Роберт Саути. Король Шарлемань

(От фр. Charles le Magne, прижилось слитное написание Charlemagne — Карл Великий)

По изд.: Антология «Век перевода», 2006
Перевод Евгения Витковского

 

Фаворитка отнюдь не была молода,
Но всегда Шарлеманю желанна:
Над Агатой, казалось, не властны года,
Для монарха она оставалась всегда
Полнокровна, юна и румяна.

Коль случалось расстаться — король тосковал,
Взор мечтой лишь о ней затуманя;
Он цепочку ее на камзол надевал, —
Страсть кипела, как в море бушующий вал,
В ослепленном уме Шарлеманя.

И блистательный граф, и старик часовой,
И лакей, и придворный повеса,
И епископ, седою склонясь головой, —
Все молились, чтоб в угол какой-нибудь свой
Поскорей убиралась метресса.

Приключился недуг; под надзором врачей
В долгих муках она умирала;
Но не полнился скорбью рассудок ничей
Пред усопшей, лежащей в мерцанье свечей
При печальном звучанье хорала.

Но король приказал: никаких похорон!
И, тревогу двора приумножа,
Он оставил дела, и державу, и трон,
Проводил дни и ночи в отчаяньи он,
Восседая у скорбного ложа.

Что ж он, до смерти так и пребудет при ней?
В королевстве пошли беспорядки:
То, глядишь, лангобарды седлают коней,
То арабские рати грозят с Пиреней,
Но ему — не до воинской схватки.

Удалиться никто не спешил от двора,
Всё тревожней следили, всё зорче;
И решили священники и доктора:
Стал король — как ни жаль, но признаться пора
Чародейскою жертвою порчи.

И епископ дождался, что выйдет король,
И ко гробу прокрался несмело,
Помолился, вступая в опасную роль,
Хоть на всё и решился задолго дотоль:
Приступил к изучению тела.

Был великой боязнью старик обуян,
Но — едва ли не с первой попытки
Отыскать учиняющий зло талисман —
Он кольцо, испещренное вязью письмян,
Обнаружил во рту фаворитки.

Восвояси прелат удалиться успел.
В замке сразу же сделалось чище:
Воротился монарх и челом посветлел,
Мигом вспомнил про двор и про множество дел
Ну, а гроб отослал на кладбище.

Вновь веселье, и радость, и смех на пиру,
Всем тоскливые дни надоели;
И король, чтоб развеять былую хандру,
Приглашает вассалов прийти ко двору —
Будут праздники в Экс-ля-Шапели.

Коль владыка велит — почему бы и нет?
И, к роскошному балу готовый,
Подчинился дворянства блистательный цвет,
И направились в Экс в вереницах карет
Молодые девицы и вдовы.

Ах, попасть на глаза королю — для любой
Представлялся неслыханный случай!
Меж красотками длился решительный бой:
Кто — окажется взыскан счастливой судьбой,
Кто — зальется слезою горючей.

Вот и вечер, и все собрались на балу,
И сердца вероятных избранниц
Пребывают заране в любовном пылу;
Но послал Купидон в Шарлеманя стрелу —
Тот епископа просит на танец!

Зашептались бароны и дамы вразлад:
Не загадка, а крепкий орешек!
Лишь молитву прочел возмущенный прелат
И немедленно прочь из дворцовых палат
Ускользнул, чтоб не слышать насмешек.

Лунный блик трепетал на озерной волне,
Шел священник, обижен и мрачен, —
Но король догонял и кричал, как во сне:
«Мой епископ, прильни поскорее ко мне,
Этот час нам судьбой предназначен!

Мы с тобою на праздник направим стопы,
Насладимся весельем и смехом,
Или прочь от людской удалимся толпы
И в чащобе, где нет ни единой тропы,
Предадимся любовным утехам!»

Вновь король угодил в колдовскую беду!
Где исток сих речей беспричинных?
Шарлемань, задыхаясь в любовном бреду,
Жарко старцу лобзал и седую браду,
И дрожащие длани в морщинах.

«Мы великое счастье познаем сейчас,
Миг восторга, воистину чудный;
Нам ничто не преграда, ничто не указ!
О, пойдем, о, изведаем страстный экстаз
В глубине этой рощи безлюдной!»

«Матерь Божья, ужели спасения нет?
Чем я Господа Бога обидел?»
Так взмолился прелат, чтоб окончился бред,
И кольцо в письменах, роковой амулет,
Он на собственном пальце увидел.

Мигом вспомнил епископ о чарах кольца,
И, насколько позволила сила,
Он швырнул его в темную гладь озерца;
У монарха отхлынула кровь от лица —
Чернокнижная власть отступила.

Но воздвигнуть король повелел цитадель
Возле озера, видно, недаром:
Он живал там подолгу, — и помнят досель
О монархе, что в городе Экс-ля-Шапель
Не сумел воспротивиться чарам.