Анджело Полициано. Сказание об Орфее

В 1480 г., при дворе герцогов Гонзага в Мантуе, Полициано пишет (по некоторым данным, всего за неделю) свое последнее произведение на вольгаре: «Сказание об Орфее» («Fabula di Orfeo»), поэтическую драму, основанную на мифе об Орфее и Эвридике, столь часто использовавшемся и близком гуманистической эстетике. «Сказание» было представлено в придворном театре по случаю карнавала и стало первым образцом светского драматического произведения на вольгаре.1

Перевод С.В.Шервинского

***

Анджело Полициано Мессеру Карло Канале своему

Привет

Был у спартанцев обычай, любезнейший мой мессер Карло, что когда у них рождался мальчик или с какой-нибудь частью тела уродливой или сложением хилый, — они его немедленно выбрасывали и не давали жить, считая такой отпрыск недостойным Спарты. Точно так же и я хотел, чтобы сказание об Орфее, которое я, по просьбе достопочтеннейшего нашего кардинала мантуанского, на­писал в течение двух дней, среди постоянных тревог, на тосканском языке, дабы оно могло быть лучше понято зрителями, — было немедленно разорвано подобно самому Орфею. Ибо считал, что названное мое детище приносит отцу скорее позор, чем честь, и доставляет ему скорее огорчение, чем радость. Но видя, что вы и еще кое-кто из близких моих друзей хотите, чтобы, вопреки моей воле, оно осталось жить, я решился слушать больше голоса родительской своей любви и вашего желания, чем трезво­го рассудка. Желание ваше имеет то справедливое оправ­дание, что детище мое, рожденное под ауспициями столь милостивого синьора, заслуживает быть изъятым из об­щего закона. Пусть же оно живет, раз вам так угодно. Но заявляю вам открыто, что такое милосердие есть явная жестокость. И пусть это письмо будет свидетельствовать о таковом моем суждении. Вас же, кои знаете о необходи­мости для меня подчиниться и о краткости времени, бывшем в моем распоряжении, я прошу, чтобы со всем своим авторитетом вы восставали против всякого, кто бы вздумал приписывать отцу несовершенства такого его детища. Vale¹.

 

М е р к у р и й оповещает о празднестве:

Молчанье, слушайте сын Аполлона,
Пастух, носивший имя Аристея,
Жил, и сжигаем страстью неуклонно
Был к Эвридике он, к жене Орфея.
Когда он гнался раз за ней влюбленно,
Жестокая судьба свершилась с нею:
Вблизи воды в нее вонзилось жало
Змеи, и мертвая она упала.
И пеньем взял ее Орфей из Ада,
Но не сдержал завета рокового,
Не мог остановить несчастный взгляда,
И от него ее отторгли снова.
И он, решив, что так любить не надо,
От жен лишился бытия земного.

Входит пастух и говорит:

Внимательнее будь, толпа. В лазури
Счастливый знак: к нам близится Меркурий.

Мопс, старый пастух:

Ты не видал, где мой теленок белый
С расцветкой рыжей на ноге и сбоку,
А меж рогами с черной челкой целой?

А р и с т е й, молодой пастух:

Нет, Мопс, мой дорогой. Сюда, к потоку,
Стада сегодня не пришли с зарею.
Но чудится: мычит неподалеку.
Тирс, погляди, коль слышишь, за горою.
Тебе же, Мопс, печаль души смущенной
Я расскажу. Побудь же здесь со мною.
Вчера я там в пещере затененной
Увидел Нимфу, краше, чем Диана,
И рядом с ней был юноша влюбленный.
И сердце вдруг в груди забилось рьяно,
Едва глаза небесный лик узрели,
Безумны от любовного дурмана.
С тех пор мне все забавы надоели.
Не вкусен хлеб. Я в неутешном плаче
Тоскую день, и ночь не сплю в постели.

Мопс, пастух:

Мой Аристей! Огонь любви горячей
Ты погасить скорей старайся снова, —
Покой совсем утратишь ты иначе.
Ты знаешь, мне в любви ничто не ново.
Лечись, пока лечим недуг тяжелый!
Любовь с годами более сурова.
Лишь подчинишься ей ты, невеселый, —
Из мыслей тотчас вон луга и гряды,
И лозы, и стада, и сад, и пчелы.

Аристей, пастух:

Мопс, говорить все это мертвым надо.
Ты слов таких не трать со мною боле,
Чтоб не унес их ветер за ограды.
В неволе я и быть хочу в неволе.
Клянем любовь, — слова звучат хвалою,
И сладко нам страдать от нежной боли.
Но коль желанья делишь ты со мною,
О, вынь свирель из сумки. Там под тенью
Лесной листвы мы попоем с тобою:
Я знаю, Нимфа благосклонна к пенью.
Мой голос сладостный услышь, дуброва,
Коль Нимфа моего не слышит зова.
Прекрасной ей что до моей свирели?
Она глуха для жалоб безнадежных.
Вон и стада, стеная, присмирели
И не хотят у светлых струй прибрежных
Смочить копыт и трав касаться нежных.
Так жалко им их пастуха младого.
Мой голос сладостный услышь, дуброва!
Стадам прискорбны пастуха печали.
Влюбленный в Нимфу не замечен ею,
Прекрасной Нимфой, сердце чье из стали,
Иль словно камень, иль алмаз, вернее.
Передо мной она бежит скорее,
Чем нежная овца от волка злого.
Мой голос сладостный услышь, дуброва.
Свирель моя, скажи ей: увлекает
Летучую красу годов теченье.
Ее жестоко время разрушает.
Уйдут года, и нет им возвращенья.
Жить красотой своей яви уменье.
Не расцветут фиалки, розы снова.
Мой голос сладостный услышь, дуброва.
Вы унесите, ветры, стих мой сладкий,
К ушам моей вы милой унесите.
Скажите, сколько слез я лил украдкой,
Чтоб не была жестокой, попросите.
Что вянет жизнь моя, вы ей скажите,
Как стебелек от солнца огневого...
Мой голос сладостный услышь, дуброва,
Коль Нимфа моего не слышит зова.

Мопс, пастух, отвечает и говорит так:

Не так приятен шум струи играющей,
Чей свежий ток из камня выливается,
Когда летает ветерок, порхающий
В сосне высокой, а она качается, —
Чем этот голос, резвый и ласкающий,
Которому везде все откликается.
Услышит лишь — придет собачкой робкою.
А вон и Тирс идет нагорной тропкою.

Мопс продолжает:

Ну, что ж, тебе теленок не попался?

Тирс, слуга, отвечает:

Попался. На петле привел находку!
А то уж он бодать меня кидался,
Хотел вспороть мне самую середку,
Но все же с ним до хлева я добрался.
Могу сказать, себе набил он глотку.
На ниве хлебной так наполнил брюхо,
Что сам перевести не может духа.
Но с девушкой я повстречался милой,
Что рвет цветы там, на холме далеком.
Едва ли у самой Венеры было
Так много гордости в челе высоком.
И так поет она, что сладкой силой
И реки повернула бы к истокам.
Под златом кос — снег с розой в сочетаньи.
Совсем одна и в белом одеяньи.

А р и с т е й, пастух, говорит:

Останься, Мопс. Бегу за нею следом.
Ведь я об ней беседовал с тобою.

Мопс, пастух:

Смотри, о Аристей, к печальным бедам
Не подойди, пылая так душою.

Аристей, пастух:

Нет. Нынче иль умру, — мне страх неведом,
Иль докажу, что дружен я с судьбою.
Останься, Мопс, над этими волнами, —
Ее искать хочу я за холмами.

Мопс, пастух, говорит так:

Тирс, что ты мнишь о милом господине?
Ты видишь, он безумствует упорно.
Ты должен был и ранее и ныне
Твердить ему, что эта страсть позорна.

Тирс отвечает:

О Мопс, рабу — забота о скотине.
Глуп, кто господ не слушает покорно.
Я знаю: втрое нас они умнее, —
А мне коровы да быки важнее.

Аристей убегающей Эвридике говорит так:

Зачем, полна испуга,
Бежишь ты от любови?
Ты сердце мне и жизнь, тобой живу я.
Послушай, Нимфа, друга!
Послушай, в каждом слове —
Любовь. Остановись! Молю, тоскуя!
Я не медведь сердитый,
Не волк, но так тебя люблю я!
О девушка! Летучий бег сдержи ты!
Коль тщетны все усилья,
И зову ты не рада, —
Преследовать мне надо!
О, дай, Амор, о, дай свои мне крылья!

Орфей на вершине горы поет под аккомпанемент лиры следую­щие латинские стихи (они по предложению мессера Баччо Уголино, исполнителя роли Орфея, сложены в честь кар­динала Мантуанского), пока не прерывает его пастух, возвещающий о смерти Э в р и д и к и:

О, мои певавшая долго игры,
Коим юный был обучен Амором,
Ныне свой напев измени и новой
Грянь, лира, песней!
Чтоб она не львов привела косматых,
Но смогла б чело прояснить владыки,
Все заботы снять и глубоко тронуть
Слух изощренный!
Присвояет нашу по праву песню,
Кто певцов почтил и кифару первый,
У кого священным глава пылает
Волосом ало;
У кого, короной тройной сверкая,
Над златым челом диадема блещет!
Что я? Иль диктует поэту добрый
Песнь Аполлон сам?
Феб, что ты диктуешь, то сделай правдой!
Господин достоин Талии нашей. —
Тот, колгу пусть Герм золотой и быстрый
Льется из урны.
Пусть ему твои, Киферея, конхи
Инд пошлет, храня Фаэтонта память,
А она дарует ему счастливый
Рог изобилья!
Ибо в страхе он не хранит сокровищ,
Спрятав, словно оный Дракон восточный,
Но не дремля, в славе растет, — угроза
Вечному веку.
Сам придвор пустует с толпою Феба,
Слаще и нежней Геликона тени.
И, зовя искусных, зияет настежь
Дверь косяками.
Так гласит великих Гонзага древо,
Гордо знатью, новая вечно доблесть,
И превысить рад ученик-наследник
Прадедов пышность.
Пусть же плод свидетельствует о корне,
Полон соком, пусть из яйца той птицы,
Что мила Юпитеру, ввек не выйдет
Коршун трусливый.
Протекай же, полным могуч теченьем,
Освященный Минций, от Муз прославлен!
Вот смотри: к тебе Меценат подходит
Вместе с Мароном!
И уже в тебя подливает волны
Ближний Пад, гремя лебединым кликом,
Сколько б ольх плакучих и звезд, отважный,
Он ни лелеял.
Белоснежных, верно, тех птиц приметил,
Созидая Мантую, Окн, сын Тибра,
А его учила прияпгство Парки
Знавшая матерь.

Пастух (возвещает Орфею о смерти Евридики)

Жестокой вестью встречу я Орфея,
Что нимфа та прекрасная скончалась.
Она бежала прочь от Аристея,
И в миг, когда к потоку приближалась
В пяту впилась ей жалом, не жалея,
Змея, которая в цветах скрывалась.
И сильно так и остро было жало,
Что сразу жизнь и бег ее прервало.

Орфей (сокрушается о смерти Евридики)

О, безутешная, заплачем, лира!
Иную песнь теперь нам петь приспело.
Кружитесь, небеса, вкруг оси мира,
Услышав нас, замолкни, Филомела!
О, небо! О, земля! Ужели сиро
В тоске влачить измученное тело?
Краса моя, о жизнь, о Евридика,
Как жить мне, твоего не видя лика?
К воротам Тартара моя дорога:
Узнать, туда проникло ль сожаленье?
Судьбу смягчат ли у его порога
И слезные стихи, и струн моленья?
Быть может, смерть преклонит слух не строго.
Ведь пеньем я уже сдвигал каменья.
Олень и тигр, внимая мне, сближались,
И шли леса, и реки обращались.

Орфей (с пением подходит к Аиду)

Увы! Увы! О, пожалейте в горе
Любовника, юдолей адских тени!
Вождя единого я зрел в Аморе,
И он меня домчал до сих селений.
О Цербер, укроти свой гнев! Ты вскоре
Мои услышишь жалобы и пени,
И не один, услышав, надо мною
Заплачешь ты, — но с адскою толпою.
О Фурии, напрасно вы рычали,
Напрасно змеи корчились лихие.
Когда б вы знали все мои печали,
Вы разделили б жалобы глухие.
Несчастного задержите ль вначале,
Кому враги и небо и стихии?
Иду просить я милости у смерти.
Откройте двери. Страннику поверьте.

Плутон (полный удивленья, говорит так)

Откуда звук столь сладостного звона?
Кто ад смутил кифарой изощренной?
Вот: колесо недвижно Иксиона,
Сизиф сидит, на камень свой склоненный,
И к Танталу не льнут струи затона,
Белиды стали с урною бездонной,
Внимателен и Цербер трехголовый,
И Фурии смягчили гнев суровый.

Минос к Плутону

Тот, кто идет, противен воле Рока:
Не место здесь телам, не знавшим тленья.
Быть может, умысел тая глубоко,
Твоей он власти ищет низверженья.
Все, кто сюда, Плутон, входил до срока,
Как этот, — в темные твои владенья,
Встречали здесь возмездье роковое.
Будь осторожен: он замыслил злое.

Орфей (коленопреклоненный, говорит)

О всемогущий тех краев властитель,
Что лишены навек земного света,
Куда спускается вселенной житель
И все, что солнцем на земле согрето,—
Сказать тоски причину разрешите ль?
Вослед Амору шла дорога эта.
Не цепью Цербера вязать железной,—
Я только шел вослед своей любезной.

Змея, рожденная между цветами,
Меня и милой и души лишила.
Я дни влачу, подавленный скорбями,
Сразить тоску моя не может сила.
Но коль любви прославленной меж вами
Воспоминанье время не затмило,
Коль прежний жар еще в душе храните, —
Мне Евридику милую верните!

Пред вами вещи разнствуют в немногом,
И в ваш предел все смертные стекутся,
Всё, что луна своим обходит рогом,
Предметы все во мрак вага повлекутся.
Кто доле ходит по земным дорогам,
Кто менее, — но все сюда сойдутся,
В предел последний жизни быстротечной,
И нами впредь владычествуйте вечно.

Так, будет нимфа пусть моя меж вами,
Когда ей смерть сама пошлет природа.
Иль сочный грозд под нежными листами
Обрежет серп жестокий садовода?
О, кто поля усеет семенами
И ждать не станет позднего их всхода?
С души моей тоски сложите бремя.
О, возвращенье будет лишь на время!

Во имя вод, которыми покрылось
Стигийское болото Ахеронта,
И хаоса, откуда все родилось,
И бурности звенящей Флегетонта,
И яблока, которым ты пленилась,
Как нашего лишилась горизонта!
Коль мне откажешь ты, к земной отчизне
Не возвращусь я, здесь лишусь я жизни.

Прозерпина (Плутону говорит так)

О сладостный супруг мой, я не знала,
Что жалость проникает к сей равнине.
Но вот наш двор она завоевала,
Мое лишь ею сердце полно ныне.
Со страждущими вместе застонала
И Смерть сама о горестной кончине.
Изменят пусть суровые законы
Любовь, и песнь, и праведные стоны.

Плутон (отвечает Орфею и говорит так)

Тебе верну ее, но по условью
Вослед тебе выходит пусть из Ада.
А ты до выхода, горя любовью,
Не обращай па Евридику взгляда.
Итак, Орфей, предайся хладнокровью,
Чтоб не исчезла вновь твоя награда,—
Все ж счастлив я, что сладостная лира
Смягчила скиптр отверженного мира.

 

 

 

 

Орфей возвращается, уводит Эвридику с пением радостных стихов, принадлежащих Овидию и приспособленных к случаю:

 

...

Э в р и д и к а жалуется Орфею, что насильственно отнята у него:

Увы, чрезмерной страстью
Разлучены мы оба.
Я уношусь. Меня ты, чуждый счастью,
Не узришь вновь до гроба.
К тебе я тщетно простираю руки.
Прости, Орфей, иду в обитель муки...

Орфей, следуя за Э в р и д и к о ю, говорит так:

Увы! Иль Эвридики
Прекрасной нет со мной? О, беспримерно
Враждующее небо! Рок жестокий!
О, наша страсть, несчастная чрезмерно!
Иль вновь сойду к владыке
Подземных стран, в Плутонов мир глубокий?

Так как Орфей пытается вновь вернуться к Плутону, одна из фурий противится ему и говорит так:

Не подвигайся. Нет вперед дороги.
И ныне сетуй на себя, несчастный.
Слова твои напрасны,
Напрасны жалобы. Законы строги.

Орфей сокрушается о своей участи:

О, где найду я горестные звуки,
Достойные печали несказанной?
И, тайные оплакивая муки,
Я слезы лить смогу ли беспрестанно?
Я неутешный буду жить в разлуке
И горевать до смерти долгожданной.
Коль так судьба моя бесчеловечна,
Я женщины любить не буду вечно.
Иными здесь цветами буду встречен,
Первины пола лучшего срывая,
Что легкостью, изяществом отмечен.
И слаще, и милей любовь такая.
От женской же любви я был излечен,
Лишь госпожа преставилась благая.
Кто речь мою отныне слушать будет,
Про женскую любовь да позабудет.
Несчастен человек, что веселится
Иль терпит из-за женщин сердца боли,
Иль из-за них свободы вдруг лишится,
Словам их веря, красоте же боле.
А женщина резвей листочка мчится,
Сто раз на дню меняя прихоть воли, —
Бежишь, — зовет; стремишься, — прочь несется,
Как та волна, что о прибрежье бьется.
И Зевс подвластен той любви победам.
Он, путами любовными плененный,
Блаженствует на небе с Ганимедом.
Для Феба горе — Гиацинт сраженный,
Тот пыл святой был и Гераклу ведом,
Мир победил, Иолом побежденный.
Не крепки узы, вяжущие браком,
И страх пред женщиной живет во всяком.

Одна из вакханок в негодовании зовет подруг предать смерти Орфея:

Вот тот, кто полон к женщинам презренья.
О сестры, о! Убьем его скорее.
Ты тирс схвати. О! О! Без сожаленья!
Ты камень подними и кинь сильнее.
Ты побеги и вырви то растенье.
О! О! Должны мы покарать злодея.
О! О! Расколет грудь пусть камень острый.
Смерть! Смерть ему! Убьем злодея, сестры!

Вакханка возвращается с головою Орфея, и говорит так:

О! О! Теперь восстанет он едва ли!
Благодарим, о Вакх! О Вакх! Эвоэ!
Его по всей мы роще разметали.
Мы каждое растенье луговое
Растерзанного кровью напитали.
Теперь иди! Произноси хуленья!
Прими, о Вакх, ты наше приношенье!

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ ВАКХАНОК В ЧЕСТЬ ВАКХА

Все, о Вакх, вослед тебе!
Вакх, о Вакх, эвой, оэ!
Хочешь пить струи живительной?
Пить сюда, сюда иди!
Песнь запойте оглушительно!
Пить и петь мне впереди!
Есть вино тебе, гляди!
Только пить дай первой мне.
Все, о Вакх, вослед тебе!
Вот мой рог опять порожен.
Дай мне бочку, дай, сестра!
Вакхом смутный ум встревожен.
Вон кружится та гора.
В хоровод пора, пора!
Всем вертеться, нам и мне.
Всем, о Вакх, вослед тебе!
Я уже склоняюсь сонно.
Я пьяна иль все пьяно?
Под ногой земля наклонна,
Если вам, — и мне вино!
Делать всем одно, одно.
Всем тянуть, и вам, и мне.
Всем, о Вакх, вослед тебе!
«Вакх, о Вакх!» — сильней кричите.
Правьте бег хмельной пяты!
В буйной пляске бубны мчите!
Пей и ты, и ты, и ты!
Все кричите: эу, оэ!
Все, о Вакх, вослед тебе!
Вакх, о Вакх! Эвой! Оэ!

• 1. Логиш С.В.  Сборник статей по истории итальянской литературы.