В. А. Озеров. Басни

Владислав Александрович Озеров (1769-1816), автор прогремевших на русской сцене начала XIX столетия стихотворных трагедий "Эдип в Афинах", "Фингал" и "Дмитрий Донской", как поэт был известен только узкому кругу друзей: все его стихотворения появились в печати лишь посмертно. Озеров в 1789 г. окончил Сухопутный шляхетный кадетский корпус, где находился под сильным влиянием преподававшего словесность Я. Б. Княжнина. В 1790-е годы он служил при А. В. Храповицком, был вхож в домашний круг Г. Р. Державина, но окончательной литературной средой для него стал кружок-салон А. Н. Оленина. Возможно, общение с поэтами, которые сами писали басни и интересовались спорами вокруг них, было причиной, почему Озеров обратился к этому жанру, казалось бы, столь противопоказанному его дарованию драматурга-трагика. Точная датировка четырнадцати его сохранившихся басен неизвестна. Скорее всего, они писались на протяжении 1790-1800-х годов, до выхода басен И. А. Крылова, которому, как другу Олениных, могли быть известны в рукописи. Озеров перелагал исключительно сюжеты Лафонтена, причем сравнительно вольно по отношению к источнику. Впервые полностью эти переложения были опубликованы в сборнике: В. А. Озеров, Трагедии. Стихотворения (Л., 1960). По наблюдениям комментатора, некоторые из них представляют отклики на события общественной жизни и биографии Озерова. Все они выдержаны в традиционной форме басни, с обязательным выделением нравоучения.1

* * *

БАСНИ2

В рукописной тетради ПД3 все басни означены порядковыми римскими цифрами, здесь воспроизведенными. (Басни «Ворона-просительница» и «Оратор и болван», автографы которых не сохранились, даны в общем составе басен под номерами XIII и XIV.) Точной датировке басни не поддаются. Часть из них, видимо, была написана еще в конце 1790-х годов, некоторые — в последний период жизни Озерова.

 

I. КУЗНЕЧИК

Кузнечик ветреный, про стужу позабыв,
Все красны дни пропел среди веселых нив,
Как вдруг зима: не стало в поле крошки,
Ни червячков, ни мушечек, ни мошки,
     Чем душу пропитать.
Пришлося умереть иль где взаймы искать.
Кузнечик к Муравью, ближайшему соседу,
Явился к самому обеду:
"Почтенный Муравей, премудрый сын земли,
Запаса твоего частичку удели!
     Я уверяю клятвой,
Что с ростом всё отдам пред будущею жатвой!"
Но Муравей довольно всем знаком:
     Великий скопидом,
Ни зернышка он даром не погубит,
Охотник собирать, а раздавать не любит.
"Да как же запастись ты в лето не успел?" -
Спросил Кузнечика капиталист нечивый.
      - "Я, малым быв счастливый,
     И день и ночь напевы пел
     Всем встречным
     И поперечным,
Не чаяв летним дням конца".
- "Так ты, голубчик, пел? Пляши же голубца!"

Между концом 1790-х годов и 1810

Кузнечик. Печ. впервые по автографу ПД. Является вольным переводом басни французского баснописца Ж. Лафонтена (1621—1695) «La Cigale et la Fourmi». Сюжет восходит к античному источнику (134-й басне Эзопа).
Пляши же голубца. — Так именовалась старинная русская пляска, изображавшая, как ястреб гонит голубей.

 

II. ОСЕЛ И СОБАЧКА

Не будем, вопреки способностям природным,
Искать несвойственных нам к счастию путей.
Природа не равно ущедрила людей:
Один родится в свет к художествам свободным,
     Другой - к простому ремеслу.
Пусть каждый с долею своею остается,
     И он не ошибется,
     Как то случилося Ослу.

Одним хозяевам с потешницей большою,
     С Собачкою, Осел служил.
Сравнив ее судьбу с своею он судьбою,
     В лукавый час неловко рассудил:
"За что Собачка так мила всему здесь дому?
С тарелки кушать ей, из чашки пить дают,
А мне лишь жалуют овсяную солому
И в барыши за лень почасту только бьют.
Когда на задние Собачка ножки станет
     И лапочку хозяину протянет,
Хозяин милует, берет ее с собой,
Когда ж хозяюшку она лизнет разочек,
Хозяйка сахарцу ей уделит кусочек,
     А сахар нынче дорогой!
Собачка ластится: вот тут и вся причина.
     Так выберу веселый день
И приласкаюсь сам: улучшится судьбина,
     Пойдет и мне тогда ячмень,
И, может быть, мою понежат лень".
     В сей мысли крайне бестолковой,
Завидев издали хозяина с обновой,
     Осел бежит, и, равно перед ним
Став дыбом, он ему кладет тяжелу ногу
На правое плечо; горланьем же своим
На весь наводит двор и пущую тревогу.
Хозяин закричал: "Что сделалось с тобой?
     Какая ласка и потеха!
Иль стал ты скот уж прямо круговой?
     Гей, дайте плеть сюда для смеха!"
Явилась плеть; Осел переменил напев
     И отшагал смиренно в хлев.

Между концом 1790-х годов и 1810

Осел и собачка. Впервые — СО 1817, ч. 1, стр. 129. Печ. по автографу ПД. Вольный перевод басни Лафонтена «L’Ane et le petit Chien». Сюжет басни восходит к античному источнику (212-й басне Эзопа).

 

III. ВОРОНА, ПОДРАЖАВШАЯ ОРЛУ

Ворона видела, сидев разиня рот,
Как некогда орел, усилив свой полет,
По воздуху унес барана для обеда.
Завидно стало ей, что будет пышный пир
У гордого орла, куда ей нет и следа.
Завистников наполнен мир.
Хотя орел вороны посильнее,
Но алчность в ней с орлиною равна.
Итак, избрав овечку пожирнее,
С разлета на нее спустилася она,
Да только приподнять слаба спинною костью.
А к пущей ей беде,
На той овечке шерсть, подобно бороде
Всклокоченная вся, связала путлом гостью, —
Не может алчная ни выпутать когтей,
Ни отлететь: попалась, будто в сетку.
Пастух пришел на помощь к ней
И посадил ее к забаве детям в клетку.

Размерим нашу мочь, предпринимая труд!
Не все грабители случайные бояры.
Иному грабежи беспошлинно пройдут,
Другим достанутся и палочны удары.

Между концом 1790-х годов и 1810

Ворона, подражавшая орлу. Печ. впервые по автографу ПД. Является переложением басни Лафонтена «Le Corbeau voulant imiter l’Aigle». Сюжет восходит к античному источнику (203-й басне Эзопа).

 

IV. ВОЛКИ и ОВЦЫ

У племени волков и племени овец
Велась война чрез тысячные лета.
Соскучившись, они решились наконец
Мир вечный заключить. Не собирав совета,
По обстоятельствам, чтоб время не терять,
Сошлись вожди, велели написать
На гербовых листах подробны договоры,
И приложить большую к ним печать,
И по обряду разменять.
Притом, чтобы вперед у них не вышло ссоры,
Они для верности в заклад
Волчонков отдали, своих любезных чад;
А овцы, сущи простофили,
В залоги отпустили
Собак, своих друзей
И старых сторожей,
Которые, как мир дела закончил ратны,
Остались праздны и заштатны.
И так во всем краю настала тишина;
Свобода резвая на пажитях видна,
Уж волки на овец вдали лишь скалят зубы,
И пастухи волков не ходят бить на шубы:
Казалось, что сошел на землю век златой.
Волчонки между тем повыросли матеры,
В уме у них один разбой,
И стали, как отцы, прямые живодеры.
Лишь только пастухов спустили со двора,
Сии залоги клятв и договоров мирных,
Как с словом: «Нам домой пора»
Напали на ягнят на лучшеньких, на жирных,
И пастию их мчат под тень глухих лесов.
Там волчий весь народ принять их был готов.
Собаки лишь, о том не знав и без печали
Надеявшись на мир, спокойно почивали
(Где нет забот, там крепок сон);
И волки их отнюдь не разбудили,
И вовсе не судили,
А, подведя сильнейшего закон,
Их просто сонных задавили.

Без устали, друзья, пойдем войной на злых!
Залоги пагубны и ложны клятвы их.
Когда там мир бывает прочным,
Который заключен с бессовестно-порочным?

Начало 1807 (?)

Волки и овцы. Впервые — СО 1817, ч. 1, стр. 130. Печ. по автографу ПД. Является переложением басни Лафонтена «Le Loup et l’Agneau». Сюжет басни восходит к античному источнику (229-й басне Эзопа). Весьма вероятно, что написание басни связано с событиями, которые привели к выступлению русских войск против армии Наполеона (конец 1806 — начало 1807). Заключительная сентенция басни перекликается с тогдашним применением темы трагедии Озерова «Димитрий Донской».

 

V. ПЕТУХ И ЛИСИЦА

Петух на дереве уселся караульным.
Издавна он между дворовых птиц
Считался самым умным
И самым знающим все хитрости лисиц.
Легка лисица на помине,
Явилась тут балясить лесть.
«Здорово, петушок! за что изволил ныне
От добрых всех людей высоко так засесть?
Боишься ли чего? Будь вовсе без боязни.
Окончились счастливо неприязни,
И с вами дня сего надежный мир у нас,
По чести! В тот же час
В леса, в кусты и за пределы внешны
С сей вестью наскоро отправили меня,
Чтоб наш народ везде зажег огни потешны
Для торжества толь радостного дня.
Слети ж ко мне! тебя поздравлю, брат названный,
И первые из всех друг друга обоймем».
— «Рад, рад! — сказал петух, — что стался мир желанный,
Но обниматься мы немного подождем.
Я вижу скачущих курьерами двух гончих:
Между вестей других и прочих
О мире привезут, конечно, что-нибудь;
И обоймемся все мы нежно грудь о грудь».
Лиса ему в ответ: «Нет, кум, не время
Твоих фельдъегерей мне ждать;
Осталось дел беремя,
Прости!» — и, хвост поджав, пустилася бежать.
Петух же про себя смеялся над лисицей,
Что хитрую пугнул пустою небылицей.

Какое-то всегда в душе веселье есть,
Когда удастся нам обманщика провесть.

Конец 1806 (?)

Петух и лисица. Печ. впервые по автографу ПД. Является вольным переводом басни Лафонтена «Le Coq et le Renard». Сюжет басни восходит к античному источнику (36-й басне Эзопа). Весьма вероятно, что написание басни связано с событиями, предшествовавшими выступлению русской армии против войск Наполеона в конце 1806 — начале 1807 г. Взятию Варшавы предшествовали заверения в нерушимой дружбе и сохранении мира, исходившие от Наполеона (действия сторонника сближения с Наполеоном Чарторижского, присылка в Петербург мирного договора, подписанного Наполеоном в июле 1806 г.).

 

VI. ПЛЫВУЩИЕ ПАЛКИ

На высоте горы, вблизи пространных вод,
Плывущих наблюдать поставлен был народ.
При утренней заре вдали замечен взором
Предмет, идущий над водой.
Все вскрикнули: «Корабль! Корабль идет большой,
Военный, оснащен и всем снабжен прибором!»
Спустя же несколько, корабль тот стал гальот,
И чем он подплывал к ним ближе,
Тем упадал достопочтенный ниже:
Там катер стал, там шлюпка и ельбот,
А там весьма немудрый плот,
И, наконец, простые вышли палки,
А кормчими на них сидели галки.

Подобных палкам сим довольно на земли:
Иной как важен нам покажется вдали!
Ошибка сущая и должность нас дурачит,
Но ближе разглядим — он ничего не значит.

Между концом 1790-х годов и 1810

Плывущие палки. Печ. впервые по автографу ПД. Сюжет оригинален, но по теме басня связана с басней Лафонтена «Le Chameau et les Bâtons flottants», восходящей к античному сюжету (110-й басне Эзопа).

 

VII. ЛИСИЦА И КОЗЕЛ

Лисица-кумушка условилась с козлом
Куда-то вдаль идти пешком.
Неровни кумовья: кума была проворна,
Хитра, остра, как кралечка придворна,
А кум, мужик простой, был очень неумен
И щедро лишь рогами наделен.
Шли, шли; день жаркий был, устали и вспотели,
И ужасть как напиться захотели.
Колодезь, к счастию, случился на пути,
И наши путники, чтобы скорей сойти,
Благословясь, в него спрыгнули,
Испили, отдохнули,
И думают, как выйти вон.
Лиса козлу — поклон,
И говорит ему: «Чтоб вылезть нам отселе,
Ты разве, кум, поможешь в деле!
Привстань-ка на дыбки, рога ж упри к стене,
И, по твоей курчавой я спине
Поднявшись до рогов, с них выскочу на сушу,
А там уже легко твою спасать мне душу!»
— «Клянуся бородой, — сказал козел в ответ,
Сей мыслью крайне восхищенный,—
Что выдумать бы так не мог я во сто лет.
Куда в напастях друг полезен просвещенный!»
И в тот же час без дальних слов
Спокойну лестницу уставил из рогов.
А с них лиса и выбралась легонько
И проповедует: «Смотри сиди тихонько,
Чтоб о тебе не мог проведать волк.
Ты с длинной бородой, так есть в тебе и толк:
Рассудишь сам, что мне за недосугом
Никак нельзя возиться здесь над другом».
До петухов сидел в воде козел
И стал с тех пор на умниц очень зол..

В беде всегда друзья покинут ложны:
На дружбы будем осторожны!

1809 (?)

Лисица и козел. Печ. впервые по автографу ПД. Является переложением басни Лафонтена «Le Renard et le Bouc», восходящей к античному сюжету (4-й басне Эзопа). Возможно, что тема басни связана с разочарованием Озерова в дружеском покровительстве А. Н. Оленина, уклонившегося от помощи ему в период неприятностей, которые постигли Озерова в конце 1809 г. Просвещенным другом именовал покровительствующего ему сановника Оленина не только Озеров, но и многие другие литераторы и художники.

 

VIII. ВОЛК И  ЖУРАВЛЬ

У Волка вечная привычка кушать жадно.
Какой-то постник Волк себя не остерег
И завтрак проглотил; но горлу лишь неладно
Пришла последня кость и села поперек.
Поблизости Журавль, для пищи ль, для игрушек,
Ловил у ручейка зевающих лягушек;
И Волк, которому кричать уже невмочь,
Махает Журавлю, чтобы пришел помочь.
     Журавль услужлив, как известно,
И в Волчью пасть свой нос влагает честно
И тащит из нее засевшу в горле кость,
     Нанесшую обоим им заботу.
     Потом, подставя Волку горсть,
     Покорно просит за работу.
Свирепый Волк сказал: "Благодари меня,
     Что нынешнего дня
Ты в целости свою унесть мог шею
Из-под моих зубов. Теперь себе поди,
Но только в когти мне вперед не попади".

Нам пагубно самим благотворить злодеев.

Между концом 1790-х годов и 1810

Волк и журавль. Печ. впервые по автографу ПД. Является переводом басни Лафонтена «Le Loup et la Cigogne», восходящей к античному сюжету (144-й басне Эзопа).

 

IX. ЛЕВ И МЫШЬ

Под лапу льву когда-то мышь попалась
И перед ним смиренно извинялась
В неосторожности своей,
Прося пожаловать, отдать свободу ей.
Лев был без помеси породы чисто львиной:
Больших зверей губить на ловле он любил,
Но род кротов, и род мышиный,
И челядь мелкую из жалости щадил.
Итак, решил в своем благом совете
Оставить мышь еще пожить на свете,
Дозволив ей идти домой.
А дом сей мыши был в углу пещеры той,
Где льва была спокойна почивальня,
И кухня с погребом, и пажеска дневальня,
И, словом, весь его дворец —
Царям-строителям отнюдь не в образец.
Дней несколько спустя ужасный рев раздался,
Потряс леса, долины, недра гор
И гулом страшным повторялся
До глубины мышиных нор.
Разнесся слух, что лев державный
Изволил в сеточку залезть,
Которую ловец исправный
Его величеству хотел искусно сплесть.
Ни слон, ниже орел, ни самая лисица,
Котора в должности была секретаря
И на все каверзы большая мастерица,
Ни с места тронулись для выручки царя.
Тяжелый слон мудрец в зверином был народе
И рассуждал, что так уставлено в природе,
Чтоб сильный слабого давил
И хитрый бы оплошного ловил.
Осел, не знаю как попавшийся в вельможи,
По случаю сему свой также подал толк:
«Моей бы новый царь не тронул только кожи».
Мне, - впрочем, все равно, царем будь лев иль волк,
Лисица льстивая, что изберется в ханы,
Потомок львов, но львенок молодой —
Охотник расставлять военны в поле станы,
Смотреть то пеших марш, то конных строй
И молодецкие выкидывать ухватки,
А статские дела всё ей решить за взятки.
При общей сей беде из знатных всех зверей
Никто не сделал шагу.
Одна лишь мышь, прошедших дней
Воспомня милость льва, пустилась на отвагу
Благотворителя спасти.
Ловец тем временем замешкался прийти,
И мышь за труд взялась поспешно
И стала сеть причинную пилить,
Зубами терпужить,
И потрудилась так успешно,
Что петель несколько спустилося зараз.
Простору узнику открылося поболе:
Лев встал, встряхнулся и подчас
Рванул железну сеть, с ним сеть умчалась в поле.

О сильные земли, заметьте сей урок!
Не презрите того, незнатной кто породы
В подлунном странствии законныя природы
В проводники нам дал непостоянный рок.
Где счастье, следует нередко случай слезен,
Так меньший всех из нас, тот может быть полезен.

Между концом 1790-х годов и 1810

Лев и мышь. Печ. впервые по автографу ПД. Сюжет оригинален. Подчас — здесь, возможно, в смысле своевременности, удобного момента.

 

X. ГОЛУБКА И МУРАВЕЙ

Таких же в участи случайных перемен,
Где меньший большему жизнь в очередь спасает,
Рассказчик милый Лафонтен
Еще пример в другой нам басне предлагает.
В день красный муравей, который весь свой век,
Как мудрый человек,
Все ищет, носит, собирает,
Не знаю, право, я, зачем
Над лужей с травки потянулся;
Сорвался, и упал, и в воду окунулся;
Плыть, плыть, и нет уж сил, пришлось тонуть совсем.
Голубка тут пила; и, видев неизбежну
Погибель муравья чуть-чуть уж не на дне,
Подкинула ему соломинку надежну,
И спасся муравей как словно на челне.
Голубка, радостна от доброго толь дела,
Взвилась резво и на березу села.
Откуда ни возьмись явился тут стрелок,
Как стать, по выстрелу размерил
И на голубочку ружьем уже прицелил.
Но муравей, заметив, что сапог
Разодран на стрелке, подполз, босую ногу
Охотника так ловко укусил,
Что вовсе невпопад стрелок курок спустил.
Голубка ж дай в полет, услышавши тревогу.

Между концом 1790-х годов и 1810

Голубка и муравей. Печ. впервые по автографу П. Д. Является переложением басни Лафонтена «La Colombe et la Fourmi», восходящей к античному источнику (41-й басне Эзопа).

 

XI. ЖУРАВЛЬ И ЛИСИЦА

Лисица в добрый день на дружеский обед
Просила журавля пожаловать откушать.
Журавль любил поесть, любил рассказы слушать,
И весел в путь пошел за нею вслед.
Лисицы родом все не чивы:
На стол поставили холодны щи ленивы,
И дружеский обед весь только в том и был.
Но более всего журавль не полюбил,
Что подали его на блюде очень плоском.
Журавль в себя хлебок пропустит ли едва,
Как жадная лиса сглотнет десятка два,—
И скоро заблистал лоток дубовым лоском.
Довольно голоден встал гость из-за стола,
Но от него за пир хозяйке похвала
И в очередь к себе ее откушать просит.
Лисице сущий клад покушать даром раз,—
И собралась в урочный час.
Навстречу ветер ей обеда дух приносит
И возвещает в нем такой изящный вкус,
Как будто выписной готовил стол француз.
На запах свой поход лисица ускорила.
«Добро пожаловать, прошу покорно сесть, —
Сказал хозяин ей, как радостно вступила.—
А я велю и кушать несть».
Сосуды принесли с отверстием кувшинным
Так узким, что журавль один обедать мог,
Быв честно награжден с природы носом длинным
А гостья не могла просунуть в них и ног.
И только те куски досталися лисице,
Которые ронять угодно было птице.
С стыдом лиса пошла, повесив хвост, ушки,
Как словно в сеть ее поймали петушки.

Сбылась пословица невестушке в отместку.
Наследники, для вас будь сказано в повестку.

Между концом 1790-х годов и 1810

Журавль и лисица. Печ. впервые по автографу ПД. Является переложением басни Лафонтена «Le Renard et la Cigogne», которая восходит к античному сюжету (326-й басне Эзопа).

 

XII. СОЛНЦЕ И ЛЯГУШКИ

В день брачна торжества какого-то тирана
В веселиях вина весь город утопал.
Езоп, подобив то безумству от дурмана,
Народное веселье осуждал
И притчу рассказал:
Лягушки некогда услышали в болоте
О странной солнышка охоте
Вступить в законный брак.
Заквакали они и так и сяк:
«Судьба! не допускай сего для нас злодейства, —
От солнца без того нам очень жизнь трудна!
Оно теперь одно сушит почти до дна
Болота и пруды: что ж будет от семейства,
Как множество детей нам народит оно?
С одним грабителем довольно стали нищи,
А с дюжиною их погибнем все без пищи!»

Лягушки глупы, — но
Судили здесь умно.

Конец 1809 (?)

Солнце и лягушки. Печ. впервые по автографу ПД. Вписана между переводом стихов из послания Буало к Расину и ранее записанной в тетрадь басней «Кузнечик». Перевод басни Лафонтена «Le Soleil et les Grenouilles», восходящей к античному сюжету (350-й басне Эзопа). Возможно, что тему басни Озеров связал с сенсационными сообщениями в газетах (в ноябре-декабре 1809) о разводе Наполеона с бездетной Жозефиной (развод состоялся 16 декабря) и о его желании сочетаться новым браком, чтобы иметь наследников. За этим последовал брак с дочерью австрийского императора Марией-Луизой (брачный договор 18 февраля 1810).

 

XIII. ВОРОНА-ПРОСИТЕЛЬНИЦА

Имела некая Ворона вкус:
     Любила муз;
     И говорит Орфею,
     По-русски - Соловью:
     "Исполни просьбу ты мою,
     О чем просить тебя я смею!
           Имею
           Лишь одного
           Я сына;
Он в старости отрада мне едина;
     Пожалуй, ты его
Наставь так петь, как сам поешь ты нежно!
Он скоро переймет, лишь поучи прилежно",
А Соловей в ответ: "Голубушка моя,
Готов бы оказать тебе услугу я;
Но знай, не только я, да если с Геликона
Сынка сведешь учить всех муз и всех богов,
Не будет он в числе певцов:
Не может соловьем быть никогда ворона".

Вовек того не даст искусству мастерство,
Чего лишило нас, к несчастью, естество.

Между концом 1790-х годов и 1810

Ворона-просительница. Впервые — СО 1828, ч. 3.

 

XIV. ОРАТОР И БОЛВАН

        Был некий человек,
        Который целый век
От красноречия не знал себе покою:
Учение текло из уст его рекою.
        Блистал мой говорун,
        Подобно как перун,
И, бегая голов упорных,
Старался находить судей покорных.
В дубраву он зашел.
Стоял в дубраве той Болван.
Под сенью древ вития мой
Гремит с воспламененным духом
        Перед болваньим ухом
И чванится, как будто Цицерон,
Как за Лигария вступился он.

Кто ритор, кто болван - узнай, читатель!
        Оратор мой - писатель,
Которому не могут быть с руки
        Прямые знатоки,
И любит, чтоб ему дивились дураки.

Между концом 1790-х годов и 1810

Оратор и болван. Впервые — СО 1828, ч. 3, стр. 109.
И чванится, как будто Цицерон и т. д. Речь идет об ораторе и политическом деятеле древнего Рима Цицероне (106—43 до н. э.). Когда военачальник сторонников Помпея Лигарий был взят в плен Цезарем, Сенат обвинил Лигария в измене (45 до н. э.). Цицерон за него вступился. Речь в защиту Лигария — один из самых знаменитых образцов античного красноречия.

[Направлена против Н. П. Николева, ожесточенного противника Я. Б. Княжнина, которого Озеров считал своим учителем в поэзии. Николеву принадлежат два трактата по вопросам поэзии: "Рассуждение о российском стихотворстве" (1787) и "Лиро-дидактическое послание к Дашковой" (1791), вызывавшие насмешки многословной тяжеловесностью стиля и претензиями на "учительность". Николев ответил на басню Озерова стихотворением "Басня" ("Болван-молокосос из силы вон кричал..."), напечатанным В его "Творениях" (1797). (прим. Русская басня XVIII-XIX веков — Л.: «Советский писатель», 1977)]

  • 1. Русская басня XVIII-XIX веков — Л.: «Советский писатель», 1977
  • 2. тексты басен приводятся по изд.: В. А. Озеров, Трагедии. Стихотворения — Л.: «Советский писатель», 1960;  Русская басня XVIII-XIX веков — Л.: «Советский писатель», 1977, комментарии по изд. 1960 г.
  • 3. ПД — Пушкинский дом (Институт русской литературы Академии наук СССР).
    СО 1816—1817 — Сочинения Озерова, чч. 1—2, СПб., 1816—1817.
    СО 1828 — Сочинения Озерова, чч. 1—3. СПб., 1828. I