История русской литературы в 10 томах. Александрия

По изд.: История русской литературы в 10 томах. — 1941—1956. Том первый: Литература XI — начала XIII века. Переводная литература XI — начала XIII века. VI. Повести

1. Александрия

В числе древнейших переводных повестей с греческого широкой известностью пользовалась у нас Александрия, заключавшая в себе баснословное жизнеописание популярнейшего полководца и завоевателя Александра Македонского. Устные сказания о нем возникли, нужно думать, вскоре после его смерти (ум. в 323 г. до н. э.), и во II—III в. н. э. на основе их, а также на основе книжных источников возникло, вероятно, в городе Александрии, греческое письменное произведение — повесть; в одной из своих редакций она легла в основу русских текстов Александрии, приписывалась племяннику Аристотеля Каллисфену, но на самом деле ему не принадлежала. Каллисфен был взят с собой Аристотелем, когда Аристотель вызван был в качестве воспитателя Александра, рос вместе с Александром и затем сопровождал его в его восточных походах. Вначале он был дружественно настроен к Александру и дал панегирическое описание его похода в Азию, но затем стал его врагом, был заподозрен в заговоре против него и, по одним известиям, был казнен, по другим — умер пленником во время похода Александра в Индию. Как бы то ни было, Каллисфен умер раньше Александра Македонского и уже по одному этому не мог быть автором Александрии, в которой изложение доведено до смерти Александра. Самый факт приурочения одной из редакций Александрии к имени Каллисфена объясняется обычным в старинной литературе стремлением связывать то или иное произведение с именем популярного лица, с целью придать этому произведению большую авторитетность. Каллисфен, как это видно из заглавия той редакции Александрии, которая носит его имя, а также судя по упоминаниям о нем у античных писателей, именовался высоким званием историографа; кроме того, он был очевидцем походов Александра, что должно было со стороны читателей вызывать к нему доверие, как к повествователю о жизни и деятельности Александра.

В греческой литературе псевдокаллисфенова Александрия известна в большом количестве рукописей, которые могут быть отнесены к трем редакциям. Древнейшая редакция в большой мере содержит в себе местные александрийские сказания, в ней первенствующее место отводится Александрии, и, видимо, она возникла в самом городе Александрии, хотя и включила в себя легенды об Александре, слагавшиеся еще на египетской почве. Вторая — самая распространенная — редакция представляет собой очень заметно эллинизированную переделку редакции древнейшей. Специально александрийские тенденции в ней устранены, изложение ведется в большем, чем в первой редакции, соответствии с историческими фактами: количество чудес, виденных Александром на Востоке, увеличено. Наконец, третья редакция, представляющая собой неудачную контаминацию второй редакции с редакцией, до нас не дошедшей, легшей позднее в основу так называемой «Сербской Александрии», проникнута иудейско-христианскими тенденциями. Эти тенденции особенно сказываются в распространенном описании похода Александра в Иерусалим. По своим размерам третья редакция значительно превосходит две первые.

Около IV столетия первая редакция псевдокаллисфеновой Александрии под пером Юлия Валерия подверглась латинской обработке. В V—VI в. она была переведена на армянский язык. Около IX столетия латинская обработка распространилась в Западной Европе в сокращенном изложении. Во второй половине X столетия на основе обработки Юлия Валерия и той же первой редакции псевдокаллисфеновой Александрии составлена была неаполитанским архипресвитером Львом новая латинская редакция повести, которая, в свою очередь, легла в основу дальнейших средневековых европейских обработок. Она озаглавлена была «Historia Alexandri Magni regis Macedoniae de proeliis» или сокращенно «Historia de proeliis». В XIII—XIV вв. в Византии сделаны были еще три обработки псевдокаллисфеновой Александрии, в том числе одна стихотворная. Проникла псевдокаллисфенова Александрия и на мусульманский Восток и на славянский Юг.

В русской литературе Александрия появилась, очевидно, не позже XII в., и восходит ко второй греческой редакции памятника, не совпадая, однако, полностью ни с одним из известных нам ее списков. Перевод сделан был буквальный, без исправления ошибок греческого оригинала, и в переводе допущены были, в свою очередь, новые ошибки. Вопрос о том, где был сделан перевод, — в Болгарии или на Руси, — решить трудно. Старейшие списки Александрии первой редакции относятся к XV—XVI вв. и по особенностям своего правописания и даже по некоторым лексическим особенностям (сулица, пестун, кормилец, рядитель, дружина, посадник, товар, староста, гривна, верста и др.) являются списками русскими, но это обстоятельство само по себе еще не говорит о том, что самый оригинал перевода был русский, так как и болгарский оригинал в процессе переписки его русскими писцами мог быть руссифицирован. С другой стороны, в известных нам списках первой редакции Александрии отсутствуют явные болгаризмы, так что гипотеза о переводе Александрии непосредственно с греческого на русский имеет свои основания.

В русской версии Александрия пополнена была вставкой из хроники Георгия Амартола о вшествии Александра в Иерусалим, и с этой вставкой она вошла в хронику Иоанна Малалы, которую мы знаем в составе Еллинского и Римского летописца в двух его редакциях и так называемого Иудейского хронографа. В дальнейшем, пройдя вплоть до XVII в. через пять редакций, псевдокаллисфенова Александрия известна была лишь в составе хронографических сборников, и отдельные немногие ее списки представляют собой извлечения из хронографов.

Таким образом, для древнерусской литературной культуры характерно понимание этого вида Александрии в первую очередь как исторического материала, органически связанного с другими соседствовавшими с ним историческими материалами.

К Киевскому периоду древней русской литературы из пяти существовавших редакций хронографической Александрии относится лишь первая редакция, и потому здесь речь пойдет исключительно лишь о ней.

Александрия содержит в себе повествование о необычайной судьбе Александра Македонского, начиная от его рождения и кончая его ранней смертью. В ней рассказывается о его подвигах, воинской доблести, о завоеваниях земель, изобилующих всякими чудесами и диковинками, и сам Александр изображается как герой, наделенный большим и острый умом, мудростью, самообладанием, жаждой знаний и незаурядными физическими и душевными качествами.

Александр в своей деятельности является проводником эллинской культуры, которую он противопоставляет варварской культуре своих противников. Всюду в Александрии подчеркивается умственное и нравственное превосходство эллина над варваром. Высокое значение эллинской культуры образно определяется в ней словами персидского царя Дария: «Едина бо мысль еллинская побеждает народы варварскыя, якоже един пес заячный стадо овець разгонить».

Родился Александр от союза жены македонского царя Филиппа Олимпиады с египетским царем и волхвом Нектанебом. Одним из наиболее сильных и упорных его противников является Дарий, очень много мнящий о себе, третирующий и оскорбляющий Александра. Однако, получив от Дария через его послов оскорбительное письмо, Александр, решив вначале распять послов, отпускает их живыми, говоря: «Не хочу погубить вас, но хочу показать вам различие между эллинским царем и варваром: царь посла не убивает», и затем сажает их с собой за трапезу. Предложение послов захватить Дария хитростью он решительно отвергает. Потерпев от Александра тяжелое поражение, Дарий готовится к новой битве с ним, но во время этих приготовлений два персидских сатрапа, желая выслужиться перед Александром, смертельно ранят своего царя. Встретившись со своим умирающим противником, Александр сжалился над ним, прослезился, покрыл плащом его тело, возложил руки на грудь его и сказал: «Встань, царь Дарий, и в своей земле царствуй и над своими будь владыкой; прими венец свой». Оплакав Дария и похоронив его с честью, вступив затем на персидский престол, Александр оставляет персам их вольность, а убийц Дария казнит. Победив в единоборстве другого сильного своего противника — индийского царя Пора, Александр и его велит похоронить, воздав ему царские почести.

Александру присущи сострадание и участие вообще к человеческому горю. Столкнув Нектанеба в ров, когда тот гадал по звездам, и причинив ему смертельное увечье, он испытывает жалость к нему, узнав, что Нектанеб его отец, и на своих плечах уносит его труп, чтобы звери не растерзали его. Увидев в Вавилоне скованных греческих пленников, он прослезился и велел тотчас же освободить их от цепей.

Александр проявляет полное доверие к тем, кто у него это доверие заслужил, даже тогда, когда идет вопрос о его жизни. Когда он заболел и его лекарь Филипп взялся вылечить его некиим зелием, Александр получил грамоту от одного из своих вельмож, в которой тот писал, что Филипп намеревается отравить царя; но Александр, не поверив клевете, выпил зелье, а потом показал грамоту Филиппу; клеветника же он изгнал.

Воинские удачи Александра объясняются столько же его талантом замечательного полководца, сколько и его исключительной отвагой и бесстрашием. Он один, под видом посла, с большой опасностью для жизни, проникает в лагери Дария и Пора. Впрочем, он в затруднительных случаях не прочь прибегнуть и к хитрости. Вступив в единоборство с Пором, он, воспользовавшись тем, что Пор оглянулся, заслышав шум в своем войске, сразил его. Когда после этого воины Пора решили биться с воинами Александра, говоря, что они не хотят попасть в плен, Александр предложил им полную свободу, сказав, что не они перед ним виноваты, а царь их Пор. В действительности Александр в этом случае руководствовался не чувством великодушия, а сознанием того, что его воины не могут бороться с воинами Пора.

Как в высшей степени незаурядная и волевая личность, Александр подчиняет своему авторитету не только свое войско, но и своих родителей, к которым он относится педагогически-покровительственно. Вернувшись после состязания в Нисе в Македонию, он попадает на свадьбу своего отца, который, отпустив Олимпиаду, решил жениться на Клеопатре, сестре Лусии. Убив оскорбившего его Лусию и разогнав всех присутствовавших, Александр посрамил Филиппа и затем, прочитав нравоучение отцу и матери, примирил обоих.

Александру свойственна ирония и насмешливое отношение к человеческим слабостям. Иронически относится он к отцу, когда тот решил жениться на Клеопатре; ироническое отношение проявляет он и к фивянам, и к Дарию, и к современным ему троянцам, которые, по его словам, недостойны своих предков, воспетых Гомером. Неоднократно на те или иные заявления своих противников он отвечает снисходительной улыбкой.

В своих непрестанных походах и странствованиях по миру, в своей необычайно подвижной и энергичной деятельности Александр проявляет не только жажду подвигов, славы и власти, но и стремление как можно больше постичь и увидеть, как можно сильнее напитать свой ум и свою душу еще неведомыми ему знаниями и неиспытанными впечатлениями. Наиболее ярко эти особенности в натуре Александра выступают во второй редакции русской Александрии; но они достаточно подчеркнуты и в первой редакции. Очень характерен и в этом отношении эпизод посещения Александром рахманов (браминов). Победив Пора, он решает встретиться теперь не с «борцами», а с «нагомудрецами», для чего и приходит в землю рахманов, живущих в кущах и в вертепах. Рахманы, прослышав о приближении к ним Александра, посылают к нему старейшего мудреца с грамотой, в которой пишут, что если Александр идет к ним биться, то он ни в чем не успеет, потому что у них нечего взять; если же он хочет взять то, что у них есть, то не нужно воевать с ними, а достаточно обратиться с молитвой, но не к ним, а к «вышнему промыслу». Александр с миром приходит в их землю, изобилующую всякими плодами, и ведет с обитателями ее — «любомудрами» — философскую беседу, в продолжение которой рахманы обходятся с ним не как с царем, а как с равным себе. На предложение Александра: «Просите у меня, что хотите, и дам вам», все они возопили: «Дай нам бессмертие!». Александр отвечает, что он бессилен это сделать, потому что сам смертен. «Зачем же ты, будучи смертен, — говорят ему рахманы, — столько воюешь, чтобы все себе взять? Куда ты все это денешь? Не достанется ли это другим?». В ответ на это Александр объясняет, что каждому дан свой удел, и человек бессилен распоряжаться собой. Он охотно бы отказался от ратных дел, но к ним его побуждает его нрав. Если бы у всех был один нрав, не было бы в мире движения; по морю не плавали бы, землю не обрабатывали бы, детей не рожали. Расставаясь с рахманами, Александр принес старейшине их Дандамию золото, хлеб, вино и масло, прося принять это на память о себе. Дандамий, рассмеявшись, сказал, что все это не нужно им, но, чтобы он не подумал, что они гордецы, взял у него масло и возлил его перед Александром на огонь.

Насколько этот эпизод древнерусскому книжнику казался существенным для характеристики Александра, явствует из того, что позднее, видимо, не раньше XIII в., он был изображен в нашей Александрии гораздо более пространно, путем присоединения к ней статьи о рахманах Палладия-мниха, которая в одних случаях органически вошла в текст повести, заменив собой прежнее краткое повествование о путешествии Александра к рахманам, в других — помещалась рядом с текстом повести, не вытесняя собой первоначального краткого изложения этого эпизода.

После посещения рахман Александр из любознательности предпринимает целый ряд и других путешествий. Он идет в Индию, в «Прасиачский город», где были два дерева, говорившие человеческим языком и предсказавшие Александру, что он, его мать и жена погибнут в Вавилоне. Из Индии Александр направляется в Персию и приходит под именем посла в прославленный дворец Семирамиды к царице Кандакии, известной своим умом и красотой. Но Кандакия узнает его по портрету, который тайно был написан ее живописцем, и стыдит его, сказав, что он теперь находится под рукою «единыя жены». От Кандакии Александр отправляется к амазонкам, не для того, чтобы «зло сотворить» им, но чтобы «видеть их страну». Далее он идет к Черному морю, где встречает людей — песьеглавцев, с глазами и ртом на груди, других же с шестью руками, а оттуда — в «град солнечный» на некоем великом острове и затем в «Лусаво пристанище», где на очень высокой горе были богатые храмы, изукрашенные золотом и серебром. В одном из этих храмов Александр видит птицу наподобие голубя, которая человеческим голосом, эллинским языком велела ему перестать противиться богу, возвратиться в свои места и не дерзать взойти на небесный путь.

Александрия повествовала о судьбе идеального героя, одаренного всевозможными качествами, превосходящими обычные человеческие нормы, и в то же время подчиняющегося свыше установленным законам человеческого бытия. Всем этим она не могла не действовать на воображение и на нравственное сознание старинного читателя, а само повествование должно было увлекать его занимательностью фабулы и обилием необычных событий, приключений и фантастических картин. Повесть давала пищу эстетическим вкусам такого читателя и одновременно шла навстречу его религиозной настроенности. В ней имеются явно языческие элементы, в большей своей части связанные, очевидно, с восточными народными сказаниями, впитанными Александрией. Тут прежде всего обращает на себя внимание волхвование Нектанеба, особенно предшествовавшее рождению Александра. Далее — с языческой традицией связано упоминание и присутствие в повести восточных египетских и античных богов — Аммона, Сераписа, Зевса (Дия), Аполлона, Геры-Иры, Сатурна, Орфея, Геракла, Гермеса, а также дельфийского оракула. Прибыв в Аммоникию, Александр совершает моление богу Аммону и просит его удостоверить, что он точно его сын. Аммон подтверждает это. Затем Александр ставит жертвенник богу Серапису и приносит ему жертву. В дальнейшем Александр именует себя сыном Аммона.

Но уже в греческом своем тексте, послужившем оригиналом для первой русской редакции, несмотря на наличие в ней элементов типично эллинской культуры, Александрия во многом соответствовала тем моральным и религиозным представлениям, которые характерны были для религиозных воззрений древнерусского читателя-христианина и которые такой читатель усваивал не только из специально христианского вероучения, но и из библейской литературы, в частности из писаний царя и мудреца Соломона, так же как и Александр Македонский, все прошедшего, все видевшего, все получившего и в конце концов пришедшего к мысли о том, что все «суета сует и всяческая суета».

Идея тщеты человеческих усилий и человеческой жизни, как бы ни была она богата всевозможными удачами и предельными достижениями, явственно сказывается в Александрии. Герой, в своей жизни осуществивший все то, чего мог бы пожелать человек, оказывается бессильным перед тем, что предопределено ему извне и что кладет предел его триумфальному шествию по жизни в самом расцвете его сил. Он трагически умирает молодым, зная, что вскоре должны погибнуть и его мать и его жена. Мотив предопределения и неизбежной расплаты за те дары, которыми подарила человека жизнь, особенно сильно звучит к концу повести. Будучи побежден Александром, Дарий размышляет: «Поистине, будущего никто хорошо не знает: случай смиренных выше облаков возносит, а ставших высоко во тьму низводит». Умирая, он советует Александру не обольщаться счастьем, как некогда обольщался он сам, потому что судьба не знает царя и обладателя богатств и нежданно настигает человека. В эпизоде путешествия Александра к рахманам величие смертного героя снижается, и цена его подвигов мерится той мерой, какая обычна и для иудейско-христианского миросозерцания.

Иудейско-христианский налет в Александрии особенно наглядно проявляется в рассказе о пребывании Александра в Иерусалиме, внесенном в русскую версию повести из Хроники Георгия Амартола и изображающем Александра как почитателя единого невидимого бога. Попленив Тир Сидонский, Александр обращается к иудеям с просьбой о помощи против персов. Иудеи отказываются ему помочь, и Александр идет против них. Навстречу ему выходит с духовенством архиерей Аддус в торжественном одеянии, на котором написано было имя божие. Увидев это дивное зрелище, Александр соскочил с колесницы, поклонился божьему имени и облобызал архиерея. В ответ на возмущение по этому поводу некоторых полководцев из его войск, Александр говорит: «Не архиерееви поклонихся, но от него богу чтому, мне же помощь на противныя давшему»; оказывается, что в сновидении через архиерея Александру обещана была от бога победа над персами. Принеся в иерусалимском храме жертву богу и почтив дарами архиерея и священников, Александр с евреями пошел на персов.

Иудейско-христианское влияние сказывается в Александрии и в таких деталях, как сообщение о том, что Нектанеб призывал «мнимыя богы своя», или как неоднократное упоминание «горнего» промысла. Сам Александр клянется перед персами «горним промыслом». В христианско-иудейском духе древнерусским книжником читателем должно было истолковываться и следующее место из Александрии в ее первой редакции. В письме к Олимпиаде и к Аристотелю Александр говорит, что во время пребывания его в стране, где не сияет солнце, но светит заря без солнца, без луны и без звезд, две птицы в человеческом обличье эллинской речью стали попрекать его за то, что он ходит по земле «единого бога». Характерны и такие строки письма Александра к Пору: «Написал же ми еси бога себе суща и всех человек царя, яко же бога болши можеши. Аз же к тленну человеку творю брань, паче же к варвару, а не к богу; божия бо единого оружия не можеть понести вся вселенная, громного гласа, или молниина просвещения, или градного гнева». В «Лусовом пристанище» птица наподобие голубя говорит Александру: «Александре, перестани уже, противяся богу, и обратися в своя места, и не дерзай взити хотя на небескыя пути».

Все это приближало Александрию к той поучительной литературе христианского направления, в кругу которой вращался древнерусский читатель.

С точки зрения жанровой Александрия относится к разряду воинских повестей, хотя картины воинских сражений сами по себе в ней, по сравнению с другими воинскими повестями, немногочисленны. Они встречаются почти исключительно лишь в изображении битв Александра с Дарием. Первая битва изображается так: «И всед Александр на конь, повеле вструбити бранный глас. И велику кличю бывшю в воих, и бысть велика брань между има. И биюще ся гоняху, ово на сю страну, ово на ону. Обои убо побежающеся расхожахуся; сущии же о Александре встискаху суща о Дарии дале и велми я крышаху язвяще. Падаху друг на друга в множестве вои, ничтоже бяше ту видети, но токмо коня, лежаща на земли, и мужа избиены. Не беяше же како познати ни персянина, ни макидонянина, ни болярина, ни пеша, ни конника, в велице прасе; не видети бо бяше ни неба, ни земли от многы крови. И тоже само солнце, сжаливси о бывших и не могый зрети толика зла, пооблачися». При втором столкновении с Дарием, ободрив свое войско, уверив его в том, что «един бо от вас, руку обнажив, тысячу побиеть противных», Александр на вологлавом коне вступает в битву, страшную и зловещую: «обе стране взвасте бранным гласом, ови камением метаху, друзии стрелами стреляху, инии же камение пращами метаху, и яко тучя с небесе идяше и яко покрытися свету дневному, велико же смешение бе биющих и бьемых, мнози же, стрелами уязвени, умираху, друзии же еле живи лежаху. Небо же бяше помраченно и кроваво». Дарий убежал с поля сражения и при этом сам «пожинаше многы народы перскыя, якоже на ниве класы».

Гораздо скупее краски в изображении других сражений Александра. Битва с фивянами, например, изображена так: «и бяше видети везде огнь, и камение, и стрелы, и сулица испущая. Фивеи же на граде падаху уязвляеми, не могущи противитися».

Изложение в Александрии сопровождается приведением большого количества писем. Переписка идет между Александром с одной стороны, и его противниками Дарием и Пором, его матерью Олимпиадой, женой Дария и дочерью Роксаной, царицей Кандакией, амазонками — с другой. Переписываются Дарий и Пор. Александр пишет жителям Тира, своим воинам и побежденным персам. В письмах к Олимпиаде и к Аристотелю Александр описывает чудеса, с которыми он сталкивался во время своих походов: великанов, живущих в лесу, с длинными шеями и руками, великанов, обитающих в степи, круглых, косматых, красных, с львиным обличьем, человекоядцев, вышедших из болота и лаявших, как псы, безголовых, но говорящих людей, многоглазых зверей, землю блаженных и т. д. Возможно, что эти письма возникли раньше, чем сложилась Александрия в целом. Вероятно, элементы фантастики, имеющиеся в них, как, впрочем, те же элементы в повести вообще, включались в нее постепенно, в процессе обрастания ее целым рядом сказаний и легенд, возникавших в народной и книжной среде и независимо от повести.

Элемент чудесного и сверхъестественного в Александрии выступает не только как объект наблюдений Александра, но и сам по себе. Чаще всего в этом случае он связывается с личностью Нектанеба, как волхва и чародея, но он прикрепляется и к личности Александра. Так, когда Александр пришел к морскому берегу у Панфулии, не имея с собой лодок, вода в море расступилась, чтобы Александр с войском мог пройти посуху.

В некоторых случаях чудеса играют роль знамений, предсказывающих будущую судьбу Александра. Так, например, однажды, когда Филипп кормил птиц, одна из них села на его грудь и снесла яйцо, которое затем упало и разбилось, и из яйца выскочила маленькая змея, которая, долго ходя около яйца, вложила в него голову и умерла. Знамение это было объяснено толкователем в том смысле, что у Филиппа родится сын, который обойдет всю землю, покорит весь мир и, возвращаясь в свое царство, умрет молодым. Когда Александр пришел в Вавилон, женщина родила там чудовище, которое принесено было Александру. Верхняя часть родившегося была человеческая, и она была мертва, нижняя же — звериная — львов и диких псов. Мудрейший из толкователей объяснил это чудо так, что образ человеческий — это Александр, а образ звериный — его воины. Если бы человеческая часть ребенка была жива, то и Александр продолжал бы жить, но так как она мертва, то и он должен умереть.

К элементам сверхъестественного в Александрии могут быть отнесены также сны, которым в ней отводится довольно видное место. Нектанеб сообщает Олимпиаде, что она в ближайшую ночь увидит во сне бога Аммона, соединившегося с ней, и предсказание Нектанеба сбывается. После того как Нектанеб сошелся с Олимпиадой, он при помощи своих чар наводит сон на Филиппа, и в этом сне Филипп видит, что его жена соединилась с каким-то богом, и этот бог объявил ей о зачатии от него сына. Толкователь объясняет Филиппу, что жена его родит от ливийского бога Аммона сына, который покорит всю вселенную, и Филипп примиряется со случившимся как с неизбежностью. Во сне Александр видит бога Аммона, объявляющего Александру, что он его сын. Во сне же Александру является бог Серапис, предрекающий славу построенному Александром городу, в котором он будет погребен, и ему самому. Дважды видит сон Александр при осаде Тира. В первом сне он получает предупреждение не итти послом в Тир, во втором же ему является Сатурн, дающий ему сыр, который Александр растоптал ногами. По объяснению толкователя, Александр будет царем в Тире, потому что он растоптал сыр. Далее Александру во сне является бог Аммон в образе Гермеса и велит ему итти в лагерь Дария самому в том образе, в каком явился ему Аммон.

Наконец, чудесное в Александрии сказывается в тех предвещаниях и знамениях, которые касаются судьбы Александра и его предприятий. Знамения, как и большая часть снов, сопровождаются толкованиями. Когда Александр однажды строил город, строители очертили его границы и посыпали их пшеничной мукой. Прилетели птицы и поклевали муку. Толкователи знамение это объяснили так, что новый город накормит всю вселенную и родившиеся в нем люди распространятся всюду. Придя однажды к капищу Орфея, Александр увидел, что оно вспотело. На вопрос Александра, что значит это знамение, толкователь ответил: «Царь Александр, в поте и труде покоряющий варварские народы и эллинские города! Как Орфей игрой и пением эллинов переспорил, варваров победил, зверей укротил, как и ты, трудясь копьем, все под руку свою подчинишь».

Александрия уже в киевский период развития русской литературы оказала, видимо, известное влияние как на книжную литературу, так и на былинную поэзию. Отголоски Александрии — особенно описания походов Александра и в частности его похода к амазонкам — можно видеть в начальной летописи. Ощутительнее это влияние сказывается преимущественно со стороны стиля — в Галицкой летописи. Отражение некоторых эпизодов Александрии мы находим и в былинах о Вольге (чудесное его рождение от змея, сопровождаемое различными знамениями, его поход в Индию) и об Алеше Поповиче и Тугарине (убийство Алешей Тугарина в то время, как Тугарин оглянулся).