинской литературы Х-ХII веков. М., 1972
Перевод Б. И. Ярхо

Многие обретаются католики,
коим вряд ли можем мы простить таковые проступки,
что ради изощренного
красноречия словесного
языческих книг суетность бренную
предпочитают пользе Писания священного.
Есть и другие,
святым страницам прилежащие,
кои, хотя все языческое вообще презирают,
Теренциевы вымыслы, однако же, частенько читают,
и пока сладостью речи упиваются,
познанием нечестивых вещей оскверняются.
А посему я, Громкий Глагол Гандерсгеймский[1], не погнушалась подражать тому писанием,
кого многие почтили чтением,
дабы в том роде сочинительства, в коем постыдное
распутных жен многоблудие
воспевалось,
ныне достохвальное
святых девственниц целомудрие
по силе умишка моего прославилось.
Сие не раз заставляло меня стыдиться
и густым румянцем заливаться,
ибо, по велению
сего рода сочинения,
и ненавистное влюбленных безумие,
и пагубно-сладкое оных общение,
к коему даже наш слух
должен оставаться глух,
часто в уме обсуждала
и перу писать препоручала.
Ибо, если бы я стыда ради сие опустила,
то и задачи своей бы не свершила,
и невинности хваления
не воздала бы в меру своего умения.
Ибо, чем обольстительнее улещения безумцев, тем сила всевышнего заступника сильнее
и торжество победителей становится славнее,
особливо когда женская слабость побеждает,
а мужская мощь посрамлена бывает.
Без сомнения, иные тем меня попрекнут,
что в этом моем писании убогом
все много хуже,
все много плоше
и уж совсем на того не похоже,
кому подражать я хотела слогом.
Не возражаю,
но утверждаю,
Что по справедливости нельзя меня в том обвинить,
будто я предерзостно пытаюсь оным быть
равной,
кои намного превзошли мое скудоумие мудростью достославной,
и не таково
мое хвастовство,
чтобы даже с последними
тех творцов учениками
я равнялась познаньями.
Одного только добиваюсь: хотя ничего как следует делать не умею,
но в смирении душевном вожделею,
как бы свыше приятое дарование
даятелю вернуть без ослушания.
И не столь я себялюбива,
чтобы, убоявшись укоризненного слова,
во святых явленную мощь Христову
(поелику мне им же дарована сила),
я людям не возвестила.
Если кому благочестивое тщание мое будет любо,
возрадуюсь сугубо.
Если же (ради моего ничтожества
или нескладной речи моей убожества)
не понравится никому,
то сама я от содеянного радость приму;
ибо, когда я ранее
невежества своего жалкие писания
героическим стихом нанизала,
а нынешние в драматический ряд увязала,
то все же прелести
языческой мерзости
ничуть не подпала.