Легенда о «съеденном сердце», вероятно, имеющая восточное происхождение (в современном фольклоре Индии известны ее варианты, до деталей совпадающие с жизнеописанием Гильема де Кабестаня), получила огромное распространение в европейской литературе, начиная с XII в. [Она послужила материалом для легендарной биографии трех поэтов, рыцарей любви — провансальского трубадура Гвильема де Кабестань, французского трувера Кастелана де Куси и немецкого миннезингера Рейнмара фон Бренненберга] и представляет собой вариант всемирно известного фольклорного сюжета, где «съеденное сердце» становится символическим наказанием за прелюбодеяние по принципу справедливого возмездия «око за ок, зуб за зуб». Поскольку сердце рассматривается в мировом мифотворчестве как «обиталище любви», оно становится материальным объектом мести: укравший сердце жены расплачивается собственным сердцем.
Наиболее ранний засвидетельствованный ее вариант – недошедшее до нас старофранцузское лэ о Гироне, сюжет которого Тома, автор романа о Тристане (ок. 1160 г.), пересказывает в эпизоде, где это лэ распевает Изольда (Дополнение третье, II). Гирон – совершенный, верный возлюбленный, принимающий смерть ради своей дамы, муж которой, граф, убив его, дает ей съесть его сердце. Сниженный гротескный вариант сюжета, связанный с любовником неверным, служившим сразу множеству дам, мы находим в другом лэ начала XIII в. – «Лэ об узнике» Рено (Дополнение третье, III); здесь разгневанные мужья, убив обидчика, подают виновницам, кроме сердца, его penis. Эта версия сюжета известна также в немецкой и итальянской обработке (сб. «Новеллино»).
Различные версии этого сюжета были известны и провансальской литературе. Имя «любодея Гирона» упоминается в кансоне Раймона де Мираваля, комментируемой в его разо третьем (см. LVIII). На существование провансальской обработки второго варианта сюжета – рассказа об Иньоре – указывают косвенные доказательства. Это, прежде всего, пересказ истории, как рекомендуемой для сведения жонглеров и оруженосцев, в «Назидании» Арнаута Гильема де Марсана (ок. 1200 г.). Здесь, однако, речь идет лишь о четырех возлюбленных, в соответствии с чем «могучий шип» убитого мужьями любовника делится на четыре части (Дополнение третье, I).
Третий, наиболее знаменитый вариант сюжета оказался приуроченным к жизнеописанию и разо Гильема де Кабестаня (ХСІV). Прекрасный и доблестный рыцарь Гильем де Кабестань полюбил жену своего сеньора, господина Раймона де Кастель-Россильон, и сложил для нее много песен. Узнав об этом, Раймон исполнился ревности и запер свою жену в башне замка, а сам, пригласив к себе Гильема, увел его далеко в лес и там убил, вырезал его сердце и отдал повару, а приготовленное из него кушанье приказал подать за обедом своей жене. После того, как та съела это кушанье, он спросил ее, понравилось ли ей оно, и, когда она сказала, что да, объявил, что та съела сердце своего друга, а в доказательство показал ей отрезанную голову Гильема. Услыхав это, дама сказала, что муж угостил ее столь прекрасным блюдом, что она не отведает иного вовек, и бросившись вниз с балкона, разбилась. Слух об этом распространился по всему Руссильону и Каталонии, и король Арагонский, чьим вассалом был Раймон, пошел на него войной и отнял у него все его имущество, а его самого заключил в тюрьму, обоих же возлюбленных приказал с подобающими почестями похоронить против церковного входа в одной могиле, а всем дамам и рыцарям Руссильона повелел ежегодно собираться в этом месте и отмечать годовщину их смерти.
Этот вариант получил огромную известность благодаря переработке его, во-первых Боккаччо («Декамерон», II, 9), который в качестве источника ссылается на провансальцев («как рассказывают провансальцы»), во-вторых, в новое время, Стендалем ("О любви», гл. 51). Иная версия сюжета представлена в «Декамероне» в первой новелле того же четвертого дня, отведенного историям «о тех, чья любовь имела несчастный исход». Здесь принц Салернский Танкред приказывает убить возлюбленного своей дочери Гисмонды, потом посылает ей в золотом кубке его сердце «дабы утешить ее тем, что она наиболее любит». Гисмонда поливает сердце ядом и, выпив его, умирает. Собственно мотив «съеденного сердца» предстает здесь, таким образом, в ослабленной форме. Эта версия использована в «Прежалостной трагедии о князе Конкрете» немецкого бюргерского поэта Ганса Сакса (1494-1576). Близость к источнику прослеживается не только из имен персонажей (салернский герцог Конкрет – Танкред, Гисмунда – Гисмонда, Гвисгард – Гвискардо), но и по точно воспроизведенному Саксом сюжету, и, наконец, подтверждается самим автором в ссылке на Боккаччо в конце пьесы (Дополнение третье, VI).
Еще один, четвертый вариант того же сюжета представлен в одной из ранних его переработок на германской почве – средневерхненемецкой «Повести о сердце» Конрада Вюрцбургского (ум. в 1287 г.). Она обнаруживает особенную близость со значительно ее превосходящим по объему и немногим более поздним старофранцузским романом «Кастеллан де Куси и госпожа де Файель», сочиненным в конце XIII в. неким Жакмесом, чье имя устанавливается из акростиха в конце произведения (Дополнение третье, IV, V). Оба сочинения знаменуют новую волну интереса к теме «съеденного сердца», связанную, по-видимому, с распространением в конце века антологий трубадуров с их жизнеописаниями и разо, а также с особой концентрацией внимания к изысканному прошлому. Здесь, как и в жизнеописании Гильема де Кабестаня, сюжет «прикреплен» к имени реального поэта – Рено де Маньи, чьи любовные песни введены в повествование. В повесть введен новый мотив – крестового похода: после того как ревнивая дама, безответно влюбленная в героя, доносит мужу об измене жены, тот объявляет, что отправляется в крестовый поход, куда за ним должен устремиться и Рено. В последний момент муж сказывается больным, и Рено отправляется в Святую землю один. Там его настигает отравленная стрела, и он завещает своему слуге Гобьеру передать возлюбленной шкатулку с его набальзамированным сердцем. Шкатулку, однако, перехватывает муж, который велит приготовить из сердца кушанье и потчует им жену. Узнав, что она съела, та отвечает теми же словами, что и героиня жизнеописания Гильема де Кабестаня, и умирает от горя. Мотив «съеденного сердца» представлен здесь в очищенном виде, поскольку муж больше не виновен, как в других версиях, в насильственной смерти героя: на первый план выступает полностью идеализированное представление о блаженном, засмертном – буквально – «слиянии сердец» влюбленных, недостижимом в земной жизни. Как пример чисто спиритуалистического преломления сюжета следует указать третью главу «Новой жизни» Данте, где поэту в видении является Амор, держащий в руке объятое пламенем сердце поэта, которое он дает вкушать Даме, о чем тот слагает комментируемый в этой главе сонет.
В еще более ослабленной форме (а также несколько видоизмененной применительно к местным условиям: место крестового похода в Святую землю здесь занимает военный поход в Испании) вариант сюжета, зафиксированного в немецкой повести и французском романе, встречается в испанском романсе о Дурандарте, герой которого накануне Ронсевальской битвы, где ему суждено погибнуть, наказывает своему двоюродному брату Монтесиносу вырезать его сердце и послать с оруженосцем Гвадианой его возлюбленной Белерме. В самом деле, здесь уже отсутствуют оба основных мотива – не только убийства влюбленного, но и сердца как именно «съеденного». Романс этот послужил отправной точкой одного из эпизодов «Дон Кихота» Сервантеса – сна героя в пещере Монтесиноса (т. 2, гл. XXIII). Надо заметить, что вырезание сердца героя или мученика не составляло в средние века чего-то исключительного: так, в Дантовой «Божественной комедии» упоминается некое «сердце, что над Темзой кровь точит» (Ад, XII, 120) – сердце брата английского короля Эдуарда I, убитого из мести графом Ги де Монфором, наместником короля Карла I Анжуйского в Тоскане, во время богослужения в одной из церквей Витербо. Урна с сердцем убитого принца была помещена в чашу, установленную на колонне у моста через Темзу.
«Свидетельством широкой популярности повести о съеденном сердце могут служить многочисленные балладные обработки этого сюжета в итальянской, английской, немецкой и нидерландской, шведской и датской редакциях. В Германии народная баллада под заглавием «Прекрасный брембержец» была прикреплена к личности еще одного рыцаря-поэта, немецкого миннезингера Рейнмара фон Бренненберг, который был убит в 1276 г. регенсбургскими бюргерами по неизвестным причинам. Несколько раньше, в 1256 г., баварский герцог Людвиг Строгий велел обезглавить свою жену, заподозренную в супружеской измене: одна из ее камеристок, убитая одновременно с ней, носила имя Бреннберг – обстоятельства, которые в своей совокупности... могли явиться причиной прикрепления этого сюжета к имени рыцаря-певца. В балладе использованы строфическая форма подлинных песен Бренненберга и начало одного из приписываемых ему стихотворений. Традиционный сюжет получил в немецкой балладе самостоятельную завязку и некоторые новые сюжетные подробности (героя бросают в темницу, где он остается много лет, уже потом ему вырезают сердце). Виновником убийства является король, которому клеветники донесли, что Бренненберг обольстил его жену. Сюжетным источником баллады послужила, вероятно, стихотворная повесть Конрада Вюрцбургского: баллада, как и повесть, подчеркивает невинность любящих... Из северной Германии баллада о Бренненберге проникла, с одной стороны, в Нидерланды, с другой – в Швецию и Данию. Имя героя в скандинавских народных балладах представляет искажение (народную этимологию) немецкого Бренненберг. Скандинавские варианты частично являются переводом немецкого оригинала, частично обнаруживают самостоятельные черты: они контаминированы с другой версией того же сюжета, в которой мстителем является отец героини (Боккаччо, II, 1), однако почти всюду наличествуют мотив съеденного сердца и слова героини о том, что другой пищи она уже никогда не вкусит».
Исключительный интерес представляет записанный в конце XIX в. от пенджабских сказителей народный роман о приключениях раджи Расалу. Один из эпизодов романа обнаруживает разительное сходство с известными нам версиями сюжета «съеденного сердца», в особенности, с зафиксированной в жизнеописании Гильема де Кабестаня. Рассказ приурочен к историческому персонажу эпохи раннего средневековья, ставшему популярным героем Пенджабских сказаний. Как и в европейских версиях сюжета, раджа выслеживает и убивает соблазнителя, подносит его изжаренное сердце, потом с теми же словами демонстрирует его останки неверной жене, которая точно так же бросается со стены. Отличает же индийскую версию от европейских, где симпатии повествователя всегда отданы влюбленным, прежде всего, присущая ей архаическая презумпция справедливости возмездия.
При универсальной распространенности фольклорного сюжета, лежащего в основе легенды о съеденном сердце, трудно сказать, зародилась ли данная версия в Индии, откуда попала в Европу обычным путем – через персидскую и арабскую литературу в эпоху крестовых походов, или, оформившись на Ближнем Востоке, была занесена как в Индию, так и в Европу.
Возвращаясь к жизнеописанию Гильема де Кабестаня, надо заметить, что до недавнего времени оставалось непонятным, почему легенда о съеденном сердце была отнесена именно к этому трубадуру. Проведенный швейцарским ученым Лучиано Росси виртуозный анализ исторических свидетельств о сеньоре Раймоне де Кастель Россильон и его жене Сауримонде (с которой он впоследствии разошелся и которая после этого сочеталась – третьим уже – браком с другим сеньором), исторических и поэтических свидетельств о случаях, когда ревнивый муж предавал смерти обидчика, литературного фона эпохи с бытованием на нем различных преломлений сюжета «съеденного сердца», наконец, анализ дошедших до нас песен самого Гильема де Кабестаня убедительно показал, что все эти обстоятельства, волею случая соединившись воедино, создали благоприятную возможность привязать нашу легенду к имени этого трубадура, с присущими его поэзии мотивами вассального повиновения, жертвенности, любви, скрываемой из страха перед сеньором, и предчувствия предстоящих страданий и смерти. Отождествление это было произведено, по всей очевидности, в «куртуазном фольклоре», бытовавшем при дворах и черпавшим из сокровищницы европейского фольклора с успехом не меньшим, чем из куртуазных слухов, куртуазных анекдотов и самой куртуазной поэзии.
* * *
Старофранцузская повесть [«Кастелан де Куси и госпожа де Файель»] известна в английской стихотворной переработке: «The Knight of Curtesy and the Fair Lady of Faguell» (сохранилась в печатном издании середины XVI в.[50]). Имя английского рыцаря представляет собой, по-видимому, переосмысление непонятного французского: Couci -> Curtesy (Knight of Curtesy — «куртуазный рыцарь»), О героине говорится, что она была «целомудрена как голубка на верхушке дерева».
Английская стихотворная повесть, в свою очередь, послужила источником для прозаической, сильно модернизированной народной книги (chap-book) начала XVIII в.: «Верные, но несчастные любовники» («The Constant but Unhappy Lovers», London, 1707). Ее герои — некая мадам Бутлер, состоятельная наследница, ее муж, мистер Харвей, сын богатого купца, и влюбленный в нее молодой английский офицер, смертельно раненный в испанской войне, который досылает своей возлюбленной письмо, написанное собственной кровью, и сердце в драгоценной шкатулке (с обычной развязкой)[51].
Свидетельством широкой популярности повести о съеденном сердце могут служить многочисленные балладные обработки этого сюжета в итальянской, английской, немецкой и нидерландской, шведской и датской редакциях.
Народные баллады, записанные в северной Италии — «Жестокий отец» (Il padre crudele») и др., восходят непосредственно к новелле Боккаччо о Гисмонде и Гвискардо (IV, 1), о чем свидетельствуют имена героев («Risguardo bello e Rismonda bella» и др.). Независимо от них черпала из того же источника и английская (точнее шотландская) народная баллада «Lady Diamond» (или Daisy и др.): новелла Боккаччо была переведена на английский язык в 1566 г.; перевод послужил сюжетной основой для целого ряда поэм и пьес. Любовник в итальянской версии — слуга, в английской — поваренок (kitchen boy); его убивает отец героини, король; мотив съеденного сердца отсутствует, как в первой новелле Боккаччо; получив роковой подарок, героиня умирает от горя (в английской версии) или принимает яд (в итальянской)[52].
*
Свидетельством широкой популярности этого сюжета (баллада о Бренненберге [«Прекрасный брембержец»]) является его «обращенная» форма, в которой место обиженного мужа занимает ревнивая жена, но сохраняется большинство традиционных элементов повествования.
В рассказе французской писательницы д'Онуа (M-me d'Aulnoy), будто бы основанном на действительном происшествии, имевшем место в XVII в. в Испании, маркиза д'Асторга убивает возлюбленную своего мужа, вырывает ее сердце, велит его изжарить и поднести супругу-изменнику. Следует обычный вопрос, как ему понравилась еда, и обычное объяснение: не удивительно, что оно показалось тебе вкусным, это сердце той, кого ты так любил. В заключение маркиза показывает мужу отрубленную толову его возлюбленной[58].
Иной, более самостоятельный характер имеет немецкая баллада «Страшная трапеза» («Grausiges Mal»)[59]. Здесь жена подносит мужу на блюде отрубленные ноги и руки его милой; но он клянется в ее невиновности и убивает злую жену на супружеском ложе. Дошедший до нас текст баллады искажен, и круг ее распространения чрезвычайно узок (всего три записи середины XIX в., все из Силезии).
Обособленное место занимает и датская баллада «Живая вода» («Livsbandet»)[60]. Король подслушал разговор королевы с графом, ее возлюбленным, которому она обещает свою руку и престол, когда ее супруг умрет. Призванные на допрос, оба отрицают свою вину. Король приказывает убить графа и разрубить его тело на куски и подает их на стол королеве, но королева догадывается, что на блюде — не простая дичь. Она отказывается от пищи, собирает изрубленное тело по кускам, несет их к источнику живой воды и воскрешает своего возлюбленного, после чего они вместе покидают страну. Необычная для этого сюжета благополучная развязка подсказана популярной народной сказкой «Можжевельник».
Эти многочисленные версии и варианты одного и того же сюжета, сложившиеся на протяжении пяти столетий (XII—XVII вв.), свидетельствуют о его широкой популярности у народов Западной Европы, о его жизненной силе как поэтического выражения трагедии любви и ревности. Генетически они связаны общим источником, из которого развивались в различных направлениях, частью последовательно, частью параллельно, на фоне традиционных представлений рыцарской литературы, как продукт индивидуального литературного творчества, но в тесном взаимодействии с устной безымянной фольклорной традицией..
