И. И. Хемницер. Басни и сказки

В 1779 году И. И. Хемницер издал первую книгу своих басен под заголовком «Басни и сказки N... N...», без имени автора. В этом издании были помещены 33 басни. Позднейший биограф Хемницера (И. П. Сахаров) передает, что еще до напечатания этих басен Н. Львов узнал о них и вместе с Капнистом долго уговаривал автора не скрывать от публики сочинений, которыми он должен гордиться Но баснописец возражал, что слишком явные намеки, содержащиеся в баснях, могут повредить, его службе.

В «Санктпетербургском «вестнике», издававшемся при непосредственном участии членов державинского кружка, была напечатана хвалебная рецензия на басни Хемницера, написанная, вероятно. Львовым или Капнистом. В ней говорилось. «Хотя мы и имеем некоторые уже сею рода на нашем языке сочинения, но сколь иные из них, кроме С<умарокова>, в сравнении с настоящим посредственны: одни, изобилуя лишь вялым слогом, не довольно в себе того имеют, что должны иметь, а другие, кроме названия, ничего, сие, напротив того, кажется нам, изобилует всем тем, что достоинство и приятность басен и сказок составляет»1.

Друзьям Хемницера хотелось представить его в виде «русского Лафонтена». Даже в чертах его внешнего облика, в его характере они настойчиво искали сходство с внешностью и характером великого французского баснописца. Однако, учителем Хемницера был не Лафонтен, а немецкий философ-моралист и баснописец Христиан Геллерт (1715—1769), типичный представитель немецкого просветительства. В своих философских сочинениях и в «Баснях и рассказах» («Fabeln und Erzählungen», 1746—1747) Геллерт выступал с умеренной критикой существующих общественных отношений, осмеивая феодальные пережитки, дворянскую спесь, ложную ученость. Занимательная форма басен и нравоучительных «рассказов» Геллерта сделала их популярными в России, где обе книги его «Басен и рассказов» были переведены на русский язык (в прозе) в конце семидесятых годов XVIII века М. Матинским. В ряде своих басен («Конь и осел», «Умирающий отец», «Земля хромоногих и картавых», «Совет стариков», «Боярин афинский», «Барон» и многих других) Хемницер пересказывает сюжеты Геллерта. При этом он выступает не как переводчик немецкого баснописца, а как самостоятельный интерпретатор его сюжетных мотивов.

При жизни Хемницера басни его вышли двумя изданиями: в 1779 году и перед отъездом поэта в Смирну, в 1782 году (также анонимно). После смерти автора его друзья — Н. А. Львов и В. В. Капнист — отобрали в сохранившихся бумагах поэта ряд басен и вместе с уже ранее напечатанными им самим издали их в 1799 году под названием «Басни и сказки И. И. Хемницера, в трех частях»2.3

* * *

БАСНИ И СКАЗКИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

 

 

Басни на сюжеты Геллерта

Басни на сюжеты Лафонтена:

ЛОШАДЬ И ОСЕЛ

Добро, которое мы делаем другим,
        Добром же служит нам самим,
        И в ну́жде надобно друг другу
        Всегда оказывать услугу.

Случилось лошади в дороге быть с ослом;
        И лошадь шла порожняком,
     А на осле поклажи столько было,
Что бедного совсем под нею задавило.
«Нет мочи, — говорит, — я, право, упаду,
          До места не дойду».
И просит лошадь он, чтоб сделать одолженье
        Хоть часть поклажи снять с него.
        «Тебе не стоит ничего,
А мне б ты сделала большое облегченье»,—
          Он лошади сказал.
«Вот, чтоб я с ношею ослиною таскалась!» —
        Сказавши лошадь, отказалась.

Осел потуда шел, пока под ношей пал.
          И лошадь тут узнала,
Что ношу разделить напрасно отказала,
          Когда ее одна
С ослиной кожей несть была принуждена.

Вольный перевод басни Лафонтена «Le cheval et l'âne». Впервые — изд. 1782 г., ч. 2, стр. 37. Эта басня была также переведена А. П. Сумароковым.

 

СТРЕКОЗА

Всё лето стрекоза в то только и жила,
                  Что пела;
           А как зима пришла,
Так хлеба ничего в запасе не имела.
И просит муравья: «Помилуй, муравей,
      Не дай пропасть мне в крайности моей:
Нет хлеба ни зерна, и как мне быть, не знаю.
Не можешь ли меня хоть чем-нибудь ссудить,
Чтоб уж хоть кое-как до лета мне дожить?
А лето как придет, я, право, обещаю
         Тебе всё вдвое заплатить».
         — «Да как же целое ты лето
Ничем не запаслась?» — ей муравей на это.
— «Так, виновата в том; да что уж, не взыщи
         Я запастися всё хотела,
         Да лето целое пропела».
— «Пропела? Хорошо! поди ж теперь свищи».
         Но это только в поученье
           Ей муравей сказал,
           А сам на прокормленье
         Из жалости ей хлеба дал.

Вольный перевод басни Лафонтена «La cigale et la fourmi» («Кузнечик и муравей»). Впервые — изд. 1782 г., ч. 2, стр. 49. Последние четыре стиха, добавленные Хемницером в отступление от подлинника, были исключены из изд. 1799 г. и не печатались до изд. Грота. Эту басню переводили также А. П. Сумароков, Ю. А. Нелединский-Мелецкий и И. А. Крылов.

 

ДЕЛЕЖ ЛЬВИНЫЙ

     Осел с овцой, с коровой и с козой
        Когда-то в пайщики вступили
        И льва с собою пригласили
          На договор такой,
          Что если зверь какой
На чьей-нибудь земле, случится, попадется
И зверя этого удастся изловить,
То б в случае таком добычу разделить
По равной части всем, кому что доведется.
                Случись,
     Олень к козе в тенета попадись.
        Тотча́с друг другу повестили,
     И вместе все оленя задушили.

Дошло до дележа. Лев то́тчас говорит:
«Одна тут часть моя и мне принадлежит
Затем, что договор такой мы положили».
— «Об этом слова нет!» — «Другая часть моя,
              Затем что я
              Львом называюсь
        И первым между вас считаюсь».
     — «Пускай и то!» — «И третья часть моя
        По праву кто кого храбряе.
Еще четверту часть беру себе же я
        По праву кто кого сильняе.
А за последнюю лишь только кто примись,
          То тут же и простись».

Переработка басни Лафонтена «La génisse, la chèvre et la brebis en société avec le lion» («Телка, коза и овца в компании со львом»). Впервые — изд. 1782 г., ч. 2, стр. 55. Сюжет этой басни, восходящий к Эзопу и Федру, разрабатывался в разных вариантах многими русскими баснописцами: В. К. Тредиаковским, В. И. Майковым, А. П. Сумароковым, Г. Р. Державиным и И. А. Крыловым.

 

ВОЛЯ И НЕВОЛЯ

Волк, долго не имев поживы никакой,
              Был тощ, худой
                 Такой,
        Что кости лишь одни да кожа.
        И волку этому случись
          С собакою сойтись,
Которая была собой росла, пригожа,
                 Жирна,
          Дородна и сильна.
Волк рад бы всей душой с собакою схватиться
          И ею поживиться,
        Да полно, для того не смел,
        Что не по нем была собака
        И не по нем была бы драка.
И так со стороны учтивой подошел,
        Лисой к ней начал подбиваться,
        Ее дородству удивляться
        И всячески ее хвалить.

«Не стоит ничего тебе таким же быть, —
Собака говорит, — как скоро согласишься
        Идти со мною в город жить.
Ты будешь весь иной и так переродишься,
        Что сам себе не надивишься.
Что ваша жизнь и впрям? Скитайся всё, рыщи
И с горем пополам поесть чего ищи;
А даром и куском не думай поживиться:
          Всё с бою должно взять;
        А это на какую стать!
        Куды такая жизнь годится?
Ведь посмотреть, так в чем душа-та, право, в вас?
Не евши целы дни, вы все как испитые,
          Поджарые, худые.
        Нет, то-то жизнь-та как у нас!
Ешь не хочу всего, чего душа желает:
             После гостей
             Костей, костей,
Остатков от стола, так столько их бывает,
          Что некуды девать!
А ласки от господ — уж подлинно сказать!»

     Растаял волк, услыша весть такую,
        И даже слезы на глазах
От размышления о будущих пирах.
«А должность отправлять за это мне какую?» —
Спросил собаку волк. — «Что? должность? ничего! —
          Вот только лишь всего,
Чтоб не пускать на двор чужого никого,
          К хозяину ласкаться
И около людей домашних увиваться».

Волк, слыша это всё, не шел бы, а летел;
        И лес ему так омерзел,
Что про него уж он и думать не хотел,
И всех волков себя счастливее считает.

Вдруг на собаке он дорогой примечает,
        Что с шеи шерсть у ней сошла.
          «А это что такое,
        Что шея у тебя гола?»
        — «Так, это ничего, пустое».
— «Однако нет, скажи». — «Так, право ничего.
                Я чаю,
             Это оттого,
Когда я иногда на привязи бываю».
— «На привязи? — тут волк вскричал. —
        Так ты не всё живешь на воле?»
— «Не всё; да полно, что в том ну́жды?» — пес сказал.
— «А ну́жды столько в том, что не хочу я боле
        Ни за́ что всех пиров твоих;
        Нет, воля мне дороже их,
А к ней на привязи, я знаю, нет дороги!» —
        Сказал, и к лесу дай бог ноги.

Переработка басни Лафонтена «Le loup et la chien» («Волк и собака»). Впервые — изд. 1782 г., ч. 2, стр. 57. Басня переведена также В. К. Тредиаковским и А. П. Сумароковым.

 

ОСЕЛ, ПРИГЛАШЕННЫЙ НА ОХОТУ

        Собравшись лев зверей ловить,
Осла в числе своих придворных приглашает,
        Чтоб на охоту с ним сходить.
Осел дивится и не знает,
Как милость эту рассудить,
Затем что этого родясь с ним не случалось.
          И сглупа показалось
                Ему,
          Что милость льва к нему
                Такая
        Его особу уважая.
              «Вот, — говорит, —
Вся мелочь при дворе меня пренебрегает,
                Бранит
              И обижает;
              А сам и царь,
              Мой государь,
Сподобил милости, не погнушавшись мною;
        Так, знать, чего-нибудь я стою.
И не дурак ли я, что всё я уступал?
        Нет, полно уступать!» — сказал.

Как член суда иной, что в члены он попал,
     Судейскую осанку принимает,
Возносится и всех ни за́ что почитает,
И что ни делает, и что ни говорит,
Всегда и всякому, что член он, подтвердит;
И ежели кого другого не поймает,
Хотя на улице к робятам рад пристать
        И им, что членом он, сказать.
В письме к родным своим не может удержаться,
Чтоб членом каждый раз ему не подписаться;
И, словом, весь он член, и в доме от людей
        Все член по нем до лошадей.

Так точно и осел мой начал возноситься,
        Не знает, как ему ступить;
Сам бодрости своей не рад. Чему-то быть!
        Не всякому ослу случится
        Льва на охоту проводить.
        Да чем-то это всё решится?
        Осла лев на охоту брать…
Чтоб с царской милостью ослу не горевать.

        Зверей, которых затравили,
          Всех на осла взвалили,
        И с головы до ног всего
          Обвесили его.

Тогда осел узнал, что взят он на охоту
Не в уважение к нему, а на работу.

Впервые — изд. 1782 г, ч. 2, стр. 61. В рукописях Хемницера сохранился фрагмент черновой редакции басни (изд. Грота, стр. 207):

Так точно и в осле, когда ему сказали,
Чтоб на охоту шел, все кости заплясали;
Надулся хвост его и холка напряглась,
И шерсть шерохая вверх дыбом поднялась;
Приободрилася походка вялой туши,
Болтающиеся предлинной меры уши,
Впервые отроду его приободрясь,
Ко удивленью всех скотов приподнялися.
Кому бы только с ним ни удалось сойтися,
Хрипучим голосом своим трубит о том,
Что на охоту он сбирается со львом
Все, кто ни встретится, должны посторониться,
И словом, мой осел не знает, как ступить

Как член суда иной и т. д. По предположению А. Д. Галахова, в этих стихах содержится намек на одного из членов Ученого собрания при Горном училище, в состав которого входил и Хемницер (см.: А. Д. Галахов. История русской словесности, т. 1. СПб., 1863, стр. 497).

 

НЕВЕЖЕСТВО И СКУПОСТЬ

От зла и одного чего не отродится!
Что ж, если вместе их и более случится?

        Невежда, и притом скупой,
        По милости судьбы слепой,
Нашел в земле одну старинную стату́ю.
                Такую,
Что, говорят, теперь не сделают такой
          Работы мастерской.
Тотчас невежество и скупость вобразили
В стату́е этой вещь, в которой деньги скрыли,
И, чтобы вынуть их, такую вещь разбил,
Которой, может быть, цены не находили
Тогда, когда ее художник сотворил.

Впервые — изд. 1799 г., ч. 3, стр. 7. Печ. по PC, 1872, апрель, стр. 589. В изд. 1799 г. ст. 9—13 читаются:

Тотчас невежа мой
Скупой,
Вообразя, что в ней сокрыты деньги были,
Обух схватил
И статую разбил,
Которой знатоки цены не находили.

По сюжету и основной идее к этой басне близка басня Крылова «Скупой и курица».

 

ПЕРЕПЕЛКА С ДЕТЬМИ И КРЕСТЬЯНИН

Прилежность и труды в делах употребя,
Надежда лучшая к успеху на себя.

                Все знают,
        Что перепелки гнезды вьют,
Когда хлеба еще далёко не цветут,
А не тогда, когда почти уж поспевают;
            То есть порой
                Такой,
        Когда весна лишь наступает
И вдвое всё, что есть, любиться заставляет
        Да думать, как дружка найти,
Чтоб род и племя вновь с дружком произвести.
Одна, не знаю как, однако опоздала,
Так что гнезда себе порою не свила,
А стала вить, когда пора почти прошла
        И в поле рожь уж поспевала.
          Однако молодых
        Кое-как вывела своих;
        Да только что летать не сможат.
          И детям говорит:
«Ох, дети! эта рожь нам не добром грозит:
Того и жди, что нас отсюда потревожат;
Однако слушайте: я стану отлетать
          Вам корму промышлять,
            А вы смотрите:
Хозяин этой ржи как станет приходить,
        Так, что ни будет говорить,
Всё до последнего мне слова расскажите».
Пришедши днем одним хозяин между тем,
        Как перепелка отлетела,
        «А! рожь-та, — говорит,— совсем,
        Как вижу я, уже поспела.
Пойти было друзьям, приятелям сказать,
Чтоб с светом помогли мне эту рожь пожать».
        И! тут, помилуй бог, какая
Тревога сделалась промеж перепелят!
        «Ах, матушка! ахти! — кричат.—
        Друзей, приятелей сбирая,
        Рожь хочет с светом вдруг пожать».
          — «И! — говорит им мать. —
        Пустое! нечего бояться.
Мы можем, где мы есть, с покоем оставаться.
        Вот вам, поешьте между тем
И спите эту ночь, не думав ни о чем,
        Да только завтра тож смотрите,
Что ни услышите, мне всё перескажите».

Пришед хозяин, ждать-пождать; нет никого!
        «Вот, — говорит, — до одного
Все обещались быть, а сами не бывали.
Надейся! Ну, пойти ж родню свою собрать,
Чтоб завтра поутру пришли и рожь пожали».
        Тревога меж перепелят
Где пуще прежнего! — «Родне своей, — кричат,—
        Родне, он сказывал, сбираться!»
        — «Всё нечего еще бояться, —
Сказала мать, — когда лишь только и всего».

Пришел хозяин так, как приходил и прежде,
Да видит, и родни нет также никого.
«Нет, — говорит, — в пустой, как вижу, я надежде!
Впредь верить ни родне не стану, ни друзьям.
До своего добра никто таков, как сам.
Знать, завтра поутру с семьею приниматься
        Хлеб этот помаленьку сжать».
        — «Ну, дети! — тут сказала мать.—
Теперь уж нечего нам больше дожидаться».
             Тут кто поршком,
             Кто кувырком
        Ну поскоряе убираться.

Переработка басни Лафонтена «L'alouette et ses petits, avec le maître d'un champ» («Жаворонок с детьми и хозяин поля»). Впервые — изд. 1799 г., ч. 3, стр. 26, под заглавием «Перепелка и крестьянин». Печ. по PC, 1872, апрель, стр. 596. В изд. 1799 г. ст. 7—12 исключены. Эта же басня переведена И. И. Дмитриевым («Жаворонок с детьми и земледелец»). Сюжет басни, восходящий к Эзопу, использован также в басне Гольберга «Нравоучение жаворонка», переведенной Фонвизиным.

 

ВДОВА

        Нет, полно больше согрешать
И говорить, что жен таких нельзя сыскать,
Которые б мужей сердечно не любили
И после смерти бы их то́тчас не забыли.
        Я сам, признаться, в том грешил
И легкомыслия порок на жен взносил;
Но ныне сам готов за женщин я вступиться
И в верности к мужьям за них хоть побожиться.
          Жена, лишась супруга,
«Лишилась, — вопиет, — тебя я, мила друга,
И полно мне самой на свете больше жить!»
        Жена терзаться, плакать, рваться,
        Жена ни спать, ни есть, ни пить,
Жена на то идет, себя чтоб уходить.
Что ей ни говорят и как ни унимают,
Что в утешение ее ни представляют,
Ответ жены лишь тот: «Жестокие, мне ль жить,
        Мне ль жить, лишася друга мила?
Нет, жизнь моя — его осталася могила!»
А этим всем ее отчаянным словам
        Свидетель точный был я сам.
        Вот мужа как жена любила!
Ну, это подлинно не знаю, как почтить.
              Возможно ль быть,
Чтоб мужа мертвого так горячо любить?
Везут покойника к могиле хоронить
        И опускают уж в могилу.
        Жена туда же, к другу милу,
Всей силою за ним бросается в могилу.
Ужли б и впрям зарыть себя она дала? —
Нет, так бы замужем чрез месяц не была.

Впервые — изд. 1799 г., ч. 3, стр. 24. Печ. по автографу. В одном из черновиков записан следующий вариант окончания басни:

Я знаю наперед,
Что скажет шпынь иной: «Вот выдумка какая,
Где сыщется жена такая?
Сомнительно, чтобы нашлась хотя одна».
Да у индейцев что ж? Муж умер, а жена
В огонь ведь может же бросаться,
Чтоб из любви к нему сгореть,
Так для чего ж у нас в могилу не метаться,
Чтоб вместе с мужем умереть
И по́ муже в земле зарыть себя хотеть?
Обидно нам в жена́х своих так сомневаться
И недоверчивость такую к ним иметь.
Да у индейцев ведь зато мужья и сами
Живут не как у нас с женами,
II пот зачем их жен к ним чувство таково
А в наших мудрено ль, что жару нет того,
Чтоб умереть хотеть по мужа своего?
Ну, да добро, кто прав, кто виноват — оставим,
А эту мы жену, пример жена́м, прославим.
Ужли и впрям зарыть себя она дала?
Нет, так бы замужем чрез месяц не была.

В изд. 1799 г. ст. 12—15 читаются:

Жена терзаться,
Ни спать, ни есть, ни пить,
Морить себя и рваться.
Что ей ни станут говорить
И как ни унимают

Вместо ст. 20—25.

Отчаянным словам
Я был свидетель сам.
Вот мужа как жена любила!
Нельзя, казалося, так мертвого любить.

Первоначальный прозаический план басни см. в изд. Грота, стр. 254. Источник басни впервые указан Н. С. Тихонравовым в письме Я. К. Гроту. Благодаря Грота за подаренный ему том «Сочинений и писем Хемницера», Тихонравов писал: «Я прочел этот том с живейшим интересом и позволяю себе обратить Ваше внимание на вновь изданную басню «Вдова». Меня она крайне заинтересовала, потому что сюжет ее имел множество обработок в средневековой литературе, обработок, из которых одна (в знаменитом романе «Семь мудрецов») ходила в русском переводе в XVIII в. Но Хемницер в своей басне пользовался не этим романом и даже не Петронием, а Лафонтеновой «La matrone d'Ephese» («Contes et nouvelles», книга 5). Вот пока единственная заметка, которую могу сообщить Вам по поводу Вашего прекрасного издания» (архив Грота). В другом, более распространенном варианте тот же сюжет разрабатывается Хемницером в оставшемся незаконченным стихотворном рассказе, также озаглавленном «Вдова» (см. Приложения, стр. 265). В рукописи басни сохранился набросок начала:

Опять-таки на жен! — Да как об них молчать,
Когда случай сами будут подавать...

Очевидно, Хемницер думал в начале басни реализовать следующий прозаический план: «В басню на женщин. «Опять про нас! Да, кажется, уж довольно об нас говорено». — Опять про вас. Да как про вас не говорить? Кого любишь, о том и говоришь. Или, кто славен, как о том не станешь говорить? Да вы же каждый раз новые подаете причины. Когда бы вас не почитали, ни слова б не сказали. Кого чем больше почитаешь, того тем больше вспоминаешь. Кто больше на уме, о том и говоришь. Как отважиться жениться? Ну, ежели случится жена хороша, так ведь беды. Мы в таком веке живем, что от больших бояр свое не зови своим, когда большому боярину что понравилось» (изд. Грота, стр. 290).

  • 1. «Санктпетербургский вестник», 1780, сентябрь, стр. 223.
  • 2. Басни и сказки И. И. Хемницера в трёх частях. — СПб.: Императорская типография, 1799. (1 часть, огл.; 2 часть, огл.; 3 часть, огл.)
  • 3. Н. Л. Степанов. Иван Хемницер // Хемницер И.И. Полное собрание стихотворений. М.; Л.: Советский писатель, 1963