Роджер Бэкон — гениальный английский ученый XIII в. (ок. 1214-1295). Происходя из богатой рыцарской семьи, Бэкон родился в Соммерсетшире, учился в Оксфордском университете, а затем в парижской Сорбонне. В Париже, бывшем тогда центром средневековой науки, Бэкон прожил тринадцать лет, затем вернулся в Оксфорд. Имев несчастье вступить монахом во францисканский орден, который по самому смыслу своему должен был препятствовать его научным занятиям, Бэкон поплатился за это многолетним заточением в монастырской тюрьме: около 1257 г. генерал ордена францисканцев прекратил его лекции в Оксфорде за то, что они резко расходились с учениями и методами церковно-схоластической науки, и отдал его на десять лет под надзор ордена в Париж, не только подвергнув особо суровому монастырскому режиму, но запретив даже читать и писать. Однако именно здесь, благодаря огромной силе воли, втайне от стражи и под страхом наказания Бэкон один за другим в течение 18 месяцев написал свои знаменитые труды: «Большое», «Малое» и «Третье» сочинения («Opus Majus», «Opus Minus» и «Tertius»). Поводом к составлению их послужила надежда, что Гюи Фульк, избранный папой под именем Климента IV, облегчит его судьбу, ознакомившись с его научными взглядами; рукописи были отправлены папе под строгой тайной одним из преданных Бэкону друзей. Надежды его, однако, не оправдались. Климент IV скончался, и на папский престол вступил один из гонителей Бэкона — Григорий IX. Собравшийся в 1278г. капитул ордена францисканцев осудил Бэкона за колдовство и еретичество и приговорил его к тюремному заключению, от которого он освободился только через 14 лет, уже дряхлым стариком; через два года Бэкон умер. Таким образом, вся жизнь Бэкона была страшной борьбой за право научной мысли. Жестокое преследование он навлек на себя не только резкими нападками на церковь и обличениями испорченности церковной иерархии, но также гениально смелой критикой схоластической догмы и проповедью новой научной методологии. Он пытался осветить мрак, царивший тогда в европейской науке и, по выражению Жюссерана, «предупреждая своего знаменитого однофамильца, классифицировал причины человеческого невежества».
Особенностью Роджера Бэкона была страсть к опыту и наблюдению. Отвлеченным логическим построениям схоластической философии своего века он все время противопоставлял изучение действительности экспериментальным путем. «Опыт, — писал он, — один дает настоящее и окончательное решение вопроса; этого не могут сделать ни «авторитет» (который не дает «понимания»), ни отвлеченное доказательство. Полезно и необходимо изучать также математику, которую ошибочно считают наукой трудной, а иногда даже и подозрительной, потому что она имела несчастье быть неизвестной отцам церкви». В своих сочинениях, дошедших до нас не полностью и в неисправных списках, так как современники не могли оценить их, а его истинное значение понято было лишь много столетий спустя, он обнял все области знания; «Opus Majus» представляет собою громадную энциклопедию, в которой собрано все, что мог знать средневековый человек. В одном из последних своих произведений, увидевшем свет только в середине XIX в. (Opera Inertia. London, 1859), Бэкон упоминает о возможности сделать различные изобретения: «водолазный колокол, порох, быстро ходящие без весел суда, повозку, которая подвигается с неимоверной скоростью без лошадей» и т.д. Бэкон горячо ратовал также за необходимость изучения иностранных языков, помимо интернационального научного языка своего времени — латинского, и сам изучил в Оксфордском университете языки еврейский, греческий, арабский, что позволило ему не только овладеть античной литературой, но и воспользоваться данными высоко стоявшей в то время средневековой арабской науки, еще почти неизвестной европейцам.
Вместе с современником своим Альбертом Великим (1193-1280), автором сочинения «О природе местностей» («De nature locorum»), Роджер Бэкон может считаться основателем новой географической науки. Оба они из сочинений арабов и античных географов впервые извлекли более или менее точное понятие о протяжении и форме южных и восточных берегов азиатского материка. Возникшая на их глазах громадная монгольская держава приковала их внимание и позволила распространить познания и на северные области Азии. Взорам средневекового географа открылись совершенно невиданные просторы, о которых он до сих пор не имел никакого представления. Христианство на долгие века закрыло глаза на внешний мир; европейские миссионеры V—VIII вв., так далеко заходившие на восток, не оставили об этом никаких известий. Бэкону приходилось еще доказывать в «Opus Majus», что «тот, кто не знает стран мира, не знает ни куда идет, ни чего домогается» и что для всех равно «необходимы познание нравов и образа жизни всех народов» (G. Marinelli. Die Erdkunde bei den Kirchenvaetern. Deutsch von L. Neumann. Lpz., 1884. S. 19). Сам Бэкон это познание свое извлек из античной и арабской литературы, а также из рассказов путешественников. В частности, для описания Азии он воспользовался реляциями европейских легатов к монгольским ханам. В Париже он познакомился с Рубруком (Opus Majus ed. Bridges. Lond. 1897. I. p. 305, 354; O. Peschel-Ruge. Geschichte der Erdkunde. Ber. 1877. S. 165. Anm. 2), а может быть и с Плано-Карпини, на которого он также ссылается в своем труде. Заслуга Бэкона заключается в том, что их бесхитростные и во многом наивные рассказы он ввел в оборот научной литературы, дав связный географический очерк Азии на основании критического сопоставления новых данных, полученных опытным путем, и всей существующей литературы. Между прочим, Бэкон был первым ученым, сделавшим опыт вычертить карту мира на основании идеи долгот и широт (O. Peschel. Op. cit. S. 165).
Географическим вопросам посвящены 4-я часть его «Большого сочинения» («Opus Majus») и недошедшая до нашего времени «Книга о странах света» («Liber de regionibus»). Биограф Бэкона Emile Charles (Roger Bacon, sa vie, ses ouvrages, ses doctrines. Paris, 1861. p. 276) не может надивиться глубине познаний его в этой области, обширности эрудиции и той трезвости и ясности мысли, с которой он вскрывает ошибки своих предшественников. Критикуя Птолемея и Плиния, пользуясь Саллюстием для описания Африки, Эгезиппом для рассказа о Палестине, Бэкон умело и осторожно заимствует данные у Рубрука и Плано-Карпини для характеристики Средней и Северной Азии. Беседы его с Рубруком убедили его в том, что представления античных и средневековых географов об этой стране очень ошибочны; так, например, Бэкон замечает, что и Плиний, и Исидор Севильский напрасно представляют себе Каспийское море в виде залива Северного океана; заслуживающие доверия путешественники согласно утверждают, что это море образуется благодаря большому количеству вливающихся в него рек. На север от него есть земля, совершенно незнакомая писателям, жившим на юге Европы. Бэкон описывает Понт и Мэотиду (Черное и Азовское моря), р. Танаис, которая берет начало в Рифейских горах, ему известны, частью в классических названиях, приволжские народы (наряду с мордвинами он упоминает аримафеев, живущих неподалеку от Рифейских гор, которые во всем подобны приполярным жителям гипербореям; еще далее встречается народ по имени Monel). Давая характеристику Комании, половецкой земли, исторические судьбы которой так тесно связаны с Западной Сибирью, Бэкон останавливается далее на татарах, кара-китаях (Cara-Cataya) и довольно подробно говорит о народах и землях Средней Азии. Для своего времени этот географический очерк представлял, несомненно, много нового. Неудивительно, что английский географ конца XVI в. Ричард Гэклюйт включил в свой сборник путешествий («Principal navigations English nation», 1598) отрывок из труда Бэкона, относящийся как раз к северным областям Европы и Азии, несмотря даже на то, что, по его собственным словам, Бэкон был «историком, но не путешественником» (S. Purchas. Hakluyts Posthumus, or Purchas, his Pilgrimes. Vol. XI, Glasgow, 1906. p. 150-168). Конечно, данные Бэкона о Северной Азии, будущей Сибири, не слишком обширны; он, например, полагал, что страна, лежащая к востоку от северной части Рифейских гор, т.е. Северо-Восточное Приуралье, необитаема. Однако при оценке этих данных не следует забывать, что они записаны кабинетным ученым в XIII в., с трудом добывавшим книги, в суровой обстановке монастырской тюрьмы, лишившимся даже возможности живого общения с бывалыми путешественниками и собратьями по перу, что, наконец, труд его был полной географией мира, в которой в интересах цельности нельзя было уделить слишком много внимания рассказу об отдельных областях. Значение этого труда может быть понято только из сопоставления его с другими географическими трудами его времени. Как далеко вперед Бэкон ушел от них, показывает, например, карта мира, вычерченная в Англии ок. 1275 г. (т. наз. «Герфордская карта»). Источниками ее являются Библия, искаженные данные древних географов в той форме, в какой Орозий сделал их доступными средневековью, языческие и христианские легенды, бестиарии, гербарии и т.д.; не сделано ни одной попытки использовать данные новейших путешественников на Восток. Каспийское море все еще является заливом Северного океана, который поглотил почти всю Сибирь; лишь на Дальнем Востоке изображены Самарканд и Сера (Ser-civitas).
