Том 2

87. Бедняк и богач

 

В стародавние времена, когда господь бог ходил еще по земле, случилось, что однажды под вечер он устал, его застала ночь, и негде ему было переночевать. А стояли по дороге два дома, один против другого; был один большой и красивый, а другой — маленький и на вид неказистый. Большой дом принадлежал богачу, а маленький бедняку. И подумал господь: «Богатого я не затрудню, я у него и заночую». Услыхал богач, что стучатся к нему в дверь, открыл окошко и спросил незнакомца, что ему надобно. Господь ответил:

— Пустите меня переночевать!

Оглядел богач путника с головы до ног, а так как господь одевался в простую одежду и по его виду было не похоже, чтоб у него водились деньги в кармане, то покачал богач головой и сказал:

— Я не могу вас пустить, комнаты у меня завалены овощами и семенами; ежели мне пускать на ночлег всякого, кто в дверь постучится, то пришлось бы мне самому идти по свету с сумой. Попроситесь, может где и пустят.

Он захлопнул окошко, и господь бог остался стоять у дверей. Повернулся господь и направился через дорогу к маленькому домику. Только он постучался, отодвинул бедняк щеколду, открыл свою дверку и пригласил странника войти.

— Ночуйте у меня, — сказала он, — на дворе уж темно, да и куда вам теперь идти!

Это господу богу понравилось, и он вошел к нему в дом. Подала жена бедняка ему руку, поздоровалась с ним и сказала, чтоб он устраивался, как будет ему удобней, чтоб было ему приятно; многого они не имеют, но то, что у них есть, они дадут ему от чистого сердца. Она поставила на огонь картошку, и пока та варилась, подоила козу, чтоб угостить его немного молоком. Вот накрыли стол, сел господь бог и ел с ними вместе, и ему понравилась их бедная пища, оттого что лица у них были при этом довольные. Вот поели они, и наступило время ложиться спать. Позвала тихонько жена своего мужа и говорит:

— Послушай, муженек, давай нынче постелем себе на ночь солому, а бедный странник пускай ложится на нашу постель и отдохнет: целый-то день он был на ногах, тут всякий умается.

— Я предложу ему это охотно, — ответил тот, подошел к господу богу и предложил, что если будет ему угодно лечь спать в их постель, то он мог бы на ней как следует отдохнуть. Господь бог не пожелал отбирать у стариков их постель, но они так ему предлагали, что, наконец, он согласился и лег в их постель; а они постелили себе на полу солому. На другой день поднялись они чуть свет и сварили гостю завтрак, такой хороший, какой только могли. Вот уже засияло солнце в окошко, встал господь, поел с ними и опять собрался в путь-дорогу. Он стоял уже в дверях, но обернулся и сказал:

— Оттого, что вы были такие жалостливые и добрые, пожелайте себе три разных желанья, и я вам их исполню.

И сказал бедняк:

— Чего же мне себе пожелать, как ни вечного блаженства и чтобы мы оба, пока живы, были бы здоровы и имели бы свой хлеб насущный; а третьего я и не знаю, чего себе пожелать.

И ответил милостивый господь бог:

— Не хочешь ли ты иметь новый дом вместо старого?

— О, да, — ответил бедняк, — если бы я мог и его получить, это было бы мне очень приятно.

И исполнил господь их желанья, обратил старый их дом в новый, дал им еще раз свое благословенье и отправился дальше.

Был уже день, когда богач поднялся. Высунулся он в окошко, видит — стоит напротив него новый, нарядный дом под красною черепицей, а стояла там прежде старая избушка. Раскрыл богач от удивленья глаза, кликнул жену и говорит:.

— Скажи мне, как это случилось? Ведь вчера ж вечером стояла там старая, убогая избушка, а нынче стоит новый, красивый дом. Сбегай-ка вниз да узнай, как все это произошло.

Пошла жена, стала расспрашивать бедняка. И он ей рассказал:

— Зашел вчера вечером какой-то странник, попросился у нас ночевать, а нынче утром, когда мы с ним прощались, он выполнил три наши желанья: вечное блаженство, здоровье в жизни и хлеб насущный да еще вместо нашей старой избушки новый, красивый дом.

Кинулась жена богача домой и рассказала мужу, как все случилось. А муж и говорит:

— Я готов сам себя на куски разорвать: эх, кабы знал я! Ведь незнакомец-то заходил раньше ко мне и хотел у нас переночевать, а я ему отказал.

— А ты не мешкай, — говорит жена, — садись поскорей на лошадь и сможешь нагнать того человека и его попросить, чтобы он исполнил твои три желанья.

Послушался богач доброго совета, помчался на лошади и нагнал господа бога. Заговорил он с ним мягко и вежливо и стал просить, чтобы тот не обижался, что его тотчас не впустили, искал он-де ключ от дверей, а он тем временем ушел. Если будет назад возвращаться той же дорогой, то пускай, мол, останавливается у него.

— Хорошо, — сказал господь бог, — если я когда буду возвращаться, то так и сделаю.

Спросил богач, не может ли и он пожелать себе тоже три желанья, как и его сосед?

— Да, — сказал господь бог, — пожелать, конечно, можно, но это было бы плохо для тебя же самого, и лучше бы тебе ничего не желать.

Богач подумал, что надо бы себе что-нибудь такое придумать, что сделало бы его счастливым, если будет оно выполнено. И сказал господь бог:

— Езжай себе домой, и твои три желанья исполнятся.

Получил богач то, что хотел, поехал домой и начал раздумывать, что бы это такое себе пожелать: Думал он, раздумывал и опустил поводья, и пустилась лошадь вскачь, а это мешало богачу думать, и он никак не мог собраться с мыслями. Похлопал он лошадь по шее и говорит:

— Лиза, потише, — но лошадь продолжала скакать и начала становиться на дыбы. Рассердился богач и крикнул в нетерпенье: — Э, чтоб ты себе шею сломала!

И только он вымолвил эти слова — бух, свалился он на землю, а лошадь лежала мертвая и не шевелилась: так было исполнено его первое желанье.

А так как богач был по природе скрягой, то не хотелось ему бросать седла, снял он его и взвалил себе на плечи. Пришлось ему теперь идти пешком. «Осталось у меня еще два желанья», — подумал он и на этом успокоился. Шел он медленно по песку, а в полдень солнце грело горячо, и стало ему жарко и так на душе досадно: седло давило ему плечи, а ему все никак не приходило в голову, что бы это себе пожелать. «Если бы я пожелал себе все царства и все сокровища мира, — молвил он про себя, — то все-таки приходило бы мне в голову то одно, то другое желанье, это я точно знаю; мне хочется устроить так, чтобы мне ничего не оставалось желать». Он вздохнул и сказал:

— Да, если б я был баварским крестьянином, у которого бы тоже оставалось три желанья, то я знал бы, что делать, и пожелал бы себе, во-первых, побольше пива; во-вторых, пива столько, сколько бы мог выпить; а в-третьих, бочку пива в придачу.

То казалось ему, что вот уже желанье у него нашлось, но потом он считал его слишком малым. И вспомнилось ему, как должно быть теперь хорошо его жене, — сидит она себе дома в прохладной комнате и ест что-нибудь вкусное. Но это его порядочно рассердило, и вдруг невзначай он вымолвил:

— Хотелось бы мне, чтоб сидела она лучше дома в седле и не могла бы с него слезть и чтоб я не тащил его на плечах.

Только сорвалось у него с языка последнее слово, как исчезло седло с его плеч, и он понял, что исполнилось его второе желанье. Но стало ему только сейчас по-настоящему жарко, он пошел быстрей и захотелось ему сидеть дома одному в своей комнате и думать о чем-нибудь таком большом — о последнем своем желанье. Приходит он домой, открывает в комнату дверь, видит — сидит там его жена в седле и никак с него слезть не может, стонет и кричит. А он и говорит:

— Будь этим довольна, я готов пожелать тебе все богатства на свете, только оставайся ты сидеть в седле.

Но она обозвала его дураком и сказала:

— На что мне все богатства на свете, если я сижу в седле? Ты этого мне пожелал, ты и должен помочь мне с него слезть.

И хотелось ему или не хотелось, а пришлось-таки высказать свое третье желанье: чтоб избавилась жена от седла и смогла бы с него слезть. И тотчас желанье это исполнилось. Итак, досталось ему одно лишь: досада, заботы, ругань да пропавшая лошадь. А бедняки жили себе в довольстве, тихо и мирно, как живут добрые люди до самой блаженной смерти.

 

 

88. Певчий попрыгун-жаворонок

 

Жил-был на свете человек, и собрался он в дальнюю дорогу. И вот спрашивает он на прощанье у своих трех дочерей, что привезти им в подарок. Попросила старшая жемчуга, средняя — брильянты, а младшая сказала:

— Милый батюшка, хочу я, чтоб привез ты мне певчего прыгуна-жаворонка.

Ответил отец:

— Ладно, если я такого достану, то привезу.

Поцеловал он всех трех дочерей и отправился в путь-дорогу. Но вот пришло время ему домой возвращаться, и накупил он для двух старших дочерей жемчугов и брильянтов, но напрасно искал он для младшей певчего прыгуна-жаворонка; и было это ему досадно, потому что была она его любимой дочкой. А путь лежал через лес, и стоял в самом лесу прекрасный замок, и росло вблизи замка дерево, а на самой его вершине увидел он певчего прыгуна-жаворонка. «Э, да ты кстати мне повстречался!» — сказал он, обрадовавшись. Позвал своего слугу и велел ему влезть на верхушку и поймать птичку. Но только подошел тот к дереву, как выскочил сзади лев, тряхнул гривой и так заревел, что листья на деревьях задрожали.

— Кто посмеет украсть моего певчего прыгуна-жаворонка, — закричал он, — того я съем живьем!

А человек и говорит:

— Я не знал, что птица принадлежит тебе. Я готов исправить свою ошибку и дорогой ценой откупиться, только оставь меня в живых.

Говорит тогда лев:

— Одно тебя может спасти: пообещай мне то, что первым тебе дома повстречается. Если ты на это согласен, то, так и быть, дарю тебе жизнь и в придачу птицу для твоей дочери.

Но человек отказался и говорит:

— Ведь это может оказаться моей младшей дочерью, — она любит меня сильнее всех и всегда выбегает мне навстречу, когда я возвращаюсь домой.

Но слуге стало страшно, и говорит он:

— Неужто вас непременно встретит дочь? Это может оказаться кошка или собака.

И он уговорил своего хозяина, и тот взял певчего прыгуна-жаворонка и пообещал льву отдать первое, что встретится ему дома.

И вот воротился он домой. Входит к себе в дом, и первая, кого он встретил, была не кто иная, как его младшая любимая дочь. Бросилась она к нему навстречу, стала его целовать и обнимать, а как увидела, что привез он ей певчего прыгуна-жаворонка, была она вне себя от радости. Но отцу было не до веселья, он заплакал и говорит:

— Милая моя дочка, дорогой ценой заплатил я за эту маленькую птичку, — пришлось мне пообещать отдать тебя дикому льву; он растерзает тебя и съест. — И рассказал ей все, что произошло, и стал просить ее, что бы ни случилось, а ко льву не идти. Стала она его утешать и говорит:

— Милый батюшка, что обещано, то надо исполнить; я пойду, но льва постараюсь задобрить и вернуться домой целой и невредимой.

На другое утро попросила она указать ей дорогу, простилась и спокойно отправилась в самую чащу лесную. А был лев не кто иной, как заколдованный королевич, днем он был львом, и вместе с ним и все его слуги были тоже львами, а ночью они опять превращались в людей.

Когда она пришла, встретил лев ее ласково и проводил в свой дворец. А когда наступила ночь, стал он прекрасным юношей; тут и свадьбу сыграли с большой пышностью. И стали они жить счастливо вместе, ночью бодрствовали, а днем спали. Вот приходит он раз и говорит:

— Завтра в доме у твоего отца будет пир по случаю свадьбы старшей твоей сестры; если хочешь, то мои львы проводят тебя туда.

Она сказала, что охотно повидала бы своего отца, и направилась домой, и провожали ее львы. И была великая радость, когда она явилась, — ведь все думали, что ее растерзал лев и что давно ее уже нет в живых. Рассказала она, какой у нее красивый муж и как хорошо ей живется, и пробыла она дома, пока продолжалась свадьба, а затем вернулась назад в лес. Когда выходила замуж средняя дочь, ее опять пригласили на свадьбу, и она сказала льву:

— На этот раз не хочу я идти одна, пойдем вместе со мной.

Но лев ответил, что это будет для него слишком опасно, — ведь если упадет на него луч от зажженной свечи, то обернется он голубем, и придется ему семь лет летать вместе с голубями.

— Ax, — сказала она, — уж пойдем вместе со мной, я буду тебя охранять и защищу от всякого света.

И вот отправились они вместе и взяли с собой и своего маленького ребенка. Она велела построить там зал с прочными и толстыми стенами, куда не проникал бы ни один луч, чтобы лев мог сидеть в нем, когда зажгутся свадебные свечи. Но дверь была сделана из сырого дерева, она рассохлась и дала небольшую трещину, которую никто из людей не заметил. Стали праздновать пышную свадьбу, и когда свадебный поезд возвращался из церкви с факелами и свечами мимо зала, упал тонкий, как волос, луч на королевича, и в тот же миг был он обращен в голубя. Когда жена вернулась домой и стала искать мужа, найти его нигде не могла, — перед нею сидел белый голубь. И голубь сказал:

— Семь лет должен буду летать я по свету. Но каждые семь шагов я буду ронять по капельке алой крови и по белому перышку, они укажут тебе дорогу, и если ты пойдешь по следу, то сможешь меня освободить.

Сказав это, голубь вылетел в дверь, и она пошла вслед за ним; и каждые семь шагов падали наземь алые капельки крови и белые перышки и указывали ей дорогу. И так шла она все дальше и дальше по свету, не оглядывалась и не отдыхала. И прошло уже почти семь лет. Стала она радоваться, думая, что скоро будут они освобождены от чар, но было это еще так далеко!

Шла она все дальше, и вот однажды не упало перышко наземь, не скатилась алая капелька крови. Глянула она наверх, видит — голубь исчез. Она подумала: «Люди мне ничем помочь не могут», и она поднялась к солнцу и сказала ему:

— Светишь ты во все углы темные и на вершины горные, не видало ли ты, где белый голубь летает?

— Нет, — ответило солнце, — не видало я голубя белого, но подарю тебе ларец, ты открой его, когда будешь в великой беде и опасности.

Поблагодарила она солнце и пошла дальше; шла она до самого вечера, пока не взошел уже и месяц, и спросила она у месяца:

— Ты целую ночь светишь на поля широкие, на леса на высокие, не видал ли ты, где белый голубь летает?

— Нет, — ответил ей месяц, — не видал я белого голубя, вот подарю я тебе яйцо, ты разбей его, когда будешь в большой беде и опасности.

Поблагодарила она месяц и пошла дальше; шла она, пока явился ветер ночной и подул на нее прохладой. И молвила она ветру ночному:

— Ты веешь над всеми деревьями, подо всеми листьями дуешь, не видал ли ты, где белый голубь летает?

— Нет, — сказал ей ветер ночной, — не видел я белого голубя, но спрошу у других трех ветров, может, они видали.

Явился ветер восточный и западный ветер, но они не видели ничего, а южный ветер ответил:

— Видел я белого голубя, полетел он к Красному морю, там обернулся он снова львом, ведь минуло семь лет, и борется лев там с драконом, а дракон тот — зачарованная королевна.

И сказал ей ветер ночной:

— Дам я тебе совет: ступай к Красному морю, растут на правом его берегу большие лозы: ты их сосчитай, и срежь одиннадцатую, и ударь ею дракона — тогда лев его одолеет, и вернется к обоим снова их человеческий образ. Потом оглянись назад, и увидишь ты птицу-грифа, что сидит у Красного моря; вскочи вместе с милым своим на спину к нему, и перенесет вас птица через море домой. На тебе еще орешек; когда будешь ты посреди моря, кинь его в воду, и вырастет из воды большой орешник, и отдохнет на нем птица-гриф. Если ей отдохнуть не удастся, то не хватит у ней сил перенести вас через море; а забудешь ты бросить в воду орешек, то уронит вас птица-гриф в море.

Пошла она к морю и нашла там все, о чем говорил ей ветер ночной. Сосчитала она лозы на морском берегу, одиннадцатую срезала, ударила ею дракона, и лев его одолел; и вмиг обратились они снова в людей. Только освободилась от чар королевна, что прежде была драконом, взяла она за руки юношу, села на птицу-грифа и исчезла с ним вместе. И осталась бедная странница опять одна, села она на землю и заплакала. Но, наконец, она успокоилась и сказала: «Я пойду дальше, так далеко, куда только ветер дует и доколе петух будет петь, пока его не найду». И пошла она дальше, и прошла много путей и дорог, пока не пришла, наконец, к замку, где жили они вдвоем, и узнала, что скоро будут справлять они свадьбу. И сказала она:

— Бог мне поможет еще раз! — и она открыла ларец, подаренный солнцем, и лежало в том ларце платье, и сияло так же, как самое солнце. Она достала его, надела и поднялась в замок, и все люди и даже невеста посмотрели на нее с удивлением; и это платье так понравилось невесте, что захотелось ей надеть его под венец, и она спросила, не может ли та его продать.

— Не продам я его ни за деньги, ни за какое добро, — ответила она, — а за плоть и за кровь.

Невеста спросила, что она этим хочет сказать. И она ответила:

— Позволь мне переночевать ночь в той комнате, где спит твой жених.

Невеста не согласилась; но ей так хотелось получить платье, что, наконец, она дала согласие, приказав слуге подсыпать королевичу сонного зелья.

Когда наступила ночь и королевич уснул, ее отвели в спаленку. Села она у его постели и сказала:

— Я шла за тобой семь лет, была я у солнца и месяца, и у четырех ветров я была — все о тебе узнала, я помогла тебе одолеть дракона, неужто ты меня совсем позабыл?

Но королевич спал крепко, и казалось ему, будто ветер шумит среди елей в лесу. Когда наступило утро, ее увели из спальни, и пришлось ей отдать свое золотое платье.

Но когда и это не помогло, запечалилась она, вышла на луг, села и заплакала. Сидя там, она вспомнила о яйце, что подарил ей месяц; она разбила яйцо — и вылупилась из него наседка с двенадцатью золотыми цыплятами, они побегали, поклевали и залезли опять под крылья наседки, — и не было ничего милее на свете, как смотреть на это.

Потом она встала и пошла по лугу, но невеста заметила из окошка маленьких цыплят, и они ей так понравились, что она вышла из замка и спросила, не продаст ли их странница.

— Ни за деньги, ни за добро, а за плоть и за кровь. Дозволь мне еще одну ночь пробыть в спальне, где спит жених.

Невеста согласилась, но решила ее обмануть, как и в прошлый вечер. Когда королевич ложился в постель, он спросил своего слугу, что это был за шум и за шепот в прошлую ночь. И слуга рассказал ему обо всем: что велено было дать ему сонного зелья, потому что какая-то бедная девушка спала тайком в его спальне, и что в эту ночь он должен дать ему снова сонного зелья. Тогда королевич сказал:

— Вылей это зелье на пол у моей постели.

Ночью девушку ввели снова, и стала она рассказывать, как ей тяжело пришлось; и он тотчас по голосу узнал свою милую жену, вскочил с постели и воскликнул:

— Только теперь впервые я воистину освобожден от чар, а был я будто во сне, ибо меня околдовала чужая королевна и заставила меня тебя позабыть, но бог вовремя снял с меня наважденье.

Тогда они вышли оба ночью тайком из замка, — они боялись отца королевны, который был колдуном, — сели на птицу-грифа, и перенесла их птица-гриф через Красное море. И когда были они посреди моря, бросила она в воду орешек. И тотчас выросло большое дерево орешник, отдохнула на нем птица-гриф и принесла их потом домой, где нашли они своего ребенка; он за это время вырос и сделался красивым мальчиком; и жили они с той поры счастливо до самой смерти.

 

 

89. Гусятница

 

Жила однажды старая королева; муж у нее умер много лет тому назад, но была у нее красавица-дочь. Когда она выросла, ее обручили с одним королевичем из далекой страны. Пришло время, когда они должны были быть повенчаны и девушке надо было ехать в чужое королевство, и вот собрала тогда старуха-мать много дорогой утвари и драгоценностей — все, что входило в приданое королевы, так как она всем сердцем любила свою дочь. Дала она ей и камеристку, которая должна была ехать вместе с нею, чтобы передать невесту в руки жениха; и дали им для путешествия двух коней, и звали коня королевны Фалада, и умел тот конь говорить. Вот настал час расставанья, и пошла старая мать-королева в свою опочивальню, взяла маленький нож, порезала себе пальцы, и брызнула из них кровь; потом взяла она белый платочек, и упали на него три капли крови; королева отдала этот платочек дочери и сказала:

— Милое мое дитятко, храни его крепко, он пригодится тебе в дороге.

С грустью простились они друг с другом; сунула королевна платочек за пазуху, села на коня и отправилась к своему жениху. Проехали они час, и почувствовала королевна сильную жажду и говорит своей камеристке:

— Слезь с коня и набери мне воды из ручья в мой кубок, что взяла ты в дорогу, мне очень хочется пить.

— Если вам хочется пить, — сказала камеристка, — то слезьте сами с коня, наклонитесь к воде и напейтесь, я вашей служанкой быть не хочу.

Королевну мучила жажда, и она сошла с коня, нагнулась к ручью, напилась, но напиться из золотого кубка ей так и не пришлось. И она сказала:

— Ах, господи!

И ответили ей три капли крови: «Если бы мать знала об этом, у ней разорвалось бы сердце в груди».

Запечалилась королевна, но ничего не сказала и села опять на коня. Так проехали они несколько миль, но день был жаркий, солнце сильно пекло, и ей снова захотелось пить. А проезжали они мимо родника, и она крикнула снова своей камеристке:

— Сойди с коня и дай мне попить из моего золотого кубка. — Королевна все ее злые слова уже позабыла. Но камеристка сказала еще высокомерней:

— Если хотите пить, то и пейте сами, а вашей служанкой я быть не хочу.

И королевна сошла в великой жажде с коня, нагнулась над родником, заплакала и сказала:

— Ах, господи!

И ответили опять капли крови: «Если бы мать знала об этом, сердце б у ней разорвалось в груди».

Начала королевна пить и сильно нагнулась, и выпал у нее из-за пазухи платок, на котором были три капли крови, и уплыл по воде, но в горе она этого не заметила. А камеристка все это видела и обрадовалась, что получила власть над невестой: ведь если ей потерять эти три капли крови, то станет она беспомощной и слабой. Только хотела королевна сесть опять на своего коня, которого звали Фалада, но камеристка сказала:

— На Фаладе поеду я, а ты можешь ехать на моей кобыле.

И королевне пришлось подчиниться. Потом камеристка грубо ей приказала, чтоб сняла она королевские одежды и надела бы на себя ее простое платье, и к тому же заставила ее поклясться перед богом, что она не скажет об этом при королевском дворе ни одному человеку, а если она не даст такой клятвы, то будет тотчас убита. Но конь Фалада все это видел и хорошо запомнил.

Села камеристка на коня Фаладу, а настоящая невеста на простую лошадь, и поехали они дальше, и вот приехали, наконец, в королевский замок. И была там великая радость по поводу их прибытия, выбежал к ним навстречу королевич, снял камеристку с коня, думая, что это и будет его настоящая жена. Повели ее по лестнице, а настоящей королевне пришлось остаться внизу. Посмотрел старый король в окно и увидел, что она стоит во дворе, заметил, какая она стройная, нежная и какая красивая. Пошел он тотчас в королевскую горницу и спросил у невесты про девушку, что с ней вместе приехала и стоит теперь внизу во дворе, кто она, мол, такая?

— Я взяла ее с собой в дорогу, чтоб было мне с кем ехать. Дайте девушке какую-нибудь работу, чтоб она не стояла без дела.

Но у короля работы для нее не нашлось, и, не зная, что придумать, он сказал:

— Есть у меня тут мальчонка, он пасет гусей, пускай она ему помогает.

Мальчика звали Кюрдхен; и пришлось настоящей невесте помогать ему пасти гусей.

Немного спустя говорит фальшивая невеста молодому королю:

— Мой любезный супруг, сделайте мне одно одолженье.

— Я выполню его с удовольствием, — ответил он ей.

— Велите позвать живодера и отрубить голову коню, на котором я сюда приехала, он по дороге меня рассердил.

А на самом-то деле она боялась, чтобы конь не рассказал, как поступила она с королевной. Раз уж на то пошло, то должно оно было случиться, и пришлось верному Фаладе погибнуть. Но слух об этом дошел до настоящей королевны, и она тайно пообещала живодеру уплатить золотой, если он окажет ей небольшую услугу. Были в том городе большие черные ворота, через них она проходила всегда утром и вечером со своими гусями.

— Прибейте, — сказала она, — над черными воротами голову убитого Фалады, чтоб я видела ее каждый раз.

И живодер обещал ей это: он отрубил голову Фаладе и крепко прибил ее над черными воротами.

На заре, когда гнали они вместе с Кюрдхен через эти ворота гусей, она, проходя, говорила:

Вот где висишь ты, конь мой Фалада!

И голова отвечала:

А ты, королевна, ходишь за стадом.
Если б об этом матушка знала,
Сердце б у ней разорвалось.

И она медленно выходила за город и гнала гусей на пастбище.

Придя на лужок, она садилась на землю и распускала свои волосы, а были они, словно чистое золото. И Кюрдхен смотрел на них и радовался, глядючи, как сверкали они, и захотелось ему вырвать у нее несколько волосков. Но она сказала:

Подуй, ветер-ветерок,
Сдуй у Кюрдхен колпачок,
Пусть бежит за ним вдогонку;
А я косы заплету,
Их в порядок приведу.

И поднялся вдруг такой сильный ветер, что сорвал у Кюрдхен его шапочку, — полетела она по полю, и пришлось ему бежать за нею вдогонку. Пока он вернулся назад, она тем временем волосы расчесала, заплела их в косы, и он не мог вырвать у ней ни одного волоска. Рассердился Кюрдхен и перестал с ней разговаривать; и они продолжали пасти гусей, пока не наступил вечер, а потом пошли домой.

На другое утро, когда они гнали гусей через черные ворота, девушка сказала:

Вот где висишь ты, конь мой Фалада!

И ответил Фалада:

А ты, королевна, ходишь за стадом.
Если б об этом матушка знала,
Сердце б у ней разорвалось.

Села она опять на лужок и начала расчесывать волосы. Подбежал Кюрдхен и хотел схватить ее за волосы, но она быстро промолвила:

Подуй, ветер-ветерок,
Сдуй у Кюрдхен колпачок,
Пусть бежит за ним вдогонку;
А я косы заплету,
Их в порядок приведу.

И подул ветер, сдул у него с головы шапочку, и пришлось Кюрдхен бежать за нею вдогонку, и когда он вернулся, девушка давно уже привела волосы в порядок, и он не мог вырвать у ней ни одного волоса. И пасли они гусей до самого вечера.

А вечером, когда воротились они домой, пришел Кюрдхен к старому королю и говорит:

— С этой девушкой я пасти гусей больше не стану.

— Почему? — спросил старый король.

— Да она мне весь день докучает.

Приказал старый король рассказать, что же она ему такое делает.

И сказал Кюрдхен:

— Утром, когда проходим мы со стадом через черные ворота, — а висит там на стене лошадиная голова, — девушка говорит:

Вот где висишь ты, конь мой Фалада!

а голова отвечает:

А ты, королевна, ходишь за стадом.
Если б об этом матушка знала,
Сердце б у ней разорвалось.

И стал Кюрдхен рассказывать дальше, что происходит на гусином лугу и как приходится ему бегать вдогонку за шапочкой.

Старый король велел ему и впредь пасти гусей, а сам, только наступило утро, сел за черными воротами и услыхал, как говорила она с головою Фалады; потом он пошел вслед за нею на пастбище и спрятался на лугу за кустом. И увидел он вскоре своими собственными глазами, как гусятница и пастушок пригнали гусей, и как села она потом и начала расплетать волосы, и как засияли они от блеска.

И опять сказала она:

Подуй, ветер-ветерок,
Сдуй у Кюрдхен колпачок,
Пусть бежит за ним вдогонку;
А я косы заплету,
Их в порядок приведу.

И поднялся вихрь и сорвал с Кюрдхен шапочку, и пришлось ему бежать далеко-далеко за нею вдогонку, а пастушка тем временем медленно причесала и заплела волосы, и старый король все это видел. Потом он незаметно вернулся назад, и когда вечером гусятница возвращалась домой, король отозвал ее в сторону и спросил, зачем она все это делает.

— Я сказать вам об этом не смею, да и не могу ни одному человеку пожаловаться на свое горе, — я поклялась в том перед богом, а не то мне придется погибнуть.

Он стал ее допытывать и не давал ей покоя, но ничего добиться от нее не мог. И сказал король:

— Если ты мне ничего не хочешь сказать, так пожалуйся тогда на свое горе железной печке, — и ушел.

Тогда она забралась в железную печку, начала плакать и причитать, и все, что было у ней на сердце, высказала, и говорит:

— Живу я, всеми покинутая, а я-то ведь королевна; коварная камеристка принудила меня силой снять с себя королевские одежды и заняла у жениха мое место, и должна я исполнять черную работу и пасти гусей. Если бы знала об этом моя матушка, сердце б у ней разорвалось!

А старый король стоял за печкой и слышал все, что она говорила. Вышел он потом и велел ей вылезть из печки. Надели на нее королевские одежды; и казалось прямо чудом, какая была она прекрасная. Позвал старый король своего сына и объявил ему, что невеста у него фальшивая, а на самом деле она всего лишь камеристка, а настоящая стоит перед ним — это была бывшая гусятница.

Сильно обрадовался молодой король, увидав ее красоту и доброту, и было устроено большое пиршество и созвали на него всех людей и добрых друзей. И сидел на первом месте жених, а рядом с ним королевна, а с другой стороны камеристка, но была камеристка ослеплена и не узнала ее в пышном наряде. Вот поели они, попили, стало им весело, и задал тогда старый король камеристке загадку: чего заслуживает та, которая так, мол, и так обманула своего хозяина, — и он рассказал ей все, как было, по порядку, и спросил:

— Какого приговора она достойна?

И сказала фальшивая невеста:

— Она достойна одного, чтоб раздели ее догола и бросили в бочку, утыканную острыми гвоздями; и надо запрячь в ту бочку двух белых лошадей, и пусть тащат они ее по всем улицам.

— Так ты же и есть та самая, — сказал старый король, — которая произнесла себе приговор, так и должно с тобой поступить.

И вот, когда исполнили приговор, женился молодой король на своей настоящей невесте, и стали они оба править своим королевством в мире и в счастье.

 

 

 

90. Юный великан

 

Был у одного крестьянина сын; и был он ростом всего с палец, больше никак не рос, и за несколько лет ничуть не сделался больше. Собрался раз крестьянин ехать на поле — землю пахать, а малютка ему и говорит:

— Батюшка, хочу я с тобой на поле поехать.

— На поле? — говорит отец. — Нет, уж лучше оставайся ты дома; какая с тебя польза будет, — чего доброго, я тебя еще потеряю.

И начал Мальчик-с-пальчик плакать; и чтобы его успокоить, сунул его отец в карман и взял вместе с собой. Приехав на поле, он достал его из кармана и посадил на только что вспаханную борозду. Вот сидит на ней Мальчик-с-пальчик, а в это время выходит из-за горы огромный великан.

— Видишь эту громадину? — спросил его отец, желая напугать этим малыша; а чтоб был он послушным, сказал: — Вот он тебя заберет с собой.

Великан в это время сделал несколько шагов своими длинными ножищами и очутился у самой борозды. Взял он маленького Мальчика-с-пальчик осторожно двумя пальцами, поднял вверх, поглядел на него внимательно и, ни слова не молвив, двинулся с ним дальше. Отец стоял рядом, но от страха и слова вымолвить не мог, и решил, что пропал теперь его сыночек и никогда уж он больше его не увидит.

И унес великан его к себе домой, начал его выкармливать; и вырос Мальчик-с-пальчик и стал таким же большим и сильным, как и все великаны. Прошло два года, и направился старый великан вместе с ним в лес. Он захотел его испытать и сказал:

— Вытащи-ка мне вот этот прутик.

А стал мальчик такой уже сильный, что вырвал из земли молодое дерево вместе с корнями. Великан подумал: «Ну, дело теперь пойдет лучше». И взял его с собой и выкармливал еще целых два года. Стал он его опять испытывать, и силы у мальчика настолько прибавилось, что мог он вырвать из земли теперь и старое дерево. Но великану это казалось еще недостаточным, он выкармливал его еще два года, потом пошел с ним в лес и сказал:

— Ну-ка, вырви мне прутик побольше, — и парень вырвал ему из земли самый толстый дуб — он так и затрещал; и было это для него делом совсем пустячным.

— Ну, теперь хватит, — сказал великан, — ты уже обучился, — и отвел его назад на поле, откуда он его принес.

А отец его как раз в это время шел за плугом. Юный великан подошел к нему и говорит:

— Посмотрите, батюшка, каким человеком ваш сын сделался.

Испугался крестьянин и говорит:

— Нет, ты мне не сын, я такого не хочу, отойди от меня.

— Да нет же, я ваш сын, и дозвольте мне приняться за работу; пахать я умею так же хорошо, как и вы, а может, еще и получше.

— Нет, нет, ты не сын мне, да и пахать-то ты не умеешь; уходи от меня прочь.

Но так как он великана побаивался, то отошел от плуга и сел на край поля. Взял тогда парень всю упряжку и нажал одной только рукой на плуг, но нажим был такой сильный, что плуг глубоко врезался в землю. Тут крестьянин не вытерпел и крикнул:

— Коли хочешь землю пахать, то не надо так сильно нажимать, а то пахота будет неважная.

Тогда парень выпряг коней, потащил плуг на себе и сказал:

— Ступай, батюшка, домой да вели матери наварить мне миску еды, да чтобы побольше, а я уж за это время сам все поле вспашу.

Пошел крестьянин домой и сказал жене, чтоб наварила она еды побольше. Вспахал парень поле, а было оно величиной в два моргена1, и сделал он это один, а потом впряг себя в борону и стал боронить все поле двумя боронами сразу. Кончив работу, пошел он в лес, вырвал из земли два дуба, взвалил их себе на плечи, а сзади и спереди по бороне, да еще сзади и спереди по лошади, и понес все это, словно вязанку соломы, домой к отцу-матери. Входит он во двор, а мать его не узнала и спрашивает:

— Что это за страшный и огромный человечище?

А крестьянин отвечает:

— Да это наш сын.

А она говорит:

— Нет, это не наш сын, — такого верзилы у нас никогда не было, наш-то ведь был совсем крошечный.

И она крикнула ему:

— Ступай прочь, такого мы не хотим!

Но парень промолчал, отвел лошадей на конюшню, засыпал им овса, подложил им сена — все как следует. Когда он закончил работу, вошел в комнату, сел ла скамью и говорит:

— Матушка, ну, а теперь мне хочется чего-нибудь поесть, скоро ли будет ужин?

— Скоро, — ответила она и принесла две больших полных миски еды, ее хватило бы для нее и для мужа, пожалуй, на целую неделю. Но парень поел все это сам и спросил, нельзя ли еще чего подбавить.

— Нет, — сказала она, — это все, что у нас имеется.

— Да ведь это только, чтоб отведать, — мне бы надо побольше.

Она не решилась ему отказать, пошла на кухню и поставила на огонь большой котел, из которого свиньи ели, и когда он вскипел, принесла она ему целый котел.

— Наконец-то еще маленько принесли, — сказал он и съел все за один присест; но и этим он не наелся. Тогда говорит он отцу:

— Я вижу, что сыт я у вас не буду. Достаньте мне железную палицу, да покрепче, такую, чтоб мне на колене не переломить, и пойду я странствовать по свету.

Крестьянин обрадовался, запряг в повозку пару лошадей и привез от. кузнеца палицу, такую большую и толстую, какую только могла дотащить пара лошадей. Положил парень палицу на колено и — трах! — переломил ее пополам, как гороховый стебель, и отбросил в сторону. Запряг тогда отец четырех лошадей и привез палицу, такую большую и толстую, какую могла только дотащить четверка лошадей. И эту сын, положив на колено, переломил, кинул ее в сторону и говорит:

— Батюшка, ты в этом деле помочь мне, видно, не можешь; надо запрячь лошадей побольше и привезти палицу, какую покрепче.

И запряг отец восьмерик лошадей и привез палицу, такую большую и толстую, какую только восемь лошадей могли дотащить. Взял ее сын в руку, отломил сверху кусок и говорит:

— Ну, вижу я, что палицы, какая мне нужна, вы достать не можете, дольше оставаться у вас я не хочу.

И он ушел от него и стал выдавать себя всюду за кузнеца-подмастерья. Пришел раз в деревню, а жил в той деревне кузнец и был он большой скряга — никому ничего не давал и хотел, чтоб все принадлежало только ему. Вот пришел он к нему в кузницу и спрашивает, не нужен ли ему будет кузнец-подмастерье.

— Да, — говорит кузнец; глянул на него и подумал: «Этот парень здоровенный, ковать сумеет хорошо и на хлеб себе заработает». И спросил:

— А какую ты плату за работу хочешь?

— Да мне никакой платы не надо, — говорит он, — а вот каждые две недели, когда будешь с другими подмастерьями расплачиваться, хотел бы я давать тебе по два тумака, а ты уж изволь их выдержать.

Такой уговор скряге пришелся по сердцу: он рассчитал, что так сбережет он немало денег. На другое утро новый подмастерье должен был приняться в первый раз за работу, и когда мастер принес раскаленную докрасна болванку, тот ударил разок, но железо от удара все так и разлетелось, а наковальня вгрузла в землю так глубоко, что ее нельзя было никак оттуда вытащить.

Рассердился скряга и говорит:

— Э-э, нет, держать я тебя на работе не стану, ты куешь слишком грубо. А сколько ты хочешь за этот удар?

Подмастерье ему отвечает:

— Одно я хочу — дать тебе небольшого пинка, больше мне ничего от тебя не надо. — И он поднял ногу, дал ему пинка, и перелетел кузнец через четыре стога сена.

Потом выбрал он себе самую толстую железную болванку, какая была в кузнице, взял ее вместо посоха в руку и отправился дальше.

Вскоре подошел он к деревне и спросил у старосты, не потребуется ли ему старший работник.

— Да, — ответил староста, — пожалуй, будет нужен. Ты, видно, парень здоровый, с делом, пожалуй, управишься. А сколько ты жалованья за год хочешь?

Он опять-таки ответил, что жалованья ему не надо, а вот хочет он давать ему каждый год по три тумака, которые тот должен выдержать. Староста таким ответом остался доволен, — он был тоже порядочный скряга. На другое утро работникам надо было ехать в лес за дровами, все уже встали, а старший работник еще лежал в кровати. Вот один из работников его и окликнул:

— Эй ты, вставай, пора в лес за дровами ехать, и тебе тоже вместе с нами.

— Э, — ответил он насмешливо и грубо, — вы уж себе отправляйтесь, а я раньше вас с делом управлюсь.

Вот работники и пошли к старосте и рассказали ему, что старший-де работник еще лежит на полатях и, видно, ехать с ними в лес не собирается. Староста сказал, что пусть его разбудят как следует и скажут, чтоб он запряг лошадей. А старший работник опять им отвечает:

— Да вы езжайте себе, я раньше всех вас с делом управлюсь.

И он пролежал на полатях еще часа два. Наконец вылез он из перины, принес из амбара две мерки чечевицы, сварил себе похлебку, спокойно ее поел, а потом пошел на конюшню, запряг лошадей и поехал в лес. А вблизи от порубки была ложбина, по которой надо было ему ехать. Проехал он с телегой через ложбину, остановил лошадей, отошел назад к телеге и устроил из деревьев и хворосту такую засеку, что через нее ни одна лошадь не могла бы проехать. Подошел он к порубке, а в это время другие работники уже выезжали оттуда домой с гружеными телегами, вот он им и говорит:

— Езжайте-езжайте, я все равно раньше вас домой приеду. — Отъехал он немного, вырвал сразу из земли два самых больших дерева, взвалил их на телегу и повернул назад. Подъезжает к засеке, видит — стоят работники и никак не могут через нее проехать.

— Вот видите, — сказал он, — остались бы вы со мной, то и домой бы поскорей приехали да еще часок-другой могли бы поспать.

Он хотел тоже проехать через ложбину, но лошади пробраться никак через нее не могли. Тогда он их выпряг, положил на телегу, а сам ухватился за оглобли и враз перетащил все через засеку, и сделал это так легко, словно телега была перьями нагружена. Вот перебрался он на другую сторону и говорит тогда остальным:

— Вот видите, я скорей вас проехал, — и двинулся дальше, а остальным пришлось там остаться.

Заехав во двор, он взял в руки дерево, показал его старосте и говорит:

— А дров-то, пожалуй, целая сажень выйдет.

Вот староста и говорит своей жене:

— А работник наш и вправду хорош; хоть и спит он много, да с делом раньше других справляется.

Так прослужил он у старосты целый год. Вышел срок, и стали работники получать свое жалованье. Вот он и говорит:

— Время и мне свою плату получать.

Испугался староста пинков, которые он должен был получить, и стал его просить и уговаривать, чтобы он простил ему те тумаки:

— Я уж лучше старшим работником стану, а ты будь за меня старостой.

— Нет, — сказал он, — не хочу я быть старостой; я старший работник и хочу им остаться, а свое, как мы условились, должен я получить.

Стал староста ему предлагать все, что он только пожелает, но старший работник на все его предложения отвечал «нет». Староста не знал, что ему и делать, и попросил у него на размышленье две недели отсрочки. Старший работник на это согласился. Созвал тогда староста всех своих писарей, чтоб пораздумали они хорошенько и дали бы добрый совет. Писаря долго думали-раздумывали и, наконец, сказали, что никто перед старшим работником устоять не сможет, а то, пожалуй, и жизнью расплатиться придется, — ведь он каждого, как комара, раздавит. И они посоветовали старосте, чтобы велел он старшему работнику спуститься в колодец и его почистить, а когда он спустится вниз, прикатить мельничный жернов и сбросить его ему на голову, — тогда уж он никогда оттуда не вылезет.

Совет этот старосте понравился, и старший работник спуститься в колодец согласился. Когда он очутился на дне колодца, они скатили в колодец самый большой мельничный жернов, думая, что расшибут работнику голову, а он вдруг как закричит оттуда:

— Отгоните кур от колодца, а то роются они там в песке и сбрасывают мне в глаза всякий мусор, и мне оттого ничего не видно.

Крикнул тогда староста: «Кш-кш!», будто кур отгоняет. Закончил старший работник свою работу, вылез из колодца и говорит:

— Поглядите, какое у меня красивое ожерелье, — а был это на самом деле жернов, висел он у него на шее.

Пожелал старший работник получить теперь свое жалованье, но староста опять выпросил две недели на размышленье. Сошлись все писаря и дали такой совет: послать старшего работника в заколдованную мельницу, чтоб перемолол он там ночью зерно; никто еще с той мельницы наутро живым не возвращался. Это предложение старосте понравилось, и он позвал в тот же вечер работника и велел ему отвезти на мельницу восемь четвертей зерна и за ночь все это перемолоть, — очень, мол, нужно. Пошел старший работник в амбар, насыпал две четверти зерна в правый карман, две четверти в левый, а четыре насыпал в перемётную суму, взвалил на себя и, нагруженный, отправился к заколдованной мельнице. Мельник сказал ему, что днем он может зерно перемолоть как следует, но ночью никак дело не выйдет, — мельница-де заколдованная, и всякого, кто в нее зайдет, мертвым наутро выносить приходится. Но работник сказал:

— Я уж как-нибудь управлюсь, вы только уходите отсюда да ложитесь себе спать.

И пошел он на мельницу и засыпал зерно. Часам к одиннадцати зашел он к мельнику в комнату и присел на лавку. Посидел немного, — вдруг открывается дверь, и входит в комнату большой-пребольшой стол, и ставятся на него сами собой вино и жаркое и много всяких других яств, а в комнате ведь никого не было, кто мог бы все это принести. И придвинулись потом стулья сами к столу, но никто из людей не явился. Вдруг увидел он пальцы, они двигали ножами и вилками и накладывали кушанья на тарелки, а больше ничего разглядеть он не мог. Он был голоден, а когда увидел кушанья, то подсел тоже к столу и стал есть вместе с другими; и все ему показалось очень вкусным. Когда он наелся и другие тоже поели все, что было у них на тарелках, вдруг кто-то стал все свечи тушить, — это он; ясно слышал, — и когда стало темным-темно, хоть глаз выколи, то кто-то дал ему вроде пощечины. Тогда он сказал: — Если это повторится еще раз, я дам сдачи!

И когда он получил еще раз пощечину, он тоже размахнулся и тотчас ударил кого-то в ответ.

И так продолжалось целую ночь: он не спускал ни разу и честно давал сдачу, не ленился — бил куда попадется. Но только стало светать, как все вмиг прекратилось. Мельник встал, захотелось ему посмотреть на работника, и он был удивлен, что увидел его в живых. И тот рассказал:

— Наелся я досыта, но и пощечин получил немало; ну, и сдачи тоже давал.

Обрадовался мельник и сказал, что теперь мельница расколдована, и хотел было дать ему за это много денег в награду, но он сказал:

— Денег я не хочу, у меня их и так довольно. — Взвалил он мешок с мукой на плечи, пошел домой и сказал старосте, что с делом он управился, а теперь хочет получить расчет.

Как услыхал об этом староста, тут уж и совсем перепугался и никак не мог успокоиться, стал ходить по комнате взад и вперед, и пот градом так и катился у него с лица. Открыл он окошко, чтоб подышать свежим воздухом, но не успел и дохнуть, как дал ему старший работник такого пинка, что вылетел он из окна, взлетел прямо на воздух и стал подыматься выше и выше, пока, наконец, стал совсем невидим. Тогда старший работник говорит старостихе:

— Если он назад не вернется, то другой пинок вам уж получать придется.

Закричала старостиха:

— Нет, нет, уж мне этого не выдержать! — открыла она другое окошко, и у нее капли пота тоже на лбу проступили. И вот дал работник ей пинка, и вылетела она в окошко; а так как была она легче мужа, то и взлетела куда повыше.

Стал муж ей кричать:

— Спускайся ко мне!

А она всё кричала:

— Ты уж лучше ко мне подымайся, а мне к тебе спуститься никак невозможно. — И стали они носиться по воздуху, а друг к другу приблизиться всё никак не могут.

Летают ли они там до сих пор, по правде сказать, я не знаю. А юный великан взял свою железную палицу и пошел себе дальше.

 

 

 

91. Подземный человечек

 

Жил-был некогда богатый король, и было у него три дочери; они каждый день гуляли по замковому саду, а король был такой большой любитель всяких плодовых деревьев, что объявил, что всякого, кто сорвет хоть одно яблоко с дерева, он силой заклятья упрячет на сто сажен под землю. Вот наступила осень, и стали яблоки на одном из деревьев красные, точно кровь. А три королевские дочери гуляли каждый день под деревом и смотрели, не стряхнет ли ветром хоть одно яблоко, — ведь за всю свою жизнь они не нашли ни одного, которое бы упало, — а дерево чуть не ломилось от яблок, и ветки его пригнулись до самой земли. И вот очень уж захотелось младшей королевне съесть яблочко, и сказала она своим сестрам:

— Наш отец нас очень любит, и вряд ли он выполнит свое заклятье; я думаю, что это относится только к чужим людям. — И она сорвала самое крупное яблоко и, подбежав к своими сестрам, сказала:

— Вот, отведайте, милые сестрицы, хотя бы кусочек! Я за всю свою жизнь не ела никогда такого вкусного яблока.

И откусили обе старшие королевны по куску яблока, и все трое тотчас опустились под землю, да так глубоко, что не слыхать было и петушиного крика.

Вот наступил полдень, и король собрался уже идти к столу, но дочерей нигде найти не мог; он долго искал их и в замке и в саду, но всё понапрасну. Он был так опечален, что приказал объявить по всей стране, что тот, кто найдет его дочерей, возьмет любую из них себе в жены. И много тогда молодых людей пустилось на поиски, так как трех королевских дочерей все очень любили, — были они ко всем ласковы, да лицом к тому же очень красивы. Среди прочих были три молодых охотника, и, проездив целую неделю, прибыли они к большому замку, а в замке том были красивые комнаты, и в одной из них был накрыт стол; стояли на нем разные вкусные яства, и все они были горячие, и шел от них еще пар, хотя во всем замке не было не слышно и не видно ни одной человеческой души. Просидели они там, дожидаясь, целых полдня, а кушанья все оставались горячими, и от них шел пар; они так проголодались, что сели и начали есть, да порешили между собой остаться жить в этом замке и кинуть жребий, кому в доме остаться, а кому ехать вдвоем на поиски королевских дочерей; так они и сделали; и выпал жребий остаться в замке старшему. На другой день двое младших отправились на поиски, а старший остался дома. Вдруг является в полдень маленький человечек и начинает его просить дать ему кусочек хлеба; взял тогда старший охотник хлеб, отрезал целый ломоть и подал ему, но маленький человечек его уронил и попросил, чтобы тот был так добр и подал ему этот кусок хлеба. Он согласился и, вот когда он нагнулся за хлебом, маленький человечек взял палку, схватил его за волосы и стал бить.

На другой день дома пришлось оставаться среднему — и с тем случилось то же самое. Вернулись охотники вечером домой, а старший и спрашивает среднего:

— Ну, как поживаешь?

— Ох, очень плохо! — Стали они тогда рассказывать один другому про свою беду, но младшему ничего о том не сказали, — они его не любили и всегда называли глупым Гансом, потому, что он был не такой, как они.

На третий день дома оставаться пришлось младшему, и снова явился маленький человечек и стал просить дать ему кусочек хлеба; дал Ганс ему хлеба, а тот его снова уронил и стал просить, чтобы был он так добр и поднял бы кусок хлеба. Но младший сказал маленькому человечку:

— Что? Разве ты сам не можешь его поднять? Если ты не хочешь позаботиться о своем хлебе насущном, то ты недостоин его и есть.

Разозлился тогда человечек и сказал, что он должен ему поднять хлеб, но Ганс, не будь ленив, схватил человечка того за шиворот и здорово его отколотил. Стал тогда человечек кричать изо всех сил:

— Не бей меня, отпусти ты меня, — скажу я тебе тогда, где находятся королевны!

Услыхал это Ганс и перестал его бить. И рассказал ему тот человечек, что живет он, мол, под землей и что там их больше тысячи, и предложил ему идти, вместе с ним, обещая ему указать, где находятся королевны. Привел он его к глубокому колодцу, но воды в нем не было. Рассказал ему человечек, что он доподлинно знает о том, что его приятели злое против него замышляют и что если он хочет освободить королевен, то должен сделать это один; что и его спутники тоже хотят отыскать королевен, но хотят они это сделать, не прилагая усилий и избегая опасностей; что должен он взять большую корзину, сесть в нее, взять с собой колокольчик и большой охотничий нож и спуститься вниз; а внизу находятся три комнаты, и в каждой из них сидит по королевне, а возле каждой из них лежит многоголовый дракон, и должен он тем драконам все головы отрубить.

Рассказал все это подземный человечек и исчез.

Наступил вечер, и вернулись два охотника и стали у него спрашивать, как ему дома пришлось, и он ответил, что было очень хорошо, — никаких людишек он не видел, а вот в полдень приходил-де маленький человечек, кусочек хлеба просил; и хлеба он ему дал, но тот человечек его уронил и стал просить, чтоб он его поднял и подал ему; но он сделать этого не захотел, и стал тогда человечек его бранить, а он его хорошенько отколотил, и человечек тогда ему рассказал, где находятся королевны. Услыхав о том, оба охотника так разозлились, что от злости прямо пожелтели да позеленели. На другое утро пошли они все к колодцу и бросили жребий, кто первый должен спуститься туда в корзине; и выпал жребий опять старшему. Сел он в корзину, взял с собой колокольчик и говорит:

— Когда я позвоню, тащите меня быстро наверх.

Только он начал спускаться,, как зазвонил колокольчик, чтоб тащили его наверх. Тогда сел в корзину средний, но и с ним было то же. Вот наступил черед младшему, и спустили его на самый низ. Вышел он из корзины, взял свой большой охотничий нож, подошел к первой двери, остановился и стал прислушиваться; и услыхал он, что дракон громко храпит. Тогда он медленно приоткрыл дверь, видит — сидит в комнате одна из королевен, а девятиглавый дракон положил головы ей на колени и стережет ее. Взял он тогда свой большой охотничий нож и отрубил смаху все девять голов. Тут королевна вскочила и бросилась ему на шею, стала его обнимать и целовать; и сняла она с груди свое ожерелье, — а было оно из червонного золота, — и надела ему на шею. И отправился он затем за второй королевной. Ее тоже стерег дракон с семью головами, и освободил он ее так же, как и младшую, которую сторожил дракон с четырьмя головами, и отрубил ему головы тоже. И стали они все его расспрашивать, обнимать и целовать без конца. Затем он стал звонить в колокольчик, пока его не услышали. И посадил он трех королевен одну за другой в корзину и велел всех их тащить наверх. Но пришел черед и ему наверх подыматься; тут он вспомнил слова подземного человечка, что приятели его замышляют против него недоброе. Взял он тогда большой камень, что лежал на дне колодца, и положил его в корзину; но когда корзина поднялась до середины, обрезали коварные охотники веревку, и упала корзина с камнем на дно колодца, и подумали они, что он разбился, и убежали с тремя королевнами, взяв с них обещание, что они скажут своему отцу, что освободили их, дескать, они. Вот пришли они к королю и стали его просить отдать им дочерей в жены.

А тем временем молодой охотник бродил, грустный и печальный, по трем комнатам, думая, что придется ему тут и помирать. Вдруг видит он — висит на стене флейта, и сказал он: «Зачем ты висишь здесь на стене, кому тут может быть весело?» Поглядел он на головы драконов и промолвил: «И вы тоже помочь мне ничем не можете». Расхаживал он по комнатам так долго, что весь земляной пол утоптал. Наконец пришли ему в голову другие мысли, и он снял со стены флейту и начал на ней играть; вдруг явилось множество подземных человечков, и с каждым звуком флейты их являлось все больше и больше; тогда он стал продолжать игру, пока вся комната не наполнилась человечками. Стали все они его спрашивать, чего он хочет, и он им ответил, что хотелось бы ему снова вернуться на землю, на белый свет поглядеть; и подхватили тогда они его, и каждый схватил его за один волос на голове, и так они его за волосы наверх из колодца и вытянули.

Когда он очутился на земле, то счастливо добрался к королевскому замку, где как раз в это время должна была состояться свадьба одной из королевен, и он направился прямо в комнату, где находился король со своими тремя дочерьми. Увидев его, они упали на пол без чувств. Разгневался король и велел посадить его тотчас в темницу, думая, что он причинил зло его дочерям. Но когда королевны снова очнулись, они стали просить своего отца, чтобы он освободил его из темницы. Король их спросил, почему они просят его об этом, и они ответили, что не смеют ничего о том ему рассказать. Тогда он велел, чтобы они рассказали о том печке. Вышел он из комнаты и стал у дверей подслушивать, и так узнал он обо всем. Велел он тогда тех двух охотников повесить, а третьему отдать свою младшую дочь в жены.

И надел я на свадьбу стеклянные башмаки, да споткнулся о камень, и — дзынь! — пришел им капут.

 

 

92. Король с Золотой горы

 

Было у одного купца двое детей, мальчик и девочка; были они маленькие и не умели еще ходить. Отправил однажды купец за море корабли, и находилось все его состояние на тех кораблях, и он думал много денег оттого заработать; но вот пришло известие, что корабли утонули. И стал он вместо богатого человека бедняком, остался у него всего только клочок земли за городом. Чтоб как-нибудь про свое горе забыть, вышел он из дому в поле, стал прохаживаться, и вдруг явился перед ним маленький черный человечек и спрашивает, чего он запечалился, какая у него на сердце грусть.

Сказал купец:

— Если б ты мог мне помочь, я бы охотно тебе рассказал.

— Почем знать, — ответил черный человечек, — может, и помогу.

Рассказал тогда купец о том, что все его богатства на море утонули, и остался у него всего лишь вот этот клочок земли.

— А ты не горюй, — молвил человечек, — если ты мне пообещаешь доставить сюда через двенадцать лет на это вот самое место, то, что первое дома тебя в ногу толкнет, то получишь денег столько, сколько захочешь.

Подумал купец: «Ну, это, наверно, моя собака», — а про своего маленького сына он и забыл, — и согласился; дал черному человечку расписку, печать к ней приложил и домой отправился.

Пришел купец домой, а маленький сын обрадовался ему; стал, держась за скамейку, к нему пробираться и крепко вцепился ему в колени. Испугался отец, вспомнил про свое обещанье и понял теперь, в чем он сам расписался. А. так как никаких денег в ящиках он нигде у себя пока что не находил, то и подумал, что человечек, пожалуй, подшутил. Месяц спустя пошел купец на чердак, хотел собрать там старую оловянную посуду и ее продать, как вдруг увидел он там целую кучу денег. И радостно-весело стало ему опять. Начал он покупать снова товары и вскоре сделался купцом еще поважней прежнего, и тужить ему теперь ни о чем не приходилось. Тем временем сын его вырос и стал таким умным и рассудительным.

Но чем ближе подходило время к двенадцати годам, тем озабоченней становился купец, и по лицу его было видно, что он чувствует страх. Вот и спрашивает у него однажды сын, что с ним такое. Отцу не хотелось говорить ему об этом, но сын так долго его упрашивал, что в конце концов он рассказал, что пришлось ему пообещать, — не зная этого, — отдать его черному человечку и что получил он за это много денег; дал он в том человечку расписку и печать приложил, и вот должен он, когда исполнится двенадцать лет, его отдать.

— Вы уж, батюшка, — сказал сын, — не бойтесь, все будет хорошо, черный человечек не имеет надо мной никакой силы.

Попросил сын у пастора благословенья, и когда подошел срок, он вышел вместе с отцом на поле; начертил сын круг и стал вместе с отцом в середину круга. Явился черный человечек и говорит старику-отцу:

— Ну, принес ты мне, что обещал?

Промолчал отец, ничего не сказал, а сын спрашивает:

— Чего тебе тут надобно?

Черный человечек говорит:

— Мне надо с твоим отцом поговорить, а не с тобой.

Ответил сын:

— Ты моего отца обманул и ввел в соблазн, давай расписку назад.

— Нет, — говорит черный человечек, — от своего права я не откажусь.

Долго они между собой спорили и, наконец, порешили на том, что сын принадлежит отныне нечистому, а не своему родному отцу, и должен сын сесть на кораблик, что стоит на реке, а отец обязан своей собственной ногой оттолкнуть кораблик от берега, и пусть себе сын плывет по воле волн. Простился сын со своим отцом, сел на кораблик, и пришлось отцу оттолкнуть тот кораблик своей собственной ногой. Перевернулся кораблик вверх дном, оказалась палуба в воде, и подумал отец, что его сыну придется погибнуть. Вернулся отец домой, стал о нем горевать и его оплакивать.

Но кораблик не утонул, а спокойно поплыл себе дальше, и сидел в нем. юноша в безопасности; и плыл кораблик долго-долго, пока, наконец, не пристал к неведомым берегам. Вышел юноша на берег, видит — стоит перед ним прекрасный замок, и он пошел прямо к тому замку. Но только вступил он в замок, видит, что тот заколдован. Обошел он все комнаты, они оказались пустые; зашел он в последнюю комнату, и лежала там, извиваясь, змея. А была змея заколдованной девушкой; увидев его, она обрадовалась и говорит:

— Ты явился, мой избавитель? Я ждала тебя, дожидалась целых двенадцать лет. Это королевство заколдовано, и ты должен его расколдовать.

— А как же мне это сделать? — спросил он.

— Сегодня ночью явятся двенадцать черных человечков, все они увешаны цепями; они станут тебя спрашивать, что ты тут делаешь, но ты молчи, ни слова не говори, не отвечай им, и пусть они делают с тобой, что хотят. Они станут тебя мучить, бить и колоть, а ты терпи, ничего не говори; в полночь они должны будут уйти. На вторую ночь явятся снова другие двенадцать, на третью ночь — двадцать четыре, и отрубят они тебе голову; но в полночь их власть окончится, и если ты выдержишь и не вымолвишь ни единого слова, то я буду расколдована. Я приду к тебе и принесу с собой пузырек с живою водою. Я окроплю тебя этой водой, и ты снова воскреснешь и будешь здоров, как прежде.

И он сказал ей:

— Я с радостью тебя освобожу.

И вот случилось все, как она говорила; черные человечки не могли вынудить у него ни единого слова, и на другую ночь стала змея прекрасною королевной; она явилась с живою водой и воскресила юношу. Бросилась она к нему на шею, стала его целовать, и были радость и ликованье во всем замке. Отпраздновали свадьбу, и он стал королем с Золотой горы.

И вот зажили они вместе в счастье и довольстве, и родила королева прекрасного мальчика. Прошло уж восемь лет, и вспомнил король про своего отца; заговорило у него сердце и захотелось ему навестить отца. Но королева не хотела его отпускать и сказала:

— Я знаю наперед, что это принесет мне несчастье.

Однако он не давал ей покоя до тех пор, пока она не согласилась. Дала она ему на прощанье волшебное кольцо и сказала:

— Возьми это кольцо, надень его себе на палец, и оно вмиг перенесет тебя туда, куда ты захочешь; но дай мне обещанье, что ты не воспользуешься кольцом для того, чтоб унести меня отсюда к твоему отцу.

Он пообещал ей это, надел на палец кольцо и пожелал перенестись на родину, к тому городу, где жил его отец. И вмиг он там очутился, и захотелось ему попасть в город. Подошел он к воротам, но стража не хотела его пропускать, оттого что была на нем странная, хотя богатая и роскошная одежда. Тогда он взошел на гору, где пас свое стадо пастух, обменялся с ним одеждой, надел старую пастушью куртку, и никто тогда не стал его задерживать, и он прошел в город. Вот пришел он к своему отцу и объявил ему, кто он такой; но отец никак не мог поверить, что это его родной сын, и сказал:

— Хотя и был у меня сын, но он давно уже умер. Я вижу, что ты бедный, убогий пастух, и я готов накормить тебя досыта.

И говорит пастух своим отцу-матери:

— Нет, я вправду ваш сын. Может, вы знаете какой-либо знак у меня на теле, по которому вы могли бы меня узнать?

— Да, — сказала мать, — была у нашего сына под правым плечом красная родинка.

Он приподнял рубаху, и они увидели у него под правым плечом красную родинку и перестали тогда сомневаться, что это и вправду их родной сын. Потом он рассказал им, что он — король с Золотой горы, что жена у него королева и что есть у них прекрасный сын семи лет.

И сказал отец:

— Я никогда этому не поверю! Какой же славный король станет ходить в изодранной пастушьей одежде?

Тут разгневался сын и повернул, позабыв про свое обещанье, вокруг пальца кольцо и пожелал, чтобы жена и ребенок тотчас к нему явились; и вмиг они были уже здесь. Но королева начала плакать и горевать и сказала, что он нарушил свое слово и сделал их оттого несчастными.

Он ответил:

— Я сделал это по забывчивости, а не по злой воле, — и стал ее утешать. Она сделала вид, будто ему простила, но в душе затаила злобу.

Тогда он повел ее за город, в поле, и показал ей ту реку, где когда-то оттолкнули его кораблик, и сказал:

— Я устал, давай сядем на землю, и я немного вздремну у тебя на коленях. — Положил он ей голову на колени, и она стала искать у него в голове, пока он уснул. Когда он уснул, сняла королева сначала у него с пальца кольцо, потом тихонько высвободила ногу, но осталась туфелька; потом взяла она на руки своего ребенка и пожелала вернуться к себе в королевство.

Проснулся он, видит, что лежит один, всеми покинут; жены и ребенка нету, и кольца на пальце нет тоже, осталась в знак доказательства одна лишь туфелька.

«Вернуться домой к родителям я не могу, — подумал он, — а то они еще скажут, что я колдун; надо мне собираться и уходить отсюда и идти до тех пор, пока не вернусь в свое королевство». Он ушел и, наконец, прибыл к горе; а стояли у той горы три великана и спорили между собой, не зная, как поделить им отцовское наследство. Увидели они, что идет мимо юноша, окликнули его и говорят: — Маленькие люди толковые; подели между нами отцово наследство. А наследство это состоит, во-первых, из сабли, — у кого находится в руках эта сабля и кто скажет: «Все головы с плеч долой, кроме моей одной!» — то будут лежать вмиг все головы на земле; во-вторых, из плаща, — кто им закутается, тот сделается невидимкой; и в-третьих, из пары сапог, — кто те сапоги на себя наденет, то, куда он ни пожелает попасть, вмиг там и очутится.

Вот юноша и говорит:

— А вы дайте мне эти три вещи, я испробую, в исправности ли они.

Дали они ему плащ, накинул он его на себя — и вмиг стал невидимкой и обратился в муху. Потом он принял опять свой прежний вид и сказал:

— Плащ хорош, а теперь дайте мне меч.

А они говорят:

— Нет, мы его тебе не дадим! Ведь если ты скажешь: «Все головы с плеч долой, кроме моей одной!», то полетят наши головы с плеч и останется голова только у тебя одного.

Но они все ж таки дали ему меч, взяв с него слово, что он испробует его силу на дереве. Так он и сделал, и меч разрубил ствол дерева, точно соломинку.

Захотелось ему испробовать и сапоги, но великаны сказали:

— Нет, мы сапог тебе не дадим; ведь если ты их наденешь и пожелаешь попасть на вершину горы, мы останемся тут внизу, и у нас ничего не будет.

— Нет, — сказал он, — я этого не сделаю.

Они дали ему сапоги. И вот оказались у него все эти три вещи, а он думал только о своей жене и ребенке и молвил про себя: «Ах, если б попасть мне на Золотую гору!» — и вмиг на глазах великанов он исчез; так было поделено их наследство.

Был уже юноша вблизи замка; услыхал он радостные крики, звуки скрипок и флейт, и люди сказали ему, что это его жена празднует свадьбу с другим. Разгневался он и сказал:

— Лживая женщина, она меня обманула и покинула город, когда я уснул. — И он накинул на себя свой плащ и вошел невидимкою в замок.

Вошел он в зал, и стоял там большой стол, уставленный богатой едой; гости ели и пили, смеялись, шутили. А королева сидела среди них в прекрасных одеждах, на королевском троне, и была у нее на голове корона. Он стал позади ее, и его никто не видел. Когда ей клали на тарелку кусок мяса, он брал его и съедал: наливали ей стакан вина, он брал его и выпивал; ей все время подкладывали еду, но у нее ничего не было, — тарелка и стакан вмиг исчезали. Она была этим огорчена, ей стало стыдно, она ушла к себе в комнату и заплакала, а он пошел следом за ней.

Сказала она:

— Неужто дьявол мной овладел, разве ни разу не приходил мой избавитель?

Он ударил ее по лицу и сказал:

— Разве никогда не приходил твой избавитель? Да ведь он рядом с тобою, обманщица! Разве я это заслужил от тебя?

И он сделался видим, вошел в зал и крикнул:

— Пиру конец, настоящий король явился!

Короли, князья и советники, которые там собрались, начали над ним издеваться и смеяться; но он коротко молвил:

— Уйдете вы отсюда или нет?

Они хотели было его схватить и уже кинулись на него, но он выхватил свой меч и сказал:

— Все головы с плеч долой, кроме моей одной!

И покатились все головы наземь, и он остался один хозяином замка и стал опять королем с Золотой горы.

 

 

93. Ворона

 

Жила-была некогда королева; была у нее дочка, совсем еще маленькая, — ее еще на руках носили. Однажды стала девочка капризничать, и что мать ей ни говорила, девочка никак не могла успокоиться. Потеряла мать терпенье, а летали вокруг замка в то время вороны; вот открыла она окно и сказала:

— Хоть бы ты стала вороной и от меня улетела, мне было бы тогда спокойней!

Только вымолвила она это слово, обернулась девочка вороной и выпорхнула у нее из рук прямо в окошко. Улетела она в темный лес и оставалась там долгое время, и родители ничего о ней не знали. Спустя некоторое время проезжал через тот лес один человек, услыхал он, что кричат вороны, и пошел туда; подошел он ближе, а ворона ему и говорит:

— Я родилась королевной, но меня заколдовали, и ты можешь меня освободить от заклятья.

— А что же надо мне для этого сделать? — спросил он.

Говорит ворона:

— Ступай дальше в лес, и увидишь там дом, сидит в том доме старуха; она предложит тебе поесть и попить, но ты этого делать не смей, а не то нападет на тебя сон и тогда ты не сможешь меня освободить. В саду за тем домом стоит большая сторожевая вышка; ты взойти на ту вышку и там меня дожидайся. Три дня подряд я буду являться к тебе в карете, каждый раз в два часа, и будет она запряжена сначала четверкою белых жеребцов, потом четверкой буланых, наконец четверкою вороных; и если ты будешь бодрствовать и не уснешь, я буду расколдована.

Человек пообещал выполнить все, что она пожелает, а ворона говорит:

— Ах, я уж знаю, ты меня от колдовства не освободишь, ты что-нибудь да возьмешь у старухи.

Но человек пообещал еще раз, что ничего у старухи брать не станет, ни еды, ни питья. Когда подошел он к тому дому, вышла к нему навстречу старуха и говорит:

— Бедный вы человек, как вы истощали! Заходите и подкрепитесь, покушайте чего-нибудь да выпейте.

— Нет, — говорит человек, — я не хочу ни есть и ни пить.

Но она все приставала к нему и говорила:

— Если вы есть не хотите, то отпейте хоть из этого вот стакана, ведь это все равно что ничего.

И вот она уговорила его, и он выпил. После полудня, около двух часов, вышел он в сад, взобрался на вышку и стал дожидаться ворону. Стоит он там, и вдруг такая на него напала усталость, что он не мог себя пересилить и прилег немного; но уснуть ему все-таки не хотелось. Но только он лег поудобней, как сами собой глаза у него закрылись, он заснул и спал так крепко, что ничто на свете не могло бы его разбудить.

В два часа подъехала ворона на четверке белых жеребцов, она сильно грустила и сказала:

— Я знаю, он спит.

Вошла она в сад, — так оно и оказалось: он лежал на вышке и спал. Вышла она из кареты, подошла к нему, стала его расталкивать, окликнула, но он не проснулся.

На другой день в полдень явилась опять старуха, принесла ему еды и питья, но он не хотел их брать. Она не давала ему покоя и уговаривала его до тех пор, пока он не хлебнул из стакана. Около двух часов вышел он в сад, поднялся на вышку и стал ждать ворону, но вдруг он почувствовал такую усталость, что устоять был не в силах; он ничего не мог поделать, захотелось ему лечь, и его одолел глубокий сон.

Явилась ворона на четверке буланых коней, была она в великой печали и молвила:

— Я знаю, он спит.

Взошла она к нему на вышку, где он лежал, но не могла его никак разбудить. На другой день говорит ему старуха:

— Что это такое? Ты не ешь ничего и не пьешь, неужто ты умирать задумал?

Он ответил:

— Я есть и пить не хочу и не смею.

Но она поставила перед ним блюдо с едой и стакан вина. Услыхал он запах, не мог удержаться и хлебнул большой глоток. Пришло время, и вышел он в сад, на вышку, и стал дожидаться королевну; а был он еще больше утомлен, чем в те дни, лег на землю и уснул, да так крепко, точно весь окаменел.

В два часа явилась ворона; приехала она на четверке вороных жеребцов, в черной карете и вся в черном. И была ворона совсем уже в глубокой печали и сказала:

— Я знаю, он спит и освободить меня не сможет.

Пришла она к нему, а он лежит и спит крепким-крепким сном. Толкнула она его, окликнула, но разбудить не могла. Положила она тогда рядом с ним хлеб и кусок мяса, а на третье бутылку вина, чтоб он мог поесть и выпить столько, сколько бы захотел, а пища и вино не уменьшались бы. Потом сняла она с пальца золотое кольцо и надела ему на палец, а было на том кольце ее имя вырезано. Оставила она ему и письмо, было в нем перечислено, что она ему принесла, и сказано, что пища и питье никогда не будет уменьшаться; и было в этом письме еще написано: «Я вижу, что ты освободить меня здесь не сможешь; если хочешь освободить, то приходи в золотой замок Стеклянной горы, — сделать это в твоей власти, я знаю это наверняка». Положила она все это, села потом в карету и поехала в золотой замок Стеклянной горы.

Он проснулся, видит, что спал, и стало ему на сердце грустно, и он сказал:

— Видно, она только проехала мимо, а я ее не освободил.

Вдруг он заметил — что-то лежит около него; он прочитал письмо, и было в нем описано, как все случилось. Вот поднялся он и направился к золотому замку Стеклянной горы, но он не знал, где тот замок находится. Странствовал он по свету долгое время и попал, наконец, в темный лес. Шел он тем лесом целых четырнадцать дней и никак не мог из него выбраться. Однажды к вечеру он так устал, что лег под кустом и уснул. На другой день двинулся он дальше, а под вечер собрался снова прилечь под кустом,— и вдруг услыхал вой, плач, и никак не мог уснуть. Был час, когда люди зажигают свет, и он увидел, что где-то вдали светится огонек; он поднялся и пошел ему навстречу; он пришел к какому-то дому, и дом показался ему совсем крошечным оттого, что перед ним стоял великан. Подумал он: «Если войти в этот дом, великан меня заметит и можно легко своей жизнью поплатиться». Но, наконец, он решился и вошел. Увидал его великан и говорит:

— Это хорошо, что ты явился, я давненько уже ничего не ел. Я проглочу тебя на ужин.

— Посмотрим, — сказал человек, — я не так-то легко дам себя проглотить. Если ты хочешь есть, то еды у меня вдосталь, чтоб тебя накормить досыта.

— Если это правда, — сказал великан, — можешь спокойно оставаться; я хотел съесть тебя потому, что у меня нет ничего другого. — Они пошли, подсели к столу, и он достал хлеб, вино и мясо, и сколько они ни ели и ни пили, всегда оставалось столько же.

— Это мне нравится, — сказал великан и ел сколько влезет.

Потом человек ему говорит:

— Не можешь ли ты мне сказать, где находится золотой замок Стеклянной горы?

Великан сказал:

— А я посмотрю по своей карте, на ней можно найти все города и деревни и все дома.

Принес он полевую карту, что была у него в комнате, и стал искать на ней замок, но на карте такого замка не было.

— Это ничего, — сказал великан, — есть у меня в шкафу наверху еще карты побольше, посмотрим по ним. — Но и на них замка не оказалось.

Собрался человек идти дальше; но великан стал его просить остаться еще день-другой у него, пока не вернется домой его брат, который ушел на поиски пищи. Воротился домой брат великана, и стали они его спрашивать, где находится золотой замок Стеклянной горы; тот ответил:

— Вот как поужинаю да наемся, поищу его на карте.

Вошли они вместе с ним в его горницу и стали искать на его карте, но замка такого найти никак не могли. Принес тогда брат великана другие старинные карты, стали они искать по тем картам; искали-искали, пока, наконец, не нашли золотой замок Стеклянной горы, но был он за много тысяч миль отсюда.

— А как же мне туда попасть? — спросил человек.

Великан и говорит:

— Есть у меня два часа свободного времени, я готов отнести тебя почти до самого замка, а потом мне надо будет домой возвращаться и кормить грудью ребенка, который у нас живет.

Понес великан человека, и оставалось до замка сто часов ходу, вот он и говорит:

— Остальную часть дороги ты пройдешь без труда и сам.

Повернул потом великан назад, а человек пошел дальше, и шел он день и ночь, пока, наконец, не пришел к золотому замку Стеклянной горы. Этот замок стоял на горе из стекла, и заколдованная девушка объехала вокруг него в своей карете, а затем вошла туда. Увидел он ее, обрадовался и хотел было взобраться к ней, наверх, но как ни старался, а все по стеклу вниз скатывался. Понял он, что ему к ней не добраться, крепко запечалился и молвил про себя: «Останусь-ка я тут внизу и стану ее дожидаться». Построил он себе хижину, просидел в ней целый год и каждый день глядел на королевну, как ездила она там наверху, но наверх к ней взобраться он никак не мог.

Заметил он однажды из своей избушки, как бились между собой трое разбойников-великанов, и крикнул им:

— Господь с вами!

Услыхав это, они остановились, но никого не заметили и продолжали драться вовсю. Он крикнул им опять:

— Господь с вами!

Они остановились было, оглянулись, но, никого не заметив, продолжали биться. Крикнул он в третий раз:

— Господь с вами! — и подумал: «Надо поглядеть, что эти трое задумали».

Он подошел к ним и спрашивает, почему они между собой дерутся. И сказал один из великанов, что нашел он-де палку, такую, что если ею ударить в дверь, то дверь разлетится; другой великан сказал, что нашел он такой плащ, что если его на себя накинуть, то станешь невидимкой; а третий сказал, что поймал он такого коня, что всюду на нем можно проехать и даже на Стеклянную гору взобраться. И вот, не знают они теперь, как им быть — оставаться ли им вместе или разойтись. Тогда человек сказал:

— Хотел бы я у вас эти три вещи выменять; хотя денег у меня и нету, но зато имеются у меня другие предметы, что будут подороже всяких денег. Но я должен сперва вашу находку испытать, чтоб узнать, правду ли вы говорите.

И они позволили ему сесть на коня, набросили на него плащ и дали ему в руки палку; только он все это получил, как стал вмиг невидимкой. Ударил он разбойников со всего маху и крикнул:

— Ну, медвежатники, получайте теперь, что вам следует! Вы этим довольны?

Потом въехал он на коне на Стеклянную гору и был уже перед самым замком — но замок был закрыт. Ударил он палкой в ворота, они вмиг распахнулись, он вошел туда, поднялся по лестнице наверх и вошел в зал; сидела там девушка, а перед нею стояла золотая чаша с вином. Девушка не могла его заметить, оттого что был он укутан плащом. Он подошел к ней, снял с пальца кольцо, что она когда-то ему подарила, бросил его в чашу, и оно на дне зазвенело. И она воскликнула:

— Это мое кольцо! Значит, и тот человек, который меня освободит от заклятья, должен здесь находиться.

Стали его искать по всему замку, но нигде не нашли; он вышел, сел на коня и сбросил с себя плащ. Вот подошли к воротам, и все увидели его и от радости закричали. Тогда он сошел с коня и обнял королевну; а она поцеловала его и сказала:

— Теперь ты меня освободил от злых чар, завтра мы отпразднуем нашу свадьбу.

 

 

 

94. Умная дочь крестьянская

 

Жил когда-то на свете бедный крестьянин; земли у него вовсе не было, и была у него всего лишь одна небольшая избушка да единственная дочка. Вот и говорит раз дочка отцу:

— Надо бы нам выпросить у короля хотя бы какой-нибудь кусок пустоши.

Услыхал король про их бедность и подарил им клочок луга. Перепахала она его вместе с отцом, и собрались они посеять на нем рожь да еще что-нибудь. Вспахали они почти уже все поле и вдруг нашли в земле ступку, а была она из чистого золота.

— Знаешь что, — сказал отец дочке, — господин король был к нам так милостив, что подарил нам эту землю. Давай отдадим мы ему за это золотую ступку.

Но дочь на это не согласилась и говорит:

— Батюшка, если есть у нас одна только ступка, а пестика нету, то с нас ведь потребуют еще и пестик, — лучше уж вы помолчите.

Но отец ее не послушался, взял ступку и отнес ее королю и сказал, что нашел ее на лугу, и спросил, не примет ли он ее от него в дар. Взял король ступку и спрашивает:

— А не находил ли ты еще чего?

— Нет, — ответил крестьянин.

И сказал король, чтоб доставил он ему и пестик. Крестьянин сказал, что такого они, мол, не находили, но этот ответ помог ему мало, — все равно, что говорить на ветер. И посадили его в темницу, чтобы сидел он там, пока пестика не достанет. Тюремщики приносили ему каждый день хлеб да воду — то, что в тюрьме полагается; и услыхали тюремщики, как он все повторял про себя: «Ах, если б я послушался своей дочери! Ах, если б я послушался своей дочери!» Тогда пошли тюремщики к королю и доложили, что узник все кричит и повторяет: «Ах, если б я послушался своей дочери», а от пищи и питья отказывается. И приказал король тюремщикам привести узника к нему, и спросил его король, отчего это он все кричит: «Ах, если б я послушался своей дочери».

— Что же такое сказала твоя дочь?

— Да она сказала, чтоб я не относил вам ступки, а то потребуют с меня еще и пестик.

— Если у тебя такая разумная дочь, то пускай она явится ко мне.

И вот пришлось ей идти к королю, и стал он спрашивать, так ли она уж умна и вправду; и сказал, что хочет задать ей одну задачу; если она ее решит, то он женится на ней. Она тотчас сказала «хорошо» и согласилась ее решить. Тогда король и говорит:

— Приходи ко мне не одетая и не голая, не верхом и не в повозке, не путем, а всё же дорогою, — если ты сможешь это выполнить, то я на тебе женюсь.

Вот пошла она, разделась совсем догола — и стала она неодетая; и взяла большую рыбачью сеть, стала в нее и укуталась ею — вот и не была она голая; наняла она себе за деньги осла и привязала ту сеть к ослиному хвосту, чтоб тащил он ее, — вот и не ехала она ни верхом, ни в повозке; а осел должен был тащить ее по колее, и касалась она земли одним только большим пальцем ноги — и вот шла она ни путем, ни без дороги. Вот явилась она, и король сказал, что задачу она решила и все выполнила как следует. Велел он тогда выпустить ее отца из темницы, взял он ее себе в жены и отдал в ее распоряжение всю королевскую казну.

Прошло несколько лет. И выехал однажды король на парад; и случилось, что крестьяне, распродав свои дрова, остановились со своими повозками у замка; иные повозки запряжены были волами, а иные лошадьми. И было у одного крестьянина три лошади, и одна из них с маленьким жеребенком; жеребенок убежал и лег между волами, запряженными в повозку. Сойдясь, крестьяне заспорили, задрались между собой и стали шуметь; тот, у кого были волы, хотел взять себе жеребенка, утверждая, что он-де родился от его волов, а другой сказал: «Нет, он от моих лошадей родился, и должен он остаться у меня». И дошел их спор до самого короля, и он вынес приговор: где лежал жеребенок, там он и должен остаться; и вот жеребенка получил крестьянин, который приехал на волах, а ему он и вовсе не принадлежал. И пришлось другому уйти ни с чем; заплакал он с горя о пропавшем своем жеребенке. И вот узнал он о том, что госпожа королева очень милостива, потому что сама родом из бедных крестьян; и он пошел к ней, стал ее просить, не может ли она ему помочь вернуть его жеребенка.

Она сказала:

— Ладно, если ты мне пообещаешь, что меня не выдашь, то я скажу, как надо сделать. Рано поутру, когда король будет проезжать на развод караулов, стань посреди улицы, где он будет следовать, возьми большой невод и делай вид, будто ловишь рыбу, и все продолжай тянуть сеть и вытряхивать, будто она полна рыбы, — и она объяснила ему, что должен он ответить, если король станет его спрашивать.

И вот на другой день крестьянин принялся ловить неводом рыбу на суше. Король, проезжая мимо, это увидел и послал своего гонца спросить, чем этот дурак там занимается. Тот ответил:

— Я рыбу ловлю.

А гонец спрашивает, как же он может ловить рыбу, когда нет воды. Тогда крестьянин сказал:

— Да так же, как от двух волов может родиться жеребенок, так вот и я ловлю рыбу на суше.

Гонец передал его ответ королю; и приказал король привести к нему крестьянина и объявил ему, что это не сам он придумал, и пусть, мол, тотчас сознается, кто его этому научил. Но крестьянин сознаваться не хотел и все говорил: «Да боже упаси! Сам я придумал!» Разложили его тогда на соломе и стали бить и пытать, пока он, наконец, не сознался, что этому научила его королева.

Воротился король домой и говорит своей жене:

— Зачем ты мне говоришь неправду? Отныне не хочу я, чтоб была ты моею женой; прошли твои денечки, ступай туда, откуда пришла, — в крестьянскую свою избенку.

Однако на прощанье он дозволил ей взять с собой то, что всего ей дороже да милей.

И молвила она:

— Хорошо, мой милый муженек, если ты велишь, то я так и сделаю, — и она кинулась к нему в объятья, стала его целовать и сказала, что хотелось бы ей с ним как следует проститься. И она велела принести крепкого сонного зелья, чтоб выпить с ним напоследок; и выпил король весь кубок залпом, а она еле хлебнула. И вот вскоре впал он в глубокий сон; увидев это, она позвала слугу, взяла красивое белое покрывало, укутала в него короля и велела слугам вынести его и положить в карету и отвезла его тайком в свою избушку. Положила она его в свою постельку, и спал он целый день и целую ночь, а когда проснулся, огляделся и говорит:

— Ах, господи, где же это я? — и стал звать своего слугу, но никто не явился. Подошла, наконец, к постели жена и говорит ему:

— Мой милый король, вы мне велели, чтоб взяла я собой из замка самое что ни на есть для меня дорогое да любимое, но нету для меня ничего дороже и милее на свете тебя, — вот и взяла я тебя вместе с собой.

Навернулись слезы на глаза у короля, и сказал он ей:

— Дорогая жена, ты должна быть моею, а я твоим, — и взял он ее снова в свой королевский замок и велел отпраздновать свадьбу еще раз; и живут, пожалуй, они и до нынешних дней.

 

 

95. Старый Гильдебранд

 

Жили-были когда-то крестьянин с крестьянкой, и приглянулась крестьянка сельскому попу; очень ему хотелось провести с той крестьянкой весь день в свое удовольствие, той этого тоже хотелось.

Ну, вот и говорит он раз крестьянке:

— Послушай, милая моя крестьянка, я теперь кое-что надумал, как нам с тобой вместе весь день провести в полном удовольствии. Знаешь что, ложись-ка ты в постель в ночь под среду да скажи своему муженьку, будто ты заболела, да только жалуйся и стони покрепче и делай этак до самого воскресенья, когда я проповедь читаю. А я скажу в своей проповеди, что ежели у кого в доме есть больной ребенок, или больной муж, или больная жена, или отец болен, мать больна, или сестра, брат или кто другой из семьи, пускай тот отправится на богомолье на гору Геккерли в Вёлишланд, где можно за один крейцер купить целую осьмину лаврового листа, и тотчас у того выздоровеет больной ребенок, больной муж и жена больная, больной отец, больная мать, больная сестра или кто другой из семьи.

— Я так и сделаю, — сказала на это крестьянка.

Ну, после того под среду улеглась она в постель и стала на болезнь жаловаться, как никогда еще не жаловалась, и муж делал с ней все, что только знал, но ничто не помогало. Вот наступило воскресенье, а крестьянка и говорит:

— Мне так неможется, словно смерть моя подходит, и одного б мне хотелось перед своей кончиной — это послушать проповедь нашего господина пастора, которую он будет нынче читать.

— Ох, дитя мое, — сказал на это крестьянин, — не делай ты этого, а то может сделаться тебе еще хуже, ежели ты подымешься. Знаешь что, пойду-ка я на проповедь сам, внимательно ее выслушаю и все тебе перескажу, что скажет господин пастор.

— Ну, — сказала крестьянка, — ступай уж ты, но слушай внимательно и расскажешь мне все, что слышал.

Вот пошел крестьянин на проповедь; начал господин пастор читать проповедь и говорят:

— И ежели у кого имеется в доме больной ребенок или больной муж, больная жена или отец болен, мать больна или сестра, брат или кто другой из семьи, то пусть отправится тот на богомолье на гору Геккерли в Вёлишланд, где можно за один крейцер купить целую осьмину лаврового листа, — и тотчас выздоровеет у того больной ребенок, больной муж, больная жена, больной отец, больная мать, больная сестра, брат или кто другой из семьи; и кто пожелает предпринять такое странствие, должен после окончания мессы прийти ко мне, и я дам тому мешок для лаврового листа и крейцер.

Никто так не обрадовался, услышав это, как крестьянин. После окончания мессы направился он тотчас к попу, и тот дал ему мешок для лаврового листа и крейцер. Вернулся крестьянин домой и только вошел в двери, да как закричит:

— Хе-хе, милая женушка, теперь уж считай, что ты выздоровела! Господин пастор сказал нынче в проповеди, что ежели у кого в доме имеется больной ребенок или больной муж, больная жена, отец болен или больна мать, больна сестра, брат или кто другой из семьи и ежели тот отправится на богомолье на гору Геккерли в Вёлишланд, где целая осьмина лаврового листа стоит один крейцер, то выздоровеет у того больной ребенок, больной муж, больная жена, больной отец, больная мать, больная сестра, брат или кто другой из семьи. Я уж получил от господина пастора и мешок для лаврового листа и крейцер и сейчас же отправляюсь в дорогу, чтоб ты поскорей выздоровела.

И он ушел из дому. Но только он ушел, поднялась тотчас крестьянка с постели, и поп был уже тут как тут. Но теперь мы оставим их вдвоем, а сами пойдем вместе с крестьянином. Между тем он уже далеко отошел, чтоб поскорее взобраться на гору Геккерли; вот идет он, торопится и встречает на пути своего кума. А был его кум торговец яйцами и возвращался как раз с рынка, где продал яйца.

— Здорово! — говорит ему кум. — Куда это ты, куманек, так торопишься?

— Да вот, кум, во святые места, — отвечает крестьянин, — жена у меня заболела, а слыхал я нынче в проповеди господина пастора, что ежели у кого в доме имеется больной ребенок или больной муж, больная жена, больной отец, больная мать, сестра больная, брат или кто другой из семьи, то пусть тот отправится на богомолье на гору Геккерли в Вёлишланд, где целая осьмина лаврового листа стоит один крейцер, — и выздоровеет у того враз больной ребенок, больной муж, больная жена, больной отец, больная мать, сестра больная, брат или кто другой из семьи; вот и взял я у господина пастора мешок для лаврового листа и крейцер и иду теперь на богомолье.

— Но послушай, куманек, — говорит кум крестьянину, — неужто ты такой простофиля, что всему этому поверил? Знаешь, в чем дело? Да ведь попу охота провести с твоей женой весь день вдвоем в полное свое удовольствие, потому они тебя и околпачили, чтоб ты им не мешал.

— Да что ты? — сказал крестьянин. — Хотел бы я проверить, правда ли это.

— Ну, — сказал кум, — знаешь что, садись-ка ты ко мне в корзину от яиц, а я тебя домой отнесу, и ты все сам увидишь.

Сказано — сделано; посадил кум крестьянина к себе в корзину и принес его домой. Как пришли они домой — го-го, как там весело было! Зарезала крестьянка почти все, что у ней во дворе находилось, напекла пышек, и поп уже был тут как тут и притащил с собой скрипку. Постучался кум в дверь; спрашивает крестьянка, кто там такой.

— Кума, да это я, — говорит кум, — пустите меня нынче на ночлег, яиц-то я на рынке нынче не продал, приходится мне их домой тащить, а они-то ведь очень тяжелые, мне их не донести, да и на дворе уже темень какая.

— Да, куманек, — говорит крестьянка, — пришли вы что-то не во-время.

Ну, ничего не поделаешь, входите, забирайтесь на печь, на лежанку подальше.

Вот забрался кум со своею корзиной на печь; а поп и крестьянка были уже навеселе.

Вот поп и говорит:

— Слушай, голубушка, ты ведь умеешь петь так хорошо; спой-ка мне что-нибудь.

— Ах, — говорит крестьянка, — петь я уж теперь разучилась, вот в молодые годы умела я петь хорошо, а теперь это прошло.

— Э, да спой, — говорит снова поп, — хоть немножко.

И начала крестьянка петь:

Я муженька, однако, ловко отослала
На гору Геккерли, теперь одна осталась.
А тут и поп за нею запел:
И хорошо б ему там целый год остаться,
Да все с мешком по Геккерли бы шляться.
Аллилуйя!

А там на печке и кум запел себе тоже (надо сказать вам, что звали крестьянина Гильдебрандом), затянул он песенку:

Гильдебранд, любезный мой,
Что ж забрался ты на печку, дорогой?
Аллилуйя!

А там запел и крестьянин в корзине:

Таких я песенок не в силах больше вынесть,
Хочу скорее из корзины вылезть.

Вылезает он из корзины и начинает попа бить, колотить; и прогнал его так из дому.

 

 

96. Три птички

 

Было это тому назад тысяча лет с лишним, и жили здесь, в нашей стране, всё одни только маленькие короли. Один из них жил в Кеейтерберге и любил ходить на охоту.

Вот раз выехал он из замка со своими охотниками, а под горой пасли своих коров три девушки; как увидели они короля и вместе с ним столько людей, крикнула старшая другим девушкам, показав на короля:

— Э-гей! Э-гей! Коль не выйду я замуж за этого, то другого не хочу.

Вторая девушка на другой стороне горы показала на того, кто шел по правую руку короля, и сказала:

— Э-гей! Э-гей! А коль я не выйду вон за того, то другого не хочу.

И крикнула младшая, указав на того, кто шел по левую руку:

— Э-гей! Э-гей! А я вон за этого, а другого не хочу.

А были те двое — министры. Король все это слушал, и вот, когда вернулся он домой с охоты, велел позвать к себе трех девушек и спросил их, что они такое вчера на горе говорили.

Но они сказать о том не захотели. Вот и спрашивает король сначала старшую: не хочет ли она, мол, выйти за него замуж? Она ответила «да», а обе ее сестры вышли замуж за министров. А были все три красавицы, да белолицые, а особенно королева: у нее волосы были как лен.

Но детей у тех двух сестер не было, и вот, когда король должен был однажды уехать, он велел им явиться к королеве, чтобы они тешили ее и забавляли, так как была она как раз в то время беременна.

Вот родила она маленького мальчика с красной звездою на лбу. Переглянулись обе сестры и порешили бросить красивого мальчика в воду. Бросили они его в реку (думаю, что то была река Везер), и вдруг взлетела в это время птичка высоко-высоко в воздух и запела:

Утонешь, но снова,
По вещему слову,
Будь лилией белой,
Мальчик мой смелый!

Как услыхали они это, сильно перепугались и поскорей поспешили уйти. Когда король воротился домой, они объявили ему, что родила, мол, королева пса. И сказал король:

— Что господь посылает, то благо.

Но находился у реки в ту пору рыбак; он вытащил мальчика из воды, тот оказался еще живой, а так как у рыбака и его жены детей не было, то взяли они его к себе и выкормили.

Спустя год король опять куда-то уехал, и родила в это время королева снова мальчика; забрали его у нее коварные сестры и бросили также в реку. Вдруг вылетела из воды птичка, поднялась высоко-высоко в воздух и запела:

Утонешь, но снова,
По вещему слову,
Будь лилией белой,
Мальчик мой смелый!

А когда король воротился домой, они сказали, что родила, мол, королева опять пса, но он снова решил:

— Что господь посылает, то благо.

Уехал король в третий раз, и родила королева девочку, и ее тоже бросили коварные сестры в реку. И вылетела опять из воды птичка, поднялась высоко-высоко в воздух и запела:

Утонешь, но снова,
По вещему слову,
Стань лилией белою,
Девонька смелая!

А когда король вернулся домой, они сказали ему, что родила, мол, королева кошку. Разгневался король и велел бросить свою жену в темницу, и она сидела там долгие годы.

А дети тем временем подросли; и вот однажды пошел старший с другими мальчиками ловить рыбу, а они не захотели идти с ним вместе и говорят:

— Ты найденыш, ступай своей дорогой.

Мальчик сильно обиделся и спросил у старого рыбака, правда ли это? И тот ему рассказал, что ловил он однажды рыбу и вытащил его из воды. Тогда мальчик сказал, что он хочет отсюда уйти, чтоб разыскать своего отца. Стал рыбак его просить, чтоб он все-таки остался, но мальчика никак нельзя было уговорить, и пришлось рыбаку согласиться. Собрался мальчик в путь-дорогу, шел он много дней подряд куда глаза глядят и пришел наконец к морю, и стояла на берегу старуха и ловила рыбу.

— Здравствуй, матушка, — сказал мальчик.

— Спасибо на добром слове.

— Ты, пожалуй, тут долго просидишь, пока рыбу поймаешь.

— А ты, пожалуй, долго проходишь, пока своего отца найдешь. А как ты думаешь переправиться через море? — спросила старуха.

— Да бог его знает.

Посадила его старуха тогда к себе на спину и перенесла через море. И мальчик долгое время искал отца, но нигде найти его не мог.

Вот прошел, должно быть, год, и вышел средний брат разыскивать брата. Пришел он к морю, и случилось с ним то же, что и с его братом. Осталась теперь дома одна только дочка; она долго горевала о своих братьях и упросила, наконец, рыбака, чтоб он отпустил ее пойти на розыски братьев. И пришла она тоже к морю и сказала старухе:

— Здравствуй, матушка.

— Большое тебе спасибо.

— Помоги тебе боже рыбу поймать.

Услыхала это старуха и стала такая ласковая; перенесла ее через море, дала ей прутик и сказала:

— Иди, доченька, всё вон этой дорогой, а как будешь проходить мимо большой черной собаки, на нее не смотри, иди тихо и смело. Потом подойдешь ты к большому замку, кинь там на пороге этот вот прутик и пройди прямо через весь замок, и выйдешь из него на другую сторону; там стоит старый колодец, растет за ним большое дерево, и висит на том дереве клетка с птицей; ты эту клетку сними. Потом зачерпни кружку воды из колодца и вернись той же самой дорогой назад в замок. Возьми с порога с собой прутик, а когда ты будешь опять проходить мимо собаки, ударь ее прутиком по голове. Но, смотри, попади как следует, а потом ко мне назад возвращайся.

Вышло все так, как сказала ей женщина, и на обратном пути она нашла своих братьев, которые к тому времени уже обошли полсвета. Пошла она с ними вместе. Подошли вместе к черной собаке, что как раз на дороге лежала; ударила девочка собаку по голове, обернулась собака прекрасным принцем; он пошел с ними вместе, и подошли они к морю. Там по-прежнему стояла старуха; она сильно обрадовалась, увидав их всех вчетвером, и перенесла их всех через море; а потом она оттуда ушла, так как отныне была расколдована. И пошли все вчетвером к старому рыбаку, и все были рады и веселы, что нашли снова друг друга; а клетку с птицей они повесили на стене.

Но младшему сыну не хотелось дома сидеть, однажды взял он ружье и пошел на охоту. Когда он устал, взял свой рожок и начал на нем наигрывать. А король в это время был тоже на охоте; услыхал он рожок, подошел туда, встретил мальчика и говорит:

— Кто тебе здесь позволил охотиться?

— Да никто.

— А ты чей будешь?

— Я сын рыбака.

— Да ведь у него детей нету.

— Если не веришь, пойдем вместе со мной.

Король так и сделал и спросил об этом у рыбака; и тот рассказал ему все, а птичка в клетке на стене вдруг запела:

Сидит матушка в темнице,
Одинокая томится.
О король, твои ведь дети
Были лучшие на свете.
Злые сестры их сгубили,
В темной речке утопили,
Но на дне реки большой
Их нашел рыбак простой.

Испугались тут все, и взял король вместе с собой в замок птицу, рыбака и троих детей; и велел открыть темницу, и выпустил оттуда свою жену; но была она совсем больная и такая несчастная. Тогда дала ей дочка напиться воды из колодца, и стала королева опять молодой и здоровой. А обе коварные сестры были сожжены на костре, дочка же королевы вышла замуж за принца.

 

 

97. Живая вода

 

Жил когда-то король; был он больной, и никто уже не верил, что он сможет когда-нибудь выздороветь. А было у короля три сына; вот запечалились они из-за этого, сошли вниз в королевский сад и заплакали. Но повстречался им в саду какой-то старик, стал про их горе расспрашивать. Они ему говорят, что отец у них сильно болен, наверно, помрет, а помочь ему никак невозможно. А старик и говорит:

— Я знаю еще одно средство, — это живая вода; если кто той воды напьется, то снова выздоровеет; но воду эту найти нелегко.

Старший сын и говорит:

— Уж я эту воду найду.

Пошел он к больному королю, начал его просить, чтоб тот отпустил его на поиски живой воды, что это только и может его исцелить.

— Нет, — сказал король, — это дело слишком опасное, уж лучше мне умереть.

Но сын долго его упрашивал, и, наконец, король согласился. А принц подумал в душе: «Принесу я ту воду, стану у отца самым любимым сыном и наследую королевство».

И он двинулся в путь-дорогу; проехал он некоторое время, глядь — стоит на дороге карлик. Карлик окликнул его и говорит:

— Куда это ты так торопишься?

— Глупый малыш, — гордо ответил принц, — тебе об этом незачем знать, — и поскакал дальше.

Разгневался маленький человечек и пожелал ему зла. Попал принц вскоре в горное ущелье, и чем дальше он ехал, тем все больше сходились горы, и наконец дорога стала такая узкая, что дальше нельзя было и шагу ступить; невозможно было и коня повернуть или встать с седла; и вот очутился принц взаперти в скалах. Долгое время прождал его больной король, но он все не возвращался.

Говорит тогда средний сын:

— Отец, дозвольте мне отправиться на поиски живой воды, — а сам про себя подумал: «Если брат мой умер, то королевство достанется мне».

Король поначалу тоже не хотел его отпускать, но наконец уступил его просьбам. Поехал принц той же дорогой, что и его брат, и тоже повстречался ему карлик, который его остановил и спросил, куда это он так торопится.

— Эх ты, малыш, — сказал принц, — о том знать тебе незачем, — и поскакал дальше, даже не оглянувшись.

Но карлик его заколдовал, и принц тоже попал, как и его брат, в горное ущелье и не мог двинуться ни назад, ни вперед. Так-то оно бывает с людьми высокомерными!

Не воротился назад и средний сын, и вызвался тогда идти на поиски живой воды младший сын, и пришлось королю в конце концов его отпустить.

Повстречал меньшой принц карлика, и тот спросил его тоже, куда это он так торопится. Принц остановил коня, поговорил с карликом, ответил ему на вопрос и сказал:

— Я ищу живую воду, — отец мой лежит при смерти.

— А ты знаешь, где найти ее?

— Нет, — ответил принц, — не знаю.

— Оттого, что ты держишь себя как следует и не чванишься, как твои лицемерные братья, я укажу тебе дорогу, как к живой воде добраться. Эта вода течет из родника во дворе заколдованного замка. Но ты туда пробраться не сможешь, если я не дам тебе железного прутика и двух маленьких коврижек хлеба. Ты ударь тем прутиком трижды в железные ворота замка, и они тогда распахнутся; лежат на дворе два льва, они разинут пасть, но если ты бросишь каждому из них по коврижке, они будут молчать; но ты не мешкай, набери себе живой воды, пока не пробьет полночь, а не то ворота закроются и ты окажешься там взаперти.

Поблагодарил его принц, взял прутик и коврижки и двинулся с тем в путь-дорогу. Когда он прибыл туда, всё было, как сказал ему карлик. Ворота распахнулись после третьего удара прутиком, и когда он задобрил львов хлебом, он проник в замок и вошел в большой прекрасный зал; а сидели в том зале зачарованные принцы. Поснимал он у них с пальцев кольца; и лежали тут же меч и хлеб, и он взял их с собой. Потом зашел он в комнату, и стояла там прекрасная девушка. Увидев его, она обрадовалась, поцеловала его и сказала, что он ее освободил от злых чар и может теперь получить все ее королевство; а если он вернется через год назад, то они отпразднуют с ним свадьбу. Потом она сказала ему, где родник с живой водой, но что должен он торопиться и набрать из него воды, прежде чем пробьет полночь. Пошел принц дальше, зашел, наконец, в комнату, где стояла красивая, только что постеленная кровать; а был он утомлен и захотелось ему немного отдохнуть. Он лег и уснул; а когда проснулся, пробило без четверти двенадцать. Он вскочил в испуге, побежал к роднику, зачерпнул воды в кубок, что стоял там, и поспешил скорее уйти. Только он вышел за ворота, как раз пробило двенадцать, и ворота захлопнулись так сильно, что оторвали ему кусок пятки.

Но ему было радостно и весело, что достал он живой воды, и он отправился домой. Пришлось ему проходить опять мимо карлика. Увидел карлик меч и хлеб и говорит:

— Ты добыл для себя великое благо: этим мечом ты можешь разбить целое войско, а этого хлеба тебе будет невпоед.

Не захотел принц домой возвращаться без своих братьев и говорит:

— Милый карлик, не можешь ли ты мне сказать, где находятся мои оба брата? Они отправились за живой водой и назад до сих пор не вернулись.

— Они сидят взаперти между двумя горами, — сказал карлик, — я там их заколдовал, оттого что были они такие надменные.

Стал принц упрашивать карлика и просил его до тех пор, пока тот их не выпустил. Но карлик его предостерег и сказал:

— Ты их берегись, у них злое сердце.

Явились его братья, он обрадовался им и рассказал, что с ним было, — как нашел он живую воду, что набрал ее полный кубок и освободил прекрасную принцессу; что будет она его ждать целый год, а потом они отпразднуют свадьбу и он получит большое королевство. Потом поехали они вместе и попали в такую страну, где были война и голод, и король той страны думал, что ему придется пропадать, так была велика опасность. Тогда пришел к тому королю принц, дал ему хлеба, и король накормил этим хлебом все свое королевство; дал принц ему меч, — он разгромил им войско врагов и мог с той поры жить в мире и спокойствии. Взял принц назад свой хлеб и меч, и трое братьев двинулись дальше. Но пришлось им побывать еще в двух странах, где царили война и голод; и принц давал королям каждый раз свой хлеб и меч, — и так он спас три страны. Потом сели братья на корабль и поплыли по морю.

Дорогой старшие братья говорят друг другу:

— Ведь меньшой брат нашел живую воду, а не мы; отец отдаст ему за это все королевство, а оно по праву принадлежит нам, он отымет у нас наше счастье.

И они порешили ему отомстить и условились между собой младшего брата погубить. Они выбрали время, когда он крепко уснул, вылили живую воду из кубка, забрали ее себе, а ему налили в кубок горькой морской воды.

Вернулись они домой, и принес младший сын больному королю свой кубок, чтобы тот выпил из него и стал бы здоров. Но только отпил он немного горькой морской воды, разболелся еще пуще прежнего. Стал он на болезнь жаловаться; тогда явились к нему старшие сыновья, начали младшего обвинять, будто хотел он отца отравить; принесли ему настоящей живой воды и подали ему напиться. Только он отпил той воды, как почувствовал, что болезнь у него прошла и стал он сильным и здоровым, каким был в молодые годы.

Пришли старшие братья к младшему, стали над ним насмехаться и говорят:

— Хотя ты живую воду и нашел и уж как старался, а награду-то за это получим мы. Надо было быть тебе поумней и смотреть в оба; мы ее у тебя забрали, когда ты уснул на корабле, а через год один из нас возьмет себе и прекрасную королевну. Но смотри, берегись, нас не выдай; ведь отец тебе не верит, и если ты скажешь хоть слово, поплатишься жизнью, а будешь молчать, то мы тебя помилуем.

Разгневался старый король на младшего сына: он поверил, что тот замышлял его погубить. И велел он собрать придворных, чтоб его судить, и было решено его тайно пристрелить. Выехал принц раз на охоту, ничего не подозревая дурного, и отправился с ним вместе королевский егерь. Они очутились в лесу совершенно одни, вид у егеря был такой грустный, и вот говорит ему принц:

— Что с тобой, милый мой егерь?

А егерь отвечает:

— Об этом сказать я не смею, а все-таки должен.

А принц говорит:

— А ты все мне скажи, я тебя прощу.

— Ах, — ответил егерь, — я вас должен убить, мне приказал это король.

Испугался принц и говорит:

— Милый егерь, оставь меня в живых; я дам тебе свою королевскую одежду, а ты дай мне взамен ее свою простую.

— Я это охотно сделаю, — сказал егерь, — все равно я стрелять бы в вас не мог.

И они обменялись одеждами. Воротился егерь домой, а принц направился дальше в лес. Спустя некоторое время прибыло к старому королю для его младшего сына три повозки золота и драгоценных камней; а были они присланы тремя королями, что разбили своих врагов мечом принца и накормили свои королевства его хлебом. Подумал старый король: «Неужто мой сын ни в чем не повинен?» — и сказал своим слугам:

— Если бы сын мой остался в живых! Как я жалею, что приказал его убить.

— Он еще жив, — сказал егерь, — я не мог осилить своего сердца и выполнить ваше приказанье, — и он рассказал королю все, как было.

Словно камень свалился с сердца короля, и он приказал оповестить по всем королевствам, что сын его может вернуться назад и будет им ласково принят.

Королевна велела проложить перед своим замком дорогу, да чтоб была она вся золотая, блестящая, и сказала своим людям, что кто по дороге той будет скакать прямо к ней, тот и есть ее настоящий жених, и его должны пропустить, а кто будет ехать окольной тропою, тот не настоящий жених, и чтоб они его не впускали.

Вот подошло время, и старший брат подумал, что надо скорее спешить к королевне и выдать себя за ее избавителя, и тогда он возьмет ее себе в жены и получит еще королевство в придачу. Он выехал и, подъезжая к замку, увидел прекрасную золотую дорогу и подумал: «Как жаль скакать по такой дороге», и он свернул с нее и поехал правой стороной, по обочине. Он подъехал к воротам, но люди сказали ему, что он ненастоящий жених и пусть, мол, уезжает себе отсюда. Вскоре после того собрался в путь-дорогу второй принц; он подъехал к золотой дороге, и только ступил конь на нее копытом, принц подумал: «Жалко такую дорогу сбивать», и свернул, поехал левой стороной, по обочине. Подъехал он к воротам, но люди сказали, что он ненастоящий жених, пускай, мол, себе уезжает отсюда. Как раз исполнился год, и собрался выехать из лесу к своей возлюбленной меньшой брат, чтоб вместе с ней развеять свое горе. Собрался он в путь-дорогу и все думал только про королевну, и так хотелось ему быть поскорее с нею, что не заметил он вовсе той золотой дороги. Поскакал его конь прямо посередине; вот он подъехал к воротам, распахнулись ворота, и радостно встретила его королевна и сказала, что он — ее избавитель и всему королевству хозяин; и отпраздновали свадьбу в великом веселье и радости. Когда свадебный пир закончился, она сказала ему, что его отец приглашает его к себе и прощает. Он поехал к отцу и рассказал ему обо всем — как обманули его братья и как пришлось ему при этом молчать. Старый король хотел их казнить, но они сели на корабль и уплыли за море и с той поры так назад и не вернулись.

 

 

98. Доктор Всезнайка

 

Жил-был бедный крестьянин, звали его Рак. Повез он однажды на двух волах телегу дров в город и продал их за два талера одному доктору. Стали с крестьянином расплачиваться, и как раз в это время доктор сидел за столом; увидал крестьянин, как вкусно тот ест и пьет, и крепко ему захотелось, чтоб и у него все было так же и чтоб сделался он тоже доктором. Постоял крестьянин маленько и спрашивает, не может ли он тоже доктором сделаться?

— О! — сказал доктор, — дело это, конечно, можно быстро устроить.

— А что же я должен для этого сделать? — спросил крестьянин.

— Сперва ты купи себе букварь, есть такой, что спереди на картинке петух на нем нарисован; потом продай свою телегу и двух волов и купи на те деньги одежду и все, что к врачебному делу относится; в-третьих, закажи написать себе вывеску, чтоб на ней значилось: «Я — доктор Всезнайка», и вели прибить ее у себя над дверью.

Так крестьянин и сделал, как сказано ему было. Вот позанимался он лекарским делом некоторое время, но не так уж долго, и украли в то время у одного богатого и важного господина деньги. Рассказали ему про доктора Всезнайку, — что живет, мол, в такой-то деревне человек и может свободно узнать, куда деньги делись. Велел господин запрячь карету, поехал в ту самую деревню и спрашивает у крестьянина, не он ли будет тот самый доктор Всезнайка.

— Да, это я и есть.

— Так поедемте вместе со мной и отыщите мне украденные деньги.

— Что ж, ладно, но жена моя Грета должна ехать вместе со мной.

Господин на это согласился и велел их обоих усадить в карету, и они поехали вместе. Вот приехали они в помещичью усадьбу; стол уже был накрыт, и зовут доктора Всезнайку сперва вместе откушать.

— Да, но и жену мою Грету надо тоже позвать, — сказал он и уселся вместе с ней позади стола. Вот подходит первый слуга, приносит блюдо с богатой едой; тут крестьянин толкнул жену свою в бок и говорит:

— Грета, а это ведь первый.

Он хотел сказать, что это первый слуга, что блюдо принес. А слуга понял, что он будто хотел сказать: «Это, мол, и есть первый вор», и так как он и был им на самом деле, то испугался и рассказал во дворе своим товарищам:

— А доктор-то ведь все знает, нам плохо придется; он сказал, что я первый и есть.

Не хотелось второму слуге идти, но все же пришлось ему подавать. Входит он со своим блюдом, а крестьянин толкнул свою жену в бок:

— Грета, — говорит, — а это второй.

Стало слуге страшно, и он поспешил скорее уйти. Третьему слуге тоже пришлось не лучше, сказал крестьянин опять:

— Грета, а это вот третий.

Четвертому слуге пришлось нести накрытое блюдо; вот хозяин обращается к доктору, пусть-де покажет теперь свое искусство угадывать и скажет, что в этом блюде находится; а были там раки. Посмотрел крестьянин на блюдо и, не зная, как тут быть, говорит:

— Ах, бедный я Рак!

Услыхал это господин и воскликнул:

— Да, он отгадал: стало быть, знает, у кого и деньги находятся.

И стало слуге очень страшно, подмигнул он доктору, чтобы тот вышел к нему на минутку. Крестьянин вышел, — и сознались перед ним все четверо слуг, что деньги они украли; и рады, мол, будут все деньги ему отдать да в придачу еще крупную сумму обещали, если он их не выдаст: а не то их повесят. Повели они доктора туда, где лежали спрятанные деньги. Доктор остался этим доволен, вернулся в комнату, уселся за стол и говорит:

— Сударь, а теперь поищу я по своей книге, куда деньги девались. — А пятый слуга залез тем временем в печь, чтоб подслушать, не знает ли доктор чего еще. А доктор уселся, раскрыл свой букварь, начал его перелистывать да искать петушка на картинке. Но найти его сразу не мог, вот и говорит он:

— Ты ведь здесь, ну так вылазь.

И подумал тот, кто в печку забрался, что это сказано про него, выскочил в большом испуге оттуда и завопил:

— Этот человек все знает!

Потом показал доктор Всезнайка господину, где деньги запрятаны, но не сказал, кто их украл, и получил и с той и с другой стороны много денег в награду и стал весьма знаменит.

 

 

99. Дух в бутылке

 

Жил однажды на свете бедный дровосек и работал он с утра до самой поздней ночи. Вот собрал он, наконец, немного деньжат и говорит своему сыну:

— Ты у меня одно-единственное дитя, и хочу я те деньги, что заработал кровавым потом, отдать на твое ученье; научишься ты чему-нибудь путному и будешь меня кормить на старости лет, когда стану я слаб и должен буду сидеть дома.

И поступил юноша в высшую школу, учился он в ней прилежно, и учителя его хвалили; и так пробыл он там некоторое время. Проучился он в двух школах, но всего, однако ж, чему там обучали, пройти он еще не успел, а тут и бедность настала, заработков отца не хватало, и пришлось ему снова домой воротиться.

— Эх, — молвил отец в огорчении, — дать я тебе больше ничего не могу, и при нынешней дороговизне и гроша-то ведь лишнего не заработаешь, разве что хватит только на хлеб насущный.

— Милый батюшка, — ответил сын, — вы о том не беспокойтесь; если на то воля господня, то все выйдет к лучшему; я уж что-нибудь да придумаю.

Вот собрался отец идти в лес, чтоб заработать немного на лесных работах, а сын ему и говорит:

— Пойду я с вами да вам помогу.

— Ладно, — сказал отец, — но тебе там трудненько придется: ты ведь к тяжелой работе непривычен, пожалуй не выдержишь; да у меня и топор-то всего один, а лишних денег, чтоб купить другой, нету.

— А вы попросите у соседа, — ответил сын, — он одолжит вам топор, а там я себе и новый заработаю.

Занял отец топор у соседа, и на другое утро, только стало светать, отправились они вместе в лес. Сын помогал отцу и при этом не уставал, и работа шла как следует. Когда солнце стояло как раз над головою, отец и говорит:

— Давай отдохнем да пополдничаем, оно и работа пойдет потом лучше.

Взял сын кусок хлеба и говорит:

— Вы, батюшка, отдохните, а я не устал, я по лесу похожу да птичьих гнезд поищу.

— Э, да какой ты, однако, шустрый, — молвил отец, — чего тебе там шататься? Устанешь, а потом и руки не подымешь; оставайся-ка ты лучше здесь да посиди вместе со мной.

Но сын не послушался и ушел в лес, поел хлеба, повеселел и стал на зеленые ветки заглядываться, не отыщется ли где какое гнездо. Так бродил он по лесу, пока, наконец, не подошел к большому старому дубу — должно быть, было ему уж несколько сот лет, и был он такой толстый, что куда побольше, чем в четыре обхвата. Он остановился, поглядел на него и подумал: «А на нем, пожалуй, не одна птица гнездо себе свила». И вдруг ему показалось, будто он слышит какой-то голос. Он насторожился и услыхал чей-то глухой крик: «Выпусти меня, выпусти!» Осмотрелся он — никого не видать, но ему показалось, будто доносится из-под земли чей-то голос. Тогда он крикнул:

— Эй, где ты?

И голос ответил:

— Я здесь, у самых корней дуба. Выпусти меня, выпусти!

Начал студент раскапывать землю под деревом и искать около корней, и вот, наконец, наткнулся он в маленькой ямке на стеклянную бутылку. Он поднял ее, посмотрел на свет и увидел, что в ней что-то прыгает, похожее на лягушку.

— Выпусти меня, выпусти! — послышался голос снова, и студент, не предполагая ничего плохого, вынул пробку.

И вышел тотчас оттуда дух и стал расти, и рос он так быстро, что в несколько мгновений уже стояло перед студентом отвратительное чудовище вышиной с полдерева.

— Знаешь ли ты, — закричал он страшным голосом, — какая награда тебе будет за то, что ты меня выпустил?

— Нет, — ответил студент, — откуда ж мне знать об этом?

— Так вот я тебе скажу, — крикнул дух, — я тебе за это шею сломаю!

— Чего же ты мне раньше-то об этом не сказал? — ответил студент. — Уж я бы тогда там тебя и оставил; а голова-то моя перед тобой устоит, вот хоть людей об этом спроси.

— Да что все у людей да у людей спрашивать, — закричал дух, — заслуженную тобой награду ты должен получить. Ты думаешь, что это я из милости был заперт так долго в бутылке? Нет, это было в наказанье; я — могущественный Меркурий, и кто меня освободит, тому я должен сломать шею.

— Эй ты, потише, — ответил студент, — так быстро дело не пойдет; сначала мне надо узнать, и вправду ли ты сидел в бутылке, и действительно ли ты настоящий дух. Если ты сможешь снова залезть в бутылку, тогда я тебе поверю, а потом уже можешь делать со мной что хочешь.

Дух высокомерно ответил:

— Да что тут уметь! Дело это простое, — и он свернулся, сделался таким тонким и маленьким, каким был раньше, и пролез снова в горлышко бутылки. Только он туда забрался, а студент взял и тотчас заткнул бутылку пробкой и бросил ее под корни дуба на прежнее место. Так и обманул он духа. И собрался идти студент назад к своему отцу, а дух как завопит, да так жалобно-прежалобно.

— Ах, выпусти ты меня, выпусти!

— Нет, — ответил ему студент, — во второй раз я тебя уже не выпущу; кто хотел меня жизни лишить, того уж если я поймал, то не выпущу.

— Если ты меня отпустишь, — закричал дух, — то дам я тебе столько, что на всю жизнь хватит.

— Нет, — ответил студент, — ты меня опять, как первый раз, обманешь.

— Упустишь ты свое счастье, — сказал дух, — я ничего дурного тебе не сделаю, а награжу тебя щедро.

Студент подумал: «Пожалуй, попробую, может, и вправду сдержит он слово, придираться ко мне, пожалуй, ему не за что». И вот он вынул пробку, — и поднялся дух из бутылки, как в прошлый раз, вытянулся и стал ростом с великана.

— Ну, теперь получай свою награду, — сказал он и подал студенту небольшой лоскут вроде пластыря и говорит:

— Если потрешь ты одним концом рану, то она заживет, а потрешь ты другим концом сталь или железо, обратится оно в серебро.

— Надо будет сначала проверить, — ответил студент; подошел к дереву, разрубил топором кору и потер ее одним концом лоскута — и тотчас кора затянулась и срослась. — Ну, вижу, что все это правильно, — сказал он духу, — а теперь мы можем с тобой и расстаться.

Дух поблагодарил его за освобожденье, а студент поблагодарил духа за его подарок и отправился к своему отцу.

— Где это ты шатался? — спросил его отец. — А о работе и забыл. Ну, не говорил ли я, что она будет тебе не под силу.

— Да вы, батюшка, будьте спокойны, я уж наверстаю.

— Да что уж наверстывать, — молвил сердито отец, — дело это для тебя неподходящее.

— А вот, батюшка, посмотрите, — как ударю я это дерево, так оно и затрещит.

Взял он свой лоскут, натер им топор и ударил со всего маху; но железо превратилось в серебро, а лезвие все погнулось.

— Эй, батюшка, посмотрите, какой вы мне плохой топор дали, он весь погнулся.

Испугался отец и говорит:

— Ах, что же ты наделал! Придется теперь мне за него платить, а чем же платить-то? Вот она польза от твоей работы!

— Hе сердитесь, — ответил сын, — за топор уж я сам заплачу.

— Ах, дурень ты, чем же ты будешь платить-то? У тебя ведь только и есть, что я тебе даю; вот она, студенческая твоя премудрость, которой ты себе голову набил, а что до того, чтобы дерево срубить, в этом ты ничего не смыслишь.

Ну, тут студент и говорит отцу:

— Работать я больше не в силах, давайте лучше вечером пирушку устроим.

— Да что ты в самом деле! — говорит отец. — Думаешь, мне одно только и останется, что засунуть руки в карманы, как делаешь это ты? Нет, мне надо еще поработать, а ты можешь домой убираться.

— Отец, да я ведь в первый раз здесь в лесу, дороги мне одному не найти, пойдемте вместе со мной.

Ну, гнев у отца поутих, уговорил сын отца, и пошли они вместе домой. Вот и говорит отец сыну:

— Ступай продай сломанный топор, увидишь, что тебе за него дадут; а остальные деньги придется мне заработать, чтобы уплатить соседу за топор.

Взял сын топор и отнес его в город к золотых дел мастеру. Тот взял его, сделал пробу, положил на весы и говорит:

— Цена ему будет четыреста талеров, но денег у меня таких сейчас при себе нету.

А студент говорит:

— Уплатите мне то, что у вас есть, а остальное останетесь должны. — И дал ему золотых дел мастер триста талеров, а сто остался должен. Воротился студент домой и говорит:

— Ну, отец, деньги теперь у меня завелись; пойдите спросите сколько сосед за топор хочет.

— Да я и без того знаю, — ответил старик, — один талер и шесть грошей.

— Так вот, дайте ему два талера и двенадцать грошей, будет это как раз вдвое, и с него хватит; глядите — денег у меня достаточно.

Он дал отцу сто талеров и говорит:

— Недостатка в них теперь у вас никогда не будет, живите себе в свое удовольствие.

— Боже ты мой, — сказал старик, — как же это ты так вдруг разбогател?

И рассказал сын ему все, что случилось, и как, понадеявшись на свое счастье, получил он такую богатую добычу. Взяв остальные деньги, отправился он снова в высшую школу и продолжал учиться дальше, а так как умел он лечить своим пластырем всякие раны, то и стал самым знаменитым доктором в мире.

 

 

100. Чертов чумазый брат

 

Одному отставному солдату жить было нечем, и не знал он, как ему из такой беды выпутаться. Вот отправился он в лес, прошел немного и повстречал маленького человечка, а то был черт. И сказал ему человечек:

— Что это с тобой? Вид у тебя что-то невеселый.

Ответил ему солдат:

— Да вот есть хочется, а денег нету.

Черт и говорит ему:

— Пойдешь ко мне в услуженье — хватит тебе на весь твой век; а служить ты мне должен семь лет, и после того снова будешь ты человеком вольным. Только вот что я тебе скажу: ты не должен ни мыться, ни чесаться, ни сморкаться, ни стричься, ни обрезать ногтей и глаз не протирать.

Солдат говорит:

— Ну, что ж делать тогда, коли воля твоя, — и пошел за человечком, и повел его тот прямехонько в ад. И сказал ему черт, что он делать обязан: должен он под котлами огонь разводить, где грешники сидят, дом держать в чистоте да сор выносить за порог и всюду следить за порядком. Но если он заглянет хоть раз в котел, то плохо ему придется. Солдат сказал:

— Ладно, уж я постараюсь.

И отправился старый черт снова странствовать по свету, а солдат приступил к исполнению своих обязанностей: стал огонь разводить, пол подметать, сор выносить за порог — все, как было ему велено. Вернулся старый черт, посмотрел, все ли исполнено, остался доволен и ушел снова. Оглянулся солдат, поглядел хорошенько, видит — расставлены кругом котлы в аду, пылает под ними сильный огонь, и варится в них что-то да клокочет. Жизнь бы отдать солдат готов, лишь бы в них заглянуть, но запретил ему строго-настрого черт это делать. Но вот, наконец, он не мог удержаться, поднял слегка крышку первого котла и заглянул в него. И увидал он, что сидит в нем бывший его унтер-офицер.

— Ага, голубчик, — сказал солдат, — вот куда ты попал! Прежде я был в твоих руках, а теперь ты у меня, — и быстро опустил он крышку, стал раздувать огонь и подложил еще дров. Подошел он затем ко второму котлу, поднял слегка крышку, заглянул, видит — а в нем прапорщик.

— Ага, голубчик, вот ты куда попал! Прежде я был в твоих руках, теперь ты у меня, — закрыл солдат крышку и принес полено, чтоб тому еще жарче было. Захотелось солдату посмотреть, кто же это в третьем котле сидит, а там — сам генерал.

— Ага, голубчик, вот куда ты попал! Прежде я был у тебя в руках, а теперь ты у меня, — и принес солдат мехи, стал раздувать огонь, и запылало адское пламя под ним пуще прежнего. Так нес солдат свою службу в аду целых семь лет, не мылся, не чесался, не сморкался, не стригся, ногтей не срезал и глаз не протирал; и прошло семь лет так быстро, что ему показалось, что минуло только полгода. Когда окончился срок службы, пришел черт и говорит;

— Ну, Ганс, что ты здесь делал?

— Раздувал я огонь под котлами, пол подметал да сор выносил.

— Нет, ты и в котлы заглядывал; счастье твое, что ты подкладывал дров, а то бы теперь тебе пропадать; что ж, срок твой прошел, хочешь домой вернуться?

— Да, — сказал солдат, — хотелось бы мне поглядеть, что там дома отец мой делает.

Черт говорит:

— Так вот, получай свое жалованье: иди да набери себе мусору в ранец и возьми его с собой. А должен ты идти домой неумытый и нечесаный, с длинными волосами на голове и на бороде, с неостриженными ногтями и грязными глазами, а если тебя кто спросит, откуда, мол, идешь, то скажи: «Из ада», а если кто спросит, кто ты таков, должен ответить: «Чертов чумазый брат и сам себе король».

Ни слова не сказал солдат и сделал то, что велел ему черт, но жалованьем своим он остался совсем недоволен.

Попал он снова наверх, в лес, снял свой ранец со спины и хотел было вытряхнуть из него мусор; но только он его открыл — и превратился весь мусор в чистое золото.

— Этого я уж никак не думал, — сказал он, остался доволен и пошел в город.

У ворот гостиницы стоял хозяин, и когда он заметил солдата, то испугался: Ганс выглядел прямо каким-то страшилищем, хуже, чем пугало на огороде. Подозвал его хозяин гостиницы к себе и говорит:

— Откуда ты идешь?

— Из ада.

— А кто ты таков?

— Чертов чумазый брат и сам себе король.

Не хотел было хозяин его впускать, но как показал он ему золото, то сам и двери перед ним распахнул. Велел Ганс отвести ему самую лучшую комнату да прислуживать ему как следует, поел досыта и попил, но, однако, не мылся, не чесался, как и велел ему черт, и лег, наконец, спать. А хозяину все виделся перед глазами ранец, полный золота, и не давал он ему покоя, пока не забрался он ночью к солдату и не украл у него тот ранец.

Встал на другое утро Ганс, хотел было заплатить хозяину деньги и идти дальше, но видит, что ранец куда-то пропал. Он спохватился и подумал: «Вот без вины в беду-то попал», и вернулся он снова прямою дорогой в ад; пожаловался он старому черту на свое несчастье и стал просить его о помощи. Черт сказал:

— Садись, я умою тебя, причешу, нос утру, волосы и ногти постригу и глаза протру.

Кончил он это дело и дал ему снова ранец, полный мусора, и говорит:

— Ступай да скажи хозяину, чтоб отдал он твое золото назад, а то я сам к нему приду и отведу его в ад, и будет он вместо тебя огонь раздувать.

Поднялся Ганс из ада и говорит хозяину:

— Ты украл у меня золото; если не вернешь его мне назад, придется идти тебе в ад на мое место, и станешь ты таким же страшилищем, как и я.

И отдал хозяин ему золото да еще дал в придачу, и просил его никому о том не говорить, и стал Ганс теперь человеком богатым.

Отправился он в путь-дорогу домой, к своему отцу, купил себе, чтобы было во что одеться, дешевенькую куртку, стал по дороге музыкой заниматься, а музыке той научился он у черта в аду. А жил в той стране старый король; и стал Ганс перед ним играть; и понравилась очень королю его музыка, и обещал он ему в жены свою старшую дочь. Но как услыхала она о том, что должна выходить замуж за простого человека в полотняной куртке, сказала:

— Уж лучше мне в омут глубокий броситься, чем идти замуж за него.

И отдал тогда король ему свою младшую дочь в жены, и та из любви к своему отцу согласилась. И вот получил чертов чумазый брат королевскую дочь в жены, а когда умер король, то и все его королевство.

 

 

101. Медвежатник

 

Жил-был однажды молодой парень; нанялся он в солдаты, и был храбрый и всегда первый там, где пули сыпались градом. Пока продолжалась война, все шло хорошо, но вот заключили мир, и получил солдат чистую отставку, и сказал капитан, что может он теперь отправляться куда ему вздумается. А отец и мать у солдата умерли, и не было у него теперь родного дома; вот и пошел он к своим братьям и попросил их ему помочь, пока начнется опять война. Но было у братьев сердце жестокое, и они сказали:

— Что нам с тобой делать? В работники ты нам не нужен; ты уж сам рассуди, как тебе на свете прожить.

А было у солдата всего одно лишь ружье, взял он его на плечи и решил идти куда глаза глядят. Подошел он к лесным местам, и куда ни глянешь — все одни деревья кругом стоят. Сел он под деревом, запечалился и стал про судьбу свою раздумывать. «Денег у меня нету, — подумал он, — обучен я одному лишь военному ремеслу, а сейчас мир заключен, и стал я никому не нужен; вижу наперед, что мне с голоду пропадать придется». Вдруг услыхал он шум, огляделся, видит — стоит перед ним какой-то незнакомец, зеленый на нем камзол, выглядит на вид прилично; но вместо ноги у него грубое лошадиное копыто.

— Я уж знаю, чего тебе недостает, — сказал человек, — денег и добра будет у тебя вдосталь — столько, сколько донести будешь в силах; но надо мне сперва испытать, не будешь ли ты боязлив, а то зачем мне деньги свои давать понапрасну.

— Солдат и страх — это одно с другим не вяжется, — ответил солдат, — а впрочем, ты можешь меня испытать.

— Хорошо, — ответил человек, — оглянись-ка назад.

Обернулся солдат, видит — двигается на него, рыча, большой медведь.

— Ого! — крикнул солдат. — Я тебя по носу пощекочу, и пропадет у тебя охота рычать! — Он приложил ружье и выстрелил прямо медведю в нос. Рухнул медведь на землю и не пошевельнулся.

— Я вижу, — сказал незнакомец, — храбрости у тебя достаточно; но есть у меня еще одно условие, и ты должен его выполнить.

— Если это мне не помешает остаться праведником, — ответил солдат, который прекрасно понял, с кем он имеет дело, — а то я ни за какие блага на свете не соглашусь.

— Это ты сам поймешь, — ответил зеленый камзол. — За эти семь лет ты не должен мыться, бороды и волос не причесывать, ногтей не обрезать и «Отче наш» не читать. Дам я тебе камзол и плащ, и будешь ты их это время носить. Если за эти семь лет ты умрешь, то будешь ты мой, а останешься в живых, будешь свободен, да к тому же всю свою жизнь богат.

Вспомнил солдат про свою большую нужду и что не раз приходилось ему со смертью встречаться, вот и решил он и на сей раз отважиться, — и согласился. Снял черт свой зеленый камзол, подал его солдату и сказал:

— Будешь этот камзол носить, и если сунешь руку в карман, будет в нем всегда денег полно.

Содрал он с медведя шкуру и говорит:

— Пусть она будет тебе вместо плаща и подстилки для спанья: ты должен на ней спать и ни на какую другую постель не ложиться. По этой одежде будут тебя называть медвежатником. — С тем черт и исчез.

Натянул солдат камзол, мигом руку в карман сунул и глядь — дело вышло правильное. Накинул он на себя медвежью шкуру и пустился в путь-дорогу. В настроении он был хорошем и ничего не пропускал такого, что казалось ему приятным, ну и денег он не жалел, конечно. В первый год дела шли ничего, а на второй год он стал уже выглядеть, как чудовище. Волосы покрывали почти все лицо, борода была похожа на кусок грубого войлока, на пальцах отросли когти, а лицо было у него настолько покрыто грязью, что ежели бы посеять на нем салат, то он непременно взошел бы. Кто его видел, тот от него убегал, но так как он всюду раздавал деньги бедным людям и те за него молились, чтобы за эти семь лет он не помер, то он всегда находил себе пока что приют. На четвертом году он зашел как-то в харчевню, но хозяин не хотел его принимать и даже не пустил его и на конюшню, чтоб лошадей не испугать.

Но когда медвежатник полез в карман и достал полную пригоршню дукатов то хозяин смягчился и дал ему комнату во флигеле; однако он взял с него обещанье никому на глаза на показываться, — чтоб не пошла о его гостинице дурная молва.

Вот сидел медвежатник вечером один и от всего сердца желал, чтоб поскорей прошли эти семь лет. Вдруг услыхал он в соседней комнате громкие стоны. А сердце было у него жалостливое, он открыл дверь и увидел какого-то старика, который плакал навзрыд и заламывал над головой руки. Подошел медвежатник поближе, но человек вскочил, собираясь убежать. Услыхав человеческий голос, он смутился, но медвежатнику удалось ласковыми речами успокоить его, и тот объяснил ему причину своего горя. Старик рассказал, что он мало-помалу промотал свое имущество, и теперь ему с дочерьми приходится терпеть нищету, что он так беден, что даже не в состоянии расплатиться с хозяином гостиницы и должен быть за это посажен в тюрьму.

— Ежели в этом все ваше горе, — сказал медвежатник, — то денег у меня хватит.

Он велел позвать хозяина, уплатил ему и сунул в карман несчастному вдобавок еще полный кошелек золота.

Старик понял, что он ото всех бед избавился, и не знал уж как его и отблагодарить.

— Пойдем вместе со мной, — сказал он ему, — у меня дочери красоты неописанной, выбирай себе одну из них в жены. Если дочь услышит, что ты для меня сделал, она отказываться не станет. Правда, вид у тебя несколько странный, но она уж тебя приведет в порядок.

Это медвежатнику очень понравилось, и он пошел вместе с ним.

Увидела его старшая дочь и, посмотрев на его лицо, так ужаснулась, что даже вскрикнула и убежала. А средняя хотя и осталась, но разглядывала его с ног до головы, а потом сказала:

— Как мне взять себе мужа, потерявшего человеческий облик? Мне бы уж больше понравился бритый медведь, которого я однажды видела и который выдавал себя за человека: на том по крайней мере была гусарская шинель и белые перчатки. Если бы он был только уродлив, то я могла бы к нему, пожалуй, привыкнуть. Но самая младшая сказала:

— Милый батюшка, это человек, должно быть, хороший, раз он выручил вас из беды. Если вы за это пообещали ему невесту, то слово надо сдержать.

Жаль, что лицо у медвежатника было покрыто грязью и заросло волосами, а то можно было б увидеть, как запрыгало сердце у него от радости, когда услыхал он эти слова. Он снял кольцо с пальца, переломил его надвое, дал ей половину, а другую у себя оставил. И написал на ее половине свое имя, а на своей половине ее имя, и просил хранить бережно свою часть кольца. Он стал собираться в дорогу и сказал на прощанье:

— Мне надо странствовать еще три года, и если я не вернусь, то ты свободна и считай, что я умер. Но проси господа бога, чтоб он сохранил мне жизнь.

Оделась бедная невеста во все черное, и когда думала про своего жениха, у нее на глазах выступали слезы. От своих сестер терпела она одни только насмешки и издевательства. «Ты ж не забудь, — говорила старшая, — когда будешь протягивать ему руку, он ударит тебя лапой». «Берегись, — говорила средняя, — медведи — они любят сладкое; если ты ему понравишься, он тебя съест». «Ты всегда должна исполнять его волю, — продолжала старшая, — а не то начнет он рычать». А средняя говорила: «А свадьба-то будет какая веселая! Медведи — они здорово умеют плясать!»

Невеста молчала и сбить с толку себя не позволила. А медвежатник странствовал тем временем по свету из одного места в другое, где мог — делал людям добро и щедро помогал беднякам, чтоб они за него молились. Наконец, когда наступил последний день этих семи лет, он вышел снова в лес и сел под деревьями. Вскоре засвистел ветер, явился перед ним черт и поглядел на него с укоризной. Кинул ему потом старый камзол и потребовал у него назад свой зеленый.

— На этом дело еще не кончилось, — сказал охотник, — ты должен сначала меня помыть и почистить.

И хотелось ли черту или нет, а пришлось ему принести воды, обмыть медвежатника, волосы ему причесать и ногти обрезать. И стал он после того выглядеть, как храбрый воин, и стал куда красивей, чем прежде.

Черт, к счастью, убрался, и у медвежатника сделалось на сердце легко. Пошел он в город, заказал себе красивый бархатный камзол, сел в карету, запряженную четверкой сивых коней, и направился к дому своей невесты. Его никто не узнал, а отец принял за важного полководца и повел в комнату, где сидели его дочери. Вышло так, что усадили его как раз между двумя старшими; они налили ему вина, положили ему самые лучшие кушанья, порешив, что более красивого человека на свете им ни разу не приходилось видеть. А невеста, та сидела напротив него в черном платье. Она ни разу не глянула и слова не вымолвила. Наконец он спрашивает у отца, согласен ли тот выдать одну из своих дочерей за него замуж; тут вскочили обе старшие, убежали к себе в комнату, собираясь надеть самые роскошные платья; каждая из них воображала, что она и есть та самая, которую он избрал. Но только незнакомец остался наедине со своею невестой, тотчас достал половину кольца и бросил его в кубок с вином и подал ей через стол. Она взяла кубок, выпила и нашла на дне половину кольца, и сердце у ней так и забилось. Достала она другую половину кольца, которую носила на ожерелье, приложила ее к той, и оказалось, что обе части как раз пришлись одна к другой.

И сказал он:

— Я твой обрученный жених, которого ты видела в образе медвежатника; но по милости божьей вернулся ко мне снова мой человеческий вид, и я стал опять чистым.

Он подошел к ней, обнял ее и поцеловал. Тем временем явились обе сестры в полном наряде, но, увидев, что красавец достался младшей, и узнав, что это был медвежатник, они в гневе и ярости выбежали из комнаты; и одна утопилась в колодце, а другая повесилась на дереве.

Вечером кто-то постучался в дверь; открывает жених и видит, что это черт в зеленом камзоле; и говорит черт:

— Вот видишь, теперь мне досталось две души вместо твоей одной.

 

 

102. Королек и медведь

 

Однажды летней порою пошли медведь и волк в лес погулять. Услыхал медведь прекрасное пение какой-то птицы и говорит:

— Братец-волк, что это за птица, которая так прекрасно поет?

— Тише! Это король всех птиц, — сказал волк, — перед ним мы все должны преклоняться.

А то был королек.

— Если это так и есть, — сказал медведь, — мне хотелось бы поглядеть на его королевский дворец, проводи меня туда.

— Это не так-то просто, как ты думаешь, — сказал волк, — надо подождать, пока прибудет госпожа королева.

А вскоре явилась и госпожа королева, принесла в клюве корм, потом явился и сам король, и стали они кормить своих птенчиков. Захотелось медведю поскорей подкрасться, но волк схватил его за рукав и говорит:

— Нет, надо будет подождать, пока господин король и госпожа королева уйдут.

Заприметили волк с медведем хорошо ту впадину, где находилось гнездо, а потом убежали оттуда. Но не было медведю покоя, — хотелось ему посмотреть на королевский дворец, и он пошел туда вскоре опять. А в это время король и королева далеко улетели. Заглянул медведь в гнездо, видит — лежат в нем пятеро или шестеро птенцов.

— Вот это и есть королевский дворец? — воскликнул медведь. — Ну, и неказистый же дворец! А вы и вовсе не королевские дети, а подкидыши.

Услыхали это молодые корольки, страшно рассердились и как запищат:

— Нет, мы вовсе не подкидыши! Наши родители люди честные. Медведь, ты за это еще поплатишься.

Стало медведю и волку страшно, они вернулись и засели в своих норах. А молодые корольки продолжали шуметь и кричать во все горло; вот родители принесли им опять корм, а они говорят:

— Не станем мы есть мушиных ножек, даже к ним и не прикоснемся, лучше с голоду пропадем, пока не будет решено, законные мы дети или нет. Был тут медведь и нас оскорбил.

Сказал тогда старый король:

— Ну, успокойтесь, мы с этим делом покончим!

И он полетел с госпожой королевой к медвежьей берлоге и закричал у самого лаза:

— Эй, старый ворчун-медведь, ты зачем оскорбил моих детей? Плохо тебе за это придется. Надо дело решать кровавой войной.

Итак, объявлена была медведю война, и призваны были им все четвероногие звери: бык, осел, корова, олень, косуля и все остальное зверье, что населяет землю. А королек призвал всех и все, что летает в воздухе, — не только птиц больших и малых, но и комаров, шершней, пчел и мух, — все должны были слететься.

Подошло время, когда должна была начаться война; и выслал тогда королек разведчиков — узнать, кто у врагов главный генерал-командир. Комар, самый хитрый из всех, стал летать по лесу, где собирались враги, и, наконец, уселся на дерево под листком, там, где давали боевой пароль. Вот поднялся медведь, кликнул лиса и говорит:

— Лис, ты самый хитрый из всех зверей, ты должен быть генералом и вести нас на войну.

— Хорошо, — говорит лис, — но какие же знаки отличия вы мне дадите?

Но никто этого не знал. Тогда сказал лис:

— У меня красивый длинный пушистый хвост, и он похож точь-в-точь на рыжий султан. Если я хвост буду держать вверх — то, значит, дело идет хорошо, и вы маршируйте прямо за мной; а если я хвост опущу вниз — то бегите со всех ног куда глаза глядят.

Услыхал это комар, прилетел домой и передал корольку обо всем в точности.

Вот наступил день, когда должно было начаться сраженье, и — туп-туп-туп! — прибежало-посбежалось с шумом четвероногое зверье, аж земля дрожала. Прилетел и королек по воздуху со своим войском; и жужжал, и вопил, и гудел воздух — аж страшно, ой, как страшно становилось всякому! Они двинулись с двух сторон друг на друга.

Выслал королек вниз шмеля, тот должен был сесть лису под хвост и укусить его изо всех сил. Получил лис первый укус, вздрогнул, поднял ногу, но все-таки вытерпел и продолжал держать хвост высоко. Но при втором укусе пришлось ему хвост враз опустить; а третьего не мог он выдержать, закричал и поджал хвост между ног. Увидали это звери, подумали, что все пропало, и пустились бежать наутек, каждый в свою нору. И птицы выиграли сраженье.

Полетели тогда король и госпожа королева домой к своим деткам и закричали:

— Радуйтесь, дети, ешьте и пейте в свое удовольствие, мы на войне победили!

Но молодые корольки сказали:

— Нет, не станем мы есть до тех пор, пока медведь не придет к гнезду и не скажет, что мы — законные дети.

И полетел королек, подлетел к самому лазу медвежьей берлоги и как крикнет:

— Эй, медведь-ворчун, ступай к гнезду моих деток, просить у них прощенья и сказать, что они законные дети, а не то все ребра тебе поломаю!

И пополз медведь туда в великом страхе и попросил прощенья. Только тогда и успокоились молодые корольки, уселись все рядышком, стали есть и пить и веселились до самой глубокой ночи.

 

 

103. Сладкая каша

 

Жила-была бедная, скромная девочка одна со своей матерью, и есть им было нечего. Пошла раз девочка в лес и встретила по дороге старуху, которая уже знала про ее горемычное житье и подарила ей глиняный горшочек. Стоило ему только сказать: «Горшочек, вари!» — и сварится в нем вкусная, сладкая пшенная каша; а скажи ему только: «Горшочек, перестань!» — и перестанет вариться в нем каша. Принесла девочка горшочек домой своей матери, и вот избавились они от бедности и голода и стали, когда захочется им, есть сладкую кашу.

Однажды девочка ушла из дому, а мать и говорит: «Горшочек, вари!» — и стала вариться в нем каша, и наелась мать досыта. Но захотелось ей, чтоб горшочек перестал варить кашу, да позабыла она слово. И вот варит он и варит, и ползет каша уже через край, и все варится каша. Вот уже кухня полна, и вся изба полна, и ползет каша в другую избу, и улица вся полна, словно хочет она весь мир накормить; и приключилась большая беда, и ни один человек не знал, как тому горю помочь. Наконец, когда один только дом и остался цел, приходит девочка; и только она сказала: «Горшочек, перестань!» — перестал он варить кашу; а тот, кому надо было ехать снова в город, должен был в каше проедать себе дорогу.

 

 

 

104. Умные люди

 

Достал раз крестьянин из угла свою толстенную палку, а была она вырезана из граба, и говорит жене:

— Трина, я пойду Далеко, вернусь назад этак дня через три. Если зайдет к нам торговец скотом и захочет купить три наших коровы, можешь продать их, но только за двести талеров, никак не меньше. Слышишь?

— Ступай с богом! — ответила жена. — Уж я так и сделаю.

— Ты уж молчи! — сказал муж. — Тебя словно кто в детстве пришиб, такой ты и до сих пор осталась. Но смотри, наделаешь глупостей, размалюю я тебе спину досиня, и без всякой это краски, а одной только палкой, вот этой самой, что у меня в руке, будут полосы целый год держаться, ты уж мне в этом поверь! — С этими словами крестьянин отправился в путь-дорогу.

На другое утро приходит торговец. Ну, жена не стала слишком долго с ним разговаривать. Осмотрел торговец коров и, узнав цену, говорит:

— Что ж, это я охотно заплачу; столько они, пожалуй, по сравнению с другими, и стоят.

Отвязал он их и вывел из стойла. Собрался гнать их за ворота, а хозяйка схватила его за рукав и говорит:

— Сначала вы должны мне двести талеров уплатить, а так я вас не выпущу.

— Это правильно, — отвечает торговец, — да я вот позабыл свой кошелек с деньгами к поясу пристегнуть. Но уж вы не беспокойтесь, будьте уверены, я вам уплачу. Двух коров возьму я с собой, а третью вам в задаток оставлю.

Хозяйке это здорово понравилось, она отпустила торговца с коровами, а сама подумала: «Как Ганс-то, пожалуй, обрадуется, когда узнает, что я так умно поступила!»

Воротился крестьянин домой, как и говорил, через три дня, и тотчас спрашивает, проданы ли коровы.

— Разумеется, милый Ганс, — отвечает жена, — и так, как ты мне и велел, за двести талеров. Они того, пожалуй, и не стоят, но торговец взял их без всякого спору.

— А деньги где? — спрашивает крестьянин.

— Денег-то у меня нету, — отвечает жена, — он как раз забыл свой кошелек с деньгами, но скоро их принесет, он мне хороший задаток оставил.

— А какой задаток? — спрашивает муж.

— Одну из трех коров он оставил у нас, он получит ее, когда за другие уплатит. Я-то умно поступила, оставила ведь самую меньшую, ее и кормить не так много придется.

Разгневался муж, схватил палку и хотел было уже, как и обещал, жену свою досиня размалевать. Но вдруг бросил палку и говорит:

— Такой глупой гусыни и на свете еще не бывало, но мне тебя жалко. Выйду-ка я на проезжую дорогу и три дня подожду, не найдется ли кто поглупее тебя. Удастся мне такого человека найти, я прощу тебя, а не удастся, уж получишь ты у меня без всякой скидки заслуженную награду.

Вышел он на проезжую дорогу, уселся на камне и стал дожидаться, не покажется ли там кто. Он увидел, что едет повозка и стоит на ней женщина, а повозка нагружена соломой, и женщина не сидит на соломе, не идет рядом с волами и не ведет их, как полагается. Вот крестьянин и подумал: «Пожалуй, это есть та самая, которую я ищу», — он вскочил и начал бегать взад и вперед перед повозкой, как полоумный.

— Что вам, куманек, надобно? — обратилась к нему женщина. — Я вас в первый раз вижу, откуда вы сами?

— Я с неба свалился, — говорит крестьянин, — и вот не знаю, как мне туда опять взобраться. Не можете ли вы меня туда отвезти?

— Нет, — говорит женщина, — туда я дороги не знаю. Но ежели вы с неба явились, то уж наверное можете мне сказать, как там поживает мой муж? Прошло три года, как он уже там находится. Вы его, должно быть, видели?

— Я-то его видел, но не всем ведь крестьянам там хорошо живется. Он пасет овец, но милые овечки немало ему хлопот доставляют: взберется какая-нибудь из них на гору, в густом лесу заплутается, и приходится ему бегать за ней и гнать ее к стаду. Да и пообносился он изрядно, одежа скоро у него с тела свалится. Портных ведь там нету, святой Петр никого туда не пускает, как вы сами по сказкам знаете.

— И кто бы мог такое подумать! — воскликнула женщина. — Знаете что? Принесу-ка я его праздничный камзол, он дома в шкафу до сих пор висит, пускай его носит себе на здоровье. Будьте так добры, захватите этот камзол с собой.

— Это дело не выйдет, — ответил крестьянин, — одежы на небо брать с собой не дозволяется, всё одно ее у небесных врат отберут.

— Знаете что, — сказала женщина, — вчера я продала самую лучшую свою пшеницу, порядочные деньги за нее получила, вот бы мне хотелось их мужу передать. Если вы сунете кошелек в карман, ведь никто этого не заметит.

— Ну, что с вами поделаешь, — сказал крестьянин, — уж сделаю для вас одолженье.

— Вы тут посидите, а я домой поеду и вам кошелек принесу; я скоро назад вернусь. На соломе-то я не сижу, а стою на повозке, так-то оно волам полегче.

Погнала она волов, а крестьянин подумал: «Видно, она глуповата маленько, и ежели и вправду принесет деньги, то выйдет жене удача, — бить я ее не стану». Вскоре прибежала женщина, принесла деньги и сама сунула их крестьянину в карман. Перед тем как уйти, поблагодарила она его тысячу раз за его одолженье.

Вернулась женщина домой, а сын ее был уже дома, он только что с поля приехал. Рассказала она ему, какой неожиданный случай с ней вышел, и говорит:

— Я так рада, что подвернулся случай передать что-нибудь моему бедному мужу; ведь кто бы мог подумать, что он будет в чем-либо на небе нуждаться?

Изумился сын.

— Матушка моя, — говорит он ей, — ведь такой человек не каждый день с неба является; пойду-ка посмотрю, может найду этого человека. Пусть он мне расскажет, что там на небе делается, не найдется ли там какой работы?

Оседлал он лошадь и помчался во весь опор. Нашел крестьянина, тот сидел под ивой, собирался считать в кошельке деньги.

— Не видали ли вы человека, который с неба явился? — крикнул ему парень.

— Видал, — говорит крестьянин, — он уже назад возвращается, на гору поднялся, этой дорогой туда будет поближе. Вы его еще можете нагнать, ежели побыстрей поедете.

— Ой, — говорит парень, — да я за целый день наморился, снопы молотил, а дорога сюда вконец меня измаяла. Вы-то ведь знаете того человека, будьте уж так добры, садитесь на мою лошадь и уговорите его, чтоб он назад воротился.

«Ага, — подумал крестьянин, — этот тоже из таких, у кого клёпки в голове не хватает».

— Что ж, почему не сделать мне для вас одолженье? — сказал он, вскочил на лошадь и помчался галопом.

А парень остался сидеть, и сидел, пока ночь наступила, но крестьянин так назад и не вернулся.

«Должно быть, — подумал парень, — тот человек с неба уж очень торопился и возвращаться назад не захотел, а крестьянин отдал ему лошадь, чтобы тот передал ее моему отцу».

Вернулся парень домой и рассказал матери, что случилось; лошадь он, дескать, отцу отослал, чтоб не ходить ему по небу все время пешком.

— Ты хорошо поступил, — сказала мать, — у тебя-то ведь ноги еще молодые, ты можешь ходить и пешком.

Вот вернулся крестьянин домой, поставил лошадь в стойло рядом с коровой, что в задаток осталась, пошел к жене и говорит:

— Трина, счастье твое, что нашел я двух дураков, еще поглупее тебя; на этот раз дело так обойдется, я приберегу это на другой раз.

Закурил он трубку, уселся в дедовское кресло и говорит:

— Что ж! Удачная вышла продажа, за две тощих коровы получить откормленную лошадь да еще полный кошелек денег в придачу. Ежели б глупость приносила столько доходу, то я стал бы охотно дураков уважать.

Так думал этот крестьянин, но тебе, пожалуй, простодушные люди милее.

 

 

105. Сказки про жерлянку

 

1

 

Жил-был на свете маленький ребенок; мать давала ему каждый день после обеда мисочку молока и кусочек сдобного хлебца, и ребенок садился с мисочкой во дворе. Только начинал он есть, как выползала из стенной щели огненная жерлянка, опускала голову в молоко и ела вместе с ребенком. И ребенок этому радовался; сядет, бывало, со своею мисочкой, а жерлянка все не приходит, и зовет он ее:

Жерлянка-малютка,
Выйди на минутку,
Свежим хлебцем накормлю.
Молочком я напою!

Прибегала жерлянка и пила молоко с удовольствием. Она умела ребенка за это отблагодарить — приносила ему из своих подземных сокровищ разные красивые вещи, блестящие камушки, жемчуга и золотые игрушки. Но пила жерлянка только молоко, а хлебец оставляла.

Взял однажды ребенок свою ложечку, ударил тихонько жерлянку по голове и сказал:

— Послушай, надо и хлебец есть.

А мать в это время была на кухне, услыхала она, что ребенок с кем-то разговаривает, и увидела, что замахнулся он ложечкой на жерлянку, выбежала с поленом на двор и убила добрую жерлянку.

И с той поры ребенка будто кто подменил. Пока он ел вместе с жерлянкой, был он сильным и крепким, а теперь пропал у него на щеках румянец, и он стал худеть. А вскоре потом начала по ночам кричать сова, а малиновка собирала веточки и листья для погребального венка, и в скором времени случилось так, что ребенок лежал уже в гробу.

 

2

 

Сидела раз сиротка у городской стены и пряла пряжу, видит — выползла из стенной щели жерлянка. Сиротка быстро разостлала около себя свой шелковый синий платок, что так любят жерлянки и на который их только и можно приманить. Увидала это жерлянка, вернулась назад, но явилась опять и принесла маленький золотой венец, положила его на платок, а сама ушла. Подняла девочка венец, а он весь так и сиял, и был сделан он из тонкой золотой пряжи.

Вскоре пришла жерлянка еще раз, видит — нет золотого венца, заползла она опять под стену и стала с горя головкой об стену биться, и билась до тех пор, пока не протянулась на земле мертвая. А оставила бы девочка на земле венец, то притащила бы, пожалуй, жерлянка из своей норы еще немало разных сокровищ.

 

3

 

Кличет жерлянка: Гу-гу! Гу-гу.

Говорит дитя:

— Выходи сюда! Ну!

Выходит жерлянка, и спрашивает у нее дитя про свою сестричку:

— Не видала ли ты где Красного Чулочка?

Говорит жерлянка:

— Нет, не видала; а ты как? Гу-гу, гу-гу, гу-гу.

 

 

106. Бедный работник с мельницы и кошечка

 

Жил-был на мельнице старый мельник; не было у него ни жены, ни детей, и служило у него трое работников. Пробыли они у него несколько лет, вот и говорит он им однажды:

— Я уже стар стал, мне бы теперь сидеть на печи, а вы ступайте по белу свету странствовать; и кто приведет мне домой лучшего коня, тому и отдам я мельницу, и будет тот кормить меня до самой смерти.

Третий работник был на мельнице засыпкой, и считали они его все дураком и мельницу ему никак не прочили; да он и сам того вовсе не хотел. И ушли они все трое, и, подходя к деревне, говорят они Гансу-дураку:

— Ты уж тут оставайся; за всю свою жизнь не достать тебе и поганой клячи.

Но Ганс пошел с ними дальше, и когда наступила ночь, пришли они к пещере и легли в ней спать. Двое умных подождали, пока Ганс заснет, затем встали и ушли, а Ганса бросили, думая, что ловко дело обделали, — да, плохо им, однако, за то придется! Вот взошло солнце; Ганс проснулся, видит, что лежит он в глубокой пещере; он огляделся и крикнул:

— Господи, где же это я?

Он поднялся и выбрался из пещеры наверх и пошел в лес; идет он и думает: «Один я остался, все меня бросили, как найти мне теперь коня?» Шел он, погруженный в свои думы, и встретил по дороге маленькую пеструю кошечку; она ласково с ним заговорила:

— Ганс, куда это ты идешь?

— Ах, да чем же ты мне можешь помочь?

— Я о твоем желании хорошо знаю, — сказала кошечка, — ты хочешь чтоб была у тебя красивая лошадь. Ступай вместе со мной и будь мне верным слугою семь лет, и я дам тебе за то лошадь такую красивую, какую ты за всю свою жизнь и не видывал.

«Должно быть, это волшебная кошка, — подумал Ганс, — хотелось бы мне посмотреть, правду ли она говорит». И повела она его в свой маленький заколдованный замок, и жили в нем всё одни только кошечки, и все они ей прислуживали; они проворно носились по лестнице вверх и вниз и были довольные да веселые. Вечером, когда уселись они за стол, три кошечки принялись за музыку: одна играла на контрабасе, другая на скрипке, а третья трубила в трубу и надувала щеки изо всех сил. Когда они поели и стол был уже убран, кошка ему и говорит:

— Ну, Ганс, давай теперь с тобой потанцуем!

— Нет, — говорит он, — с кошкой плясать я не стану, этого делать мне в жизни еще ни разу не доводилось.

— Тогда отведите его в постель, — сказала она кошечкам.

И зажгла ему свечку в спальне одна из кошечек, а другая стала стаскивать с него башмаки, третья — чулки, и, наконец, одна из кошечек потушила свечу. А на другое утро они снова явились и помогли ему встать с постели и одеться: одна натягивала ему чулки, другая завязывала подвязки, третья подала ему башмаки, а еще одна умыла его, а лицо вытерла ему хвостом. «Делать это она умеет очень нежно», — заметил Ганс. Но приходилось ему для кошки и работать: каждый день дрова рубить, да как можно помельче; и для этого дали ему серебряный топор; клин и пила были тоже серебряные, а колода была медная. Вот так и колол он дрова, жил в кошкином доме, ел да пил хорошо, но видать никого не видал, кроме пестрой кошки да разных ее служанок. Вот однажды и говорит она Гансу:

— Ступай да выкоси мой лужок, а трава пусть пойдет на сено, — и дала она ему серебряную косу, а брусок был золотой, и велела она ему все это в точности после работы сдать. Ганс пошел и сделал, что было ему велено. Окончив работу, принес он косу, брусок и сено домой и спрашивает, не заплатит ли она ему уже за работу.

— Нет, — говорит кошка, — ты должен еще для меня кое-что сделать; вот тут стропила да бревна серебряные и плотничий топор, наугольники, скрепы — все, что надо для работы, и все это из серебра сделано. Хочу я построить себе маленький домик.

И выстроил Ганс ей домик и сказал, что все он теперь уже сделал, а лошади-то у него пока что нету. И прошло семь лет, словно полгода. И спросила кошка, хочет ли он поглядеть на ее лошадей?

— Хочу, — ответил Ганс. И она открыла ему домик, отперла двери, видит он — стоят двенадцать лошадей; и, ах, какие они были статные, как блестели они да сверкали, прямо сердце радовалось!

Тут дала она ему поесть и попить и сказала:

— Ну, теперь ступай домой, а лошади твоей я не дам тебе с собой, но через три дня приду сама и приведу ее тебе.

Собрался Ганс в дальний путь, и указала она ему дорогу к мельнице. Но новой одежды она ему не дала, и должен он был воротиться домой в чем пришел — в своей старой, изорванной куртке, что стала ему за эти семь лет тесна и коротка. Пришел он домой, а другие два работника тоже домой воротились, и каждый привел с собою по лошади, но у одного была она слепая, а у другого хромая. Стали они его спрашивать:

— Ганс, ну, а где же твоя лошадь?

— Через три дня придет.

Посмеялись они и говорят:

— Да, Ганс, уж если ты лошадь получишь, то будет она хороша!

Вошел Ганс в комнату, но мельник сказал ему, чтоб не смел он и за стол садиться, так был он оборван и весь в лохмотьях, — стыдно-де будет, если кто зайдет в дом. И вынесли ему немного поесть во двор; а когда пришло время спать ложиться, ему не позволили лечь на кровать, и пришлось ему залезть в сарайчик для гусей и улечься на жесткой соломе.

Просыпается он утром, — а прошло уже три дня, — и вот подъезжает карета, запряженная шестериком, — ах, как сияли кони, как блестели они, как все было красиво! — и вел слуга седьмого коня, и был тот конь для бедного работника с мельницы. И вышла из той кареты красавица-королевна, и вошла она в мельницу; а королевна была та самая маленькая пестрая кошечка, которой бедный Ганс служил целых семь лет. Она спросила мельника, где его младший работник, засыпка?

И ответил мельник:

— Да мы и на мельницу-то его пустить не можем, весь он оборванный, — вон лежит он в сарае, где гуси!

И сказала тогда королевна, чтобы тотчас его привели к ней. Привели Ганса, и должен он был одежкой своей прикрываться, и еле мог тело свое прикрыть лохмотьями. Достал слуга тогда пышные одежды, приумыл работника, приодел, и когда был он готов, то выглядел любого короля красивей. Затем королевна велела показать лошадей, приведенных двумя другими работниками. И была одна из них слепая, а другая хромая. И велела она привести тогда своего седьмого коня. Как увидел мельник того коня, сказал, что такого во дворе у него никогда еще не бывало.

— Вот этот конь и будет для младшего твоего работника, — сказала королевна.

— Тогда уж и мельница будет его, — сказал мельник; но королевна ответила, что коня того дарит она ему, и мельница пусть у него остается; взяла она своего верного Ганса, посадила его в карету и уехала с ним вместе. И поехали они сперва в маленький домик, который построил Ганс серебряным топором; а он, гляди, стал огромным замком, и все в нем внутри было из чистого золота да серебра; и вышла она замуж за Ганса, и стал он богат, — так богат, что на всю его жизнь хватило. Вот пускай никто не говорит, что раз дурак, то ни на что и не годен.

 

 

107. Два странника

 

Гора с горой не сходится, а люди, бывает, сходятся, иной раз добрые и злые. Так вот сошлись однажды во время странствий сапожник с портным.

Был портной небольшого роста, парень собою пригожий, всегда добродушный и веселый. Увидал, что подходит к нему навстречу сапожник, — он узнал по сундучку, что тот сапожным ремеслом занимается, — и запел ему навстречу шутливую песенку:

Швы мне делай поживей,
Тяни дратву веселей,
Молоточком — тук, тук, тук!
Посильней прибей каблук.

Но сапожник не мог переносить насмешек, он скривил лицо, словно уксусу напился, и сделал движенье, будто собираясь схватить портняжку за шиворот. А малый наш рассмеялся, протянул ему свою бутылку и говорит:

— Да это не со зла сказано. На, выпей-ка, вот желчь и промоешь.

Хлебнул сапожник порядочный глоток, и гроза на его лице начала проходить. Он подал назад портному бутылку и говорит:

— Да-а, порядочно выпил, но тут дело не в жажде, а что напился, как надо, это да! Что ж, двинемся, пожалуй, вместе!

— Я согласен, — ответил портной, — если у тебя есть охота идти в большой город, где работы много найдется.

— Да я тоже в город собрался, — ответил сапожник, — в маленьком-то местечке ничего не заработаешь, а в деревне люди охотней босиком ходят.

Пошли они странствовать с той поры вместе, шли потихоньку, не так, чтобы очень торопясь.

Времени у обоих у них хватало, а насчет хлеба-то было маловато. Когда они приходили в какой-нибудь город, то бродили по улицам, расхваливая свое ремесло, а так как вид у портняжки был свежий и бодрый да притом были у него красивые румяные щеки, то все давали ему работу охотно, а если выпадет счастье, то, бывало, дочь мастера и поцелует его еще на прощанье. Сойдется он с сапожником, и всегда бывало у него в кошельке больше, чем у того. Угрюмый сапожник перекосит свое лицо и подумает: «Чем больше пройдоха, тем и счастье ему больше». А портной засмеется, запоет себе песенку и поделит весь заработок со своим товарищем поровну. А заведется у него в кармане несколько грошей, велит подать себе поскорей чего-нибудь вкусного, стучит на радостях по столу так, что стаканы пляшут, и это у него называлось: «заработано легко — и прожито легко».

Так странствовали они некоторое время и подошли раз к дремучему лесу, а дорога к королевскому городу проходила через лес. Вели к городу две тропы: по одной надо было идти семь дней, а по другой всего два дня, но никто из них не знал, какой путь выйдет короче. Уселись два странника под дубом, стали совет держать, как им быть и на сколько дней брать с собой хлеба. Сапожник сказал:

— Надо расчет вести наперед, я возьму хлеба с собой на семь дней.

— Что ты? — сказал портной. — Тащить хлеб про запас на семь дней на спине, как вьючный осел, это и оглянуться-то нельзя будет! Я полагаюсь на господа бога и загадывать наперед не собираюсь. Деньги, что у меня в кармане, годны ведь и летом и зимой одинаково, а хлеб во время жары засохнет и заплесневеет; да и куртка-то у меня мала; еле до локтей достает. Почему б нам не поискать верной дороги? Хлеба на два дня — и всё.

И вот купил себе каждый из них хлеба, и пошли они наудачу через лес.

Было в лесу тихо, как в церкви. Не веял ветер, не журчал ни один ручей, птицы не пели, и сквозь густые ветви не проникал ни один луч солнца. Сапожник не проронил ни слова, тяжелый хлеб оттягивал ему плечи, пот градом катился по его сердитому и мрачному лицу. А портной был весел, шел вприпрыжку и, зажав в ладонях листочек, то насвистывал, то напевал песенку и думал: «Господь на небесах, пожалуй, радуется, что я такой веселый».

Так прошло два дня, но на третий день лесу не видать было ни конца ни края, и сердце у портного вдруг упало; но все-таки веселости своей он не потерял, а полагался на господа бога да на свою удачу. На третий день вечером он улегся под деревом голодный. Так случилось и на четвертый, и когда сапожник уселся на дереве, сваленном бурей, и начал закусывать, то портному оставалось только одно — смотреть на это. Когда он попросил дать ему кусочек хлеба, сапожник язвительно засмеялся и сказал:

— Ты всегда был такой веселый, ну, попробуй-ка теперь, как быть грустным: птиц, что поют на заре, вечером ястреб хватает.

Короче говоря, не было у сапожника жалости. На пятый день бедный портной не мог уже от истощенья больше подняться и слова вымолвить; щеки у него побледнели, глаза стали красные. Вот сапожник и говорит:

— Нынче я дам тебе кусок хлеба, но за это выколю тебе правый глаз.

Несчастному портному так хотелось жить, что ему ничего не оставалось, как согласиться; он заплакал в последний раз обоими глазами, а затем сапожник, у которого сердце было каменное, выколол ему острым ножом правый глаз.

Вспомнилось тут портному, что говаривала ему когда-то мать, когда он в кладовой лакомился: «Ешь сколько можно, а терпи сколько должно». Вот съел он дорого стоивший ему хлеб, поднялся на ноги, забыл про свое несчастье и утешился тем, что ведь и одним-то глазом можно достаточно видеть. Но на шестой день он снова почувствовал голод, у него сосало уже под ложечкой. Вечером свалился он под деревом, а на седьмое утро от истощенья не мог и подняться, и смерть была уже близка. Тут сапожник и говорит:

— Хочу я оказать тебе милость и дать тебе еще кусок хлеба. Но ты даром его не получишь, за это я выколю тебе и второй глаз.

Понял портной, что всю свою жизнь был легкомысленным, стал просить у господа бога прощения и говорит сапожнику:

— Делай, что знаешь, я готов вытерпеть все, что положено. Но помни, что господь бог не каждую минуту судит, — наступит час, когда ты получишь возмездие за свое злодеяние, которое ты надо мной совершил и чего я от тебя не заслужил. В счастливые дни я делился с тобой всем, что у меня было. Ведь мое ремесло такое, что стежок за стежком надо следить. Если я потеряю глаза и не смогу шить, то придется мне идти милостыню просить. Ты хоть по крайней мере не бросай меня тут одного, а то мне пропадать придется.

Но сапожник, забывший в сердце своем бога, взял нож и выколол портному и левый глаз. Дал он ему потом поесть кусок хлеба, сунул ему в руку палку и повел его за собой.

Вот зашло солнце, вышли они из лесу, и стояла на поле у лесной опушки виселица. Повел туда сапожник слепого портного, бросил его там лежать, а сам двинулся дальше. От усталости, боли и голода несчастный уснул и проспал целую ночь. Когда стало светать, он проснулся, не зная, где он находится. А висели на виселице два бедных грешника, и сидел у каждого на голове ворон. И заговорил один из воронов:

— Братец, ты что, не спишь?

— Да, не сплю, — ответил второй ворон.

— Я тебе что-то скажу, — заговорил опять первый. — Роса, упавшая нынче ночью с виселицы, может вернуть зрение всякому, кто ею умоется. Эх, если б знали об этом слепые, то каждому из них захотелось бы вернуть себе зрение, даже если б они не поверили, что это возможно.

Услыхал это портной, достал платок, приложил его к траве и, когда он намок от росы, протер им себе глазницы. И вмиг исполнилось то, что сказал ворон: оказались у него два новых и здоровых глаза. Увидел вскоре портной солнце, которое подымалось над горами. Раскинулся перед ним на равнине большой королевский город с роскошными воротами и целою сотней башен, и начали пылать золотые макушки и кресты на шпилях. Он мог различить каждый листок на деревьях, видеть пролетающих птиц и комаров, ведущих в воздухе пляску. Достал портной из кармана иглу, и когда смог так же легко, как прежде, вдеть в нее нитку, сердце забилось у него от радости. Он бросился на колени, стал благодарить господа бога за оказанную ему милость и прочитал утреннюю молитву, не забыв помолиться и о бедных грешниках, что висели, как язык колокола, и бились под ветром один об другого. Взял он на плечи свою котомку и, вскоре позабыв о перенесенных страданьях, отправился дальше, насвистывая и напевая песенку.

Первым, кого он встретил, был гнедой жеребенок, весело скакавший по полю. Портной ухватил его за гриву, собираясь сесть на него верхом и ехать в город. Но жеребенок стал его упрашивать, чтоб он оставил его на свободе.

— Я еще совсем молод, — сказал он, — и даже такой легонький портной, как ты, и тот может переломать мне хребет. Отпусти меня бегать на воле, пока я не окрепну. Подойдет время, и я смогу тебя отблагодарить.

— Ну, беги себе, — сказал портной, — вижу, что ты тоже такой попрыгун, как и я. — Он хлестнул его по спине прутиком, и жеребенок на радостях, взмахнув задними копытами, перескочил через кусты и канаву и помчался по полю.

Но портняжка со вчерашнего дня ничего не ел.

— Хотя солнце и наполняет мне светом глаза, — сказал он, — а хлеб в рот, однако, не попадает. Первое, что встретится мне на пути, если оно окажется хоть немного съедобным, надо будет поймать.

В это время навстречу ему важно шествовал по лугу аист.

— Постой, постой! — крикнул портной и схватил его за ногу. — Не знаю, можно ли тебя есть, но с голоду долго разбираться не станешь, я отрежу тебе голову и тебя зажарю.

— Не убивай меня, — ответил аист, — я священная птица, никто меня не обижает, я приношу людям большую пользу. Оставь меня в живых, я когда-нибудь службу тебе сослужу.

— Ну, лети себе, долговязый, — сказал портной. И поднялся аист на воздух, свесив свои длинные ноги, и спокойно улетел.

— Что ж из этого получится? — молвил про себя портной. — Мне все голодней, а в животе все пустей. Ну, что попадется мне теперь на пути, то уже будет мое.

Увидел он, что подплывают к берегу озера две молодых утки.

— Вы явились как раз кстати, — сказал он, схватив одну из них, и собрался было скрутить ей голову. Но начала старая утка, что спряталась в камыше, громко крякать, подплыла с разинутым клювом и стала его просить-умолять, чтоб сжалился он над ее милыми детками.

— Ты только подумай, — сказала она, — как бы плакала твоя мать, если б кто собрался тебя утащить и убить.

— Ну, успокойся, — сказал добродушный портной, — я не стану детей твоих трогать, — и он бросил пойманную утку в воду.

Повернулся, вдруг видит — стоит он перед старым дуплистым деревом, и летают там взад и вперед дикие пчелы.

— Вот уж теперь будет мне награда за мои добрые дела, — сказал портной, — медок меня подкрепит!

Но вылетела пчелиная матка, начала ему грозить и сказала:

— Если ты моих пчел тронешь и разрушишь гнездо, то наши жала тысячами раскаленных иголок вопьются тебе в тело. А если ты оставишь нас в покое и пойдешь своею дорогой, то мы тебе когда-нибудь службу сослужим.

Увидел портной, что и тут ничего не выходит, и говорит:

— Три блюда порожних да на четвертом ничего — вот так обед!

И он потащился с голодным желудком в город; и как раз в то время звонили к обеду, и был в харчевне для него уже обед приготовлен, и можно было ему тотчас садиться за стол. Наелся он и говорит:

— А теперь хотелось бы мне и за работу приняться.

Он обошел город в поисках мастера и вскоре нашел хорошее место. А так как ремесло свое он изучил основательно, то в скором времени он стал знаменит, и каждому хотелось, чтобы камзол шил ему только этот маленький портной. И что ни день — уважение к нему все увеличивалось.

— Дальше мне при моем мастерстве и двигаться-то нечего, — сказал он, — дело с каждым днем идет все лучше и лучше.

Наконец король назначил его своим придворным портным.

Но вот как бывает на свете: в тот же день его прежний товарищ, сапожник, стал тоже придворным мастером. Только он увидал портного и заметил, что у того опять два здоровых глаза, стала его мучить совесть. «Прежде чем он мне отомстит, — подумал сапожник, — надо будет ему яму вырыть». Но тот, кто другому яму копает, сам в нее попадает. Вечером, когда сапожник пошабашил и уже наступили сумерки, пробрался он к королю и говорит:

— Господин мой король, а портной человек самонадеянный: он осмелился заявить, что сможет добыть золотую корону, которая пропала в стародавние времена.

— Это мне было бы приятно, — сказал король и велел позвать к себе на другое утро портного и приказал ему разыскать корону или навсегда покинуть город.

«Ого, — подумал портной, — мошенник предлагает больше того, что имеет. Если этот король-брюзга требует от меня то, чего ни один человек выполнить не может, то нечего мне тут дожидаться до завтра, а надо поскорей из города выбираться».

Связал он свой узелок, но только вышел за городские ворота, стало ему жаль расставаться со своим счастьем и уходить из города, где ему так повезло. Подошел он к озеру, где когда-то завел знакомство с утками; и как раз в это время сидела на берегу старая утка, которой он отдал утят, и чистила себя клювом. Она сразу его узнала и спросила, отчего он так запечалился.

— Если б ты знала, что со мною случилось, то удивляться не стала б, — ответил портной и рассказал ей про свою судьбу.

— Если это и всё, — ответила утка, — то мы выход найдем. Корона в воду упала, лежит на самом дне, мы ее живо оттуда достанем. Ты только расстели на берегу свой платок.

Нырнула утка со своими двенадцатью утятами и минут через пять выплыла наверх, сидя в середине короны, что держалась у ней на крыльях, а двенадцать утят плыли с ней рядом, подложив под нее свои клювы, и помогали ее держать. Подплыли они к берегу и положили корону на платок.

Ты не поверишь, пожалуй, какая красивая была корона! Когда на ней засияло солнце, она блестела, как сто тысяч карбункулов! Завязал портной свой платок четырьмя узлами и отнес корону королю. Обрадовался король и повесил за это портному на шею цепь золотую.

Увидал сапожник, что проделка его не удалась, придумал тогда вторую, явился к королю и говорит:

— Господин мой король, а портной-то ведь так зазнался, что осмеливается заявлять, будто он сможет весь королевский замок, со всем, что находится в нем внутри, вылепить из воску и точь-в-точь сделать его таким, как ваш.

Велел король, чтоб портной явился к нему, и приказал ему вылепить из воску королевский замок, со всем, что находится в нем, точь-в-точь как снаружи, так и внутри, и если он этого не выполнит как следует или будет в замке недоставать на стене хотя бы одного гвоздика, то он будет посажен на всю жизнь в подземелье.

Подумал портной: «Дело становится все хуже и хуже, этого ни один человек не выдержит», — положил он на плечи свой узелок и ушел из города. Вот подошел он к дуплистому дереву, сел на землю и запечалился. Вылетели пчелы, и спросила у него пчелиная матка:

— Что голову набок свесил, уж не одеревенела ли она у тебя?

— Ах, нет, — ответил портной, — меня угнетает другое, — и рассказал о том, что потребовал от него король.

Загудели тут, зажужжали между собой пчелы, и говорит пчелиная матка:

— Ступай ты сейчас домой, а завтра в это самое время приходи сюда да захвати с собою большой платок — все будет ладно!

Воротился портной назад, а пчелы полетели прямо в королевский замок, влетели туда в открытое окно, заползли во все углы и закоулки и всё доподлинно разглядели. Полетели они потом назад и вылепили из воску замок, точь-в-точь такой же самый, да так быстро, что можно было подумать, что замок растет прямо на глазах. К вечеру все было уже готово, и когда портной явился на другое утро, то стояло все великолепное здание, такое, как надо, и было в нем все до самого последнего гвоздика на стене и черепицы на крыше; был он притом такой стройный и белоснежный, и пахло от него медом.

Завязал его портной осторожно в платок и принес королю; и тот не мог никак надивиться, глядючи на замок, поставил его у себя в главном зале и подарил за это портному большой каменный дом.

Но сапожник дела не оставил, пришел в третий раз к королю и говорит:

— Господин мой король, а портной ведь дознался, отчего вода во дворе замка фонтаном не бьет, и осмеливается заявить, что будет она бить в середине двора высоко, в рост человека, и будет вода чистая, как хрусталь.

Велел король привести к себе портного и сказал:

— Если завтра к утру вода у меня во дворе не забьет фонтаном, как ты это сам обещал, то палач на том же самом дворе сделает тебя на одну голову короче.

Бедный портной, не долго раздумывая, поспешил скорей к городским воротам, а так как на этот раз дело шло о жизни, то слезы катились у него по щекам. Вот шел он, совсем пригорюнившись, вдруг подскочил к нему жеребенок, которого он когда-то отпустил на свободу; за это время он стал красивым гнедым конем.

— Теперь настал срок, — сказал ему конь, — когда я смогу тебя отблагодарить за твое доброе дело. Я уже знаю, что тебе надо; ты вскочи на меня, теперь у меня на спине могут и двое таких, как ты, поместиться.

Отлегло у портного на сердце; вскочил он одним махом на коня, помчался конь во весь опор в город, и прямо в королевский двор. Пробежал конь трижды быстро, как молния, вокруг двора и после третьего круга упал наземь. И в тот же миг что-то страшно загромыхало: взлетел на воздух, точно ядро, кусок земли в самой середине двора и пролетел над замком, и тотчас забила вода фонтаном в рост человека и коня, и была вода прозрачная, как хрусталь, и заиграли на ней солнечные лучи. Как увидел это король, так и застыл от изумленья. Он подошел и обнял портняжку в присутствии всех придворных.

Но счастье длилось недолго.

Было у короля много дочерей, одна красивей другой, но сына у него не было. Вот явился злой сапожник к королю в четвертый раз и говорит:

— Господин мой король, а портной ведь своего зазнайства не оставил. Он теперь осмелился заявить, что ежели б он пожелал, то мог бы велеть принести королю сына по воздуху.

Велел король кликнуть портного и сказал:

— Если ты за девять дней устроишь так, что мне принесут сына, то получишь мою старшую дочь в жены.

«Награда, правда, большая, — подумал портняжка, — но королевна мне, пожалуй, ни к чему, да и вишни-то висят слишком высоко: если на них взобраться, то ветки подо мной поломаются, и, чего доброго, еще свалишься вниз».

Пошел он домой, уселся на свой портняжный стол и, поджав под себя ноги, начал думать-раздумывать, как тут ему быть.

— Дело не выйдет! — воскликнул он наконец. — Надо отсюда уходить; здесь, как видно, жить спокойно нельзя.

Завязал он свой узелок и поспешил к городским воротам. Вышел он на луг и увидал старого своего приятеля — аиста, что расхаживал взад и вперед, точно какой знаменитый мудрец; он иногда останавливался, приглядывался к лягушке, а потом ее проглатывал. Аист подошел к нему и с ним поздоровался.

— Я вижу, — начал он, — у тебя за плечами котомка. Почему ты из города уходишь?

Рассказал портной аисту, что потребовал от него король, а выполнить он этого не в силах, и стал на несчастную свою участь жаловаться.

— Брось из-за этого горевать да голову себе морочить, — сказал ему аист, — я выручу тебя из беды. С давних пор приношу я в город спеленутых деток, могу и для тебя вытащить из колодца маленького принца. Ступай домой и будь спокоен. Через девять дней отправляйся в королевский замок, я туда прилечу.

Воротился портняжка домой и в назначенный срок был уже в замке. А вскоре прилетел туда аист и постучался в окно. Портной открыл ему, и долговязый дядюшка вошел осторожно в комнату; важно шагая, он шел по мраморному полу, и был у него в клюве младенец; и протягивал тот, словно ангел, свои ручонки королеве. Положил аист младенца к ней на колени, и начала королева младенца ласкать, целовать, и была такая счастливая и радостная. Снял аист с плеча, перед тем как улететь из замка, свою дорожную сумку и подал ее королеве. А лежали там свертки с пестрыми леденцами, их поделили между маленькими принцессами. Но старшей ничего не досталось, зато получила она в мужья веселого портного.

— Я чувствую, будто мне выпало великое счастье, — сказал портной. — Моя мать была права, она всегда говаривала: «Кто на бога надеется да счастье имеет, у того всего будет вдосталь».

И пришлось сапожнику шить башмаки, в которых портняжка плясал на свадебном пиру, а потом было сапожнику велено навсегда покинуть город. А дорога проходила через тот лес, мимо виселицы. От ярости, гнева и полуденной жары бросился сапожник в изнеможении на землю. Только закрыл он глаза, собираясь уснуть, как кинулись, громко крича, вороны, сидевшие на головах у повешенных, и выклевали ему глаза. Обезумев, он бросился бежать в лес, — там он, должно быть, и погиб, так как с той поры никто его больше не видел и ничего о нем больше не слышал.

 

 

108. Ганс мой Еж

 

Жил-был крестьянин; много было у него и денег, и всякого добра; но хотя и был он богат, одного ему недоставало, чтобы быть вполне счастливым: не было у него с женою детей. Поедет он, бывало, с другими крестьянами в город, а они и посмеиваются над ним, спрашивают, отчего это у него детей нету.

Вот рассердился он однажды и, воротясь домой, говорит:

— Хочу, чтобы был у меня ребенок, пусть он будет хотя бы ежом!

И вот родила ему жена ребенка, и был он от головы до пояса ежом, а дальше мальчиком. Как увидела она ребенка, испугалась и говорит:

— Видишь, это ты нас околдовал.

А муж ей говорит:

— Ну, что ж, теперь делу помочь нельзя, а крестить мальчика все равно надо; но в кумовья-то к нам, пожалуй, никто и не пойдет.

Жена говорит:

— Да и имени-то ему другого не дашь, кроме как Ганс мой Еж.

Когда его крестили, то поп сказал:

— Его из-за колючек и в приличную постель не положишь.

И вот положили они за печкой охапку соломы, а на нее Ганса-Ежа. Кормиться грудью матери он не мог, а то бы поколол он ее своими иглами. Так и пролежал он за печкой целых восемь лет; и вот надоел он отцу, и тот одного только и желал: чтобы Ганс-Еж поскорей умер. Но он не умирал, а все продолжал лежать за печкой. А на ту пору была в городе ярмарка, и крестьянин, собираясь туда отправиться, спросил у жены, что ей там купить.

— Купи для хозяйства немного мяса да пару сдобных булок, — ответила она.

Затем спросил он работницу, и она попросила купить ей пару туфель да теплые чулки узорные. Наконец спросил он:

— А ты, Ганс-Еж, что хочешь?

— Батюшка, — сказал он, — привезите мне волынку.

Воротился крестьянин домой, отдал жене мясо и сдобные булки, что купил ей на ярмарке, затем отдал работнице туфли и чулки узорные, наконец полез за печку и дал Гансу-Ежу волынку. Получил Ганс-Еж волынку и говорит:

— Батюшка, сходите теперь в кузницу да попросите подковать моего петуха, тогда уеду я отсюда и никогда уже больше назад не вернусь.

Обрадовался отец, что сможет от него избавиться, и велел подковать ему петуха; а когда его подковали, сел Ганс-Еж верхом на своего петуха и уехал; и взял он с собой свиней и ослов, которых он собирался пасти в лесу. Как они приехали в лес, велел он петуху взлететь с ним на самое высокое дерево, и сидел на нем Ганс-Еж и пас ослов и свиней, и сидел он так много-много лет подряд, пока стадо, наконец, стало очень большое; и отец с той поры так ничего и не знал о своем сыне.

А Ганс-Еж все сидел на дереве и играл на волынке, — и что за чудная музыка то была! Однажды проезжал мимо король — он заблудился в лесу — и услыхал ту музыку. Удивился король и послал своего слугу, чтобы тот доведался, откуда это доносится музыка. Посмотрел, поглядел слуга вокруг — ничего не увидел, кроме петушка на верхушке дерева; а то был петушок, на котором сидел Еж и играл на волынке. Тогда король приказал слуге спросить у него, зачем он там сидит и не знает ли он, как проехать ему назад в свое королевство. Спустился тогда Ганс-Еж с дерева и сказал, что укажет ему дорогу, если король ему пообещает и отпишет то, что встретится ему первым по возвращении домой у королевского замка. И подумал король: «Это, пожалуй, сделать мне будет легко, ведь Ганс-Еж грамоты не знает, и я могу написать то, что захочу». Взял король перо и чернила и написал что-то; Ганс-Еж указал ему дорогу, и король благополучно воротился домой. Увидала издали королевна своего отца, обрадовалась, побежала к нему навстречу и стала его целовать. Тут он вспомнил о Гансе-Еже и рассказал ей, что приключилось с ним в пути: пришлось ему, дескать, дать письменное обещание какому-то диковинному зверю отдать то, что встретится ему дома первым, — а сидел тот зверь верхом на петухе, точно на лошади, и чудно играл на волынке. Но на самом-то деле он написал, что он не должен ему ничего отдавать, ведь Ганс-Еж читать не умеет. Узнав об этом, принцесса обрадовалась и сказала, что он правильно поступил, — ведь все равно она никогда бы к нему в лес не пошла.

А Ганс-Еж тем временем пас ослов и свиней, был весел и сидел на дереве, играя на своей волынке. И случилось, что на ту пору проезжал мимо другой король вместе со своими слугами и скороходами. Он заблудился в лесу и не знал, как ему назад домой воротиться, а лес был большой и дремучий. Услыхал он издали прекрасную музыку и спрашивает у своего скорохода, что бы это могло значить, и велел узнать, в чем тут дело. Подошел скороход к дереву, посмотрел, поглядел, видит — сидит на верхушке петушок, а Ганс-Еж на него верхом уселся. И спрашивает его скороход, что он там наверху делает.

— Пасу своих ослов и свиней. А что вы хотите?

И говорит скороход, что они, мол, в лесу заблудились и не знают, как им вернуться назад в свое королевство, — не может ли он указать им дорогу. Слез Ганс-Еж вместе с петухом с дерева и говорит старому королю, что дорогу ему он укажет, если согласен он будет отдать ему то, что встретит он первым по возвращении своем домой, в свой королевский дворец. Король на это согласился и расписался Гансу-Ежу в том, что выполнить свое обещание согласен. И поехал Ганс-Еж верхом впереди на своем петухе, указал королю дорогу, и добрался тот благополучно в свое королевство. Въехал он во двор замка, и встретили его с великой радостью. А была у короля единственная дочь, была она красавица; вот выбежала она первой отцу навстречу, бросилась к нему на шею, стала его целовать да радоваться, что ее отец-старик домой воротился. Стала она его спрашивать, где он так долго странствовал; и рассказал он ей, что заблудился, мол, в лесу и, пожалуй, назад бы не вернулся, но проезжал он через дремучий лес, и сидел на макушке высокого дерева не то еж, не то человек верхом на петухе и чудно играл на волынке; он-то и помог ему выбраться из лесу и указал дорогу; и пообещал он ему за это первое, что встретится ему в королевском дворце, и это оказалась она,— вот потому и стало ему так грустно сейчас. Но она пообещала ему, что из любви к нему пойдет за этого Ежа, если он явится.

А Ганс-Еж пас своих свиней, а у свиней родились поросята; и стало их так много, что весь лес был ими полон. И не захотел Ганс-Еж жить больше в лесу, и велел он передать своему отцу, чтоб очистили в деревне все хлевы, так как явится он с большим стадом, и каждый сможет резать тогда свиней столько, сколько захочет. Услыхал это отец и запечалился: он ведь думал, что Ганса-Ежа давно уже нет в живых.

Сел Ганс-Еж на своего петуха, погнал свиней в деревню и велел свиней тех колоть. Ох, какая пошла резня да рубка, — за два часа ходу было слыхать!

Затем Ганс-Еж и говорит:

— Батюшка, велите вы моего петушка еще раз подковать в кузнице, а потом я уеду и весь свой век не вернусь к вам назад.

Велел отец подковать петушка и обрадовался, что Ганс-Еж домой возвращаться не собирается.

И поехал Ганс-Еж в первое королевство; но король повелел, что ежели кто верхом на петухе приедет и будет притом играть на волынке, то должны все в него стрелять, рубить его и колоть, чтобы он не осмелился показаться в замке. Только подъехал Ганс-Еж к замку, как кинулись на него со штыками люди. Но он ударил своего петуха шпорой, перелетал через ворота и очутился у королевского окошка; сел на окошко и крикнул, чтобы король отдал обещанное, а не то придется ему и дочери его с жизнью своей распрощаться. Стал король свою дочь уговаривать, чтобы вышла она к Гансу-Ежу и спасла бы и свою и его жизнь. Вот оделась она во все белое, и дал ей отец карету, запряженную шестериком, отпустил с нею добрых и надежных слуг и дал ей денег и много всякого добра. Села она в карету, а Ганс-Еж со своим петухом и волынкой уселся рядом с нею; попрощались они с королем и поехали. И король думал, что он уже больше ее никогда и не увидит. Но вышло по-другому: только они отъехали немного от города, раздел ее Ганс-Еж, снял с нее белое платье и стал колоть ее до крови своими иглами и приговаривать:

— Это тебе в награду за твою неверность; уходи от меня, жить с тобой я не хочу, — и прогнал он ее домой; и вот была она опозорена на всю свою жизнь.

А Ганс-Еж поехал на своем петушке и со своей волынкой дальше, и приехал он в другое королевство, к тому королю, которому он путь указал. А король тот велел, если явится кто, похожий на Ганса-Ежа, чтобы часовые перед ним на караул взяли, пропустили бы его и чтоб кричали все «ура» и привели бы его в королевский замок. Как увидала его королевна, испугалась, — такой он был страшный на вид; но она подумала: «Что ж теперь делать, если я отцу своему дала обещание?» Приняла она Ганса-Ежа ласково да приветливо, обвенчалась с ним, и пришлось ему идти к столу королевскому. Села она с ним рядом, и стали они есть да пить. Вот наступил вечер, и надо было уже им спать ложиться, и было ей страшно его игл; но он сказал ей, чтоб она не боялась, что ей больно не будет; и он попросил старого короля, чтобы поставил он четырех человек у дверей на страже и чтоб развели они большой костер; и когда он войдет в опочивальню и станет спать ложиться, то снимет с себя свою ежовую шкуру и бросит ее у постели; и должна стража подбежать и кинуть ту шкуру в огонь и не отходить, пока она не сгорит дотла.

Когда колокол пробил одиннадцать часов, он отправился в опочивальню, скинул с себя ежовую шкуру и положил ее у постели; и явилась стража, быстро схватила ее и кинула в огонь. Когда она сгорела дотла, освободился он от чар и лежал теперь в постели, и был похож на настоящего человека, но было тело у него угольно-черное, словно обожженное. Послал король за своим лекарем, и тот стал натирать его разными целебными мазями и бальзамом, — и сделался он белым, красивым юношей. Увидала его королевна, обрадовалась; и на другое утро поднялись они радостные, стали пить да есть, а потом уж и свадьбу сыграли.

И Ганс-Еж получил от старого короля все королевство.

Прошло несколько лет, и поехал он со своею женой к отцу и говорит, что он его сын. Но отец ответил, что нет у него никакого сына; был у него, правда, сын, да тот родился ежом с колючими иглами и давно уже ушел странствовать по свету. Но вот, наконец, старик-отец узнал своего Ганса-Ежа, обрадовался и отправился с ним в его королевство.

Вот и сказке конец пришел,
К дому Густхен тебя привел.

 

 

110. Монах в терновнике

Название этой сказки мы берем по ее первоисточникам, опубликованным бр. Гримм; персонажами в них являются батрак и монах, бежавший из монастыря, как рассказано это в веселой комедии XVI века «История про батрака и монаха», о чем сообщается в «Примечаниях к отдельным сказкам» бр. Я. и В. Гримм; см. т. III «Kinder und Hausmarchen» Gottngen, 1856. (Прим. перев.)

 

Жил когда-то крестьянин-богач, и был у него батрак; работал он на богача старательно и честно, каждое утро подымался первым, а вечером ложился последним; если попадалась какая-нибудь тяжелая работа, за которую никто не хотел браться, он всегда принимался за нее первым. К тому же он не жаловался, а всем был доволен и всегда был весел.

Вот проработал батрак год, и хозяин не заплатил ему ничего и подумал: «Этак будет разумней всего, я что-нибудь себе сберегу, он теперь от меня не уйдет и будет прекрасно продолжать работать».

Батрак на этот раз смолчал, выполнял и второй год, как и прежде, свою работу; в конце второго года он опять не получил своего заработка, но стерпел и остался работать дальше. Прошел и третий год, пораздумал хозяин, полез к себе в карман, но ничего оттуда не достал.

Тут батрак, наконец, не выдержал и говорит:

— Хозяин, я вам честно работал три года, будьте добры, уплатите мне то, что надлежит получить мне по праву; я от вас ухожу, хочу поглядеть, что на белом свете делается.

Ответил скряга:

— Да, мой любезный работничек, ты мне служил усердно, и за то будешь ты щедро награжден, — он сунул руку в карман и отсчитал батраку три геллера денег, — вот тебе по целому геллеру за год, это плата большая и более чем достаточная; редко у кого из хозяев ты получил бы столько.

Простодушный батрак в деньгах понимал мало, загреб свой капитал и подумал: «Ну, теперь карман мой полон, чего мне тужить и зачем дальше на тяжелой работе мучиться?»

И он ушел и двинулся через горы, по долинам, распевая песни да приплясывая сколько его душе было угодно. Приходилось ему раз проходить мимо лесной чащи, вдруг вышел оттуда маленький человечек и окликнул его:

— Куда это ты, брат-Весельчак, собрался? Вижу, ты не больно озабочен и грустить не собираешься.

— А чего мне быть грустным? — ответил батрак. — Всего у меня вдосталь, и заработок за целых три года в кармане у меня позвякивает.

— А сколько же у тебя богатств-то? — спрашивает его человечек.

— Сколько? Целых три геллера, отсчитано верно.

— Послушай, — сказал карлик, — человек я бедный, подари мне свои три геллера: работать я больше не в силах, а ты еще молод и можешь себе легко заработать на хлеб.

А было у батрака сердце доброе, сжалился он над человечком, отдал ему свои три геллера и сказал:

— Ну, бог с тобой, мне и этого хватит.

Сказал человечек:

— Я вижу, сердце у тебя доброе, и обещаю тебе исполнить твои три желанья — за каждый геллер по желанью, и все они исполнятся.

— Ого, — сказал батрак, — да ты, видно, из тех, кто на выдумки горазд! Ну, что ж, если так, то я пожелаю себе, во-первых, такой самопал, что во всё, куда ни нацелишься, он попадет; во-вторых, такую скрипочку, что ежели на ней заиграть, то всяк, кто услышит игру, начнет плясать; в-третьих, если я у кого что попрошу, то чтоб не было мне ни в чем отказу.

— Это все у тебя и будет, — сказал человечек, сунул руку в куст, и — кто бы мог только подумать! — была уже перед батраком и скрипочка, и самопал, готовый выстрелить, — будто их кто по заказу сделал. Дал человечек их батраку и сказал:

— Если ты что у кого попросишь, то ни один человек на свете тебе в этом не откажет.

— Ну, милый, чего ж тебе теперь и желать-то? — сказал себе батрак и весело двинулся дальше.

Вскоре повстречался ему по дороге беглый монах: он стоял и прислушивался к пению птицы, которая сидела на самой макушке дерева.

— Божье чудо! — воскликнул монах. — Такая маленькая птичка, а какой необычайно сильный голос! Эх, если бы мне ее заполучить! Кто б это мог насыпать ей соли на хвост?

— Если это и все, — сказал батрак, — то птичка враз на земле очутится, — приложил он самопал, нацелился, и упала птица в терновую заросль.

— Ступай, плут, — сказал он монаху, — и достань теперь оттуда птицу.

— О да, позвольте уж мне, а то прибежит собака. Уж раз вы в птицу попали, то дайте подобрать ее мне, — он лег на землю и начал пробираться в кусты.

Вот залез монах в самую гущу терновника, и захотелось доброму батраку над ним посмеяться, — снял он свою скрипку и начал играть. И мигом начал монах на ноги подыматься и прыгать, и чем больше батрак играл, тем быстрей становилась пляска. Но колючие шипы разорвали ему потертый подрясник, причесали как следует ему волосы, всего его искололи и впились в тело.

— Ой, — закричал монах, — зачем мне такая игра! Бросьте играть на скрипке, плясать мне вовсе не хочется.

Но батрак его не послушал и подумал: «Ты довольно с людей шкуру драл, пускай с тобой поступит так же терновая заросль». Он принялся снова играть, и пришлось монаху подпрыгивать все выше и выше, и лохмотья его подрясника повисли на шипах.

— Ай! Ай! Ай! — кричал монах. — Я готов вам отдать все, что потребуете, только оставьте свою игру на скрипке, дам полный кошелек денег.

— Уж если ты такой щедрый, — сказал батрак, — то так и быть, я брошу свою музыку; но надо будет о тебе порассказать всюду, как здорово ты пляшешь! — и он забрал кошелек и пошел себе дальше.

А монах, как стоял, так и застыл на месте, он смотрел батраку вслед, пока тот отошел далеко и совсем уже скрылся из виду; потом монах закричал во все горло:

— Эх ты, несчастный музыкант, музыкантишко ты трактирный! Погоди, поймаю я тебя одного, будешь ты от меня удирать, аж пятки засверкают. Эх ты, оборванец, заткни себе грош в глотку, вся цена тебе шесть грошей! — и он продолжал его ругать на чем свет стоит. Наконец он удовлетворился, отдышался и побежал в город к судье.

— Ой-ой-ой! Господин судья, посмотрите, как меня злодей на большой дороге ограбил, избил! Камень, и тот сжалиться может. Всю одежду на мне изорвал! Всего меня исколол, исцарапал! Все мои жалкие гроши забрал у меня вместе с кошельком. А были там всё дукаты, один красивей другого. Ради бога, упрячьте вы этого злодея в тюрьму!

Сказал судья:

— Так что ж, это был, наверно, солдат, который тебя так изрубил саблей?

— Боже упаси! — ответил монах. — Никакой сабли у него не было: висел у него самопал за плечами и скрипка на шее, — злодея легко опознать.

Выслал тогда судья своих стряпчих, чтобы его изловить; нашли они доброго батрака, — он шел медленно по дороге, и оказался у него кошелек с золотом. Привели его на суд, а батрак говорит:

— Я монаха не трогал и денег у него не брал, он сам мне их предложил, оттого что не мог вынести моей музыки.

— Боже мой! — закричал монах. — Да он врет, как водой бредет.

И судья батраку не поверил и сказал:

— Плохо ты оправдываешься, так ни один монах не поступит, — и присудил доброго батрака повесить за то, что он будто совершил грабеж на большой дороге.

Стали батрака уводить, и закричал монах ему вслед:

— Эй ты, бродяга, дрянной музыкант! Теперь-то ты получишь заслуженное тобой наказанье!

Стал батрак спокойно подыматься вместе со своим палачом по лестнице, а на последней ступеньке повернулся и говорит судье:

— Прежде чем мне умереть, исполните одну мою просьбу.

— Хорошо, — сказал судья, — если ты не будешь просить, чтоб тебя помиловали.

— Нет, я прошу не о помиловании, — сказал батрак, — а дозвольте мне сыграть в последний разок на своей скрипке.

Поднял монах страшный крик:

— Ради бога, не разрешайте ему, не разрешайте!

Но судья сказал:

— Почему не позволить ему этой маленькой радости? Это и по закону положено, и это будет исполнено.

Но не могло быть батраку отказано еще и потому, что имел он такой дар, что ни в чем ему не было отказа.

Завопил монах снова:

— Ой, ой, ой, привяжите меня покрепче!

Снял батрак с шеи свою скрипочку, приладил ее, и только ударил он смычком, как зашаталось, заколыхалось всё — и судья, и писаря, и судейские; и выпала у палача из рук веревка, которою он должен был привязать монаха. Ударил батрак смычком еще раз — и все подняли ноги, и отпустил палач, собираясь пуститься в пляс, доброго батрака. Ударил батрак смычком в третий раз — и подпрыгнули все и пошли в пляс; были судья и монах впереди остальных и плясали лучше всех. А вскоре за ними заплясали и те, кто явился на рынок из любопытства, и посмешались между собой все, и старые и молодые, и толстые и худые. Даже собаки, прибежавшие вместе со своими хозяевами, и те поднялись на задние лапы и тоже запрыгали. И чем дольше играл батрак, тем все выше подпрыгивали плясуны, толкая друг друга головами, и начали, наконец, жалостно кричать. Крикнул тогда судья, уже совсем запыхавшись:

— Я дарую тебе жизнь, только перестань играть на скрипке!

Стало доброму батраку его жалко, оставил он скрипку, повесил ее на шею и спустился с лестницы. Подошел он затем к монаху, который лежал на земле, еле дыша, и говорит ему:

— Мошенник, сознайся теперь, откуда ты деньги взял, а не то я сниму скрипку и опять заиграю.

— Я их украл, я их украл! — закричал монах. — А ты их честно заработал.

И велел судья отвести монаха на виселицу и повесить его, как вора.

 

 

111. Ученый охотник

 

Жил-был молодой парень. Обучился он слесарному ремеслу и говорит своему отцу, что хотелось бы ему теперь отправиться в странствие и попытать счастья.

— Что ж, — сказал отец, — я на это согласен, — и дал ему на дорогу немного денег.

И вот стал парень повсюду ходить да работу себе подыскивать. Прошло некоторое время, и ничего из слесарного ремесла у него не вышло, было оно ему не с руки; и явилось у него желанье охотничьим промыслом заняться. Повстречался ему во время странствий один охотник в зеленом камзоле и спрашивает у него, откуда он идет и куда направляется.

— Был я слесарем-подмастерьем, — отвечает ему парень, — но ремесло это мне больше не по вкусу, хочу охотничьим делом заняться: не возьмете ли меня в ученики?

— Ну, что ж, я согласен, если пойдешь со мной вместе.

И пошел молодой подмастерье с ним вместе, нанялся к нему на несколько лет и изучил охотничье ремесло. Вот порешил он заняться этим делом, и дал охотник ему в уплату одно лишь духовое ружье; но было у того ружья свойство: если из него выстрелить, то можно попасть без промаху. Отправился парень в путь-дорогу и пришел в густой, дремучий лес, из которого и за день не выбраться. Только завечерело, он взобрался на высокое дерево, чтоб не напали на него дикие звери. К полуночи показалось ему, что вдали мерцает небольшой огонек; стал он сквозь ветки вглядываться и запомнил, где светится тот огонек. Он снял шапку и бросил ее вниз, в ту сторону, где виднелся свет, чтобы потом, когда он слезет с дерева, направиться в ту сторону, как по примете. Он спустился вниз, подошел к шапке, надел ее и пошел напрямик в ту сторону. Чем дальше он шел, тем все ярче светился огонь. Подойдя ближе, он увидел, что это огромный костер, и сидят возле него три великана, держат на вертеле быка и жарят его. Вот один из великанов и говорит:

— Надо попробовать, скоро ли мясо будет готово, — он оторвал от него кусок, собираясь сунуть его себе в рот, но охотник выстрелом из ружья выбил его у великана из рук.

— Э-э, — сказал великан, — это, видно, ветер сдул его у меня с руки, — и взял другой кусок мяса. Но только собрался он откусить его, как тотчас охотник выстрелом из ружья выбил его опять.

Тогда великан ударил по уху своего соседа и крикнул:

— Что это ты у меня кусок мяса вырываешь?

— Я у тебя его не вырывал, — ответил тот, — должно быть, его сбил у тебя какой-нибудь знаменитый стрелок.

Взял великан третий кусок мяса, но удержать его в руках не смог, охотник выбил его опять.

Говорят тогда великаны:

— Это, видно, хороший стрелок, если он может выбить кусок у самого рта; такой стрелок нам был бы полезен.

И они крикнули во всю глотку:

— Эй ты, знатный стрелок, поди-ка сюда! Подсаживайся к нашему костру, можешь наесться вдосталь; мы тебе ничего не сделаем. А не придешь, силой тебя притащим, и тогда ты пропал.

Подошел тогда парень к ним и говорит, что он, мол, ученый охотник; во что ни нацелится, в то и попадет без промаху. Сказали тогда великаны, что если он с ними пойдет, то будет ему хорошо. Они рассказали ему, что у лесной опушки, за рекой, находится башня, сидит в ней прекрасная королевна, которую им очень бы хотелось похитить.

— Ладно, — сказал парень, — я ее быстро добуду.

А они говорят:

— Но дело это не такое простое. Там лежит маленькая собачонка, если кто подойдет близко, она тотчас начнет лаять, а только она залает, всё в королевском дворе просыпается: вот почему и не можем мы туда попасть. Сумеешь ли ты эту собачонку уложить наповал?

— Да, — отвечал он, — это для меня плевое дело.

Сел он на кораблик, переехал реку, и когда был он у берега, подбежала собачонка, хотела было залаять, но охотник взял свое духовое ружье и застрелил ее наповал.

Увидали это великаны, обрадовались и подумали, что теперь уж они наверное получат королевну. Но охотник решил сначала посмотреть, как с делом управиться, и сказал, чтоб великаны оставались на том берегу, пока он их не покличет.

Вот отправился он в замок, и была там мертвая тишина, все кругом спало. Открыл он первую комнату, видит — висит на стене сабля, вся из чистого серебра сделана, и на ней золотая звезда и королевское имя написано; и лежит тут же на столе запечатанное сургучом письмо. Распечатал он его, и было в нем написано, что кто эту саблю возьмет, тот сможет убить всякого, кто к нему подойдет. Снял он со стены саблю, повесил ее себе через плечо и пошел дальше.

Вошел он в ту комнату, где лежала спящая королевна; а была она такая прекрасная, что он остановился как вкопанный и стал, затаив дыхание, ее разглядывать. И подумалось ему: «Как могу я отдать невинную девушку в руки диких великанов, замысливших злое?» Он огляделся и увидел, что стоят под кроватью туфли, и на правой вышито имя ее отца со звездою, а на левой — ее имя, тоже со звездой. И был на девушке большой шелковый, шитый золотом шейный платок; на правой его стороне было имя ее отца, а на левой — ее имя, и всё золотыми литерами вышито. Взял охотник ножницы, отрезал от платка правый краешек и спрятал его к себе в сумку; взял затем туфлю с правой ноги и тоже спрятал ее в сумку. А девушка продолжала спать, вся закутанная в рубашку; отрезал он кусочек от ее рубашки и тоже спрятал; но сделал он все это, к ней не прикасаясь. Потом он вышел, оставив ее спокойно спать.

Когда он подошел опять к воротам, то стояли великаны по-прежнему, дожидаясь его и думая, что он принесет им королевну. Но охотник им крикнул, чтоб они подошли, что девушка, дескать, в его власти, да дверь в воротах он открыть не в силах, но есть, мол, там дыра, через которую они могут пролезть. Подошел первый великан совсем уже вплотную, обмотал тогда охотник вокруг руки его волосы, втащил голову великана в дыру и отрубил ее одним ударом сабли, а потом втащил и его самого. Подозвал он затем второго, тоже отрубил ему голову, наконец, отрубил голову третьему и обрадовался, что освободил прекрасную девушку от ее врагов; потом он вырезал великанам языки и спрятал их в сумку. И подумал: «Пойду я теперь домой к своему отцу, покажу ему, что успел я сделать за это время; а потом снова начну странствовать по свету, и будет мне наверняка счастье, которое мне пошлет господь».

Вот просыпается в замке король и видит: лежат три великана убитые. Пошел он тогда в опочивальню к своей дочери, разбудил ее и спрашивает, кто это был такой, что великанов уничтожил.

А она говорит:

— Милый отец, я не знаю, я крепко спала.

Встала она, хотела было надеть туфли, а правой-то и нету; глянула на платок, а он порезан и правого краешка не хватает; посмотрела она на рубашку, видит — вырезан из нее кусочек. Созвал король всех своих придворных, солдат и прочую челядь и спрашивает, кто освободил его дочь и убил великанов. А был у короля военачальник. Был он одноглазый и уродливый, и говорит, что это, мол, он сделал. Сказал тогда старый король, что если он совершил такой подвиг, то пускай, мол, и женится на его дочери. А девушка говорит:

— Милый отец мой, чем идти мне за него замуж, уж лучше мне по миру идти, хоть на самый край света.

Сказал старый король, что если она замуж за него не хочет, то должна снять с себя королевское платье, надеть крестьянскую одежду и уйти отсюда; должна она тогда отправиться к горшечнику и приняться за торговлю глиняной посудой. Вот сняла она с себя королевское платье, пошла к горшечнику, набрала у него в долг разного гончарного товару и пообещала ему, если к вечеру его распродаст, уплатить за него деньги. И велел король, чтобы села она на углу с этим товаром и начала бы его продавать. Потом он заказал несколько крестьянских телег и сказал, чтобы, едучи мимо, наехали они на глиняную посуду и чтоб остались от нее одни только черепки. Только королевна выставила на улице свой товар, наехали телеги и побили весь товар на кусочки.

Заплакала королевна и говорит:

— Ах, господи, как же я теперь уплачу горшечнику?

А король хотел этим заставить ее выйти замуж за военачальника, но вместо того пошла она опять к горшечнику, спросила его, не согласится ли он дать ей еще в долг гончарного товару. Горшечник ответил «нет», пускай, мол, сначала заплатит ему за прежний. Пошла она к своему отцу, начала плакать и причитать и сказала, что хочет уйти странствовать по свету.

А король ей говорит:

— Я велю выстроить для тебя в лесу домик, там будешь ты жить всю свою жизнь и стряпать для всех прохожих людей, но денег за это брать ты не смей.

Вот построили ей домик, привесили на дверях вывеску, и было на ней написано: «Нынче задаром, а завтра за деньги».

Жила королевна там долгое время, и разошлась по всему свету молва, что живет, мол, в лесу девушка, даром готовит еду и что так и написано на дверях на вывеске. Услыхал о том и охотник и подумал: «Это дело для меня подходящее; ведь я беден и денег у меня нету». Взял он свое духовое ружье и сумку, в которой было спрятано все, что забрал он тогда из замка в знак доказательства, и отправился в лес; нашел он там домик с вывеской: «Нынче задаром, а завтра за деньги». Повесил себе через плечо саблю, которой отрубил головы троим великанам, вошел в домик и велел подать себе что-нибудь закусить. Увидя красивую девушку, он обрадовался, а была она и вправду писаная красавица.

Спросила она у него, откуда он и куда направляется; он сказал ей:

— Я странствую по свету.

Спросила она, откуда у него эта сабля, ведь на ней вырезано имя ее отца. А он говорит:

— А не дочь ли ты короля?

— Да, — отвечала она.

— Этой саблей, — сказал он, — я отрубил головы троим великанам, — и он достал из сумки в знак доказательства их языки; потом он показал ей туфлю, кусок платка и кусок рубашки. Тут обрадовалась она очень и сказала, что он и есть тот самый, кто ее спас. И они отправились вместе к старому королю и привели его в лес; повела она короля к себе в горницу и сказала ему, что вот этот, мол, охотник и спас ее от великанов. Как увидел король все знаки доказательства, он уж сомневаться в этом не мог, и сказал, что ему радостно знать, как все это случилось, и что теперь может охотник на ней жениться; и девушка обрадовалась этому от всего сердца. Потом они переодели его, будто он знатный иноземный вельможа, и велел король устроить свадебный пир. Когда гости стали садиться за стол, военачальника посадили по левую руку от королевны, а охотника по правую; и военачальник подумал, что это, должно быть, явился в гости какой-то иноземный вельможа. Вот поели они, попили, и говорит тогда старый король военачальнику, что он загадает ему загадку, которую тот должен разгадать:

— Если кто говорит, что будто убил трех великанов, но, будучи спрошен, где ж их языки, ответит, что у тех великанов языков во рту не было, то как это понять?

Военачальник ответил:

— Значит, что их вовсе и не было.

— Нет, — сказал король, — у каждой живой твари язык имеется..

Стал он спрашивать его дальше: а чего, мол, заслуживает тот, кто стал бы ему перечить?

Ответил военачальник:

— Надо того изрубить на куски.

И сказал король, что он сам себе вынес приговор, — и посадили военачальника в темницу, четвертовали его, а королевну выдали замуж за охотника. После того привез охотник в замок своих отца и мать, и стали они жить счастливо и радостно у своего сына; а после смерти старого короля получил охотник все королевство.

 

 

112. Цеп с неба

 

Выехал раз крестьянин на паре волов землю пахать. Только выехал он на поле — начали рога у волов расти. Растут и растут. Собрался крестьянин домой ехать, и стали рога такие большие, что и в ворота не въехать. Но, к счастью, повстречался ему мясник, и уступил крестьянин ему своих волов; сошлись на том, что он даст мяснику меру репного семени, а тот заплатит ему за каждое семя по брабантскому талеру. Что и говорить, хорошо продал!

Пришел крестьянин домой и понес мяснику на спине целую меру репного семени. Но по дороге он выронил из мешка одно семечко.

Уплатил ему мясник, как они сторговались, все как полагается; а не выронил бы крестьянин того семечка, было бы у него еще одним брабантским талером больше. Вот возвращается он домой, а за это время выросло из того семени дерево вышиной до самого неба. Крестьянин подумал: «Раз случай такой подвернулся, дай-ка погляжу, что там наверху ангелы делают; посмотрю на них хоть разок».

Вот взобрался он на самую макушку, видит — ангелы там наверху овес молотят, загляделся он на них; смотрит и вдруг видит, что дерево, на котором стоял он, начинает покачиваться; глянул он вниз и увидел, что кто-то его подрубливает. «Если придется мне вниз падать, то дело будет плохо», — подумал крестьянин, и не мог ничего лучшего придумать, как набрать овсяной соломы, что лежала в стогу, и скрутить из нее веревку. Взял он с собой мотыгу и цеп с неба и стал спускаться вниз по веревке. Попал он на земле как раз в глубокую-преглубокую яму, но, по счастью, захватил с собой мотыгу, вырубил он себе ступеньки, поднялся по ним наверх и принес с собой цеп, чтобы никто не мог сомневаться, что все, о чем рассказал он, есть самая настоящая правда.

 

 

113. Королевские дети

 

Жил давно тому назад один король; родился у него младенец, и был на нем знак, что когда ему исполнится пятнадцать лет, он должен будет погибнуть от оленя. Когда он достиг этого возраста, однажды отправились с ним егеря на охоту. В лесу королевич отъехал от других в сторону и вдруг заметил большого оленя, он хотел его застрелить, но нагнать его никак не мог. Мчался олень до тех пор, пока не заманил королевича в самую чащу лесную, глядь — вместо оленя стоит перед ним огромный, высокий человек и говорит:

— Вот и хорошо, что я тебя захватил! Я уже шесть пар стеклянных лыж из-за тебя загубил, а поймать тебя никак не мог.

Он взял королевича с собой, перетащил его через озеро, привел в большой королевский замок, усадил с собой за стол, и стали они вместе ужинать. Вот поели они, и говорит тогда король королевичу:

— Есть у меня трое дочерей; и ты должен простоять в опочивальне у старшей на страже с девяти вечера до шести утра. Я буду являться к тебе всякий раз, когда будет звонить колокол, буду тебя окликать, и если ты хоть раз не отзовешься, будешь утром казнен; а если каждый раз будешь откликаться, то получишь дочь мою в жены.

Вот вошел молодой королевич с королевною в опочивальню, где стоял каменный истукан, и сказала королевна истукану:

— Мой отец будет являться сюда каждый час, начиная с девяти часов вечера, пока не пробьет три часа; если он будет окликать, ты отзывайся вместо королевича.

Закивал головой каменный истукан и кивал все тише и тише, пока, наконец, его голова стала по-прежнему неподвижна. На другое утро говорит король королевичу:

— Ты свое дело выполнил хорошо, но выдать за тебя замуж старшую дочь я не могу. Ты должен прежде простоять на страже всю ночь у второй дочери, а там я подумаю, можно ли тебе на моей старшей дочери жениться. Я буду являться к тебе каждый час, и если я тебя позову, ты откликайся, а если я окликну тебя, а ты не отзовешься, то кровью своей за это расплатишься.

Направился королевич с королевною в опочивальню, и стоял там каменный истукан еще повыше того, и сказала ему королевна:

— Если мой отец будет окликать, то отвечай ты. — Закивал молча головой большой каменный истукан, а потом стал раскачивать головой все тише и тише, пока голова, наконец, стала неподвижна.

Улегся королевич у порога опочивальни, подложил себе руку под голову и уснул. На другое утро говорит ему король:

— Хотя ты с делом управился хорошо, но выдать за тебя замуж вторую дочь я не могу. Ты должен простоять еще ночь на страже у младшей королевны, а там я подумаю, можно ли выдать за тебя среднюю дочь. Я буду являться к тебе каждый час, и если тебя окликну, ты мне отзывайся; а если я окликну тебя, а ты не отзовешься, то кровью своей за это расплатишься.

Вот вошел королевич с младшей королевной в опочивальню, и стоял там истукан куда побольше и повыше, чем в опочивальне у первых двух королевен. И молвила истукану королевна:

— Если мой отец будет окликать, то отвечай ты. — И в ответ на это большой, высокий каменный истукан кивал головой чуть не целых полчаса, пока его голова стала опять неподвижна.

А королевич улегся у порога и уснул.

Говорит на другое утро ему король:

— Хотя ты стражу нес хорошо, а все-таки выдать за тебя замуж свою дочь я не могу. Есть у меня дремучий лес, если ты мне его с шести часов утра до шести вечера весь дочиста вырубишь, то я тогда о том пораздумаю.

И дал он ему стеклянный топор, стеклянный клин и стеклянный колун. Только пришел королевич в лес, ударил раз топором — а топор пополам и раскололся. Взял он клин, ударил по нему колуном, а тот на мелкие осколки рассыпался. Он был этим так поражен, что подумал: «Вот смерть уж моя пришла». Он сел и заплакал.

Наступил полдень, и говорит король:

— Дочки милые, кто-нибудь из вас должен ему отнести поесть.

— Нет, — сказали обе старшие, — ничего мы ему относить не станем. Пускай та, у которой он сторожил последнюю ночь, и отнесет ему.

Пришлось тогда младшей отнести ему поесть. Пришла она в лес и спрашивает его, как подвигается у него работа.

— О, совсем плохо, — говорит он.

Тогда она сказала ему, что он должен сначала немного поесть.

— Нет, мне теперь не до еды, мне умирать придется, есть мне совсем не хочется.

Стала она говорить ему ласковые слова и уговорила его хоть что-нибудь поесть. Вот подошел он и немного поел. Когда он маленько подкрепился, она и говорит:

— А теперь давай я поищу у тебя в голове, может, ты немного повеселеешь.

Стала она ему в голове искать, и вдруг он почувствовал усталость и уснул. А она взяла свой платок, завязала на нем узелок, ударила трижды узелком о землю и молвила: «Арвеггер, сюда!»

И вмиг явилось множество подземных человечков, и стали они спрашивать, что королевне надобно. И она им сказала:

— Надо за три часа весь дремучий лес вырубить да сложить все деревья в кучи.

Пошли подземные человечки, созвали всех своих на подмогу, и принялись те враз за работу; и не прошло и трех часов, как все уже было исполнено. Явились подземные человечки к королевне и доложили ей об этом.

Взяла она опять свой белый платок и говорит: «Арвеггер, домой!» И все человечки исчезли. Проснулся королевич, сильно обрадовался, а королевна и говорит:

— Как пробьет шесть часов, ты ступай домой.

Он так и сделал, и спрашивает его король:

— Ну что, вырубил лес?

— Да, — говорит королевич.

Уселись они за стол, и говорит король:

— Я не могу еще выдать дочь за тебя замуж, ты сперва должен мне кое-что выполнить.

Спросил королевич, что ж он должен сделать.

— Есть у меня большой пруд, — сказал король, — так вот завтра поутру сходи ты туда да вычисти мне его, чтоб блестел он, как зеркало, да чтоб водились в нем разные рыбы.

На другое утро дал ему король стеклянную лопату и говорит:

— К шести часам вечера пруд должен быть готов.

Направился королевич к пруду, ткнул лопатой в тину, а лопата сломалась; ткнул он мотыгой в тину — и мотыга сломалась. Сильно запечалился королевич. Принесла ему в полдень младшая королевна поесть и спросила, как идет у него работа. Сказал королевич, что дело идет совсем плохо:

— Видно, придется мне головой поплатиться. Лопата у меня сломалась.

— О, — сказала она, — ступай сюда да поешь сперва чего-нибудь, тогда тебе веселей станет.

— Нет, — сказал он, — есть я ничего не могу, уж очень я запечалился.

Успокоила она его ласковым добрым словом и заставила поесть. Потом стала у него опять в голове искать, и он уснул. Тогда взяла она свой платок, завязала на нем узелок, ударила трижды о землю и молвила: «Арвеггер, сюда!» И вмиг явилось к ней множество подземных человечков, стали все ее спрашивать, чего она хочет. И велела она им за три часа весь пруд очистить, чтобы сверкал он, как зеркало, хоть глядись в него, и чтоб плавали в нем всякие рыбы. Пошли человечки к пруду, созвали всех своих на подмогу; и за два часа работа была исполнена.

Вернулись они и говорят:

— Мы исполнили все, что было приказано.

Тогда взяла королевна платок, ударила им трижды о землю и молвила: «Арвеггер, домой!» И все тотчас исчезли. Проснулся королевич, видит — работа готова. Тогда королевна ушла и сказала, чтоб к шести часам он домой воротился.

Пришел он домой, а король и спрашивает:

— Что ж, очистил ты пруд?

— Да, — ответил королевич, — все исполнено.

Подошел король к пруду и сказал:

— Хотя ты пруд и очистил, но выдать свою дочь за тебя замуж пока я не могу. Ты должен прежде исполнить еще одну задачу.

— Какую ж еще? — спросил королевич.

А была у короля большая гора, вся она терновником поросла.

— Ты должен весь терновник на горе вырубить и построить там большой замок, да такой прекрасный, что никто из людей такого ни разу не видывал, и чтоб было в том замке все для житья необходимое.

Поднялся на другое утро королевич, — и дал ему король стеклянный топор и стеклянный бурав и велел, чтоб все было к шести часам вечера сделано. Но только ударил он топором по первому терновнику, как топор вдребезги разлетелся, да и бурав тоже к делу оказался непригодным. Сильно запечалился королевич, стал ожидать свою возлюбленную — не придет ли она, не поможет ли ему из беды выбраться. Наступил полдень, пришла она и принесла ему поесть. Он вышел к ней навстречу, рассказал ей все, что случилось, позавтракал, что она ему принесла, и дал ей у себя в голове поискать, а сам уснул. Завязала она опять узелок, ударила им трижды по земле и молвила: «Арвеггер, сюда!» И снова явилось множество подземных человечков, и они спросили ее, чего она хочет.

— Вы должны за три часа, — сказала она, — вырубить на горе весь терновник и построить на вершине замок, да такой красивый, какого еще никто из людей не видывал, и чтоб было в нем все для житья необходимое.

Взошли они на гору, созвали всех своих на подмогу, и в скором времени все было уже готово. Пришли они и говорят о том королевне. Взяла она тогда платок, трижды ударила им о землю и сказала: «Арвеггер, домой!» И все они тотчас исчезли.

Проснулся королевич, видит — все сделано, и стало ему весело, словно птице в воздухе. Вот пробило шесть часов, и вернулись они тогда вместе домой. И спрашивает король:

— Ну что, замок готов?

— Да, — говорит королевич.

Сели они за стол, а король и говорит:

— Моей младшей дочери замуж за тебя я отдать не могу, пока двух старших не выдам.

Сильно запечалились королевич с королевною, и не знал он, что ему теперь делать.

Пробрался он раз ночью к королевне и убежал с ней вместе из замка. Пробежали они часть дороги, обернулась королевна назад и видит, что отец их догоняет.

— Ах, — сказала она, — что ж теперь делать? Мой отец нас догоняет, хочет нас домой вернуть. Обращу я тебя в шиповник, а сама обернусь розой и укроюсь в твоих шипах.

Подошел отец к тому месту, видит — стоит шиповник, а на нем роза цветет. Хотел он было розу сорвать, но стал шиповник колоть его своими шипами, — и пришлось королю воротиться домой ни с чем. Спрашивает у него жена, почему не привел он домой свою дочь. Рассказал он жене, что почти было нагнал он ее, да вдруг потерял из виду и вместо них увидел перед собой шиповник, а на нем розу.

Говорит ему королева:

— Стоило тебе только розу сорвать, а шиповник и сам бы за нею пришел.

Отправился король опять к тому месту, чтоб розу добыть. А королевич с королевною тем временем ушли уже далеко-далеко, и пришлось королю их опять догонять. Оглянулась дочь, видит — отец уже близко. И говорит она:

— Ах, что же нам теперь делать? Обращу я тебя в кирху, а сама обернусь пастором, буду читать на кафедре проповедь.

Подошел отец к тому месту, видит — стоит кирха, а на кафедре пастор читает проповедь. Прослушал он проповедь и домой воротился. Спрашивает у него королева, почему он дочь с собой не привел, а король отвечает:

— Пришлось мне гнаться за ними далеко-далеко. Нагнал я их, вижу — стоит кирха, а в ней пастор проповедь читает.

— А тебе следовало бы пастора с собой привести, — сказала королева, — а кирха и сама бы за тобой пошла. Посылаю я тебя за ними в погоню, а ты сделать ничего не можешь, — видно, придется мне самой за ними бежать.

Пробежала она часть дороги, заметила вдали беглецов, обернулась королевна случайно назад, видит — мать за ними гонится, и говорит:

— Ах, какие ж мы несчастные, сама матушка за нами гонится! Обращу я тебя в пруд, а сама обернусь рыбой.

Пришла мать к тому месту, видит — перед нею большой пруд, а в нем рыбка плещется, голову из воды выставляет, плавает себе весело. Захотелось ей ту рыбку поймать, да никак ей это не удается. Рассердилась она крепко и задумала выпить весь пруд досуха, чтоб ту рыбку поймать; и выпила, — но стало ей так плохо, что пришлось ей назад весь пруд изрыгнуть. Вот она и говорит:

— Я вижу, что с вами ничего не поделаешь, — и стала их к себе кликать.

Тогда приняли они снова свой прежний вид, и дала королева дочери три грецких ореха и сказала:

— Эти орехи тебе службу сослужат, если ты в беду попадешь.

И пошли молодые дальше своею дорогой. Пробыли они в пути уже десять часов и подошли, наконец, к замку, откуда был родом королевич, а рядом была деревня. Пришли они, а королевич и говорит:

— Ты, моя милая, здесь обожди, я пройду в замок сперва один, а вернусь с каретой и слугами и отвезу тебя туда.

Когда он явился в замок, все очень обрадовались его возвращению. Он рассказал им, что есть у него невеста, что она в соседней деревне его дожидается, и чтоб тотчас заложили карету и привезли ее в замок. Заложили тотчас карету, и много слуг уселось в нее. Но едва королевич собрался сесть в ту карету, как вдруг мать поцеловала его, — и от материнского поцелуя он вмиг позабыл все, что было и что предстояло ему сделать. Мать велела выпрячь коней из кареты, и все вернулись домой. А девушка сидит тем временем в деревне, ждет-дожидается, когда за ней приедут; но никто не является. Нанялась тогда королевна в работницы на мельницу, что около замка была, и вот каждый день после полудня приходилось ей сидеть на берегу реки и мыть посуду. Случилось, что однажды вышла королева из замка прогуляться по берегу, заметила она красивую девушку и говорит: «Какая красотка! Как она мне понравилась!»

Стала она о ней у всех расспрашивать, но никто о той девушке ничего не знал. Прошло много времени, а девушка продолжала по-прежнему честно и верно служить у мельника. А тем временем королева подыскала для своего сына жену из далекой страны. Вот уже приехала невеста, и должна была вскоре состояться свадьба. Собралось много народу поглядеть на ту свадьбу, и стала молодая работница просить у мельника, чтоб он позволил и ей побывать на той свадьбе. Мельник тогда сказал: «Ступай, пожалуй!»

Перед тем как идти, раскрыла она один из трех грецких орехов, достала из него прекрасное платье, надела его, пошла в нем в кирху и стала у алтаря. Вот явились невеста с женихом, стали они у алтаря, но когда пастор уже собирался их благословить, глянула вдруг невеста в сторону, поднялась с колен и говорит, что венчаться не хочет, пока не будет у нее такого ж прекрасного платья, как у той вон дамы. Тогда они вернулись домой и велели узнать у дамы, не продаст ли она этого платья.

— Нет, продать я его не продам, а за услугу, пожалуй, отдам.

Ее спросили, что же она за него хочет. Она ответила, что отдаст платье, если ей будет дозволено провести ночь у дверей опочивальни, где будет спать королевич. Ей сказали, что пусть она так и сделает, но заставили слугу подсыпать королевичу сонного зелья. А королевна легла на пороге двери в его опочивальню и всю ночь жалобно ему выговаривала, что она, мол, и лес для него весь вырубила, и пруд очистила, и замок для него построила, и в шиповник его обращала, и в кирху, и в пруд, а он так скоро ее позабыл. Но королевич ведь ничего не слышал; а проснулись от ее причитаний слуги, стали прислушиваться и никак не могли разобрать, что бы это могло значить.

На другое утро, когда все поднялись, нарядилась невеста в платье и поехала с женихом в кирху. А красивая девушка тем временем раскрыла второй орешек, и оказалось в нем платье, еще прекраснее первого. Она надела его и пошла в кирху, стала у алтаря, и случилось все то же, что и накануне. Вот легла девушка на вторую ночь на пороге двери в опочивальню королевича, и велено было слуге напоить его сонным зельем. Но явился слуга и, вместо того чтобы дать ему сонного зелья, налил ему бессонного, и лег королевич в постель; а работница мельника начала жаловаться и выговаривать ему все, как и в прошлый раз.

Королевич все это слышал, сильно запечалился, и вдруг ему вспомнилось прошлое. Он хотел выйти к девушке, но его мать заперла дверь на замок. На другое утро он тотчас явился к своей возлюбленной, рассказал ей обо всем, что с ним случилось, и просил ее не иметь на него зла, что он позабыл ее на такое долгое время. Тут раскрыла королевна третий орех, достала из него платье, а было оно куда прекраснее двух первых. Она надела его, и вот поехали они с королевичем в кирху, и вышло к ним навстречу много детей, они подали жениху и невесте цветы и склонили перед ними пестрые знамена. В кирхе их обвенчали, а потом была веселая свадьба. А коварную мать и фальшивую невесту прогнали прочь.

И кто эту сказку последним сказал, у того и сейчас не остыли уста.

 

 

114. Про умного портняжку

 

Жила-была некогда принцесса, и очень уж была она гордая: придет к ней, бывало, жених, и начнет она загадывать ему загадки; а если он их не разгадает, то посмеется она над ним и прочь прогонит. И велела она объявить, что кто загадку ее разгадает, то за того она и замуж выйдет: пусть, мол, приходит к ней всякий, кто пожелает. Вот, наконец, и нашлось трое портных; двое старших считали, что они мастера большие, дело свое знают, и тут тоже, пожалуй, промаха не дадут. А третий из них был человек на вид неказистый и порядочный растяпа, да и в ремесле своем не искусник, но он думал, что в этом деле выйдет ему счастье, а то откуда же и взяться-то счастью? Вот и говорят ему двое старших:

— Да оставайся ты лучше дома, а то со своим-то умишком не далече ты двинешься.

Но портняжка сбить себя с толку не дал и ответил, что он готов головой ручаться, что с этим делом он управится; и вот он смело двинулся в путь-дорогу, точно весь свет ему принадлежал.

Вот явились они втроем к принцессе и объявили, чтоб задала она им свои загадки, — люди, мол, пришли толковые да опытные, и разум у них такой тонкий, что в игольное ушко продеть можно.

И говорит им принцесса:

— Есть у меня на голове два разноцветных волоса, — так какого же они цвета?

— Если в этом вся загадка, — сказал первый портной, — то вот тебе и разгадка: один черный, другой белый, как о сукне говорится — черное с крапинкой.

И ответила принцесса:

— Ты разгадал неверно, пусть отвечает второй.

И ответил тогда второй:

— Уж если не черный и не белый, то каштановый и рыжий — точь-в-точь, как у моего батюшки праздничный сюртук.

— И ты разгадал неверно, — сказала принцесса, — пусть отвечает третий, — этот, я вижу, знает наверно.

Вот выступил смело портняжка и говорит:

— У принцессы на голове один волос серебряный, а другой золотой, — вот какого они цвета!

Услыхала это принцесса, побледнела от страха, чуть было без чувств не упала, оттого что портняжка верно разгадал. А была она твердо уверена что ни одному человеку на свете той загадки не разгадать. Пришла она в себя и говорит:

— Того, что ты разгадал, еще мало, чтобы пошла я за тебя замуж; ты должен будешь выполнить еще другое. Лежит у меня в сарае медведь, вот ты и проведи с ним целую ночь; а когда я утром встану и увижу, что ты жив, тогда ты на мне и женишься.

Она думала таким образом отделаться от портняжки, — ведь не было еще такого человека, который, попав в лапы к медведю, жив бы остался. Но портняжка не испугался, он охотно согласился и сказал:

— Смело задумано — полдела сделано.

Вот наступил вечер, и привели моего портняжку к медведю. Медведь уж собрался кинуться на маленького человечка и поздороваться с ним хорошенько своей лапой.

— Эй ты, потише, потише, — сказал портняжка, — я уж тебя успокою, — и он достал преспокойно из кармана грецких орехов, раскусил их и начал есть. Увидел это медведь, захотелось ему тех орехов отведать. Полез портняжка в карман и подал ему их целую пригоршню; но были то не орехи, а камешки. Сунул медведь их в пасть, принялся грызть, — грызет, а разгрызть никак не может. «Эх, — подумал он, — что это я за такой глупый болван, и орехов-то разгрызть не умею», и говорит он портняжке:

— Послушай, разгрызи-ка ты мне орехи.

— Вот ты каков, — молвил портняжка, — пасть-то у тебя вон какая большая, а маленького орешка разгрызть не умеешь!

Взял он камень, но вместо него сунул себе в рот орех, и — щелк! — тот раскололся.

— Надо будет еще раз попробовать, — сказал медведь, — вижу я, дело оно такое, что и я, пожалуй, сумею.

И дал портняжка ему снова камней. Стал медведь над ними работать, грызть изо всех сил. Но ты ведь тоже не поверишь, что он их разгрыз. Тут вытащил портняжка из-под полы скрипку и начал на ней наигрывать. Услыхал медведь музыку, не мог удержаться, начал плясать. Проплясал он немного, и это ему так понравилось, что он спросил портняжку:

— Послушай, а трудно ли играть на скрипке?

— Да совсем легко, вот смотри, — сюда кладу я пальцы левой руки, а правой смычком вожу, и вот оно как весело получается: гоп-гоп-гоп, тра-ля-ля-ля!

— Вот так бы играть на скрипке, — сказал медведь, — и мне бы хотелось, можно было б плясать, когда придет охота. Научи ты меня играть! Что ты на это скажешь?

— С большим удовольствием, если есть у тебя к тому способности. Ну-ка, покажи мне свои лапы. Э, да они у тебя слишком длинные, надо будет когти немного пообрезать. — И вот он принес тиски, а медведь и положил в них свои лапы; тут портняжка и ну их закручивать, да как можно покрепче, и говорит:

— Теперь подожди, пока я принесу ножницы, — и, оставив медведя реветь сколько ему влезет, лег в углу на солому и уснул. Услыхала вечером принцесса, как ревет медведь, и подумала, что ревет он от радости, покончив с портным. Встала она наутро беззаботная и довольная, но глянула в сарай, видит — стоит портняжка, весел и здоров, рядом с медведем и чувствует себя, точно рыба в воде. Что тут было ей сказать? Ведь в присутствии всех она дала ему обещанье; и велел тогда король подать карету, и должна была принцесса отправиться вместе с портняжкой в кирху и с ним обвенчаться. Только они сели в карету, а те двое портных стали завидовать счастью своего приятеля; и было у них сердце злое, вошли они в сарай и освободили медведя из тисков. В ярости кинулся медведь вслед за каретой. Услыхала принцесса, что медведь сопит да ревет, стало ей страшно, и она закричала:

— Ах, это гонится за нами медведь, он хочет тебя утащить!

Тут мой портной быстро смекнул, что ему делать: встал он на голову, высунул ноги в окно кареты и закричал:

— Видишь тиски? Если ты не уберешься подобру-поздорову, то попадешь в них опять!

Как увидал это медведь, повернулся и убежал прочь. А портняжка мой поехал себе преспокойно в кирху и обвенчался с принцессой, и жил с ней он счастливо, точно жаворонок полевой.

А кто сказке моей не верит, пусть талер дает живей!

 

 

 

115. Солнце ясное всю правду откроет

 

Бродил по свету один портной-подмастерье, своим ремеслом занимался; и вот пришло время, что не мог он найти себе никакой работы, и так уж он обеднел, что даже на харчи и гроша денег у него не было. На ту пору встретился ему по дороге еврей; и подумал подмастерье, что денег у того при себе много, и, забыв бога, подступил он к еврею и говорит:

— Отдай мне свои деньги, а не то я тебя убью.

И ответил ему еврей:

— Смилуйся ты надо мной, не лишай меня жизни, денег у меня нету, есть всего лишь каких-нибудь восемь геллеров.

Но портной сказал:

— Нет, деньги у тебя есть, доставай-ка поживей, — и набросился на него и бил его так долго, что тот был уже еле живой.

Вот собрался еврей помирать, и молвил он свое предсмертное слово: «Солнце ясное всю правду откроет», — с этим и помер.

Портной-подмастерье кинулся рыться у него в карманах, деньги искать, и нашел всего-то не больше восьми геллеров, как еврей ему и говорил. Тогда взял его подмастерье и отнес в кусты, а сам отправился дальше, по своему ремеслу работы искать. Долго он странствовал и пришел, наконец, в город, и поступил на работу к мастеру, а у того мастера была красивая дочь; влюбился он в нее, женился и зажил с нею в добром и счастливом браке.

Много времени прошло с той поры; двое детей уж у них было, помер тесть, померла и теща, и вели молодые хозяйство уже сами. Раз, поутру, сидел муж на своем портняжном столе у окошка; принесла жена ему кофе, налил он его в блюдце и собрался уже было пить, а тут солнце засияло на блюдце, и его отраженье блеснуло на стене и забегало по ней солнечными зайчиками. Посмотрел портной и говорит:

— Вот бы и хотелось солнцу ясному всю правду открыть, да не может оно.

А жена ему и говорит:

— Муженек, что ты хочешь этим сказать?

И ответил портной:

— Нет, об этом сказать тебе я не смею.

Но стала она его просить:

— Если ты меня любишь, то должен мне сказать. — И дала она ему обещание, что никто о том не узнает, и не давала ему покоя.

И рассказал он ей, что много лет тому назад странствовал он, оборванный да без денег, и убил одного еврея, а еврей тот в смертный свой час сказал ему такие слова: «Солнце ясное всю правду откроет». И хотело бы солнце всю правду открыть, вот и на стене заблестело и зайчиков солнечных пустило, а все же сделать оно ничего не смогло. Затем стал он просить ее и упрашивать, чтоб никому она о том не говорила, а то погибать ему придется; и она ему обещала. Но когда сел он за работу, пошла она к своей куме и все ей рассказала, взяв с нее слово никому о том не сказывать. Но не прошло и трех дней, как знал уж об этом весь город, и потребовали портного на суд и присудили его казнить.

Так солнце ясное всю правду открыло.

 

 

116. Синяя свечка

 

Жил-был солдат, и служил он верой и правдой королю многие годы; но кончилась война, и солдат, получив много ран, служить больше не мог. Вот и говорит ему король:

— Можешь домой отправляться, теперь ты мне не нужен; жалованья получать ты больше не будешь, — деньги плачу я только тому, кто мне службу несет.

И не знал солдат, чем ему теперь и жить, и он ушел озабоченный и шел целый день, а вечером пришел в лес. Наступила уже темень, и увидел он вдали огонек, пошел ему навстречу и пришел к дому, — а жила в нем ведьма.

— Пусти меня переночевать и дай мне чего-нибудь поесть и попить, — сказал он ей, — а то пропадать мне придется.

— Ого! — ответила она. — Да кто же даст что-нибудь беглому солдату? Но так уж и быть, я сжалюсь над тобой и пущу тебя, если сделаешь ты то, что я от тебя потребую.

— А что же ты потребуешь? — спросил солдат.

— Чтоб завтра вскопал ты мне огород. — Солдат согласился, и на другой день усердно принялся за работу, но до вечера все же не управился.

— Вижу я, — сказала ведьма, — что ты нынче больше не можешь. Ну, пробудь у меня еще одну ночь, а завтра нарубишь ты мне за то поленницу дров и щепок наколешь.

Весь день проработал солдат, а к вечеру ведьма предложила ему остаться у нее еще на одну ночь.

— Завтра работа тебе предстоит небольшая: есть у меня за домом старый пустой колодец; упала в него моя свечка, горит она синим пламенем и не гаснет, — вот ты и должен будешь мне ее оттуда достать.

На другой день повела его старуха к колодцу и спустила туда в корзине. Нашел он синюю свечку и подал ведьме знак, чтобы вытащила она его из колодца. Стала она его тащить наверх, но только стал он подыматься к краю колодца, а ведьма протянула руку вниз и хотела было отнять у него синюю свечку.

— Нет, — сказал солдат, заметив ее злой умысел, — свечку я отдам тебе только тогда, когда стану обеими ногами на землю.

Пришла ведьма в ярость, сбросила его снова в колодец, а сама ушла.

Упал бедный солдат на мягкое дно колодца, не причинив себе никакого вреда, а синяя свечка продолжала гореть, но что ему было в том толку? Видит, не уйти ему теперь от смерти. Сидит он в колодце грустный, и сунул он случайно руку в карман и нашел там свою трубку, а набита она была до половины табаком. «Это будет последней моей радостью», — подумал он, достал ее, зажег от синей свечки и начал курить. Разошелся дымок по дну колодца, и явился вдруг перед ним черный человечек и спрашивает:

— Что, хозяин, прикажешь?

— Что ж мне тебе приказать? — ответил ему солдат в изумлении.

— Я обязан выполнять все, — сказал человечек, — что потребуешь.

— Ладно,— сказал солдат, — помоги мне сначала выбраться из колодца.

Взял его черный человечек за руку и повел через подземный ход, но солдат синюю свечку взять с собой не забыл. Показал он ему по пути богатства, собранные и запрятанные ведьмой, и набрал солдат золота столько, сколько нести мог. Поднялся он наверх и говорит человечку:

— Ну, а теперь ступай да свяжи старую ведьму и отведи ее на суд.

Тут вскоре промчалась она, точно ветер, с страшным криком, на диком коте, а черный человечек вернулся назад.

— Всё исполнено, — сказал он, — ведьма уж висит на виселице. Что ж прикажешь теперь, хозяин, мне делать? — спросил человечек.

— Сейчас пока ничего, — ответил солдат. — Можешь себе идти домой, но чуть что — тотчас явись, когда я тебя позову.

— Звать меня не надо, — сказал человечек, — только зажги свою трубку синей свечой, и я тотчас явлюсь перед тобой. — Затем он исчез на его глазах.

Воротился солдат в город, откуда он и пришел. Направился в самую лучшую гостиницу, велел сшить себе красивый камзол и приказал хозяину убрать свою комнату как можно красивей и богаче. Когда комната была готова, солдат поселился в ней, кликнул черного человечка и говорит:

— Служил я королю верой и правдой, а он меня прогнал да еще голодать заставил, хочу я ему теперь за это отомстить.

— Что же должен я сделать? — спросил человечек.

— Поздно вечером, когда королевна будет в постели, принеси ее сюда спящей, пусть поработает она у меня служанкой.

— Для меня это дело легкое, а для тебя будет опасное, — если об этом доведаются, плохо тебе придется.

Пробило двенадцать, распахнулась дверь, и принес человечек ему королевну.

— Ага, вот ты и здесь! — крикнул солдат. — Ну, живей принимайся за работу. Ступай принеси метлу да подмети мне комнату.

Подмела она ему комнату, он зовет ее к своему креслу, протягивает ей ноги и говорит:

— Снимай с меня сапоги.

Сняла она с него сапоги, и кинул он их ей в лицо, и должна она была их поднять, почистить и глянец на них навести. Все она исполняла, что он ей ни приказывал, беспрекословно, молча, с полузакрытыми глазами. Но с первым пением петуха отнес ее черный человечек назад в королевский замок и положил в постель.

На другое утро встала королевна с постели, пошла к своему отцу и рассказала, что видела она удивительный сон: «Будто несло меня с быстротой молнии по улицам, и попала я в комнату к одному солдату, должна была прислуживать ему, как служанка, и исполнять всякую черную работу, подметать комнату и сапоги чистить. Это был сон, но, однако, я так устала, будто было это все на самом деле».

— Сон мог оказаться и явью, — сказал король. — Я дам тебе совет: набей полный карман гороху и проделай дырку в кармане, и если тебя снова унесут, то горошины выпадут, и на улице будет виден след.

Когда король это говорил, то черный человечек стоял незримо рядом и все слышал. Ночью, когда он снова понес королевну по улицам, выпало несколько горошин у ней из кармана, но след они указать не могли: хитрый человечек заранее разбросал горох по всем улицам. И королевна должна была снова до первых петухов исполнять работу служанки.

На другое утро король выслал своих людей разыскать след, но все поиски были напрасны, — на всех улицах сидели бедные дети и подбирали горох, говоря: «А сегодня-то ночью шел гороховый дождь».

— Надо будет что-нибудь другое придумать, — сказал король. — Ты сегодня, ложась в постель, башмаков не снимай, а когда будешь возвращаться оттуда, спрячь один из них там; а я уж его найду.

Черный человечек доведался и про этот замысел, и когда вечером солдат стал требовать, чтобы тот принес ему снова королевну, стал ему отсоветовать и сказал, что против такой хитрости нету никакого средства, и если башмак у него найдут, то плохо ему придется.

— Делай, что я велю, — ответил солдат, и должна была и на третью ночь королевна исполнять работу служанки. Но она спрятала, прежде чем ее понесли назад домой, свой башмак у него под кроватью.

На другое утро король приказал искать по всему городу башмак своей дочери; и нашли его у солдата; но, по совету человечка, вышел солдат за городские ворота; ну, тут его и схватили и в тюрьму бросили. И забыл он во время бегства самое свое дорогое — синюю свечку и золото, и остался у него в кармане один только дукат. Когда стоял он, закованный в цепи, у окошка тюрьмы, увидел он проходящего мимо тюрьмы одного из своих товарищей. Стал он стучать в окошко, и когда тот подошел, говорит он ему:

— Окажи мне услугу, принеси мне мой маленький узелок, что оставил я в гостинице, дам я тебе за это дукат.

Побежал его товарищ туда и принес ему узелок. Только солдат снова остался один, набил он свою трубку и кликнул черного человечка. И сказал черный человечек своему хозяину:

— Ты не бойся, ступай туда, куда тебя поведут, пусть будет что будет. Только не забудь захватить с собой синюю свечку.

На другой день был суд над солдатом, и хотя он ничего дурного не сделал, но присудили его судьи к смертной казни. Когда его вывели, стал он просить короля оказать ему последнюю милость.

— Какую? — спросил его король.

— Дозволь выкурить мне по дороге трубку.

— Выкури хотя и целых три, — ответил король, — но не думай, однако, что я тебя помилую.

Достал солдат свою трубку, закурил ее от синей свечки, и только поднялось несколько колец дыма, как явился черный человечек, и была у него в руке небольшая дубинка, и он спросил у солдата:

— Что прикажешь, хозяин?

— Убей насмерть этих лживых судей и стражу, да и короля не пощади, он поступил со мной плохо.

Стал носиться тогда черный человечек, точно молния, то туда, то сюда, и кого он только касался своей дубинкой, тот падал наземь и ни встать, ни шелохнуться больше не мог. Стало королю страшно, и начал просить он пощады, чтобы оставил его тот в живых; и отдал он солдату королевство и дочь свою в жены.

 

 

118. Три фельдшера

 

Странствовали по свету три фельдшера, они решили, что искусство свое хорошо изучили, и вот зашли они раз в харчевню, где и решили заночевать. Хозяин спросил у них, откуда они и куда путь держат.

— Мы странствуем по свету, своим искусством занимаемся.

— Ну, так покажите мне хоть что-нибудь из того, что вы умеете, — сказал хозяин.

Вот первый из них и говорит, что он может отрезать себе руку, а наутро она снова прирастет; второй сказал, что он может вырезать у себя сердце, а наутро его опять вставить, и будет оно живое; третий сказал, что он может вырвать себе глаза, а наутро их снова вставить и оживить.

— Если вы это всё умеете, — сказал хозяин харчевни, — значит, дело вы свое хорошо изучили.

А была у них такая мазь, что если ею что помазать, то и срастется; баночку, в которой та мазь хранилась, они носили всегда при себе. Вот отрезали они руку, вырезали сердце и глаза, как они и пообещали, и положили все это вместе на тарелку и подали хозяину. Отдал хозяин тарелку работнице, велел спрятать все в шкаф и беречь как следует. А имела работница тайную любовь, был то один солдат. Вот уснули в доме и хозяин, и три фельдшера, и все остальные гости, и явился солдат, захотелось ему чего-нибудь поесть. Открыла работница шкаф и достала ему кое-чего поесть, но, увлеченная своей любовью, она позабыла прикрыть дверцы шкафа, подсела к столу, за которым сидел ее возлюбленный, и начали они вести между собой разговоры. Вот сидит она такая довольная, ни о какой беде и не думает, а тут подкралась в это время кошка, заметила, что шкаф стоит открытый, и, схватив руку, сердце и глаза трех фельдшеров, убежала. Солдат наелся, и собралась работница убирать посуду; хотела запереть шкаф, но тут-то и заметила, что тарелка, которую дал ей хозяин спрятать, пустая.

И говорит она в испуге своему возлюбленному:

— Ах, что ж мне теперь, бедной девушке, делать? Нет ни руки, ни сердца и глаз нету. Что будет со мной, когда настанет утро!

— А ты успокойся, — сказал ей солдат, — я тебя из беды выручу: висит на площади вор на виселице, я отрежу у него руку. Скажи, какая там была рука?

— Правая.

Дала ему девушка острый нож, пошел солдат, отрезал у бедного грешника правую руку и принес ее девушке. Потом поймал солдат кошку и вырвал у нее глаза; теперь не хватало одного только сердца.

— А не резали ли у вас чего в доме? Нет ли у вас свиной туши в погребе?

— Есть, — сказала девушка.

— Ну, вот и хорошо, — сказал солдат, спустился в погреб и принес свиное сердце.

Положила все это девушка на тарелку, поставила ее в шкаф, а потом преспокойно улеглась в постель.

Утром встали фельдшера и просят девушку принести им тарелку, на которой лежат, мол, рука, сердце и глаза. Достала она тарелку из шкафа, и взял первый фельдшер руку вора, приставил ее и помазал своей мазью, и в ту же минуту рука к нему приросла. Взял второй фельдшер кошачьи глаза, вставил их себе, и они тоже приросли. А третий вставил себе свиное сердце. Находился при этом и хозяин харчевни, он дивился их искусству и сказал, что подобного он ни разу не видывал и что будет их теперь всем людям советовать и расхваливать. Потом оплатили фельдшера свой трактирный счет и отправились дальше.

Вот идут они по дороге, а тот, у кого оказалось свиное сердце, все убегает от товарищей своих в сторону, а увидит где какой закоулок, бежит туда, начинает нюхать по сторонам и сопеть, как делают это свиньи. Хотели остальные двое его за фалды удержать, но не тут-то было, он вырвался и начал забираться в самую густую грязь. Второй фельдшер тоже держал себя странно, тер глаза и говорил своим спутникам:

— Товарищи, что это со мной случилось? Это не мои глаза, я совсем ничего не вижу, пусть кто-нибудь меня ведет, а не то я упаду.

Так пробирались они с трудом до вечера и, наконец, подошли к другой харчевне. Вошли они вместе в комнату, а сидел в это время у стола один богатый господин и деньги считал. Тот, у кого была рука вора, начал вокруг него расхаживать, протянул руку раз-другой, — и только богач отвернулся, сунул он руку в кучу и набрал полную пригоршню денег. Увидал это один из фельдшеров и говорит:

— Товарищ, что это ты делаешь? Не смей воровать, стыдно тебе!

— Э-э, — ответил тот, — да что поделаешь! Так руку и тянет что-нибудь взять, и выходит это невольно.

Вот улеглись они потом спать, и когда уже лежали, стало настолько темно, что и руки не разглядеть. Вдруг тот, что с кошачьими глазами, будит остальных товарищей и говорит:

— Братцы, да гляньте-ка, разве вы не видите, что вокруг нас бегают белые мышата?

Те поднялись, но увидеть ничего не могли. Вот он и говорит:

— С нами творится что-то неладное, должно быть, мы не свое назад получили. Надо будет вернуться к тому хозяину, — он нас обманул.

Отправились они на другое утро назад в ту харчевню и сказали хозяину, что получили они, дескать, не то, что им принадлежало. У одного, мол, рука вора, у другого — кошачьи глаза, а у третьего — свиное сердце. Хозяин сказал, что виновата в этом, должно быть, работница, и решил ее позвать, но как увидела она тех трех фельдшеров, убежала через черный ход и назад не вернулась. Тогда потребовали трое фельдшеров за это у хозяина много денег, не то, пустят они ему в дом красного петуха. Отдал хозяин им все, что у него было и что мог он достать, — и с тем трое фельдшеров от него и ушли. Им хватило этого на всю жизнь, но все же хотелось бы им больше заниматься своим настоящим делом.

 

 

119. Семеро швабов

 

Собрались раз семеро швабов вместе, один из них был господин Шульц, другой Яккли, третий Марли, четвертый Йергли, пятый Михаль, шестой Ганс, а седьмой был Вейтли; и все семеро порешили весь свет обойти, поискать приключений и великие подвиги совершить. А чтоб идти вооруженными и без опаски, они посчитали, что надежней всего будет заказать себе одно копье на всех, да зато подлинней и покрепче. Взяли они все семеро это копье, и выступил впереди самый храбрый и отважный — был то, конечно, господин Шульц, а следом за ним шли один за другим все остальные, а последним был Вейтли.

И случилось так, что однажды, в июле месяце, сделали они большой переход, и им оставалось пройти еще немалое расстоянье до деревни, где они должны были заночевать, как вдруг в сумерках пролетел мимо них, злобно жужжа, большой навозный жук, а может быть, шершень. Господин Шульц так испугался, что чуть было не выронил копье, и от страха у него по всему телу выступил пот.

— Вслушайтесь, вслушайтесь! — крикнул он своим товарищам. — Боже мой, я слышу звук барабана!

Яккли, который держал копье сзади него, — уж не знаю, чем ему там запахло, — сказал:

— Тут, конечно, дело неспроста, я слышу отчетливо запах пороха и фитиля. — При этих словах господин Шульц обратился в бегство и вмиг перепрыгнул через забор, а так как попал он на зубцы грабель, брошенных кем-то после сенокоса, то угодили ему грабли прямо в лицо и здорово его ударили.

— Ой, ой, ой! — завопил господин Шульц. — Забирай меня в плен! Я сдаюсь, я сдаюсь!

Остальные шестеро тоже перепрыгнули друг через дружку и, подскочив, закричали:

— Раз ты сдаешься, я тоже сдаюсь, раз ты сдаешься, я тоже сдаюсь!

Наконец, когда никакого врага не оказалось, который бы их собирался связать и увести, они поняли, что обманулись. А чтоб люди не узнали про этот случай и не посмеялись бы над ними, назвав их дураками, они поклялись друг перед другом об этом помалкивать, если, конечно, кто-нибудь из них невзначай об этом не проговорится.

Потом двинулись они дальше. Но вторую опасность, которую они испытали, уж никак нельзя было сравнить с первой. Спустя несколько дней им пришлось проходить через пустошь, и сидел там на солнышке заяц и дремал, насторожив уши, и его большие стеклянные глаза были неподвижны. При виде этого страшного дикого зверя, они все испугались и стали держать совет, как тут поступить, чтоб счастливо выйти из опасности. Ведь если обратиться в бегство, то следовало опасаться, что чудовище кинется за ними в погоню и всех их проглотит живьем. И вот сказали они:

— Нам предстоит выдержать большую и опасную битву, и кто на это отважится, за тем половина победы окажется!

И все семеро схватили копье, господин Шульц впереди, а Вейтли позади. Господин Шульц, тот старался копье всё придерживать, а Вейтли уж так расхрабрился, что хотел было кинуться в атаку, и крикнул:

Коли во имя храбрых швабов
Или умри в бою со славой!

Но Ганс, тот знал, чем его уязвить, и сказал:

Ты на словах в рядах передних,
С драконом в битве — ты последний.

И крикнул Михаль:

А я клянусь вам головой
Что это черт передо мной.

Теперь был черед за Йергли, и сказал он:

А раз не черт, то черта мать
Иль черта сводный брат, видать.

Мелькнула у Марли хорошая мысль, и он говорит Вейтли:

Иди, иди вперед ты, Вейтли,
Я за тобою вслед немедля.

Но Вейтли и слушать не захотел, и Яккли тогда сказал:

Шульц должен выступить вперед,
Ему вся слава и почет!

И вот собрался Шульц с духом и важно, с достоинством молвил:

Давайте в бой смелей пойдем,
Отважных в этом узнаем!

И двинулись все вместе на дракона. Осенил себя герр Шульц крестным знаменьем и призвал господа бога на помощь. Но все это ничуть не помогло, а так как подступал он в это время все ближе и ближе к врагу, то закричал он в великом страхе: «Го-го! Ура! Го-го! Ура!» Проснулся тут заяц, испугался и кинулся со всех ног оттуда. Увидал герр Шульц, что заяц обратился в бегство, и на радостях закричал:

Тьфу, Вейтли милый мой, постой,
Ведь это ж заяц был простой!

Однако компания швабов продолжала искать приключений, и вот подошли они к Мозелю, болотистой, тихой и глубокой реке; мостов через нее было мало, и во многих местах приходилось переправляться через нее на лодках. А семеро швабов о том вовсе осведомлены не были, и они стали кричать человеку, который был чем-то занят на другом берегу, и спрашивать у него, как им перебраться на ту сторону. Но человек стоял далеко да и их наречие он не понял и спросил на своем трирском: «Что, что?»2 И подумал господин Шульц, что тот говорит: «Вброд, вброд!», а так как он был впереди, то и начал готовиться к переправе и вошел в реку Мозель. Он вскоре увяз в тине, и его залило набежавшей большою волной, а ветром сорвало с него шляпу и унесло ее на другой берег; уселась на нее лягушка и начала квакать: ква, ква, ква. Услыхали это остальные шестеро на том берегу и сказали:

— Это зовет нас сюда наш товарищ, герр Шульц, и уж если он мог перейти вброд, то и мы можем.

И они второпях прыгнули все разом в воду и утонули. А погубила-то их всех шестерых лягушка. И никто из компании швабов так назад и не вернулся.

 

 

120. Трое подмастерьев

 

Жили-были трое подмастерьев, сговорились они, чтоб странствовать им всем вместе и работать всегда в одном городе.

Но пришло время, и не нашли они у своих хозяев никакой работы, пообносились совсем, и жить им было нечем. Вот один из подмастерьев и говорит:

— Что же нам теперь делать? Оставаться нам тут больше не приходится, надо нам опять идти странствовать и работу искать. Если в том городе, куда мы придем, работы не найдется, то давайте уговоримся с хозяином харчевни, что мы ему напишем, где кто из нас находится, и тогда каждый из нас может получить друг от друга весточку, ну, а потом и расстанемся. — Это показалось и остальным двум самым подходящим. Отправились они дальше. И вот повстречался им по пути какой-то богато одетый человек, спрашивает он у них, кто они такие.

— Мы люди ремесленные, ищем работы. До сих пор жили мы вместе, но ежели работы нам не найти, то придется нам расстаться.

— В этом нет никакой нужды, — сказал человек. — Если вы согласны будете делать то, что я вам укажу, то в работе и деньгах недостатка у вас не будет; даже сделаетесь вы большими господами и будете разъезжать в каретах.

Один из подмастерьев и говорит:

— Ежели при этом грех на душу нам не ляжет и честности мы не потеряем, мы охотно на это согласимся.

— Нет, — ответил человек, — выгоды я от вас никакой иметь не собираюсь.

Но как глянул второй подмастерье на его ноги и увидел, что вместо ноги у него лошадиное копыто, а другая нога человечья, то не захотел с ним связываться. Но черт сказал:

— Будьте спокойны, тут дело идет не о вас, а о душе совсем другого человека, тот уже наполовину принадлежит мне и скоро ему подойдет срок.

Подмастерья этому поверили и согласились, и черт им объявил, что он от них потребует; должен был первый из них на всякий вопрос отвечать: «все мы втроем», второй: «за деньги», а третий: «и это правильно». Это они должны были повторять один вслед за другим, а больше ничего говорить не смели; но если они эту клятву нарушат, то вмиг все деньги у них исчезнут, а будут следовать своему обещанью, — будут у них карманы всегда полным-полны. Поначалу дал им черт денег столько, сколько они нести были в силах, и велел им идти в город в такую-то харчевню. Пришли они в эту самую харчевню, вышел к ним навстречу хозяин и спрашивает:

— Не угодно ли вам будет чего покушать?

И ответил первый из них:

— Все мы втроем.

— Да, — сказал хозяин, — я так и полагаю.

Сказал второй:

— За деньги.

— Это само собой разумеется, — сказал хозяин.

И третий сказал:

— И это правильно.

— Верно, что правильно, — сказал хозяин.

Вот подали им хорошей еды и вина и стали им за столом любезно прислуживать. После еды надо было расплачиваться. Подает хозяин одному из них счет, а первый и говорит:

— Все мы втроем.

Второй:

— За деньги.

И третий:

— И это правильно.

— Верно, что правильно, — сказал хозяин, — платят все трое, а без денег я и подавать бы вам не стал.

И они заплатили ему еще больше того, что он потребовал.

Увидели это гости и говорят:

— Эти люди, видно, с ума спятили.

— Да так оно и есть, — сказал хозяин, — они что-то не в своем уме.

Пробыли они некоторое время в харчевне и всё повторяли одно и то же:

«Все мы втроем, за деньги, и это правильно». Но они видели и понимали всё, что тут происходило.

Случилось, что прибыл туда один богатый купец с большими деньгами и сказал:

— Хозяин, возьмите мои деньги на сохранение, а то вот эти трое чудаковатых подмастерьев, чего доброго, еще украдут их у меня.

Хозяин так и сделал. Но, относя дорожный мешок к себе в комнату, он смекнул, что тот полон золота. Он поместил троих подмастерьев спать внизу, а купцу отвел отдельную комнату наверху. Наступила полночь, и хозяин, решив, что все уже спят, явился вместе со своей женой, был у них в руках топор для рубки дров, и они убили богатого купца. Совершили они убийство и снова спать улеглись. Когда наступило утро, поднялся в доме большой переполох: купец лежал мертвый в кровати и плавал в луже собственной крови.

Сбежались все гости, а хозяин и говорит:

— Это, должно быть, совершили те трое сумасшедших подмастерьев.

Гости с этим согласились и сказали:

— Не кто иной, как они.

Велел хозяин позвать подмастерьев и сказал им:

— Это вы убили купца?

— Все мы втроем, — сказал первый.

— За деньги, — ответил второй.

— И это правильно, — сказал третий.

— Вот слышите, — сказал хозяин, — они сами в том признаются.

Отвели подмастерьев в тюрьму и должны были их судить. Как увидели они, что дело идет не на шутку, стало им страшно; но явился к ночи черт и говорит:

— Потерпите еще денек, да смотрите — не проиграйте своего счастья; ни один волос с головы у вас не упадет.

На другое утро привели подмастерьев на суд. Спрашивает судья:

— Вы убийцы?

— Все мы втроем.

— А зачем вы купца убили?

— За деньги.

— Ах, вы злодеи! — сказал судья. — Вы и греха не боялись?

— И это правильно.

— Ну, вы и сознались, да, кроме того, вы злодеи закоренелые! — сказал судья. — Ведите их немедля казнить.

Вот вывели их на площадь, и пришлось хозяину харчевни тоже стоять среди толпы. Схватили подручные трех ремесленников и взвели на помост, где стоял палач с обнаженным мечом. И вдруг подъезжает карета, запряженная четверкой огненно-рыжих коней, — они мчались так, что сыпались с мостовой искры, — и кто-то машет вдруг из окошка кареты белым платком.

Сказал палач:

— Это пришло помилование.

И раздался голос из кареты: «Помиловать! Помиловать!» И вышел оттуда черт, будто важный какой господин, богато одетый, и говорит:

— Вы трое невиновны; теперь вы можете говорить, так вот расскажите, что видели и слышали.

И сказал старший из подмастерьев:

— Мы купца вовсе не убивали, убийца стоит вон здесь в толпе, — и он указал на хозяина харчевни. — А в знак доказательства ступайте к нему в погреб, там висит еще много других им убитых.

Послал судья туда подручных палача; они увидели, что так оно и есть, как сказал подмастерье, и доложили об этом судье. И велел судья взвести хозяина харчевни на помост и отрубить ему голову.

И сказал черт трем подмастерьям:

— Вот теперь у меня и есть та самая душа, которую мне хотелось заполучить, а вы отныне свободны, и денег вам хватит на всю вашу жизнь.

 

 

121. Королевич, который ничего не боялся

 

Жил-был однажды королевич, не хотелось ему больше оставаться дома у своего отца, а так как он ничего не боялся, то подумал: «Пойду я по белу свету странствовать, и не скучно мне будет, да и насмотрюсь я на разные диковинные вещи». Попрощался он со своими родителями и ушел от них, и шел все напрямик с утра до самого вечера, и было ему все равно, куда путь ведет. Случилось так, что подошел королевич к дому одного великана; утомился он и сел у дверей отдохнуть. Стал королевич по сторонам разглядывать и вдруг заметил во дворе у великана игрушку: были то два огромных шара и кегли в рост человека. В скором времени явилась у королевича охота поиграть в те кегли, он расставил их и начал сбивать их шарами, и когда кегли падали, он громко кричал, оттого что было ему весело. Услыхал великан шум, высунул голову в окно и увидел человека; и был тот ростом, как все люди, а однако ж играл в его кегли.

— Эй ты, козявка! — крикнул великан. — Что это ты в мои кегли играешь? Откуда у тебя такая сила?

Посмотрел королевич наверх, оглядел великана и сказал:

— Ах ты, чурбан этакий! Что же ты думаешь, что у тебя одного только сильные руки? Я могу всё, что захочу!

Сошел великан вниз, начал с удивленьем смотреть на игру в кегли и сказал:

— Если ты такой человек, то ступай и принеси мне яблоко с дерева жизни.

— А зачем оно тебе? — спросил королевич.

— Это яблоко я хочу не для себя, — ответил великан. — Есть у меня невеста, это она его требует. Ходил я, бродил немало по свету, но такого дерева отыскать никак не мог.

— Уж я его отыщу, — сказал королевич, — во что бы то ни стало!

Говорит великан:

— Ты думаешь, что это так уж легко? Сад, где растет дерево, обнесен железной оградой, и лежат у ограды в ряд дикие звери, они несут стражу и никого из людей туда не пускают.

— Меня они пропустят, — сказал королевич.

— Да, но если ты и попадешь в этот сад и увидишь висящее на дереве яблоко, то это еще не значит, что ты его сможешь сорвать: висит перед ним кольцо, и тот, кто захотел бы достать и сорвать яблоко, должен сначала просунуть в него руку, а это еще никому не удавалось.

— А мне удастся, — сказал королевич.

Попрощался он с великаном и двинулся через горы и долы, поля и леса и пришел, наконец, к волшебному саду. Лежали вокруг него звери, но они опустили головы вниз и спали. Они не проснулись и тогда, когда он к ним подошел и даже когда через них переступил. Вот перелез королевич через ограду и благополучно попал в сад. И росло там посредине дерево жизни, и сияли на ветках его красные яблоки. Он взобрался по стволу наверх, хотел было протянуть руку за яблоком, вдруг видит — висит перед ним кольцо; он легко просунул в него руку и сорвал яблоко. Но вдруг кольцо крепко зажалось вокруг руки, и тут королевич почувствовал, что могучая сила проникла в его жилы. Он спустился с яблоком вниз с дерева и не захотел перелезать через ограду, взялся рукой за большие ворота, — и стоило ему только их потрясти, как они с треском растворились. Он вышел из сада, но проснулся лев, лежавший перед оградой, и бросился за королевичем, но не в дикой ярости, а пошел следом за ним покорно, как за своим хозяином.

Принес королевич великану обещанное яблоко и сказал:

— Вот видишь, я достал его без всякого труда.

Обрадовался великан, что его желанье так быстро исполнилось, поспешил к своей невесте и дал ей яблоко, которое она требовала. Но девушка была и красавица и умница, она не увидела на руке у великана кольца и сказала:

— Я тебе до тех пор не поверю, что яблоко добыл ты, пока не увижу у тебя на руке кольца.

Сказал великан:

— Для этого мне надо вернуться домой, я его тебе принесу, — он думал, что кольцо легко будет отнять силой у слабого человека, если тот не отдаст его по доброй воле.

И вот потребовал великан у королевича кольцо, но тот отказался.

— Где яблоко, там должно находиться и кольцо, — сказал великан, — не отдашь его по доброй воле, придется тебе из-за него со мною сразиться.

Долгое время боролись они между собой, но великан не мог ничего поделать с королевичем: волшебная сила кольца делала его могучим. Тогда великан схитрил и сказал:

— Мне от борьбы стало жарко, да и тебе, пожалуй, тоже, — давай выкупаемся в реке и освежимся, а потом начнем снова.

Королевич, не подозревая никакого коварства, подошел с великаном к воде; но снял он вместе с одеждой и кольцо с руки и прыгнул в реку. Вмиг схватил великан кольцо и бросился бежать; но лев заметил вора, кинулся за великаном в погоню, вырвал из рук у него кольцо и принес его назад своему хозяину. Спрятался великан за дубом, и когда королевич одевался, он напал на него и выколол ему глаза.

И стоял теперь королевич слепой, не зная, что ему делать. Подошел к нему великан, опять схватил его за руку, собираясь его куда-то вести, и привел его на вершину высокой скалы. Он оставил его там, а сам подумал: «Стоит ему сделать несколько шагов, и он разобьется насмерть, и я смогу тогда снять с него кольцо». Но верный лев не покинул своего хозяина, он крепко схватил его за одежду и оттащил назад. Явился великан, хотел ограбить мертвого, но увидал, что хитрость его не удалась. «Неужто нельзя никак уничтожить такого слабого человечка!» — молвил он, разгневанный, про себя, схватил королевича и повел его снова другою дорогой к пропасти. Но лев заметил злой умысел и помог хозяину выбраться из беды. Когда великан подвел слепого совсем близко к обрыву, он выпустил руку королевича и хотел оставить его одного, но лев толкнул великана, и тот упал в пропасть и разбился.

Верный зверь оттащил своего хозяина от края пропасти и привел его к дереву, где протекал прозрачный, светлый ручей. Сел королевич у ручья, а лев улегся рядом и лапой обрызгал ему лицо. И только попало несколько капель королевичу в глаза, как смог он опять немного видеть; и вот он заметил птичку, которая ударилась о ствол дерева, потом спустилась к ручью, выкупалась в нем и, не коснувшись деревьев, взлетела, мелькнула, будто к ней снова вернулось зренье. Увидел королевич в этом знак божий, нагнулся к воде и омыл в ней лицо. Когда он поднялся, глаза его стали чистые и ясные, какими еще не были никогда.

Поблагодарил королевич бога за его великую милость и продолжал странствовать по свету вместе со своим львом. Случилось однажды, что пришел он к замку; а был тот замок заколдованный, и стояла в воротах замка дева, она была стройная, и лицо было у ней прекрасное, но вся она была черная. Она заговорила с королевичем и сказала:

— Ах, если бы ты мог расколдовать меня от злых чар!

— А что ж я должен для этого сделать? — спросил королевич.

И ответила дева:

— Ты должен провести три ночи в большом зале заколдованного замка, но ты не смей допускать к себе в сердце страх. Если тебя станут мучить самыми ужасными пытками и ты выдержишь, не проронив ни звука, я буду расколдована. Жизни отнять они у тебя не посмеют.

И сказал тогда королевич:

— Я не страшусь и с божьей помощью попытаюсь.

И вот он весело отправился в замок, и когда уже смерклось, он уселся в большом зале и стал дожидаться. До самой полночи было тихо, но вдруг поднялся большой шум, изо всех углов и закоулков явились маленькие чертики. Они сделали вид, будто его не замечают, уселись посреди комнаты, зажгли огонь и затеяли игру. Если кто проигрывал, тот говорил: «Это неправильно, здесь кто-то находится из чужих, это он виноват, что я проиграл». А другой чертик сказал: «Постой, вот я к тебе явлюсь, эй ты, там за печкой!» Крики становились при этом все сильней и сильней, и никто не мог бы их слушать без страха. Но королевич продолжал сидеть совершенно спокойный, и страха у него не было. Но вот, наконец, черти повскакали и накинулись на него, и было их так много, что защищаться от них королевич был не в силах. Они таскали его по полу, щипали, колотили, били и всячески его терзали, но он и звука не проронил. Под утро они исчезли: но он так изнемог, что не в состоянии был и пошевельнуться. И когда наступил рассвет, явилась к нему черная дева, она держала в руках маленький пузырек с живою водой и обмыла его ею, и вмиг он почувствовал, что все боли исчезли и его жилы наполнились свежими силами.

Она сказала:

— Одну ночь ты выдержал удачно, но тебе предстоят еще две.

Потом она снова ушла; и когда она уходила, он заметил, что ноги у нее стали белые.

На следующую ночь черти явились опять и принялись за игру. Они нападали на королевича и колотили его куда сильней, чем в прошлую ночь, и все тело у него покрылось ранами. Но оттого, что он выдержал все молча, им пришлось его оставить; и когда взошла утренняя заря, явилась дева и исцелила его живою водой. А когда она уходила, он с радостью увидел, что вся она стала белая.

Осталось ему выдержать еще одну ночь, но то была самая трудная. Чертовы привидения явились опять.

— А-а, ты еще здесь! — закричали они. — Сейчас тебя будут терзать и пытать так, что ты задохнешься.

Они кололи его и били, бросали в разные стороны, таскали за руки и за ноги, будто собираясь его разорвать. Но он все вытерпел и звука не вымолвил. Наконец черти исчезли, а он лежал без чувств, не мог и пошелохнуться, даже глаз он не мог открыть, чтобы увидеть деву, которая явилась к нему и окропила и облила его живой водой. И вмиг он избавился от всяких болей и почувствовал себя свежим и бодрым, будто только что очнулся от сна. Он открыл глаза и увидел стоящую перед ним деву, и была она вся белоснежная и прекрасная, как ясный день.

— Вставай, — сказала она, — и трижды взмахни над порогом своим мечом, и все будет освобождено от злых чар.

И только он это сделал, весь замок был расколдован, и оказалась дева богатой королевной. Явились слуги и сказали, что в пиршественном зале накрыт уже стол и поданы блюда с едой. Уселись королевич с королевной за стол, ели и пили вместе, а вечером они отпраздновали в великой радости свадьбу.

 

 

122. Салатный осел

 

Жил-был когда-то молодой охотник, вышел он раз в лес поохотиться. На душе у него было весело и радостно, он сорвал листочек, стал на нем насвистывать, но явилась вдруг перед ним старая-престарая уродливая старуха, заговорила с ним и сказала:

— Здравствуй, милый охотничек! Ты вон какой веселый и довольный, а я мучаюсь от голода и жажды, подай мне милостыньку.

Пожалел охотник бедную старушку, сунул руку в карман и подал ей что мог. Собрался он идти дальше, но старуха остановила его и говорит:

— Послушай, милый охотник, что я тебе скажу: хочу я за твое доброе сердце сделать тебе подарок. Ступай дальше своим путем-дорогой, и в скором времени ты подойдешь к дереву, будут сидеть на нем девять птиц, будут они держать в когтях плащ и вырывать его друг у друга. Ты возьми приложи ружье и выстрели как раз в середину: они сбросят тебе плащ на землю, но ты попадешь в одну из птиц, и она упадет мертвая наземь. Плащ ты возьми с собой, это плащ волшебный: если ты накинешь его себе на плечи, он выполнит все, что ты пожелаешь, и куда ты захочешь попасть, там и окажешься. А из мертвой птицы ты вынь сердце, проглоти его целиком, — и будешь каждое утро, когда проснешься, находить у себя под подушкой золотой.

Поблагодарил охотник вещую старуху и подумал про себя: «Чудесные вещи она мне наобещала, если бы только все это исполнилось». Но не прошел он и ста шагов, как услыхал вверху на ветвях птичий крик и щебет. Он глянул наверх и увидел стаю птиц, которые рвали клювами и когтями какое-то покрывало, кричали, клевали одна другую и дрались между собой, будто каждая из них хотела захватить его себе.

— Вот удивительное дело, — сказал охотник, — выходит, как говорила старушка. — Он снял с плеча ружье, приложил его и выстрелил прямо в середину, и посыпались кругом перья. Вмиг все птицы с шумом разлетелись, но одна упала мертвая наземь, и плащ тоже упал на землю. Охотник сделал так, как велела ему старуха: распотрошил птицу, вынул у нее сердце, проглотил его, а плащ взял с собою домой.

На другое утро, только он проснулся, вспомнил про обещание и решил проверить, исполнилось ли оно. Он поднял подушку — и перед ним блеснул золотой. На другое утро он нашел еще золотой, и так было каждое утро, когда он просыпался. Он собрал целую кучу золота и, наконец, подумал: «На что мне все это золото, если сижу я все дома? Пойду-ка я странствовать, погляжу, что на белом свете делается».

Простился он со своими отцом-матерью, взял охотничью сумку и ружье и отправился странствовать по свету. Случилось ему однажды идти дремучим лесом и когда тот лес кончился, он увидел, что перед ним, на равнине, стоит стройный замок. Стояла у окна замка старуха с девушкой чудесной красоты и смотрела вниз. А была та старуха ведьмой, и молвила она девушке:

— Вон идет из лесу человек, у него внутри находится волшебный клад, надо бы этого человека, милая доченька, ввести в обман: тем кладом нам больше пристало владеть, чем ему. У него находится птичье сердце, и потому у него каждое утро под подушкой оказывается золотой. — Старуха объяснила девушке, как с этим делом справиться, какую надо повести с ним игру, а потом она пригрозила ей и сказала, гневно на нее поглядев:

— А если ты меня не послушаешься, то плохо тебе придется!

Подошел охотник ближе, увидел девушку и молвил про себя: «Я так долго бродил, что хотелось бы мне, наконец, отдохнуть, хорошо бы зайти в этот прекрасный замок, денег-то у меня вдосталь». Но, правду сказать, причиной тому было то, что увидел он издали прекрасную девушку.

Он вошел в замок; его приняли там радушно и любезно угощали. И вот прошло немного времени, и он так влюбился в ведьмину дочь, что ни о ком другом и думать не хотел, и все глядел ей в глаза и исполнял все, что она хотела. И сказала тогда старуха:

— А теперь надо отобрать у него птичье сердце, он и подозревать не будет, если его лишится.

Они приготовили зелье, и когда оно было готово, старуха подлила его в кубок, дала его девушке, и та должна была поднести его охотнику.

— Возьми, мой милый, — сказала девушка, — да выпей за мое здоровье.

Он взял кубок, и только выпил напиток, как тотчас выплюнул из себя птичье сердце. Девушка должна была его тайком унести, потом его проглотить, потому что старухе хотелось обладать тем сердцем. С той поры он перестал находить у себя под подушкой золотые, они оказались теперь под подушкой у девушки, и каждое утро старуха тот золотой забирала. А охотник так безумно влюбился в девушку, что думал только о том, как бы провести ему время вместе с ней.

И сказала старая ведьма:

— Птичье сердце у нас имеется, надо будет отобрать у него и волшебный плащ.

Девушка ответила:

— Давай мы плащ оставим ему, он и так лишился всего богатства.

Рассердилась старуха и сказала:

— Да это ведь плащ волшебный, такой редко на свете сыщется, я должна иметь его во что бы то ни стало.

Дала она девушке совет, что ей надо делать, и объявила, что если она ее не послушается, то плохо ей придется. Сделала девушка так, как велела ей старуха. Стала она однажды у окна и начала смотреть вдаль, будто ей очень взгрустнулось. Спрашивает ее охотник:

— Чего ты стоишь тут пригорюнившись?

— Ах, мой любимый, — ответила девушка, — вон стоит гранатовая гора, и находятся в ней прекрасные драгоценные камни. И у меня такое большое желание их иметь, что когда я об этом думаю, мне становится очень грустно. Но кто может их добыть? На ту гору могут долететь разве одни только птицы, а человеку туда никогда не взобраться.

— Если ты только об этом и грустишь, — сказал охотник, — я твое горе развею.

Он обнял девушку, укрыл ее своим плащом и пожелал попасть на гранатовую гору, — и вмиг они уже сидели на ее вершине. Всюду сверкали благородные камни, и видеть это было так радостно; и вот отобрали они из них самые красивые и самые драгоценные. Но старуха начала колдовать, — и вдруг у охотника отяжелели глаза. Он сказал девушке:

— Давай немного посидим да отдохнем, я так устал, что стоять больше не в силах.

Они уселись на земле, и он положил ей голову на колени и уснул. Только он уснул, отвязала девушка у него с плеч плащ, набросила его на себя, собрала гранаты и разные камни и пожелала вернуться с ними домой.

Когда юноша выспался, он очнулся и увидел, что возлюбленная его обманула и оставила его одного в диких горах.

— О, — сказал он, — как сильна на свете измена! — И сидел он в горе и печали, не зная, как ему теперь быть.

А принадлежала эта гора диким и страшным великанам, они там жили и занимались разбоем. Просидел охотник недолго и вскоре заметил, что к нему приближаются трое из них. Он улегся на землю, будто погруженный в глубокий сон. Вот подошли великаны, первый из них толкнул его ногой и сказал:

— Что это за червяк лежит тут на земле и все поглядывает?

Второй сказал:

— А ты его раздави ногой.

Но третий презрительно заметил:

— Да стоит ли это делать! Бросьте его, пусть себе живет; остаться здесь он все равно не сможет, а если подымется на самую вершину горы, его подхватят облака и утащат за собой.

Поговорили они так и прошли мимо, но охотник эти слова хорошо запомнил; и как только великаны ушли, он поднялся и взобрался на вершину горы. Просидел он там некоторое время, и вот подплыло облако, схватило его и понесло. Облако блуждало некоторое время по небу, потом стало опускаться, и спустилось над большим, обнесенным стеной огородом, и охотник мягко опустился на землю, прямо среди капустных грядок и овощей.

Огляделся охотник и говорит:

— Вот если бы мне теперь чего-нибудь покушать! Я так проголодался, что идти дальше мне будет трудно, а здесь не видно ни яблок, ни груш, ни ягод каких-нибудь, растет одна только зелень. Наконец он подумал: «В крайнем случае я мог бы поесть салата, — правда, он не особенно вкусный, но он все же меня подкрепит». Он выбрал себе хороший пучок и принялся есть; но только проглотил он несколько листьев, как вдруг стало у него на душе так странно, и он почувствовал, что совершенно изменился. У него выросли четыре ноги, большая голова, два длинных уха, — и он в ужасе увидел, что обратился в осла. А так как он все еще чувствовал большой голод и по его теперешней натуре салат пришелся ему как раз по вкусу, он принялся за него с большой жадностью. Наконец он попал на другой сорт салата, и только он немного его поел, как почувствовал снова превращение, и к нему вернулся опять его человеческий образ.

Прилег охотник на землю, выспался как следует, и усталость у него прошла. Проснулся он на другое утро, сорвал пучок злого салата и пучок доброго салата и подумал: «Это поможет мне добиться своего и наказать неверность». Он спрятал оба пучка салата, перелез через стену и направился на поиски замка своей возлюбленной. Он проблуждал несколько дней, но, по счастью, нашел его снова. Он быстро выкрасил себе лицо в смуглый цвет, и его не узнала бы даже родная мать, потом направился в замок и попросил там ночлега.

— Я устал, — сказал он, — и дальше идти не в силах.

Ведьма спросила:

— Земляк, а скажи мне, кто ты такой? Чем ты занимаешься?

Он ответил:

— Я скороход королевский, был послан на поиски самого вкусного салата, который только растет на земле. И мне посчастливилось его найти; теперь я несу его с собой, но солнце печет так сильно, что я опасаюсь, как бы нежный салат не увял, и не знаю, смогу ли его донести.

Как услыхала старуха про вкусный салат, ей захотелось его отведать, и она сказала:

— Милый земляк, дай мне попробовать этого чудесного салата.

— Что ж, можно, — ответил он.— Я захватил с собой два пучка, один из них готов вам отдать, — он развязал свою сумку и подал ей злой салат.

Ведьма не подозревала ничего дурного, и при виде нового кушанья у ней потекли слюнки, и она сама отправилась на кухню и начала его приготовлять. Когда салат был готов, она никак не могла дождаться, пока он будет подан на стол, взяла два листочка и сунула их в рот. Но только она их проглотила, как потеряла тотчас свой человеческий образ, обратилась в ослицу и бросилась во двор. Пришла на кухню служанка, видит — стоит приготовленный салат; хотела было его отнести, но ей так захотелось его отведать, что она, по своей старой привычке, съела несколько листков. Колдовство тотчас подействовало, и она тоже обратилась в ослицу и бросилась к старухе, а блюдо с салатом упало на землю.

Скороход сидел в это время у красивой девушки; салата никто не приносил, а девушке тоже очень хотелось его отведать, и она спросила:

— А где же салат?

Охотник подумал: «А трава, видно, уже подействовала», и ответил:

— Я пойду на кухню, узнаю.

Спустился он вниз, видит — бегают во дворе две ослицы, а салат лежит на полу.

— Хорошо, — сказал он, — две свою долю уже получили, — и он подобрал с пола листья салата, положил их на блюдо и принес красивой девушке.

— Чтоб вам долго не дожидаться, — сказал он, — я сам вам принес эту вкусную еду.

Она съела салат и вмиг, как и те две, потеряла свой человеческий вид, обратилась в ослицу и убежала во двор.

Умыл тогда охотник лицо, чтоб обращенные в ослиц могли его узнать, спустился во двор и сказал:

— Теперь получайте награду за вашу неверность, — и он привязал всех трех на веревку, повел за собой и пришел на мельницу.

Он постучался в окошко, высунул оттуда голову мельник и спросил, что ему надо.

— Да вот есть у меня три строптивых ослицы, — ответил он, — я не хочу их держать больше у себя. Ежели вы согласитесь взять их себе, предоставить им корм и стойло и обращаться с ними так, как я вам скажу, я заплачу вам за это сколько вы потребуете.

Мельник сказал:

— Что ж, я согласен. А как же я должен с ними обращаться?

И охотник объяснил, что старую ослицу, — а была то ведьма, — он должен бить трижды в день, а кормить один раз; ослицу помоложе, — а была то служанка, — он должен бить один раз в день, а кормить трижды; самую молодую, — а была то девушка-красавица, — бить не надо, а кормить следует ее трижды в день, — охотник никак не мог пересилить своего сердца и допустить, чтобы девушку били. Потом он вернулся назад в замок, и там оказалось все, что ему было надо.

Спустя несколько дней явился старый мельник и сказал, что должен, мол, доложить, что старая ослица, получавшая одни только побои, а корм один раз в день, околела.

— А две остальных, — продолжал он, — хотя и не околели еще и свой корм получают три раза на день, но так загрустили, что проживут, пожалуй, недолго.

Сжалился тогда охотник, гнев у него поостыл, и он сказал мельнику, чтобы тот привел их сюда. Как только ослицы явились, дал он им поесть доброго салата, и они опять обратились в людей. Бросилась прекрасная девушка перед ним на колени и сказала:

— Ах, мой любимый, простите мне все, что я причинила вам злого, это меня заставляла делать моя мать; это вышло против моей воли, а я люблю вас от всего сердца. Ваш волшебный плащ висит здесь, в шкафу, а чтоб вернуть вам птичье сердце, я выпью рвотного лекарства.

Но в мыслях у него было теперь совсем другое, и он сказал:

— Пусть оно остается у тебя, теперь мне это все равно, я хочу, чтоб ты стала моей верной женой.

И вот справили они свадьбу и прожили счастливо вместе до самой смерти.

 

 

123. Лесная старуха

 

Раз проезжала одна бедная служанка со своими господами через дремучий лес; и вот, когда они находились в самой его середине, выскочили вдруг из лесной чащи разбойники и поубивали всех, кого удалось им схватить. И погибли все, — только одна девушка и успела, выскочив со страху из кареты, спрятаться за деревом. Когда разбойники ушли со своей добычей, она вышла из-за дерева и увидала, какое несчастье случилось. Заплакала она горькими слезами и говорит: «Что же мне теперь, бедной, делать? Не знаю я, как мне из лесу выбраться, ведь тут ни одной живой души не найти, видно, придется мне с голоду пропадать». Вот пошла она искать дорогу, но найти ее не могла, а между тем уже завечерело, и села она под деревом, отдав себя на волю господню, и решила так здесь и сидеть и никуда не уходить, что бы там ни случилось. Вот сидит она, и вдруг прилетает к ней белый голубок, держа в клюве маленький золотой ключик. Положил он ей ключик в руку и молвил:

— Видишь, вон стоит большое дерево, есть в нем замочек, ты отомкни его этим ключиком, и найдешь там много всякой еды, и не придется тебе тогда голодать.

Подошла девушка к дереву, открыла его тем ключиком и нашла в маленькой мисочке молоко и белый хлеб; накрошила она его в молоко, поела и выпила, наелась досыта и говорит:

— Время уже такое, что и куры на насест садятся, а я утомилась, вот пора бы и мне тоже лечь в свою постель.

И прилетел снова белый голубок, и принес в клюве второй золотой ключик, и молвил:

— Отомкни вон то дерево, и найдешь ты в нем себе постель.

Отомкнула она дерево и нашла хорошую, мягкую постельку. Помолилась она богу, чтоб охранял он ее в ночи, и легла она и уснула. Прилетает наутро в третий раз голубок, приносит ей снова ключик и говорит:

— Отомкни вон то дерево, и найдешь ты в нем платья.

Отомкнула она дерево и нашла в нем шитые золотом и украшенные драгоценными камнями платья, каких не найти ни у одной королевны. Так и жила она там до поры до времени, и прилетал всякий день голубок и доставлял ей все, что было ей надо; и то была тихая, хорошая жизнь.

Но прилетел раз голубок и спрашивает:

— Согласна ли ты оказать мне одну услугу?

— Да, я охотно окажу тебе услугу, — сказала девушка.

И молвил тогда голубок:

— Я поведу тебя к небольшой избушке, ты войди в нее и увидишь там у очага старуху; она скажет тебе «здравствуй», но ты ей не отвечай, что бы она ни делала; по правую руку от нее будет дверь, ты открой ее и войди в комнату; будет лежать там множество разных колец, и будут среди них великолепные кольца с блестящими камнями, но ты их не трогай, а выбери себе самое простое и принеси его мне как можно скорей.

Пошла девушка к избушке, подошла к двери, видит — сидит там старуха; удивилась она, увидав девушку, и говорит:

— Здравствуй, дитя мое, — но та ей ничего не ответила и пошла прямо к двери.

— Ты куда? — крикнула старуха, схватила ее за юбку и хотела было удержать. — Это мой дом, сюда против моей воли никто входить не смеет.

Но девушка, не сказав ни слова, вырвалась от нее и вошла прямо в комнату. И лежало там на столе великое множество разных колец, они сияли и сверкали; и стала девушка рыться в груде колец, ища самого простого, но такого она найти никак не могла. Вот ищет она кольцо и вдруг замечает, что старуха уходит, крадучись, из комнаты, держа в руках птичью клетку. Подошла тогда девушка к ней, взяла у нее из рук клетку, подняла ее, посмотрела, видит — сидит в ней птица и держит в клюве простое кольцо. Взяла девушка то кольцо, обрадовалась, бросилась из той избушки бежать, думая, что вот-вот прилетит за кольцом белый голубок; но он все не прилетал. Прислонилась тогда девушка к дереву и стала белого голубка дожидаться. Вот стоит она у дерева, и становится оно вдруг гибким и склоняет вниз свои ветки. И вдруг обвилися ветки вокруг нее, и стали они руками; оглянулась она, видит — обратилось дерево в прекрасного юношу, он обнял ее, нежно целуя, и сказал:

— Ты освободила меня от заклятья и от власти старухи, злой ведьмы. Она обратила меня в дерево, но каждый день я бывал по нескольку часов белым голубем, и пока кольцо было у нее, я не мог вернуть свой человеческий облик.

И освободились от злого заклятья заодно и его слуги и кони, что были тоже обращены в деревья, — и стояли они теперь рядом с девушкой. А затем поехали они к нему в королевство, ведь был тот юноша королевичем, и поженились они и стали жить и поживать припеваючи.

 

 

124. Три брата

 

Жил-был на свете человек, было у него три сына, и все имущество его состояло из одного только домика, в котором он и жил. И хотелось каждому из сыновей после смерти отца получить этот дом, но отец любил всех троих одинаково и не знал, как ему поступить, чтобы никого из них не обидеть. А продавать дома он не хотел, потому что дом тот достался ему еще от прадедов; а то можно было бы его продать, а деньги между ними поделить. И вот надумал он, наконец, как ему поступить, и говорит своим сыновьям:

— Ступайте вы странствовать по белу свету, попытайте счастья, и пусть каждый из вас научится какому-нибудь ремеслу. А когда вернетесь домой, то дом получит тот, кто окажется лучшим мастером.

Сыновья этим решением остались довольны; и порешил старший из них стать кузнецом, средний — цирюльником, а младший — фехтовальщиком. Сговорились они о сроке, когда должны вернуться снова домой, и двинулись затем в путь-дорогу.

Случилось так, что каждый из них нашел себе опытного мастера. у которого он и мог хорошо выучиться ремеслу. Кузнецу пришлось подковывать королевских лошадей, и он подумал: «Ну, уж теперь дом я получу наверняка». Цирюльник брил всех знатных господ и тоже думал, что дом будет его. Фехтовальщик не раз получал удары, но он все это переносил терпеливо и духом не падал, думая про себя так: «Если ты будешь бояться ударов, то дома ты никогда не получишь». И вот пришел назначенный срок, и все они снова вернулись к своему отцу, но они не знали, как найти им случай, чтобы показать свое мастерство. Вот сидят они раз и между собой советуются. Сидят они и видят — бежит по полю заяц.

— Э-э, — говорит цирюльник, — а он кстати явился!

Взял он чашку и мыло, повертел помазком, взбил пену и, когда заяц подбежал ближе, намылил его на бегу и на бегу же выбрил ему бородку, и при этом не порезал его, и сделал все это так ловко, что не причинил ему никакой боли.

— Это мне нравится, — сказал отец, — если братья твои не превзойдут тебя в мастерстве, то дом будет твой.

А тут вскоре проезжала на полном ходу карета, и сидел в ней какой-то господин.

— Вот вы, батюшка, сейчас увидите, что я умею делать, — говорит кузнец.

Кинулся он вслед за каретой, сорвал у лошади на полном ходу все четыре подковы и подбил ей тотчас на ходу четыре новых.

— Ты парень ловкий, — сказал отец, — дело свое ты исполняешь не хуже, чем твой брат; я уж и не знаю, кому мне дом отдать-то.

Тогда говорит третий:

— Дозвольте и мне, батюшка, доказать свое мастерство.

А тут как раз начал идти дождь. Вытащил он свою шпагу и стал ею размахивать над головой так, что ни одна капля не могла на него упасть; а когда дождь пошел еще сильнее и перешел, наконец, в ливень и целые потоки уже лили с неба, стал он размахивать своей шпагой все быстрей и быстрей, и остался совершенно сухим, точно сидел он под крышей. Увидал это отец, диву дался и говорит:

— Ты показал самое большое мастерство, дом отдаю я тебе.

Братья, как и обещали друг другу, решеньем остались довольны, а так как они очень любили друг друга, то порешили жить в доме все вместе; и стали они заниматься каждый своим ремеслом, — а делу были обучены они хорошо, и мастера были опытные, вот и зарабатывали они много денег. Так жили они счастливо до самой своей старости все вместе, и когда один из них заболел и умер, то двое других стали о нем грустить, да так, что сами с горя заболели и вскоре умерли. А так как были они мастера опытные и крепко любили друг друга, то и похоронили их всех вместе в общей могиле.

 

 

125. Черт и его бабушка

 

Была некогда большая война, и было у короля много солдат, но жалованья он платил им мало, и на жалованье это существовать они никак не могли. Вот и сговорились трое из них бежать. И говорит один другому:

— Если нас поймают, то вздернут на виселицу; как же нам быть?

А другой говорит:

— Видите, вон большие хлебные поля; если мы там спрячемся, то ни один человек нас не отыщет, — войско туда не пойдет, ведь завтра ему в поход выступать.

Залезли они в густые хлеба, а войско все не уходит и не уходит и стоит около поля. Просидели они в хлебах целых два дня и две ночи подряд и так проголодались, что чуть было с голоду не померли; а выбраться — значит, на верную смерть идти. Вот они и говорят:

— Да что толку в нашем побеге? Видно, придется нам здесь голодной смертью погибать.

Вдруг прилетел огненный дракон, спустился к ним и спрашивает их, чего это они тут спрятались? А они отвечают:

— Мы — трое солдат — с войны убежали оттого, что жалованье было нам малое, и придется нам с голоду помирать, ежели останемся мы тут лежать; а ежели выйдем отсюда, то придется нам на виселице качаться.

— Если хотите послужить мне семь лет, — сказал дракон, — то проведу я вас через войско, и никто вас не поймает.

— Что ж, выбора у нас другого нету, приходится соглашаться, — ответили солдаты.

И схватил их дракон в свои когти и переправил их по воздуху над войском, и снова спустил их на землю, далеко-далеко от тех мест; а был дракон не кто иной, как сам черт. Дал он им маленькую плеточку и говорит:

— Коль ударите вы да щелкнете ею, то посыплется золота столько, сколько вам будет угодно; и жить вы сможете, как большие господа, держать лошадей да разъезжать в каретах; но пройдет семь лет, и будете вы принадлежать мне. — И подал он им книгу, в которой они все трое должны были в том расписаться.

— Но задам я вам сначала загадку, — говорит черт, — если вы ее разгадаете, будете свободны и от власти моей избавлены.

Улетел от них дракон, и отправились они в путь-дорогу со своей плеточкой; денег теперь была у них целая уйма, заказали они себе барское платье и стали странствовать по свету. И всюду, где они бывали, жили они в радости и в довольстве, ездили на лошадях и в каретах, ели и пили в свое удовольствие, но зла никому не делали. Время пролетело у них быстро, и когда семь лет подходили уже к концу, стало двум из них очень страшно, но третий смотрел на все легко и просто и говорит:

— Не бойтесь, братцы, ничего; неужто я такой дурак, что загадки той не разгадаю?

Вот вышли они в открытое поле, сели там, а двое из них и пригорюнились. Подходит к ним вдруг старуха и спрашивает, отчего это они такие грустные.

— Ах, да что тебе до того? Помочь ты нам все равно не можешь.

— А почем знать, — ответила она, — вы поведайте мне о своем горе.

И рассказали они ей о том, что были они в услужении у черта целых семь лет и давал он им золота сколько угодно, но расписались они в том, что будут ему подвластны, если спустя семь лет не смогут разгадать его загадки. И сказала старуха:

— Если вы хотите, чтобы я вам помогла, то пускай один из вас пойдет в лес; и придет он к рухнувшей скале, а скала та похожа на избушку, и надо в нее войти, — вот там и найдешь ты помощь.

А те двое грустных и подумали: «Это нас все-таки никак не спасет», и остались они сидеть, а веселый солдат поднялся и пошел прямо в самый лес, пока не нашел в скале избушку. И сидела в той избушке древняя старуха, а приходилась она черту бабушкой; и вот спросила она его, откуда он и зачем сюда пожаловал. Он рассказал ей все, что случилось; солдат понравился ей, она его пожалела и обещала помочь. Подняла она большой камень, что лежал над погребом, и сказала:

— Ты спрячься сюда и все услышишь, что будет здесь говориться, — только сиди смирно и не шевелись. Когда явится дракон, я расспрошу его насчет той загадки; мне он скажет все, а ты, смотри, примечай, что он ответит.

Ровно в двенадцать часов ночи прилетел дракон и потребовал еды. Бабушка накрыла для него стол и принесла напитки и еду; он остался этим доволен, и они ели и пили вместе. И стала она его расспрашивать, как прошел у него день и сколько он душ успел нынче заполучить.

— Да мне что-то сегодня не очень посчастливилось, — ответил он, — но вот поймал я трех солдат, — эти уж в моих руках.

— Э, три солдата, — сказала она, — те за себя постоят, они еще могут от тебя и удрать.

И сказал насмешливо черт:

— Нет, они уж мои; я задам им такую загадку, какую они никогда не разгадают.

— А что это за загадка? — спросила она:

— Сейчас я тебе скажу: лежит в великом Немецком море мертвая мартышка — это и будет им вместо жаркого, а китовое ребро — вместо серебряной ложки, а старое пустое конское копыто будет им вместо рюмки.

Вот черт лег спать, и отвалила тогда старая бабушка с погреба камень и выпустила оттуда солдата.

— Все ли ты хорошо запомнил?

— Да, — ответил солдат, — теперь я знаю достаточно и справиться сумею.

И пришлось ему бежать тайком другою дорогой, через окошко, чтобы поскорей вернуться к своим товарищам. Рассказал он им о том, как старая бабушка перехитрила самого черта и как узнал он от него решение загадки. Тогда все повеселели, взяли свою плеточку и набили себе денег столько, что золотые так прямо по земле и катились.

Вот прошло, наконец, полностью семь лет, и явился черт с книгою; показал он им, что они подписали, и говорит:

— А теперь я хочу забрать вас с собой в ад, там будет вам и обед. Если разгадаете, что на жаркое будет, — отпущу вас, и сможете вы уйти и взять с собой плеточку.

И начал отгадывать первый солдат:

— Лежит в великом Немецком море мертвая мартышка, — вот она и будет нам вместо жаркого.

Рассердился черт, пробурчал: «гм, гм, гм» и спросил у второго:

— А что же будет вам вместо ложки?

— А китовое ребро, — оно и будет нам вместо серебряной ложки.

Скорчил черт гримасу, трижды хмыкнул и обратился к третьему:

— А знаешь ли ты, что будет вместо рюмки?

— Старое конское копыто, — оно и будет нам вместо рюмки.

И улетел от них черт со страшным криком и потерял над ними всякую силу. И осталась у трех солдат плеточка, выбивали они денег столько, сколько хотели, и прожили они припеваючи до самой смерти.

 

 

126. Ференанд Верный и Ференанд Неверный

 

Жили себе когда-то муж да жена, и пока были они богаты, детей у них не было. Но вот они обеднели, и родился у них сыночек. Но они никак не могли найти ему крестного, и решил тогда муж отправиться в ближнее местечко и посмотреть, не найдется ли там какого-нибудь человека. Повстречался ему на дороге бедняк и спрашивает его, куда он идет; тот ответил ему, что идет, мол, искать себе кого-нибудь в кумовья, что он беден, и никто поэтому не соглашается идти к нему в крестные.

— Что ж, — сказал бедняк, — ты беден, и я беден, пойду к тебе в кумовья. Но я так нищ, что дать ребенку ничего не могу. Ступай и скажи роженице, чтоб она несла ребенка сейчас же в церковь.

Пришли муж с женой в церковь, а нищий уж там их дожидается, и назвал он ребенка Верным Ференандом.

Вот вышли они из церкви, а нищий и говорит:

— Что ж, разойдемся теперь по домам, подарить я вам ничего не могу, и вам дарить мне не полагается.

Но дал он матери ключ и сказал ей, чтоб, придя домой, она отдала бы его мужу: пусть хранит его, пока ребенку не исполнится четырнадцать лет, а тогда пусть он отправится в лес и разыщет там замок, к которому подойдет этот ключ, — и все, что в таком замке окажется, то за ним и останется.

Исполнилось мальчику всего лишь семь лет, а вырос он большой да сильный. И вот пошел он однажды играть с другими мальчиками, и те стали хвалиться, сколько кто от крестного своего получил; а он ничем похвалиться не мог, воротился домой опечаленный и говорит отцу:

— Разве я вовсе ничего не получил от своего крестного?

— О, нет, — сказал отец, — ты получил ключ к тому замку, что будто стоит в лесу, ступай туда и отопри его этим ключом.

Вот пошел мальчик в лес, но ни о каком замке не было ни слуху ни духу.

Прошло еще семь лет, и когда мальчику исполнилось четырнадцать лет, он вышел опять на розыски замка, вдруг видит — стоит замок. Он отпер его ключом, но ничего в нем не нашел, кроме сивого коня. Сильно обрадовался юноша, что у него есть теперь конь, мигом вскочил на него и помчался к своему отцу.

— Что ж, есть теперь у меня сивый конь, — сказал он, — поеду я по белу свету странствовать.

Выехал он из дому, едет по дороге, видит — лежит на пути перо для писанья, он хотел было его поднять, но подумал про себя: «Э, пускай оно себе лежит! Ведь куда ни приедешь, везде найдется перо для писанья, если потребуется». Только он отъехал от пера, вдруг слышит — кто-то его зовет: «Верный Ференанд, возьми меня с собой!» Он оглянулся, кругом никого нету, вернулся к перу и подобрал его. Поехал он дальше, и спустя некоторое время пришлось ему проезжать мимо реки, видит — лежит на берегу рыбка, широко разевает рот — дышать ей нечем; а он ей и говорит:

— Слушай, милая моя рыбка, я тебе помогу в воду выбраться, — взял ее за хвост и бросил в воду.

Высунула рыбка из воды голову и сказала:

— За то, что ты мне помог выбраться из грязи в воду, дам я тебе флейту. Если попадешь в беду, заиграй на той флейте, и я тебе помогу, а если ты в воду что упустишь, то я тебе вмиг из воды достану.

Поехал он дальше, попадается ему навстречу человек и спрашивает его, куда он едет.

— Да вот в ближайшее местечко.

— А как тебя звать?

— Верный Ференанд.

— Э, да у нас с тобой имена почти одинаковые, меня зовут Ференанд Неверный.

И они направились вместе в ближнее местечко, в харчевню.

Но плохо было то, что Ференанд Неверный умел с помощью разного колдовства выведывать все, о чем думает другой и что собирается делать. А в харчевне той была бойкая служанка, девушка лицом очень пригожая и держала себя любезно. Она влюбилась в Верного Ференанда — юноша был он красивый — и спрашивает его, далече ли он собирается ехать.

— Да вот хотелось бы мне по белу свету поездить.

Но она посоветовала ему остаться здесь и сказала, что живет в их стране король, который охотно бы взял его к себе на службу в слуги или в форейторы, — пускай, мол, поступает к королю на службу. Ференанд ответил, что ему не хотелось бы идти и самому предлагать свои услуги. Тогда девушка сказала:

— О, я тебе все это сама устрою.

Она тотчас пошла к королю и спросила, не хочет ли он взять к себе на службу красивого слугу? Король очень этому обрадовался и велел Ференанду явиться к себе и решил взять его к себе в слуги. А Ференанду больше хотелось быть форейтором, чтобы не разлучаться со своим конем; и взял его король в форейторы. Как узнал о том Ференанд Неверный, говорит девушке:

— Скажи, не поможешь ли ты и мне поступить на службу?

— Отчего ж, я и тебе помогу, — сказала девушка. А сама подумала: «С таким человеком ссориться не следует, ему доверяться нельзя». Пошла к королю и устроила его слугой; и король остался этим доволен.

Когда однажды утром Ференанд Неверный одевал своего короля, тот все вздыхал и причитал: «Ох, если б моя невеста была наконец со мной!»

А Ференанд Неверный недолюбливал Верного Ференанда, и вот когда король стал однажды опять горевать и жаловаться, он и говорит ему:

— Да ведь у вас есть форейтор, вы и пошлите его за вашей возлюбленной, пускай он ее привезет, а если он этого не выполнит, то велите его казнить.

Тогда велел король позвать к себе Верного Ференанда и сказал ему, что там-то и там-то живет его возлюбленная и что он должен ее привезти к нему, а не привезет, то придется его казнить.

Пошел Верный Ференанд на конюшню к своему сивому коню и стал на свое горе жаловаться и причитать: «Ох, какой я несчастный!» И вдруг говорит ему кто-то сзади: «Верный Ференанд, чего плачешь?» Осмотрелся он кругом, никого не увидел и продолжал по-прежнему жаловаться: «Ах, мой милый сивый конек, видно, придется мне с тобой расставаться, скоро мне умирать!» И окликает его кто-то опять: «Верный Ференанд, чего плачешь?» Тут-то он и заметил, что это его сивый конек говорит, и спрашивает он его: «Так это ты, мой конек? Неужто ты говорить умеешь?» И говорит: «Должен я ехать туда-то и туда-то, чтоб раздобыть королю невесту, так не знаешь ли ты, как мне с этим делом управиться?»

Говорит ему сивый конек:

— Ступай к королю да скажи, пускай даст тебе то, что ты попросишь, тогда ты достанешь ему невесту; если даст он тебе полный корабль мяса и полный корабль хлеба, то все дело устроится: живут там, за морем, огромные великаны, и если ты не привезешь им мяса, они тебя растерзают; а еще водятся там громадные птицы, они выклюют тебе глаза, если ты не привезешь им хлеба.

Тогда велел король всем мясникам страны резать скот, а всем хлебопекам печь хлебы, чтоб нагрузить ими полные корабли. Когда корабли нагрузили, говорит сивый конек Верному Ференанду:

— Ну, а теперь садись на меня и веди меня на корабль, а как явятся великаны, ты скажи им:

Тише, тише, великанчики мои,
Я заботился о вас,
Кое-что я вам припас.

А когда подлетят птицы, ты им опять-таки скажи:

Тише, тише, пташки милые мои,
Я подумал и о вас,
Вам подарочки припас.

Великаны тогда тебе ничего не сделают, а ты подъедешь потом к замку, где лежит принцесса и спит.

Возьми с собой двух великанов, они тебе помогут; но смотри, не разбуди принцессу, пускай великаны перенесут ее на кровати прямо на корабль.

И случилось все так, как сказал сивый конек. Верный Ференанд отдал и великанам и птицам все, что для них привез; великаны были этим довольны и согласились перенести принцессу на кровати прямо на корабль. Когда она прибыла к королю, то сказала, что жить с ним вместе не может — до тех пор, пока ей не будут доставлены из замка ее письмена, которые она там позабыла. Тогда, по наущению Ференанда Неверного, позвали Верного Ференанда, и велел ему король доставить из замка эти письмена, — а не доставит, то будет казнен. Пошел он опять в конюшню, начал жаловаться и говорит: «Ах, мой милый сивый конек, опять меня в путь посылают, что мне делать?» И сказал сивый конек, что надо опять нагрузить полный корабль грузом. И отплыл Верный Ференанд на нем, как и в прошлый раз, накормил великанов и птиц мясом и хлебом и этим их задобрил. Вот подошли они к замку, и сказал ему сивый конь, что должен Ференанд пройти в опочивальню принцессы, где на столе и лежат письмена. Когда они плыли на корабле обратно по морю, уронил Верный Ференанд перо в воду, и молвил сивый конь: «Уж тут я тебе ничем помочь не могу». Тогда вспомнил Ференанд о своей флейте, начал на ней играть, и выплыла рыба, держа перо во рту, и подала его Ференанду. Наконец он привез письмена в замок, где и была отпразднована свадьба.

Но королева не могла полюбить короля, потому что у него не было носа, а полюбился ей очень Верный Ференанд. Однажды, когда все придворные были в сборе, королева им объявила, что она, мол, умеет показывать разные фокусы, что может, например, отрубить человеку голову и назад ее приставить; не желает ли кто испробовать? Но никто не хотел испытать на себе этот фокус первым, и пришлось тогда, по наущению Ференанда Неверного, согласиться на это Верному Ференанду. Отрубила ему королева голову и снова приставила ее на место, заживила ее, и остался вокруг шеи только шрам вроде красной нитки.

И вот спрашивает ее король:

— Скажи мне, дитя мое, где же ты такому искусству научилась?

— Да, я в этих делах искусница. Не хочешь ли и ты на себе испытать мое искусство?

— Да, хочу, — сказал он.

И она отрубила ему голову, а на место ее не приставила, то ли потому, что не сумела ее приставить, то ли сама голова на плечах у него не держалась. Так короля и схоронили, а королева вышла замуж за Верного Ференанда.

А он продолжал все разъезжать на своем сивом коне по белу свету; и когда ехал он раз на коне, тот сказал ему, чтоб отправился он на ближнее поле и трижды объехал бы его вокруг. Так Верный Ференанд и сделал, и поднялся конь тогда на дыбы и обернулся королевичем.

 

 

127. Железная печь

 

В те времена, когда заговоры еще помогали, был один королевич заколдован злой ведьмой, — он должен был сидеть в большой железной печи в лесу. Так провел он в ней долгие-долгие годы, и никто не мог его расколдовать. Однажды зашла в тот лес королевна, она заблудилась и не могла найти дороги назад в свое королевство. Девять дней блуждала она по лесу и наконец подошла к железному ящику. Вдруг раздался оттуда голос, который ее спросил:

— Ты откуда идешь и куда держишь путь?

Она ответила:

— Я потеряла дорогу в королевство своего отца и не могу выбраться из лесу.

И сказал голос из железного ящика:

— Я тебе помогу вернуться домой, и очень скоро, если ты мне поклянешься сделать то, что я потребую. Я — королевич, более знатного рода, чем ты, и хочу на тебе жениться.

Она испугалась и подумала: «Боже мой, да что же мне делать с железной печью?» Но так как ей очень хотелось вернуться домой к отцу, то она поклялась сделать, что он потребует.

— Но ты, — сказал он, — должна будешь вернуться сюда, принести нож и провертеть в железе дыру.

Дал он ей провожатого, тот шел рядом с ней и все время молчал; спустя два часа он привел ее домой. Вот вернулась королевна в свой замок, и была там большая радость, старый король бросился к ней на шею и стал ее целовать. Но она запечалилась и сказала:

— Ах, милый отец мой, что со мной приключилось! Я никогда бы не выбралась домой из дремучего леса, если б не набрела на железную печь; я поклялась ей в том, что вернусь к ней, ее расколдую и выйду за нее замуж.

Старый король так испугался, что чуть было не лишился чувств, — ведь она была его единственной дочкой. Пораздумали они и решили на том, что надо подменить королевну дочкой мельника; а была та красавицей. Они завели ее в лес, дали ей нож и сказали, что должна она железную печь продырявить. Вот долбила она железо уже целые сутки, но поделать ничего не могла. Только начало светать, вдруг послышался из железной печи голос:

— Мне кажется, что уже утро.

И она ответила:

— Да, пожалуй, — мне слышится, как шумит отцовская мельница.

— Ты, стало быть, дочка мельника? Так убирайся отсюда прочь и скажи, чтоб пришла королевна.

Она пошла и сказала старому королю, что тот, кто сидит в печи, ее не хочет, а зовет королевскую дочь. Испугался старый король, и заплакала королевна. Но была у них еще дочь свинопаса, та была еще красивей дочери мельника; и вот решили дать ей червонец, чтоб пошла она к железной печи вместо королевны. Вывели дочку свинопаса в лес, и пришлось ей тоже скоблить железо целые сутки, но у нее ничего не вышло. Стало светать, и говорит голос из печи:

— Мне кажется, что уже утро.

Она ответила:

— Да, пожалуй, — я слышу, как играет рожок моего отца.

— Ты, стало быть, дочь свинопаса? Так убирайся отсюда и скажи, чтоб пришла королевна, и объясни ей, что если она не явится ко мне, с ней случится то, что я ей сказал: все в королевстве рассыплется в прах, и не останется и камня на камне.

Услыхала это королевна, заплакала, — но ничего не поделаешь, — пришлось ей сдержать свое обещанье. Попрощалась она с отцом, взяла нож и направилась прямо в лес, к железной печи. Когда она пришла, принялась тотчас скоблить железо, и начало оно поддаваться, а прошло два часа, и успела проделать она дыру. Заглянула она внутрь и увидела — ах! — такого прекрасного юношу, весь он блистал золотом и драгоценными камнями: и он очень понравился ей. Она продолжала скоблить железо и проделала такую большую дыру, что он мог выбраться наружу.

И сказал он:

— Отныне ты моя, а я — твой; ты невеста моя, ты меня расколдовала.

И он хотел увезти ее в свое королевство, но она попросила у него позволенья побывать еще раз у отца, и королевич ей это позволил, но с условием, что она скажет отцу не больше трех слов, а потом вернется к нему назад в лес. Пошла она домой, но сказала больше, чем три слова; и вмиг исчезла железная печь и отодвинулась далеко-далеко за стеклянные горы да острые мечи. Но королевич был уже расколдован и не сидел в той печи взаперти. Потом попрощалась она со своим отцом, взяла с собой на дорогу немного денег и отправилась опять в дремучий лес на поиски железной печи, но ее было не найти. Девять дней она искала и так сильно проголодалась, что не знала, как ей быть дальше, питаться в лесу было нечем. Вот наступил вечер, и взобралась она на деревцо и решила там заночевать: она боялась диких зверей. Когда наступила полночь, она заметила вдали небольшой огонек и подумала: «Ах, вон там бы меня спасли», — она спустилась с дерева и пошла навстречу огоньку, но по дороге молилась. Подошла она к маленькой старой избушке, все вокруг нее поросло травой, и лежала перед избушкой небольшая кучка дров. «Ах, куда это я забрела?» — подумала она и заглянула в окошко, но ничего там не заметила, кроме больших и маленьких жаб, и стоял там стол; он был красиво убран яствами и вином, а тарелки и кубки были серебряные. Собралась она с духом и постучалась.

И тотчас кликнула толстая жаба:

Эй, моя зеленая,
Девка хромоногая,
Костяной ноги собачка,
Погляди-ка поскорей,
Кто стоит там у дверей?

Явилась маленькая жаба и открыла девушке дверь. И только та вошла, все приветствовали ее и пригласили садиться. Они спросили: «Вы откуда? Куда идете?» И она рассказала все, что с нею случилось: как нарушила она обещанье не говорить больше трех слов, и что железная печка ушла вместе с королевичем, и что она собирается искать ее теперь до тех пор, пока не отыщет, хотя бы пришлось ей пройти и горы и долы.

И сказала тогда толстая жаба:

Эй, моя зеленая,
Девка хромоногая,
Костяной ноги собачка,
Ну, скачи, скачи живей,
Принеси ларец скорей.

Пошла маленькая жаба и притащила ей большой ларец. Потом покормили они девушку, напоили, привели ее к красиво убранной постели, а была та постель словно из шелка и бархата; и улеглась в нее девушка и, помолившись богу, уснула. Вот наступило утро, она поднялась; и дала тогда старая жаба ей три иглы из большого ларца и сказала, чтоб она взяла их с собой: они, мол, ей пригодятся, — ведь придется ей переходить через высокую Стеклянную гору, через три острых меча и разливы речные. Если она все это пройдет, то вернет своего жениха. Потом дала она девушке еще три предмета и сказала, чтоб берегла она их как следует, — были то три большие иглы, колесо от плуга и три ореха. С этим и отправилась девушка в путь-дорогу. Когда она подошла к Стеклянной горе, что вся была скользкая, она воткнула в нее три иглы и, опираясь на них ногами, все подымалась вверх, и так перешла она через гору. И когда девушка была уже на другой стороне, то она воткнула иглы в одном месте и хорошо его запомнила. Потом она подошла к трем острым мечам, стала на свое колесо от плуга и проехала через мечи. Наконец пришла она к большому речному разливу, и когда перебралась, она попала в большой прекрасный замок. Она вошла туда и попросилась принять ее на работу, будто она бедная девушка и хотела бы на работу наняться: она знала, что в замке находится королевич, которого она освободила в дремучем лесу из железной печи. И взяли ее за самую ничтожную плату в судомойки. А была у королевича на примете уже другая девушка, на которой он собирался жениться, он думал, что первая уже давно умерла. Вечером, когда она все перемыла и убрала и работу свою кончила, сунула руку в карман и нашла три ореха, которые ей дала старая жаба. Раскусила она один орех, собралась орешек съесть, глядь — а там пышное королевское платье. Услыхала об этом невеста, явилась и стала ее просить, чтоб та его продала, и говорит: «Такое платье вовсе не для служанки». А та говорит, что продать она его не продаст, а вот если она позволит ей переспать одну ночь в комнате у ее жениха, то она готова платье ей уступить. Невеста ей это позволила, потому что платье было такое прекрасное и у нее подобного не было никогда. ,

Вот наступил вечер, и сказала невеста своему жениху:

— Захотелось глупой служанке выспаться у тебя в комнате.

— Если ты разрешишь, то и я согласен, — ответил он. Но она дала жениху стакан вина и подсыпала в него сонного зелья.

Пошел королевич вместе со служанкой спать в комнату, но он так крепко уснул, что она не могла его добудиться. Она проплакала целую ночь, все повторяя: «Я тебя вызволила из дремучего леса и из железной печи, я тебя искала и перешла через Стеклянную гору, через три острых меча, перешла через разливы речные, пока тебя, наконец, не нашла, а ты меня и слушать не хочешь!»

Слуги сидели за дверьми, слыхали, как плакала девушка всю ночь напролет, и наутро рассказали об этом своему господину.

Когда на другой вечер она перемыла всю посуду, она раскусила второй орешек, — и оказалось в нем платье еще прекрасней. Как увидала его невеста, захотелось ей купить и это платье. Но продать его за деньги девушка не соглашалась и выпросила себе за него, чтоб дозволили ей переспать еще раз в комнате у жениха. Но невеста подсыпала ему сонного зелья, и он так крепко уснул, что услышать ничего не мог. Проплакала судомойка целую ночь, причитая:

— Я тебя вызволила из дремучего леса и из железной печи, искала тебя повсюду, перешла через Стеклянную гору, через три острых меча и разливы речные, пока тебя, наконец, не нашла, а ты и слушать меня не хочешь!

Слуги сидели за дверью и слышали, как плакала девушка целую ночь напролет, и наутро рассказали о том своему господину. И когда на третий вечер она все перемыла на кухне, раскусила она третий орешек, — и было в нем еще более прекрасное платье, было оно все из чистого золота выткано. Как увидала его невеста, захотелось ей, чтоб и это платье было ее. Но девушка согласилась его отдать только за то, чтоб ей дозволили в третий раз переспать в комнате у жениха. Но тот был теперь осторожней и велел сонный напиток выплеснуть. Как только девушка заплакала и начала причитать: «Мой любимый, я выручила тебя из дремучего, страшного леса и из железной печи», вскочил королевич и говорит:

— Ты моя настоящая невеста, ты — моя, а я — твой!

И он сел с ней в эту же ночь в карету, и они отобрали у фальшивой невесты платья, да так, что та уже больше и не поднялась. Подъехали они к речному разливу, переправились через него, а подойдя к трем острым мечам, уселись на колесо от плуга, а в Стеклянную гору воткнули три иглы. Так добрались они, наконец, до ветхой маленькой избушки; но только они туда вошли, как обратилась она в большой замок: и были все жабы расколдованы, оказались они королевскими детьми и были в большой-пребольшой радости. И отпраздновали свадьбу, и остались они жить в том замке, а был он куда больше отцовского замка королевны. Но старый король горевал, что ему приходится жить в одиночестве, и они поехали к нему, привезли его к себе, и стало у них отныне два королевства, и жили они в супружестве счастливо.

Тут взмахнула мышь хвостом,
Сказка кончилась на том.

 

 

128. Ленивая пряха

 

Жил-был в одной деревне муж со своею женой, и была жена такая ленивая, что делать ничего никогда не хотела.

Даст ей муж что напрясть, бывало, а она пряжу не кончит. А если и напрядет, то не намотает, а оставит всю пряжу на гребне. Выбранит ее муж за это, а она спуску ему не даст и начнет говорить:

— Ой, да как же мне наматывать пряжу, если нет у меня мотовила! Ступай-ка сначала в лес да сделай мне мотовило.

— Ежели дело только за этим стало, — говорит муж, — я пойду в лес и принесу дерево для мотовила.

Испугалась жена, что если будет у мужа дерево, чтоб сделать из него мотовило, придется ей пряжу разматывать и начинать пряжу заново. Подумала она, пораздумала, кое-что надумала и побежала тайком в лес вслед за мужем.

Вот взобрался муж на дерево, чтоб выбрать и срубить подходящий кусок, а она спряталась внизу в кустах, где он заметить ее не мог, и как крикнет оттуда:

Кто дерево для мотовила рубит —
Умрет, а кто мотает — тот себя погубит.

Услыхал это муж, опустил топор и стал раздумывать, что бы это могло значить. «Э, да что там, — молвил он, наконец, — что может случиться? Это мне только послышалось, нечего на себя страх напускать». Взялся он снова за топор, хотел было начать рубить, а снизу опять как закричит:

Кто дерево для мотовила рубит —
​Умрет, а кто мотает — тот себя погубит.

Он бросил рубить, стало ему жутко и страшно. Начал он раздумывать, что бы это могло значить. Прошло немного времени, он опять успокоился и взялся третий раз за топор, хотел было рубить. Но и в третий раз опять кто-то громко закричал:

Кто дерево для мотовила рубит —
​Умрет, а кто мотает — тот себя погубит.

Этого было достаточно, чтобы он потерял всякую охоту рубить; и он поспешил спуститься с дерева и отправиться домой. А жена кинулась опрометью окольной дорогой, чтоб вернуться домой раньше мужа. Вот входит муж в комнату, а она прикинулась, будто ничего не было, и спрашивает:

— Ну что, принес подходящее дерево для мотовила?

— Нет, — говорит он, — вижу, что дело с мотаньем пряжи не выйдет, — и он рассказал ей о том, что случилось в лесу, и с той поры оставил жену с этим делом в покое.

Но вскоре начал муж сердиться опять на то, что в доме у них непорядок.

— Жена, — говорит он, — стыдно тебе, что готовая пряжа лежит на гребне.

— Знаешь что, — сказала жена, — так как нам не достать мотовила, то стань ты вот тут, а я нагнусь и буду гребень тебе подбрасывать, а ты будешь его бросать мне вниз, вот и получится у нас по крайней мере веревка.

— Да, пожалуй, — сказал муж.

Так они и сделали; и когда с работой покончили, говорит ей муж:

— Ну, вот мы пряжу и смотали, а теперь надо будет ее проварить.

Испугалась жена и говорит:

— Уж мы проварим ее завтра утром пораньше, — а сама опять кое-что надумала.

Поднялась она раным-рано, растопила печь и поставила на огонь котел, но вместо пряжи положила в него ворох пакли и начала ее варить. Потом подошла она к мужу, тот лежал еще в постели, и говорит ему:

— Мне надо отлучиться по делу, а ты вставай да за пряжей присмотри; она лежит в котле и вываривается. За ней надо вовремя присмотреть, ты поглядывай повнимательней, а то когда запоет петух, а ты не досмотришь, обратится пряжа в паклю.

Начал муж подыматься, решил времени не терять, быстро схватился и направился на кухню. Подошел он к котлу, глянул в него и, к ужасу своему, увидел в нем один лишь сплошной комок пакли. Промолчал бедный муж, ничего не сказал и подумал, что он прозевал, видно, и сам виноват в этом, и с той поры никогда уже больше не заговаривал он ни о прядеве, ни о пряже. Ну, скажи мне теперь сам, не скверная ли была у него хозяйка?

 

 

129. Четверо искусных братьев

 

Жил-был бедняк, и было у него четверо сыновей; вот когда они выросли, говорит он им:

— Милые дети, пора вам идти странствовать по свету, — ведь помочь вам я ни в чем не могу; собирайтесь да идите в чужие края и земли и научитесь там какому-нибудь ремеслу, а там оно уж видней будет, как себе дорогу дальше пробить.

Взяли четверо братьев дорожные посохи, попрощались с отцом и двинулись вместе к городским воротам. Прошли они часть дороги и подошли к перекрестку, где путь расходился в четыре разные стороны. И сказал тогда старший:

— Здесь мы должны расстаться, но спустя четыре года, в этот самый день, давайте сойдемся на этом самом месте, а за это время счастья своего поищем.

И вот каждый пошел своей дорогой; и повстречался старшему на пути человек, который его спросил, куда он идет и что собирается делать.

— Хочу какому-нибудь ремеслу научиться, — ответил старший. А человек и говорит:

— Ну, ступай вместе со мной, и будешь ты вором.

— Нет, — ответил старший, — теперь уж это ремесло за честное не почитается, и песне этой — один конец; языком на колоколе в поле болтаться.

— О, — сказал человек, — виселицы тебе бояться нечего: я тебя уж так обучу, что ни один человек тебя не поймает и следа твоего не разыщет.

Уговорил он его, и стал старший благодаря ему опытным вором, да таким ловким, что ничего от него и уберечь невозможно было: что уж взять захочет, то и возьмет.

Второй брат тоже повстречал человека, который спросил его то же самое: чему бы он хотел научиться.

— Да я еще и сам не знаю, — ответил он.

— Так ступай вместе со мной, и будешь ты звездочетом, — нет ничего лучше, и ничто от тебя не будет сокрыто.

Это ему понравилось, и стал он таким опытным звездочетом, что мастер по окончании ученья подарил ему на прощанье подзорную трубу и сказал ему так:

— В эту трубу ты сможешь увидеть все, что делается на земле и на небе, и ничто не останется перед тобою сокрытым.

А третьего брата взял к себе в обученье охотник и выучил его так хорошо всему, что относится к охотничьему делу, что сделался тот ловким охотником. Подарил ему на прощанье мастер ружье и сказал:

— Оно бьет без промаха, — во что ни нацелишься, в то и попадешь.

И младший брат тоже повстречал человека, который с ним заговорил и спросил его, что он собирается делать:

— Есть ли у тебя охота сделаться портным?

— И слышать о том не хочу, — ответил юноша, — сидеть, согнувшись, с утра и до самого вечера, да водить иглой туда и сюда, да утюжить, — нет, это мне не по душе.

— Да что ты, — ответил ему человек, — дело обстоит совсем не так, как ты себе представляешь. У меня научишься ты совсем иному портняжному ремеслу, дело оно приличное, подходящее и весьма почетное.

Он уговорил юношу, и тот отправился с ним вместе и изучил портняжное дело весьма основательно. Дал портной ему на прощанье иглу и сказал:

— Ты ею сможешь сшить все, что тебе под руку подвернется, будь то мягкое, как яйцо, или твердое, как сталь; и получится так, будто сделано оно из цельного куска, и шва даже видно не будет.

Прошли четыре условленных года, и четверо братьев встретились в одно и то же время на перекрестке. На радостях они обнялись, расцеловали друг друга и воротились домой к своему отцу.

— Ну, — сказал обрадованный отец, — каким ветром вас опять занесло ко мне?

Они рассказали все, что с ними было и какому каждый из них выучился ремеслу. Сели они перед домом под большим деревом, а отец им и говорит:

— Ну, а теперь хочу я проверить, что каждый из вас умеет делать.

Поглядел он наверх и сказал среднему сыну:

— Вон, на макушке этого дерева, между двух веток, есть гнездо зяблика; скажи мне, сколько лежит в нем яиц?

Взял звездочет свою трубу, посмотрел наверх и ответил:

— Пять.

Говорит тогда отец старшему:

— Достань мне оттуда яйца, не потревожив птицы, которая на них сидит.

Взобрался ловкий вор наверх и вытащил из-под птицы пять яиц, а она ничего и не заметила и продолжала спокойно сидеть в гнезде; и он подал те яйца отцу. Отец взял их, положил на каждом углу стола по яйцу, а пятое положил на середину и сказал охотнику:

— Ты вот попробуй одним выстрелом расколоть все пять яиц пополам.

Приложил охотник ружье к плечу и расколол яйца так, как сказал ему отец, — все пять, притом одним выстрелом. Должно быть, порох был у него такой, что стреляет в разные стороны.

— Ну, теперь твой черед, — обратился отец к четвертому сыну, — сшей ты мне все эти яйца, а заодно и тех птенчиков, которые в них находятся, да сделай это так, чтоб от выстрела не было им никакого вреда.

Достал портной свою иглу и сшил все так, как велел ему отец. Когда он закончил, должен был вор те яйца положить снова в гнездо на дерево,— и положил он их под птицу, да так, что она этого не заметила. И вот высидела птичка все яйца, и через несколько дней вылупились из них птенцы, и на шейке у них оказалось по красной полоске, как раз там, где сшивал их портной ниткой.

— Да-а, — сказал старик своим сыновьям, — что ж, приходится вас хвалить да похваливать; время-то у вас прошло, видно, недаром, и кой чему путному вы научились; не знаю уж, кому из вас отдать предпочтение. Вот выйдет случай искусство свое показать на деле, тогда оно видней будет.

А как раз вскоре после того пошла по всей стране большая тревога, что королевну похитил дракон. Король день и ночь об этом грустил и печалился и велел объявить, что тот, кто вернет ему дочь, получит ее в жены. Говорят тогда четверо братьев между собой: «Вот случай, когда мы могли бы себя показать». И они порешили выступить все вместе и освободить королевну.

— Я скоро узнаю, где она находится, — сказал звездочет; глянул он в свою подзорную трубу и говорит: — Я уже вижу ее; она далеко отсюда, сидит она на скале посреди моря, и охраняет ее дракон.

Отправился он к королю и попросил у него корабль для себя и своих братьев; вышел он с ними в море, и подплыли они к той самой скале. И сидела на ней королевна, а у ног ее лежал, положив ей голову на колени, дракон и спал.

Охотник и говорит:

— Стрелять я не решаюсь, а то, чего доброго, можно убить прекрасную девушку.

— Тогда уж я попробую свое средство, — сказал вор, подкрался он сзади и вытащил ее из-под дракона, и сделал это так тихо да ловко, что чудовище ничего не заметило и продолжало храпеть.

Обрадовались они, поспешили сесть с ней на корабль и вышли в открытое море. Но проснулся дракон и, не найдя королевны, погнался за ними и в ярости поднялся вверх на воздух. Он кружился уже над кораблем и хотел было на него опуститься, но схватил охотник свое ружье, нацелился и выстрелил дракону прямо в сердце. Рухнуло чудовище замертво вниз, но было оно такое громадное и тяжелое, что, упав, разбило весь корабль в щепки. По счастью, им удалось схватить несколько досок, и поплыли они на них по широкому морю. И опять им угрожала большая опасность, но портной вовремя схватил свою чудесную иглу и ловко, несколькими большими стежками, сшил все доски, сел на них, а затем собрал и все остальные обломки корабля. Потом он сшил и их, да так искусно и ловко, что вскоре корабль стоял снова под парусами, и они смогли счастливо вернуться домой.

И была великая радость, когда снова увидел король свою дочь. Он сказал четверым братьям:

— Один из вас получит дочь мою в жены, но кто это будет — решайте вы сами.

Вышел тогда между братьями яростный спор, ибо каждый домогался ее получить.

Звездочет говорит:

— Если бы я не увидел королевну, то все ваше старание и уменье были б напрасны, — поэтому принадлежит она мне.

Вор сказал:

— Да какой был толк в том, что ты ее увидел, если б я не вытащил ее из-под дракона, — поэтому принадлежит она мне.

Охотник сказал:

— Вас растерзало бы чудовище заодно с. королевной, если бы пуля моя не попала, — поэтому она принадлежит мне.

А портной сказал:

— Если бы я не сшил вам иглою корабль, то вы бы все потонули, — поэтому принадлежит она мне.

И вынес король такое решение:

— Каждый из вас имеет на нее равное право, и поэтому ни один из вас ее не получит, но дам я в награду каждому из вас по полкоролевства.

Братьям это решение понравилось, и они сказали:

— Лучше пусть будет так, чем быть нам между собою в раздоре.

Тогда каждый из них получил по полкоролевства, и жили они счастливо со своим отцом до той поры, пока это было угодно богу.

 

 

130. Одноглазка, Двуглазка и Трехглазка

 

Жила-была женщина, и было у ней три дочери; старшую звали Одноглазкой, оттого что был у ней один только глаз на лбу; средняя звалась Двуглазкой, оттого что у ней, как и у всех людей, было два глаза; а младшую звали Трехглазкой, потому что было у ней три глаза, и третий был у нее посреди лба. И оттого, что Двуглазка выглядела так же, как и все остальные люди, сестры и мать очень ее не любили. Они ей говорили:

— Уж ты со своими двумя глазами никак не лучше простого люда, ты совсем не нашего роду.

Они постоянно толкали ее, давали ей платья поплоше, и приходилось ей есть одни только объедки, и они еще издевались над ней как только могли.

И вот пришлось Двуглазке однажды идти на поле пасти козу; но была Двуглазка очень голодна — поесть дали ей сестры совсем мало. Села она на меже и заплакала, да так стала плакать, что полились у нее из глаз слезы ручьями. И вот в горе глянула она, вдруг видит — стоит перед нею женщина и спрашивает ее:

— Двуглазка, чего это ты плачешь?

Двуглазка говорит:

— Как же мне не плакать? Очень уж не любят меня мои сестры и мать за то, что у меня, как и у всех людей, два глаза; всё толкают меня, дают мне донашивать старые платья, и есть мне приходится только то, что от них остается. Сегодня дали они мне так мало поесть, что я осталась совсем голодная.

И говорит ей ведунья:

— Двуглазка, вытри слезы, я скажу тебе такое слово, что отныне ты никогда не будешь голодная, — стоит тебе только сказать своей козе:

Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! —

и будет стоять перед тобой чисто убранный столик с самыми прекрасными кушаньями на нем, и сможешь ты есть, сколько твоей душе будет угодно. А когда наешься ты досыта и столик будет тебе не нужен, то скажешь ты только:

Козочка, ме-е,
Столик, на место! —

и он снова исчезнет.

И сказав это, ведунья ушла. А Двуглазка подумала: «Надо будет сейчас попробовать, правда ли то, что она говорит, уж очень мне есть хочется», и сказала:

Козочка, ме-е,
Столик, ко мне!

И только вымолвила она эти слова, как стоял перед нею столик, накрытый белой маленькой скатертью, а на нем тарелка, нож и вилка, и серебряная ложка, а кругом самые прекрасные кушанья; и шел от них пар, и были они еще горячие, словно их только что принесли из кухни. Тогда Двуглазка прочитала самую короткую молитву, какую она знала: «Господи, не оставь нас во всякое время. Аминь», и села она к столу и стала есть. Наевшись досыта, она сказала, как научила ее ведунья:

Козочка, ме-е,
Столик, на место!

И вмиг исчез столик и все, что стояло на нем. «Славное, однако, хозяйство», — подумала Двуглазка, и стало ей хорошо и весело.

Вечером, возвратясь домой со своей козой, нашла она глиняную миску с едой, что оставили ей сестры, но она к ней и не прикоснулась. На другой день вышла она снова со своею козой в поле и не стала есть тех крох, что ей оставили. В первый и во второй раз сестры не обратили на это никакого внимания, но так как это случалось всякий раз, то, наконец, они это заметили и сказали: «Что-то неладное творится с нашей Двуглазкой: каждый раз она оставляет еду, а раньше ведь все съедала, что ей давали: она, должно быть, что-то придумала». И вот, чтобы узнать правду, было решено, что когда Двуглазка погонит козу на пастбище, с нею пойдет и Одноглазка, чтоб посмотреть, что она там делает и не приносит ли ей кто-нибудь еду и питье.

Собралась Двуглазка идти на пастбище, а Одноглазка подходит к ней и говорит:

— Я пойду с тобой вместе, посмотреть, хорошо ли ты пасешь козу, пасется ли она там как следует.

Но Двуглазка поняла, что задумала Одноглазка, загнала козу в высокую траву и говорит:

— Одноглазка, пойдем сядем, я тебе что-нибудь спою.

Села Одноглазка, устала она от непривычной ходьбы по солнцепеку, а Двуглазка запела:

Ты не спишь, Одноглазка?
Ты уж спишь, Одноглазка?

И закрыла свой глаз Одноглазка и уснула. Увидала Двуглазка, что Одноглазка крепко спит и узнать ничего теперь не сможет, и говорит:

Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! —

и села она за столик, наелась-напилась досыта и молвила снова:

Козочка, ме-е,
Столик, на место!

И вмиг все снова исчезло. Разбудила тогда Двуглазка Одноглазку и говорит:

— Одноглазка, что же ты, пасти козу собираешься, а сама-то уснула? Ведь она может вон куда забежать. Вставай, пора уж и домой возвращаться.

Пошли они домой, а Двуглазка опять к своей мисочке с едой так и не прикоснулась, и Одноглазка ничего не могла объяснить матери, почему та не хочет есть, и сказала в свое оправдание:

— А я-то на поле уснула.

На другой день и говорит мать Трехглазке:

— На этот раз надо будет пойти тебе да повнимательней проследить, что ест на поле Двуглазка, не приносит ли ей кто еду и питье, — должно быть, она ест и пьет тайком.

Подошла Трехглазка к Двуглазке и говорит:

— Я пойду с тобой вместе, посмотреть, хорошо ли ты пасешь козу и ест ли она там как следует.

Но Двуглазка поняла, что задумала Трехглазка, и загнала козу в высокую траву и говорит:

— Пойдем, Трехглазка, да сядем, я тебе что-нибудь спою.

Села Трехглазка, устала она идти по солнцепеку, а Двуглазка и затянула свою прежнюю песенку и начала петь:

Ты не спишь все, Трехглазка?

И вместо того чтобы спеть дальше:

Ты уснула, Трехглазка? —

спела она по забывчивости:

Ты уснула, Двуглазка?

И все пела она:

Ты не спишь все, Трехглазка?
Ты уснула, Двуглазка?

И закрылись у Трехглазки два глаза и уснули, но третий глаз не был песенкой той заговорен, и не уснул он. Хотя из хитрости Трехглазка его и закрыла, будто он спит, но он моргал и мог все хорошо видеть. Подумала Двуглазка, что Трехглазка уже крепко спит, и сказала она тогда свой заговор:

Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! —

и напилась она и наелась досыта, а затем велела столику уйти:

Козочка, ме-е,
Столик, на место!

А Трехглазка все это видела. Тогда Двуглазка подошла к ней, разбудила ее и говорит:

— Э, да ты, кажется, спала, Трехглазка? Хорошо ты, однако, пасешь козу! Давай-ка пойдем домой!

Пришли они домой, а Двуглазка опять ничего не стала есть; вот Трехглазка и говорит матери:

— Ну, теперь я знаю, почему эта гордая девчонка ничего не ест; стоит ей только сказать:

Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! —

и тотчас является перед нею столик, уставленный самыми прекрасными кушаньями, — куда лучше, чем то, что едим мы здесь; а как наестся она досыта, то стоит ей сказать:

Козочка, ме-е,
Столик, на место! —

и все снова исчезает. Я все в точности сама это видела. Два глаза она мне усыпила своим заговором, но тот, что у меня на лбу, к счастью, не спал. Стала тогда завистливая мать кричать на Двуглазку:

— Ты что ж это, хочешь есть лучше, чем мы? Я тебя от этого отучу! — Принесла она большой нож и ударила им козу прямо в сердце, и упала коза замертво наземь.

Увидала это Двуглазка, и ушла она с горя из дому, села в поле на меже и залилась горькими слезами. Вдруг смотрит она — стоит перед ней снова ведунья и говорит ей:

— Двуглазка, чего ты плачешь?

— Да как же мне не плакать! — отвечала она. — Заколола мать мою козочку, что, бывало, как скажу я ей ваш заговор, накрывала мне так чудесно каждый день столик; а теперь придется мне снова голодать да горе терпеть.

Говорит ей ведунья:

— Двуглазка, я дам тебе добрый совет: попроси своих сестер, чтобы отдали они тебе внутренности убитой козы, и закопай их у порога в землю, и будет тебе от того счастье.

Ведунья исчезла, а Двуглазка вернулась домой и говорит сестрам:

— Милые сестры, дайте мне что-нибудь от моей козы, хорошего куска я у вас не прошу, дайте мне только внутренности.

Засмеялись они и говорят:

— Это ты можешь, пожалуй, получить, если другого не просишь.

Взяла Двуглазка внутренности козы и закопала их вечером тайно, по совету ведуньи, возле порога.

На другое утро, когда все проснулись и вышли на порог, видят — стоит перед ними дивное дерево, листья у него все серебряные, висят между ними золотые плоды, — и такого прекрасного и драгоценного дерева не было еще во всем свете. Но они не могли понять, откуда могло ночью вырасти тут дерево. Только одна Двуглазка знала, что выросло оно из внутренностей козы, потому что стояло оно как раз на том самом месте, где закопала она их в землю.

Вот мать и говорит Одноглазке:

— Дитя мое, полезай на дерево да нарви нам с него плодов.

Взобралась на дерево Одноглазка, но только хотела она сорвать одно из золотых яблок, а ветка и выскользнула у нее из рук, — и не пришлось ей сорвать ни одного яблока, как она ни старалась.

Тогда мать и говорит:

— Трехглазка, ну, полезай ты, ведь тебе-то лучше видать твоими тремя глазами, чем Одноглазке.

Спустилась Одноглазка с дерева, а Трехглазка на него взобралась. Но и Трехглазка оказалась не более ловкой, чем ее сестра; и как уж она ни глядела, а все же золотые яблоки никак не давались ей в руки. Наконец у матери не хватило терпенья, и она сама полезла на дерево, но и ей, как и Одноглазке и Трехглазке, не удалось схватить ни одного яблока.

Тогда говорит Двуглазка:

— Дозвольте мне полезть на дерево, может, мне лучше удастся.

Хотя сестры и посмеялись: «Где уж тебе с твоими двумя глазами достать-то!» — но Двуглазка влезла на дерево, и вот золотые яблоки от нее не уходили, а падали сами к ней в руки, — и нарвала она их полный передник. Взяла мать у нее яблоки; и вот надо бы теперь Одноглазке и Трехглазке обращаться с бедной Двуглазкой лучше, чем прежде, но они стали ей завидовать, что только ей одной и удалось достать золотые яблоки, и стали они с ней обращаться еще хуже.

Стояли они раз все вместе у дерева, а на ту пору проезжал мимо молодой рыцарь.

— Скорей, Двуглазка, — крикнули ей сестры, — полезай под дерево, чтоб нам не пришлось за тебя стыдиться, — и они поспешили накрыть Двуглазку пустой бочкой, стоявшей около дерева, и попрятали туда же и золотые яблоки, которые она сорвала.

Вот подъехал рыцарь ближе, и оказался он красивым юношей. Он остановил коня, изумился, глядя на чудесное дерево, что было все из золота да серебра, и говорит сестрам:

— Чье это прекрасное дерево? Кто даст мне ветку с него, тот может потребовать от меня, чего захочет.

И ответили Одноглазка и Трехглазка, что дерево это принадлежит им и что они охотно сломают ему ветку с него. Но как они ни старались, а сделать этого не смогли, — ветки и плоды всякий раз от них ускользали. Тогда рыцарь и говорит:

— Странно, дерево ваше, а вы не можете и ветки с него сломать.

Но они стояли на том, что дерево все же принадлежит им. В то время как они разговаривали, выкатила Двуглазка из-под бочки два золотых яблока, и покатились они прямо к ногам рыцаря, — Двуглазка рассердилась, что Одноглазка и Трехглазка говорят неправду. Как увидал рыцарь яблоки, удивился и спросил, откуда они взялись. Одноглазка и Трехглазка ответили, что у них есть сестра, но она не смеет людям на глаза показаться, оттого что у ней только два глаза, как у всех простых людей. Но рыцарь потребовал, чтоб ее показали, и крикнул:

— Двуглазка, выходи!

И вот вылезла Двуглазка спокойно из-под бочки, и рыцарь был поражен ее дивной красотой и сказал:

— Ты, Двуглазка, наверное, можешь сорвать мне ветку с этого дерева?

— Да, — ответила Двуглазка, — это, конечно, сделать я могу, ведь дерево-то мое. — Взобралась она на дерево и легко сорвала ветку с красивыми серебряными листьями и золотыми плодами и подала ее рыцарю.

Тогда рыцарь и говорит:

— Двуглазка, что мне дать тебе за это?

— Ах, — ответила Двуглазка, — я терплю голод и жажду, нужду и горе с раннего утра и до позднего вечера; я была бы счастлива, если бы вы взяли меня с собой и выручили бы меня из беды.

Тогда посадил рыцарь Двуглазку на своего коня и привез ее домой в свой отчий замок. Там одел он ее в прекрасные платья, накормил ее досыта. И полюбил он ее, и обвенчался с нею, и отпраздновали они свадьбу в великой радости.

Как увез прекрасный рыцарь Двуглазку, стали завидовать сестры ее счастью. «А волшебное-то дерево останется у нас, — думали они, — хоть и нельзя сорвать с него плодов, а все же всякий будет останавливаться у нашего дома и к нам приходить да его расхваливать, и кто знает, где найдешь свое счастье!»

Но на другое утро дерево исчезло, а с ним и их надежды. Глянула Двуглазка из своей светелки в окошко, видит — стоит перед нею, к ее великой радости, дерево, — оно перешло следом за нею.

Долго жила Двуглазка в счастье и в довольстве. Но пришли раз к ней в замок две нищенки и попросили у ней милостыни. Глянула им в лицо Двуглазка и узнала в них своих сестер Одноглазку и Трехглазку, — они так обеднели, что пришлось им теперь ходить по дворам да выпрашивать кусок хлеба. Двуглазка позвала их к себе, приняла их ласково и о них позаботилась; и они от всего сердца раскаялись в том, что причинили своей сестре так много зла в молодости.

 

 

131. Красавица Катринелье и Пиф Паф Польтри

 

Добрый день, отец Голленте!

— Спасибо тебе, Пиф Паф Польтри.

— А нельзя ли на вашей дочке жениться?

— Что ж, можно, ежели матушка Малько3 да брат Гогенштольц, сестра Кезетраут и красавица Катринелье согласны, то будь по-твоему.

— А где же матушка Малько?

— Сидит в коровнике и доит молоко.

— Добрый день, матушка Малько!

— Спасибо тебе, Пиф Паф Польтри.

— Нельзя ли будет на вашей дочке жениться?

— О, можно, ежели отец Голленте и брат Гогенштольц, сестрица Кезетраут да красавица Катринелье согласны, — то будь по-твоему.

— А где же мне Гогенштольца-то найти?

— Дрова в чулане рубит, ты к нему пройди.

— Добрый день, братец Гогенштольц!

— Спасибо тебе, Пиф Паф Польтри.

— А нельзя ли на вашей сестрице жениться?

— О, можно, ежели отец Голленте, матушка Малько и сестра Кезетраут да красавица Катринелье согласны, — то будь по-твоему.

— А Кезетраут мне найти-то где же?

— В саду, она траву, должно быть, режет.

— Добрый день, сестра Кезетраут!

— Спасибо тебе, Пиф Паф Польтри.

— Нельзя ли мне на вашей сестрице жениться?

— Что ж, можно, ежели отец Голленте и матушка Малько, брат Гогенштольц да красавица Катринелье согласны, — то будь по-твоему.

— А где ж красавица Катринелье?

— Считает свои денежки перед смотринами.

— Добрый день, красавица Катринелье!

— Спасибо тебе, Пиф Паф Польтри.

— Хочешь стать моею любушкой?

— Что ж, ежели отец Голленте и матушка Малько, братец Гогенштольц да сестрица Кезетраут согласны, — и я не против.

— Красавица Катринелье, а скажи мне, какое у тебя приданое?

— Четырнадцать пфеннигов деньгами наличными да долгу три с половиной гроша; сушеных груш с полфунта, не менее, орехов целая горсть да полная горсть сушеных кореньев. Ну, что же! Плохое приданое, может? Пиф Паф Польтри, а какое ты ремесло знаешь? Ты, пожалуй, портной?

— Нет, куда лучше.

— Сапожник?

— Нет, куда получше.

— Пахарь?

— Нет, еще получше.

— Столяр?

— Нет, куда получше.

— Может, кузнец?

— Нет, еще лучше.

— Ну, мельник тогда?

— Нет, еще получше.

— Да, никак, ты метельщик.

— Да, я самый и есть! А что ж, разве плохое это ремесло?

 

 

132. Лиса и лошадь

 

Была у одного крестьянина верная лошадь, она состарилась и работать уже совсем не могла, вот и бросил хозяин ее кормить и говорит:

— К работе ты, конечно, больше негодна, но я к тебе отношусь хорошо; если покажешь себя настолько сильной, что сможешь принести мне льва, то я оставлю тебя жить у себя, а теперь убирайся прочь из моего стойла, — и он прогнал ее далеко-далеко в поле.

Запечалилась лошадь и пошла в лес, чтоб найти себе там хоть какое-нибудь пристанище от непогоды. Повстречалась ей лиса и говорит:

— Ты чего голову повесила и бродишь тут одна?

— Ах, — говорит лошадь, — скупость и верность никогда не живут вместе! Мой хозяин позабыл про мою верную службу, которую я несла ему долгие годы, а так как пахать я больше не в силах, он не хочет меня больше кормить и прогнал меня прочь.

— И нету у тебя никаких надежд?

— Плохи мои надежды! Он сказал, что ежели я настолько сильна, что смогу принести ему льва, он оставит меня у себя, но ему-то ведь хорошо известно, что этого сделать я не в силах.

Говорит лиса:

— А я тебе помогу, ты только ложись да протянись, и не двигайся, будто мертвая.

Лошадь так и сделала, как сказала ей лиса. Направилась лиса ко льву, — была у него поблизости пещера, — и говорит:

— Лежит вон там мертвая лошадь: пойдем вместе со мной, и ты сытно пообедаешь.

Отправился лев вместе с ней, они подошли к лошади, а лиса ему и говорит:

— Тут тебе будет все-таки не так удобно. Знаешь что, привяжу-ка я ее к тебе за хвост, и ты сможешь притащить ее в свою пещеру и там преспокойно съесть.

Этот совет льву понравился, он стал задом, чтоб лиса могла привязать к нему лошадь, и стоял не шевелясь. А лиса связала ему лошадиным хвостом ноги, да так крепко узлы поскручивала, что никакая сила не могла бы их разорвать. Только кончила она свою работу, похлопала по спине лошадь и говорит:

— Ну, тащись, сивка, тащись!

Вскочила лошадь на ноги и потащила за собой льва. Заревел лев, да так, что птицы по всему лесу от страха повзлетали; а лошадь хоть бы что: тот ревет, а она идет себе и тащит льва через поле к дверям своего хозяина. Увидал это хозяин и говорит лошади:

— Теперь ты можешь у меня оставаться, и будет тебе хорошо. — И кормил ее всегда досыта, пока она не околела.

 

 

133. Стоптанные туфельки

 

Жил-был некогда король. Было у него двенадцать дочерей, одна другой красивей. Спали они все вместе в одной зале, и постели их стояли рядом; вечером, когда они ложились спать, король закрывал дверь и запирал ее на засов. А утром, когда он ее открывал, то всегда замечал, что туфли у дочерей все от танцев стоптаны, и никак он не мог понять, отчего это происходит. И велел король кликнуть клич по всему королевству, что тот, кто дознается, где это они по ночам танцуют, может выбрать одну из них себе в жены, а после его смерти стать королем. Но кто объявится, а в течение трех дней и ночей о том не дознается, тому голова с плеч долой.

Вот вызвался вскоре один королевич взяться за это отважное дело. Его хорошо приняли и вечером отвели в комнату, что находилась рядом с залой-опочивальней. Ему приготовили постель, и он должен был наблюдать, куда королевны уходят и где танцуют; а чтоб ничего они не смогли сделать тайком или уйти куда-нибудь в другое место, то двери в залу были оставлены открытыми. Но вдруг веки у королевича налились точно свинцом, и он уснул, а когда наутро он проснулся, оказалось, что все двенадцать королевен ходили куда-то танцевать, — туфельки их стояли в зале, но у всех на подошвах были протерты дыры. И на второй, и на третий вечер случилось то же самое: и вот отрубили королевичу без всякой жалости голову. Приходило потом еще много других, которые брались за это отважное дело, но всем им пришлось поплатиться жизнью.

И вот случилось, что один бедный солдат, который был ранен и служить больше не мог, направился в тот самый город, где жил король. Повстречалась ему на пути старуха, она спросила его, куда он идет.

— Да я и сам точно не знаю, — ответил солдат и в шутку добавил: — Есть у меня охота дознаться, где это и в самом деле королевны свои туфли во время танцев стаптывают, — вот, может, я и королем сделаюсь.

— Да это не так-то и трудно, — сказала старуха. — Ты не пей вина, что поднесут тебе вечером, и притворись, будто крепко спишь.

Затем дала она ему небольшой плащ и сказала:

— Если ты наденешь его, то станешь невидимкой и сможешь тогда пробраться вслед за двенадцатью королевнами.

Солдат, получив добрый совет, решил приняться за это дело: набрался он смелости и к королю женихом объявился. Был он принят так же хорошо, как и другие, и на него тоже надели королевские одежды. Вечером, как пришло время спать ложиться, отвели его в комнату рядом с опочивальней; и когда он собирался ложиться спать, пришла старшая королевна и поднесла ему кубок вина; но он привязал к подбородку губку, — вино все и впиталось, и он и капли не выпил. Затем лег он в постель, полежал немного и начал храпеть, будто спит самым глубоким сном. Услыхали то двенадцать королевен, засмеялись, а старшая и говорит:

— И этому бы тоже не мешало жизнь свою поберечь.

Затем они встали, открыли шкафы, ларцы и шкатулки и достали роскошные платья; стали перед зеркалами наряжаться и прыгать на радостях, что вскоре смогут они опять танцевать. Но одна из них, младшая, и говорит:

— Я не знаю, вы вот радуетесь, а у меня на душе как-то тяжело: должно быть, с нами случится какое-нибудь несчастье.

— Эх ты, пуганая ворона, — сказала ей старшая, — всего ты вечно боишься! Разве ты забыла, сколько уже королевичей здесь понапрасну побывало? Солдату я даже и не стала бы сонного зелья подносить, этот олух и так не проснется.

Вот королевны были уже готовы и глянули на солдата, а он глаза закрыл, не двинется, не шелохнется, и подумали они, что теперь уже бояться им нечего. Подошла старшая к своей кровати и постучала в нее; и опустилась тотчас кровать в подземелье, и сошли они одна за другой вниз через подземный ход, а впереди всех шла старшая. Солдат, видя все это, долго не мешкал, он набросил на себя свой плащ и спустился вниз вслед за младшей. Посреди лестницы он наступил ей слегка на платье, она испугалась и крикнула:

— Что это? Кто это схватил меня за платье?

— Да ты не выдумывай, — молвила старшая, — это ты, видно, за крючок зацепилась.

Вот сошли они все вниз и очутились в чудесной аллее, и были все листья на деревьях серебряные, и они все сияли и сверкали. Солдат подумал: «Возьму-ка я что-нибудь в знак доказательства», — и он отломил с дерева ветку; вдруг послышался страшный треск. Младшая вскрикнула:

— Тут что-то неладное, вы слышали треск?

Но старшая сказала:

— Это салютуют на радостях, что мы скоро освободим от чар наших принцев.

И они пошли затем по другой аллее, где листья на деревьях были все золотые, и, наконец, по третьей, где были листья все из чистых алмазов; и он отломил с обоих деревьев по ветке, и всякий раз дерево трещало, и младшая дрожала от страха, но старшая настаивала на том, что это салютуют в знак радости. Пошли они дальше, и вот подошли, наконец, к большой реке; стояло у берега двенадцать лодок, и в каждой лодке сидело по прекрасному принцу, и они ждали своих двенадцать королевен, и каждый посадил королевну к себе в лодку, солдат же сел вместе с младшей. А принц и говорит:

— Отчего это лодка вдруг стала сегодня тяжелее? Приходится мне грести изо всех сил.

— Это, пожалуй, — молвила младшая, — от жаркой погоды, и меня нынче что-то томит.

И стоял на другом берегу красивый, ярко освещенный замок, доносилась оттуда веселая музыка, трубы и литавры. Переплыли принцы через реку, вошли в замок, и каждый из них стал танцевать со своей милой. Солдат тоже танцевал вместе с ними, никем не видимый, и когда одна из королевен держала кубок с вином, то он весь его выпивал до дна, только она подносила его ко рту; и страшно было от того младшей, но старшая все заставляла ее молчать. Так протанцевали они там до трех часов утра, и вот все туфельки истоптались от танцев, и пришлось им оставить свои пляски. Перевезли принцы их опять через реку, а солдат на этот раз сел на переднюю лодку, к старшей. На берегу они попрощались со своими принцами и пообещали им прийти снова на следующую ночь. Когда они всходили по лестнице, солдат забежал вперед и лег в свою постель; и когда двенадцать королевен медленно подымались, утомленные, по лестнице, он уже храпел, да так громко, что все слышали; и они сказали: «Уж этого человека опасаться нам нечего». Сняли они свои красивые платья, спрятали их, стоптанные во время танцев туфельки поставили под кровать, а сами легли спать.

На другое утро солдат решил ничего не рассказывать, а еще раз поглядеть на это диво, — и вот ходил он и вторую и третью ночь с ними вместе. И все было так же, как и в первый раз, — они плясали до тех пор, пока туфельки не стаптывали. Но на третий раз взял он с собой в доказательство кубок. Вот наступило время ему отвечать, и взял он с собой и спрятал три ветки и кубок и пошел к королю, а двенадцать королевен стояли за дверью и слушали, что он скажет. Когда король стал спрашивать:

— Ну, сказывай, где мои двенадцать дочерей ночью все свои туфельки в плясках истоптали? — то солдат ответил:

— Вместе с двенадцатью принцами в подземном замке.

И рассказал он королю все, как было, и принес ему знаки доказательства.

Велел тогда король позвать своих дочерей и спросил их, правду ли говорит солдат? Видя, что все обнаружилось, и если отпираться, то все равно ничего не поможет, они сознались во всем. Тогда король и говорит:

— Какую же ты хочешь взять себе в жены?

Он ответил:

— Я-то уж не молод, так отдайте мне старшую.

В тот же день и свадьбу сыграли, и было ему обещано после смерти короля и все государство.

И принцы были снова заколдованы на столько дней, сколько ночей проплясали они вместе с двенадцатью королевнами.

 

 

134. Шестеро слуг

 

Давно тому назад жила старая королева. Была она колдунья, а дочка была у ней самая красивая девушка во всем свете. Но старуха помышляла только о том, как бы ей заманить людей в беду, и когда приходил жених, она говорила, что кто хочет получить ее дочь, тот должен выполнить сначала задачу, или погибнуть. Многие были ослеплены красотой девушки и отваживались на это дело, но выполнить, что поручала им старуха, они не могли, — и тогда уж не было им пощады: приходилось им становиться на колени, и рубили им головы с плеч. Услыхал один королевич про великую красоту девушки и говорит своему отцу:

— Дозвольте мне туда отправиться, я хочу за нее посвататься.

— Я никогда этого тебе не позволю, — ответил король, — если ты туда пойдешь, то уж назад не вернешься.

И вот слег королевич в постель, заболел смертельно и пролежал целых семь лет, и ни один лекарь не мог его вылечить. Понял отец, что нет больше никакой надежды, и молвил ему с тоской в сердце:

— Отправляйся туда и попытай счастья, я не знаю, чем больше тебе помочь.

Как услыхал это сын, поднялся с постели, сразу выздоровел и весело отправился в путь-дорогу.

И случилось так, что проезжал он на коне через пустошь и заметил издали, что лежит что-то на поле, будто большая копна сена; подъехал он ближе, видит — а это брюхо какого-то человека, который лежал на земле растянувшись; и было то брюхо похоже на небольшой пригорок. Как увидал толстяк путника, поднялся во весь рост и сказал:

— Если вам нужен человек, возьмите меня к себе в слуги.

Королевич ответил:

— Да что же мне с таким увальнем делать?

— О, — сказал толстяк, — это еще что! Вот если я раздуюсь как следует, то стану в три тысячи раз толще.

— Раз так, — сказал королевич, — ты мне пригодишься, ступай вместе со мной.

Пошел толстяк вслед за королевичем; а спустя некоторое время нашли они и другого, тот лежал на земле, приложив ухо к траве.

Спросил королевич:

— Что ты тут делаешь?

— Прислушиваюсь, — ответил человек.

— К чему же ты так чутко прислушиваешься?

— Прислушиваюсь к тому, что сейчас на свете творится; ведь от моих ушей ничто не скроется, мне даже слыхать, как растет трава.

Спросил королевич:

— Скажи мне, что же ты слышишь при дворе старой королевы, у которой красавица дочь?

Ответил тот:

— Слышу, как меч свистит, что голову с плеч жениху рубит.

Сказал королевич:

— Ты мне пригодишься, ступай вместе со мной.

Вот двинулись они дальше и в скором времени увидели, что лежат две ступни и ноги, а конца их и не видать. Проехали они немалое расстояние и подъехали, наконец, к самому туловищу, а потом и к голове.

— Эй, — сказал королевич, — а ты длинен, однако, как большой канат!

— О, — ответил долговязый, — это еще что! Если мне как следует вытянуться, то стану я в три тысячи раз длинней и побольше самой высокой горы на земле. Я охотно готов вам служить, если вы только согласны взять меня к себе в услужение.

— Ступай вместе со мной, — сказал королевич, — ты мне пригодишься.

Отправились они дальше и повстречали на пути еще одного: тот сидел на дороге с завязанными глазами.

И сказал ему королевич:

— Что это у тебя — глаза больные, что ты на свет не можешь смотреть?

— Нет, — ответил человек, — я не могу снять повязки потому, что если я гляну на что глазами, то все разлетится в куски, настолько могуч мой взор. Если это вам может пригодиться, я готов вам охотно служить.

— Ступай вместе со мной, — ответил королевич, — ты можешь мне пригодиться.

Отправились они дальше и нашли по дороге человека, — тот лежал на самом солнцепеке и дрожал, его знобило так, что зуб на зуб не попадал.

— Как это может тебя знобить? — сказал королевич. — Ведь солнце греет так жарко.

— Ах, — ответил человек, — у меня совсем другая натура: чем жарче, тем я больше зябну и меня пробирает мороз до самых костей; а чем холодней, тем становится мне жарче; на льду я страдаю от зноя, а в огне от холода.

— Странный ты человек! — сказал королевич. — Но если хочешь мне служить, то ступай вместе со мной.

Вот отправились они дальше, видят — стоит человек, вытянул свою длинную шею и по сторонам глядит, и видно ему все, что за горами делается.

Сказал королевич:

— Куда это ты так пристально вглядываешься?

Ответил человек:

— У меня такое острое зренье, что я вижу все через леса и поля, горы и долы и через весь мир вижу.

Сказал королевич:

— Если хочешь, ступай вместе со мной, такого мне как раз и недостает.

И вот двинулся королевич со своими шестью слугами в город, где жила старая королева. Он не объявил, кто он такой, а сказал:

— Если вы согласны выдать за меня вашу красавицу дочь, я выполню то, что вы мне зададите.

Обрадовалась колдунья, что попал к ней снова в сети такой прекрасный юноша, и сказала:

— Я задам тебе тройную задачу, если выполнишь каждую из них, станешь господином и мужем моей дочери.

— А какая же будет твоя первая задача? — спросил королевич.

— Ты должен достать мне мое кольцо, что уронила я в Красное море.

Пошел королевич домой к своим слугам и говорит:

— Первая задача не из легких: надо достать из Красного моря кольцо. Ну, как поступить?

Сказал тогда тот, у кого было острое зренье:

— Я посмотрю, где оно лежит.

Глянул он в глубь моря и сказал:

— Оно висит там на остром камне.

Отнес их долговязый в те края и сказал:

— Да я бы его достал, мне бы только увидеть, где оно.

— Если дело только за этим стало, то я смогу! — воскликнул толстяк и тотчас улегся на землю и подставил свой рот к самой воде; и двинулись волны к нему в рот, точно в пропасть какую, и он выпил целое море, и стало оно сухое, как луг. Нагнулся тогда Долговязый маленько и достал рукою кольцо. Обрадовался королевич, получив кольцо, и принес его старухе. Удивилась она и говорит:

— Да, это то самое кольцо и есть. Первую задачу ты выполнил удачно, а теперь черед за второй. Видишь, вон там на лугу перед моим замком пасутся триста откормленных быков, — ты должен их всех съесть заодно с шкурой и шерстью, костьми и рогами; а внизу в подвале стоит триста бочек вина, — ты должен их все выпить; но если останется от быков хотя бы один волос, а от вина хоть одна капелька, прощайся тогда со своей жизнью.

Говорит королевич:

— А можно ли мне к себе гостей пригласить? Без людей-то и обед невкусен.

Засмеялась злобно старуха и ответила:

— Чтоб не быть тебе одному, можешь пригласить кого-нибудь, не больше одного.

Пришел королевич к своим слугам и сказал Толстяку:

— Нынче ты будешь моим гостем и уж наешься досыта.

И вот раздулся Толстяк и съел триста быков, так что и волоска не осталось, и спрашивает, нет ли еще чего закусить; потом выпил вмиг все вино из бочек, даже стакана не потребовалось, вылизал все, до последней капли на затычке.

Кончился обед, явился королевич к старухе и сказал ей, что вторая, мол, задача выполнена. Удивилась старуха и говорит:

— Этого еще ни один человек не мог выполнить, но остается еще одна задача. — А сама про себя подумала: «Уж ты от меня не уйдешь, не сносить тебе головы на плечах». — Нынче вечером, — сказала она, — я приведу к тебе в спальню свою дочь, ты должен ее там обнимать; а когда вы будете сидеть вдвоем, то, смотри, берегись, чтоб не уснуть: как пробьет полночь, я приду, и если не будет она в твоих объятьях, то погиб ты тогда.

Подумал королевич: «Это задача легкая, уж я и глаз не сомкну», но он все-таки кликнул своих слуг, рассказал им, что задала старуха, и говорит:

— Кто знает, какая за этим хитрость кроется; нужна осторожность, — вы стойте на страже и следите, чтоб девушка из моей спальни не вышла.

Наступила ночь, и явилась старуха со своей дочерью и передала ее в руки королевичу. Протянулся тогда Долговязый вокруг них кольцом, а Толстяк стал у дверей, и ни одна живая душа проникнуть туда не могла бы. Сидели они там вдвоем, девушка и слова не молвила, светила луна в окно ей прямо в лицо, чтобы мог он видеть ее чудесную красоту. Он только и делал, что глядел на нее, был полон радости и любви, и глаза его не знали усталости. Так продолжалось до одиннадцати часов; но вот старуха напустила на всех свои чары, и все вдруг уснули, и в этот миг девушка была похищена.

Проспали они крепким сном до без четверти двенадцать, и потеряло тогда колдовство свою силу, и они все проснулись опять.

— Ох, какое несчастье! — воскликнул королевич. — Теперь я погиб!

Верные слуги начали тоже причитать, но Слухач сказал:

— Тише, дайте мне прислушаться.

Послушал он чуть и говорит:

— Она сидит на утесе, в трехстах часах ходу отсюда, и оплакивает там свою судьбу. Ты, Долговязый, только один и мог бы помочь, если бы протянулся во весь свой рост, — стоит тебе сделать несколько шагов, и ты будешь там.

— Да, — ответил Долговязый, — но пускай идет вместе со мной Остроглазый, чтоб могли мы убрать скалу.

Посмотрел Долговязый на того, кто был с завязанными глазами, и в тот же миг, точно по мановенью руки, очутились они перед заколдованною скалой. Снял Долговязый у Остроглазого повязку с глаз, и только тот оглянулся, как развалилась скала на тысячи кусков. Взял Долговязый девушку к себе на руки и принес ее вмиг назад, он принес так же быстро и своего товарища; и не успело пробить двенадцать часов, как сидели они по-прежнему и были веселые и бодрые. Вот пробило полночь, и подкралась старая колдунья, усмехнулась, будто желая сказать: «Теперь уж ты мой!» — она знала, что дочь ее сидит на скале, в трехстах часах ходу отсюда. Но как увидела она свою дочь в объятьях у королевича, испугалась и сказала:

— Этот будет посильнее меня!

Теперь уж отговариваться ей было нельзя и ей пришлось дать согласие выдать ее за него замуж. Но она успела шепнуть ей на ухо: «Стыдно тебе, что приходится простых людей слушаться и брать себе мужа не по любви».

Тогда исполнилось гордое сердце девушки гневом, и она решила отомстить. Она велела на следующее утро привезти триста вязанок дров и объявила королевичу, что хоть он и выполнил три задачи, но она не станет его женой до тех пор, пока кто-нибудь из них не согласится сесть на костер и выдержать испытание огнем. Она думала, что никто из его слуг не согласится сгореть ради него и что из-за любви к ней он сам будет готов взойти на костер, — а тогда уж она от него избавится. Но слуги сказали:

— Мы все кое-что сделали, только один Мерзляк ничего не сделал, пускай он усядется на костер, — и они посадили его посреди сложенных дров и подожгли их. Запылало пламя, оно горело целых три дня, пока все дрова не сгорели, и когда пламя погасло, видят — стоит Мерзляк на пепле, дрожа как осиновый лист, и говорит:

— Ни разу за всю свою жизнь не испытывал я такого холода; если б это продолжалось дольше, я бы совсем окоченел!

И нечего было делать — пришлось прекрасной девушке взять в мужья неизвестного юношу. Вот поехали они в церковь, и говорит старуха: «Я не в силах вынести такого позора», и выслала вслед за ними свое войско, оно должно было уничтожить все, что встретится ему на пути, и вернуть ей назад ее дочь. Но насторожил уши Слухач и услышал тайные речи старухи.

— Как нам теперь быть? — спросил он у Толстяка.

Но тот уже знал, что делать: он плюнул раз-другой — и разлилось позади кареты почти море, которое он когда-то выпил, и сделалось большое озеро, и войско в том озере и утонуло. Как доведалась о том колдунья, выслала она своих закованных в броню всадников, но Слухач услышал звон и лязг их доспехов и снял у слуги с глаз повязку; и только глянул тот на врагов, как полопались всадники, точно стекло. И поехал жених с невестой спокойно дальше; и когда их обвенчали в церкви, слуги решили получить расчет и говорят своему господину:

— Ваши желанья исполнились, мы вам теперь больше не нужны, мы пойдем странствовать дальше и попытаем себе счастья.

А была в получасе ходьбы от замка деревня, и пас вблизи нее свое стадо свинопас; подъехали они туда, и говорит королевич своей жене:

— А ты знаешь, кто я такой? Я вовсе не королевич, а свинопас, а тот вон, кто пасет стадо, родной мой отец: нам надо пойти и помочь пасти ему стадо.

Вышел он с ней из кареты, зашел в харчевню и тайно шепнул хозяевам, чтобы те отобрали у нее ночью королевское платье. Проснулась она утром, и не во что ей было одеться; дала ей хозяйка харчевни старую юбку да шерстяные чулки и сделала вид, будто это большой подарок, и сказала:

— Если бы не ваш муж, я не дала бы вам ничего.

И поверила королевна, что он и вправду свинопас, и начала пасти с ним вместе стадо, а сама думала: «Я это заслужила за свое высокомерие и гордость». Так продолжалось восемь дней; но больше выдержать она не могла, и все ноги покрылись у нее ранами. Пришли к ней тогда двое крестьян и спрашивают ее, знает ли она, кто ее муж.

— Знаю, — говорит, — он свинопас; он только что ушел, чтоб выручить немного денег за свясла и бечевки.

А они и говорят ей:

— Пойдем с нами, мы отведем вас к нему, — и привели ее наверх в замок. Вошла она в зал, видит — стоит там ее муж в королевских одеждах. Но она его не узнала, пока он не бросился к ней на шею, поцеловал ее и сказал:

— Я так много из-за тебя выстрадал, что и ты должна была тоже ради меня пострадать.

Отпраздновали они тогда по-настоящему свадьбу, а кто эту сказку сказывал, тот был бы тоже не прочь на свадьбе у них побывать.

 

 

135. Белая и черная невеста

 

Вышла раз одна женщина со своей дочкою и падчерицей на поле — травы нарезать, и явился к ним господь бог в образе нищего и спрашивает:

— Как мне ближе пройти в деревню?

— Коль хотите узнать дорогу, — ответила мать, — сами ее и ищите.

А дочка добавила:

— А если вы беспокоитесь, что дороги вам не найти, то возьмите себе провожатого.

А падчерица, та сказала:

— Бедный человек, я тебя провожу, ступай вместе со мной.

Разгневался господь бог на мать и на дочку, отвернулся от них и околдовал их: сделались они черны, как ночь, и безобразны, как грех. А к бедной падчерице был господь милостив, — он пошел вместе с нею и, когда они подходили к деревне, дал ей свое благословение и сказал:

— Загадай себе три желанья, и я их исполню.

И сказала девушка:

— Хотелось бы мне стать такой же прекрасной и светлой, как солнышко, — и вдруг сделалась она светлой и прекрасной, как день.

— А еще мне хотелось бы иметь кошелек с деньгами, который бы никогда не пустел, — и дал ей господь бог такой кошелек, но сказал:

— Не забывай о самом главном.

Девушка сказала:

— А в-третьих, хотелось бы мне, когда я умру, иметь на небесах вечный покой.

И это было тоже обещано, а затем господь бог с ней расстался.

Только пришла мачеха со своей дочкой домой, видит — сделались они обе черные, как уголь, да к тому же уродливые, а падчерица стала светлая и прекрасная; и стала тогда мачеха сердцем еще злее, и было у нее одно только в мыслях, как бы причинить падчерице обиду какую и горе.

А был у падчерицы брат, звали его Регинер; она сильно его любила и рассказала ему все, что случилось. Вот однажды Регинер ей и говорит:

— Милая сестра, я хочу написать твой портрет, чтоб я мог тебя всегда видеть: ведь любовь моя к тебе так велика, что мне хотелось бы на тебя смотреть беспрестанно.

И она ответила:

— Но я прошу тебя этого портрета никому не показывать.

И вот сделал он портрет своей сестры и повесил его у себя в комнате. А жил Регинер в королевском замке, где служил королевским кучером. Каждый день подходил он к портрету и благодарил бога за счастье, дарованное его любимой сестре. Но умерла в это время у короля, где он служил, жена, а была она такая красавица, что во всем свете нельзя было найти такой, которая могла бы сравниться с ней по красоте, и король был по случаю ее смерти в глубокой печали. Но придворные слуги заметили, что кучер каждый день стоит перед прекрасным портретом и любуется им, и стали ему завидовать, и сказали о том королю. Король велел кучеру принести ему этот портрет, и когда он увидел, что она во всем похожа на его покойную жену, только, пожалуй, еще прекрасней ее, до смерти влюбился в нее. Он велел позвать к себе кучера и спросил, кто изображен на этом портрете. Кучер сказал, что это его сестра. И решил король жениться только на ней, дал кучеру карету и лошадей, пышные золотые одеянья и послал его привезти избранную им невесту. Когда Регинер прибыл с таким поручением, его сестра обрадовалась, а Чернавка — та стала завидовать ее счастью, сильно разгневалась и говорит своей матери:

— Куда же годится все ваше колдовство, если вы не можете предоставить мне подобного счастья!

— Успокойся, — сказала старуха, — будет и тебе счастье.

И с помощью колдовства она так отуманила глаза кучеру, что он сделался почти слепой, а белой невесте она заложила уши, и та почти ничего не слышала. Потом уселись они в карету, сначала невеста в пышных королевских одеждах, а за нею мачеха со своей дочкой, а Регинер сидел на козлах и правил. Проехали они некоторое время, и крикнул кучер:

Ты укутайся, сестрица,
Чтоб дождем не замочило,
Чтоб тебя не запылило,
Чтоб красавицей явиться к королю!

Спросила невеста:

— Что это говорит мой милый братец?

— Ах, — ответила старуха, — он сказал, чтобы ты сняла с себя золотое платье и отдала бы его своей сестре.

И вот сняла она с себя платье, надела его на девушку-Чернавку, а та дала ей взамен свою плохую серую кофту. Поехали они дальше. Вскоре опять крикнул брат:

Ты укутайся, сестрица,
Чтоб дождем не замочило,
Чтоб тебя не запылило,
Чтоб красавицей явиться к королю!

Спросила невеста:

— Что это сказал мой милый братец?

— Ах, — ответила старуха, — это он сказал, чтобы ты сняла с головы своей золотой свадебный венец и отдала бы его сестре.

Сняла она с себя свадебный венец, надела его на Чернавку, а сама осталась с непокрытой головой. Поехали они дальше; и вскоре брат крикнул опять:

Ты укутайся, сестрица,
Чтоб дождем не замочило,
Чтоб тебя не запылило,
​Чтоб красавицей явиться к королю!

Спросила невеста:

— Что это сказал мой братец?

— Ах, — ответила старуха, — он сказал, чтоб ты выглянула из кареты.

А проезжали они как раз в это время через мост над глубокой рекой. Только поднялась невеста и высунулась из кареты, как выбросили они ее оттуда, и упала она в середину реки. И в тот миг, когда она утонула, выплыла из зеркально-ясной воды белоснежная утка и поплыла вниз по реке. Брат ничего этого не видел и продолжал править лошадьми; наконец они подъехали к королевскому замку. Привел Регинер к королю девушку-Чернавку, будто свою сестру, — он думал, что это она и есть на самом деле, ведь в глазах у него туманилось, ему виделось только, что сверкает на ней золотое платье. Увидел король страшное уродство своей мнимой невесты, сильно разозлился и велел бросить кучера в глубокую яму, кишащую гадюками и прочей змеиной нечистью. Но старая ведьма сумела все-таки опутать короля и с помощью своего колдовства так ослепила ему глаза, что он оставил у себя и ее и дочку, даже Чернавка показалась ему подходящей, и он вправду на ней женился.

Однажды вечером, когда черная невеста сидела у короля на коленях, приплыла белая утка по сточному желобу к кухне и говорит поваренку:

Угольки в печи развороши,
Дай мне перья просушить.

Поваренок так и сделал, развел для нее в печи огонь; явилась утка, уселась у печки, отряхнулась и начала клювом перья себе приглаживать. Сидит она, и так приятно ей отдыхать, и вот спрашивает она:

Что делает брат мой Регинер?

Ответил поваренок:

Сидит он в глубокой яме
С гадюками и ужами.

Спрашивает утка еще:

Что делает черная ведьма в доме?

Отвечает поваренок:

Сидит, милуется,
С королем целуется.

И молвила утка:

Пускай это не сбудется!

и уплыла по сточному желобу.

На другое утро она явилась опять и задала те же вопросы, и на третий вечер тоже И не мог поваренок удержаться, пошел и рассказал обо всем королю. Захотелось королю все это увидеть самому: он пришел на следующий вечер туда, и когда утка просунула голову из сточного желоба, он схватил меч и отрубил ей голову, и вмиг обернулась она прекраснейшей девушкой и была точь-в-точь похожа на портрет, писанный с нее братом. Обрадовался король, а так как стояла она мокрая и голая, то велел он принести дорогие платья и приказал ее одеть. Тут рассказала она ему, как обманули ее хитростью и коварством и бросили, наконец, в реку; и первой ее просьбой было, чтоб вытащили ее брата из змеиной ямы. Король исполнил ее просьбу, вошел в комнату, где сидела старая ведьма, и спросил:

— Скажи, чего заслуживает тот, который сделал вот это и это? и рассказал ей все, что было.

Но ведьма была так ослеплена, что ничего не поняла, и сказала.

— Он заслуживает того, чтоб его раздели догола и бросили в бочку, утыканную гвоздями, запрягли в ту бочку лошадь и пустили бы ее на все четыре стороны.

И все это с нею самой и ее дочкой Чернавкой и было сделано. А король женился на белой прекрасной невесте и наградил верного брата сделал его человеком богатым и знатным.

 

 

136. Железный Ганс

 

Жил однажды король, и возле его замка был дремучий лес, в котором водилась разная дичь.

Послал раз король туда своего егеря, чтоб убить косулю, но егерь назад не вернулся.

— Видно, с ним какое-нибудь несчастье случилось, — сказал король и послал на другой день двух егерей на поиски его; они тоже назад не вернулись.

Тогда созвал король на третий день всех своих егерей и говорит:

— Исходите весь лес вдоль и поперек и не оставляйте поисков до тех пор, пока всех троих не найдете.

Однако из тех егерей домой никто не вернулся, а из своры собак, которых они взяли с собой, ни одной больше не видели. С той поры больше никто ходить в тот лес не отваживался, и стоял он в глубокой тишине, одинокий, и видно было только, как пролетал иногда над ним орел или ястреб. Так продолжалось долгие-долгие годы.

Но явился однажды к королю неизвестный охотник, он хотел поступить на службу и вызвался отправиться в тот страшный лес. Но король согласия своего давать не хотел и сказал:

— В этом лесу нечистая, сила водится; я боюсь, что и с тобой случится то же, что и с другими, и ты назад из него не вернешься.

Охотник ответил:

— Король, я уж рискну; я ничего не боюсь. — И он отправился со своею собакой в тот лес.

Прошло некоторое время, и напала собака на след дичи и начала было за нею гнаться, но только пробежала она несколько шагов, видит — раскинулось перед ней глубокое болото, дальше идти нельзя, и протянулась из воды голая рука, схватила собаку и потащила ее на дно. Увидал это охотник, воротился назад и привел с собою трех людей; они пришли с ведрами и начали вычерпывать воду. Вот уже показалось дно; и видят они — лежит там дикий человек, тело у него все рыжее, как ржавое железо, а волосы висят до самых колен.

Связали они его веревками и привели в замок. И немало там удивлялись лесному человеку, и велел король посадить его в железную клетку в своем дворе и под страхом смертной казни запретил открывать дверь той клетки, а ключи поручил хранить самой королеве. С той поры каждый мог ходить в тот лес спокойно.

Был у короля сын восьми лет. Играл он раз во дворе, и во время игры попал его золотой мяч в клетку. Подбежал мальчик к клетке и говорит:

— Кинь мне мой мяч назад.

— Нет, — ответил лесной человек, — я его не отдам, пока ты не откроешь мне дверь.

— Нет, — сказал мальчик, — я этого не сделаю, это король запретил, — и убежал.

На другой день пришел он опять и стал требовать свой мяч. А лесной человек говорит: «Открой мне дверь», но мальчик опять отказался.

На третий день король выехал на охоту, а мальчик подошел снова к клетке и говорит:

— Если бы даже я и хотел тебе дверь открыть, то все равно бы не смог, у меня нет ключа.

— Он лежит под подушкою у твоей матери, — сказал лесной человек, — ты его можешь достать.

Мальчику очень хотелось вернуть свой мяч, он позабыл про всякую осторожность и принес ключ. Дверь открывалась с трудом, и мальчик прищемил себе палец. Как только дверь открылась и лесной человек вышел наружу, он отдал мальчику золотой мяч, и сам стал быстро уходить.

Сделалось мальчику страшно, и он крикнул вдогонку:

— Ах, лесной человек, не уходи отсюда, а не то меня побьют.

Лесной человек вернулся, поднял его, посадил себе на плечи и быстрыми шагами направился в лес.

Вернулся король домой, увидал пустую клетку и спросил королеву, как все это случилось. Королева ничего не знала, начала искать ключ, но его не оказалось. Стала она звать мальчика, но никто не отвечал. Разослал тогда король повсюду людей на розыски мальчика, но они его нигде не нашли. Тогда король догадался, что случилось, и великая печаль воцарилась при королевском дворе.

А лесной человек вернулся снова в дремучий лес, снял там мальчика с плеча и сказал ему:

— Отца и мать свою ты больше не увидишь, но я буду о тебе заботиться, потому что ты меня освободил и мне тебя жаль. Если ты будешь исполнять все, что я тебе скажу, то будет тебе хорошо. А драгоценностей и золота у меня вдосталь, больше чем у кого-либо на свете.

Он устроил мальчику подстилку из мха, и тот уснул; а на другое утро лесной человек привел его к колодцу и говорит:

— Видишь этот золотой колодец? Он чист и прозрачен, как хрусталь; ты должен будешь около него сидеть и следить, чтоб ничего в него не упало, а не то он станет нечистый. Каждый вечер я буду приходить и смотреть, выполнил ли ты мой наказ.

Сел мальчик на краю колодца, и ему было видно, как мелькала в нем то золотая рыба, то золотая змея, и он следил, чтоб ничто не упало в колодец.

Когда он сидел, вдруг заболел у него палец, да так сильно, что мальчик невольно сунул его в воду. Он быстро вытащил руку назад и вдруг увидел, что весь палец стал золотой; и какие он старания ни прилагал, чтоб стереть золото, все было напрасно.

Вечером вернулся Железный Ганс — так звали лесного человека, — посмотрел на мальчика и сказал:

— Что случилось с колодцем?

— Ничего, ничего не случилось, — ответил мальчик и спрятал палец за спину, чтоб лесной человек не мог его увидеть.

Но тот сказал:

— Ты погрузил палец в колодец; на этот раз я, так уж и быть, прощаю тебе, но смотри, берегись, чтоб больше ничего в него не попало.

И вот на ранней заре сидел мальчик снова у колодца и его сторожил. Но заболел у него опять палец, и он провел рукой по голове, и упал невзначай один волос в колодец. Он быстро вытащил его оттуда, но волос стал весь золотой.

Явился Железный Ганс, он знал уже все, что случилось.

— Ты уронил волос в колодец, — сказал он, — я прощаю тебе и на этот раз, но если это случится и в третий раз, то станет колодец нечистый, и тебе нельзя будет у меня оставаться.

Сидел на третий день мальчик у колодца и уж пальцем не шелохнул, а он болел у него еще очень сильно. Стало ему очень скучно, и он начал разглядывать себя в водяном зеркале. При этом он все больше и больше наклонялся вниз; захотелось ему заглянуть себе в глаза; и вдруг упали его длинные волосы в воду. Он быстро поднялся, но все волосы на голове стали вдруг золотыми и засияли, как солнце.

Можете себе вообразить, как бедный мальчик испугался! Вытащил он из кармана платок и обвязал им голову, чтоб лесной человек ничего не заметил. Но Железный Ганс пришел и знал уже все и сказал:

— А ну, развяжи платок.

И рассыпались золотые волосы у него по плечам, и как мальчик ни оправдывался, ничего не помогло.

— Ты испытания не выдержал, и оставаться тебе здесь больше нельзя. Ступай странствовать по свету, и ты узнаешь тогда, как в бедноте живется. Но так как сердце у тебя не злое и я желаю тебе добра, то я позволю тебе вот что: когда попадешь ты в беду, то ступай в лес и кликни: «Железный Ганс!», и я приду к тебе на помощь. Могущество мое велико, больше, чем ты полагаешь, а золота и серебра у меня вдосталь.

Покинул королевич лес и пошел по дорогам и нехоженым тропам все вперед и вперед, пока, наконец, не пришел в большой город. Стал он искать там работы, но найти ее никак не мог да и обучен он ничему не был, чем мог бы прокормиться. Наконец отправился он в замок и спросил, не возьмут ли его там на работу. Придворные не знали, к какому делу можно бы его определить, но мальчик им понравился, и они велели ему остаться. Взял его, наконец, к себе на работу повар и велел ему дрова и воду носить да золу выгребать.

Однажды, когда под рукой никого не оказалось, велел повар ему отнести кушанья к королевскому столу. Мальчику не хотелось показывать своих золотых кудрей, и он своего поварского колпака не снял. А к королю в таком виде никто еще ни разу не являлся, и он сказал:

— Если ты являешься к королевскому столу, должен свой колпак снять.

— Ах, господин мой король, — ответил ему мальчик, — я никак не могу, у меня вся голова в струпьях.

Тогда велел король позвать повара, выбранил его и спросил, как же он смел такого мальчишку принимать к себе на работу; и приказал его тотчас прогнать. Но повар мальчика пожалел и обменял его на садовничьего ученика.

И должен был теперь мальчик в саду деревья сажать, поливать их, мотыжить, землю копать и терпеть стужу и зной. Однажды летом работал он один в саду, а день был такой жаркий, и вот снял он свою шапочку, чтоб на ветру освежиться. Но засияло солнце на его волосах, и они так засверкали-заблестели, что упали лучи в спальню королевны, и она вскочила, чтоб поглядеть, что это такое. Увидала она юношу и окликнула его:

— Паренек, принеси мне букет цветов.

Надел он второпях свою шапочку, нарвал простых полевых цветов и связал их в букет. Когда он подымался по лестнице, его встретил садовник и говорит:

— Как ты смеешь нести королевне такие плохие цветы? Скорей нарви других, да самых красивых, душистых.

— Ах, нет, — ответил юноша, — полевые цветы пахнут сильней, они ей больше понравятся.

Вошел он в комнату королевны, а она и говорит:

— Сними свою шапочку, тебе не гоже передо мной в шапке стоять.

А он опять-таки отвечает:

— Мне никак нельзя, у меня голова в струпьях.

Тогда королевна схватила шапочку, сняла ее, и рассыпались его золотые волосы по плечам, и глядеть на них было так приятно.

Он хотел убежать, но она удержала его за руку и дала ему целую пригоршню золотых. Он взял их, но на золото никакого внимания не обратил, принес золотые садовнику и говорит:

— Я дарю их твоим детям, пусть они ими играют.

На другой день королевна кликнула его снова и велела принести ей букет полевых цветов, и когда он с ним явился, она тотчас схватила его за шапочку и хотела снять, но юноша крепко держал шапочку обеими руками. Королевна дала ему опять пригоршню золотых, но он оставлять их у себя не захотел, а отдал их детям садовника вместо игрушек. На третий день случилось то же самое, — королевна не могла снять с него шапочку, а он никак не хотел брать у нее золота.

Вскоре началась в этой стране война. Собрал король свой народ, и не знал, сможет ли он отразить натиск врага более сильного, у которого имелось большое войско.

И говорит тогда садовничий ученик:

— Я уже вырос и хочу тоже идти на войну вместе с другими, дайте мне только коня.

Но над ним посмеялись и сказали:

— Вот когда мы уедем, ты и лошадь себе подберешь: мы оставим тебе одну на конюшне.

Выступили они в поход, а юноша пошел на конюшню и вывел оттуда лошадь, она на одну ногу хромала, была заморенная и на ходу похрипывала: «гуп-гуп». Но он все-таки сел на нее и двинулся в дремучий лес. Подъехал юноша к опушке леса и трижды крикнул: «Железный Ганс!», да так громко, что разнеслось по всему лесу. И вмиг явился лесной человек и спросил:

— Что требуешь ты?

— Я требую сильного коня, собираюсь ехать на войну.

— Будет у тебя конь, и ты получишь еще больше, чем требуешь.

Вернулся лесной человек в чащу, и в скором времени вышел оттуда конюх, он вел коня. Конь фыркал, храпел и его еле можно было удержать. А за ним следовал большой отряд воинов, закованных в броню, и мечи их сверкали на солнце.

Отдал юноша конюху свою хромоногую кобылу, вскочил на коня и поехал впереди войска. Когда он подъехал к полю сражения, к тому времени большая часть королевских солдат была уже перебита, и еще бы немного, и пришлось бы оставшимся обратиться в бегство. Тут налетел юноша со своей железной ватагой, обрушился на врагов, как гроза, и перебил всех, кто ему на пути попадался. Пришлось врагам обратиться в бегство, но юноша гнал их по пятам и до тех пор не останавливался, пока не осталось в живых ни одного человека.

Но вместо того чтобы вернуться назад к королю, юноша повел свой отряд окольными дорогами опять в лес и кликнул Железного Ганса.

— Что требуешь ты? — спросил лесной человек.

— Возьми своего коня и свой отряд назад и верни мне назад мою хромоногую лошадь.

Исполнилось все, что он потребовал, и поехал юноша на своей трехногой кобыле домой.

Вернулся король снова в свой замок, вышла к нему навстречу его дочь и стала поздравлять его с победой.

— Это не я одержал победу, — сказал король, — а один неведомый рыцарь, подоспевший со своим отрядом к нам на помощь.

Захотелось королевне узнать, кто этот незнакомый рыцарь, но король сам этого не знал и сказал:

— Он погнался за врагами, и с той поры я больше его не видел.

Спросила королевна у садовника про его ученика, а тот засмеялся и говорит:

— Да он только что вернулся домой на своей трехногой кобыле. И все, посмеиваясь, кричали ему: «Вот и подъехала наша заморенная кобыла!» И спрашивали: «А за каким это плетнем ты отсиживался да спал?» Но он отвечал: «Я совершил подвиг, и без меня плохо пришлось бы». Но над ним еще больше смеялись.

Сказал король своей дочери:

— Я велю устроить большой праздник, он должен будет длиться три дня, а ты будешь бросать золотое яблоко, — может, тогда незнакомец явится сюда, чтоб его поймать. И вот, когда был объявлен праздник, юноша вышел в лес и кликнул Железного Ганса.

— Чего требуешь ты? — спросил Железный Ганс.

— Чтоб поймал я золотое яблоко королевны.

— Это легко, — считай, что оно у тебя уже в руках, — сказал Железный Ганс, — но ты получишь еще вдобавок красные доспехи и будешь ехать на статном рыжем коне.

Вот наступил назначенный день, и прискакал юноша во весь опор, стал между рыцарями, и его никто не узнал. Вышла королевна и бросила рыцарям золотое яблоко, но никто не поймал золотого яблока, кроме юноши, — только он его и поймал и вмиг ускакал прочь.

На другой день Железный Ганс снарядил его доспехами белого рыцаря и дал ему белого коня. Снова только один юноша поймал яблоко, но, схватив его, тотчас умчался.

Рассердился король и сказал:

— Этак не годится: он должен явиться ко мне и назвать свое имя.

И отдал король приказ: если рыцарь, который поймает яблоко, ускачет опять из замка, то надо броситься за ним в погоню, а если он по доброй воле назад не вернется, следует на него накинуться и ударить его мечом.

На третий день получил юноша от Железного Ганса черные доспехи и вороного коня и снова поймал яблоко. Но когда он помчался из замка, королевские слуги бросились за ним в погоню, и один из них подскочил к юноше так близко, что ранил его острием меча в ногу. Юноша все-таки ускакал, но конь его мчался так быстро, что у рыцаря свалился шлем с головы, и все увидели, что у него золотые волосы. Слуги поскакали назад и доложили обо всем королю.

На следующий день королевна спросила у садовника про его ученика.

— Он работает в саду. Этот чудной парень был тоже на празднике и только вчера под вечер воротился домой. Он показывал моим детям три золотых яблока, которые он выиграл.

Тогда король велел позвать юношу к себе. Он явился, и у него на голове, как и прежде, шапочка. Но королевна подошла к нему и сняла ее с него, — и вдруг упали его золотые волосы на плечи, и это было так красиво, что все изумились.

— Не ты ли тот рыцарь, что каждый день являлся на праздник, облаченный всегда в разные доспехи, и поймал три золотых яблока?

— Да, — ответил юноша, — а вот и яблоки эти, — и он достал их из кармана и подал королю. — Но если вам нужны еще знаки доказательства, то можете посмотреть на рану, нанесенную мне вашими людьми во время погони за мной. А к тому ж — я тот самый рыцарь, что помог вам одержать победу над врагами.

— Если ты можешь совершать такие подвиги, ты, видно, вовсе не садовничий ученик. Скажи мне, кто же твой отец?

— Мой отец — могущественный король, и у меня много золота, столько, сколько я захочу.

— Я вижу, — сказал король, — что должен тебя отблагодарить. Могу ли сделать я тебе что-нибудь приятное?

— Да, — ответил королевич, — конечно, вы можете это сделать, если отдадите мне дочь вашу в жены.

Засмеялась королевна и сказала:

— Он говорит все напрямик, и я по его золотым волосам уже догадалась, что он вовсе не садовничий ученик, — и она подошла к нему и его поцеловала.

На свадьбу прибыли отец и мать королевича, они были в великой радости, ведь они потеряли всякую надежду увидеть когда-нибудь своего милого сына. Когда все сидели на свадебном пиру, вдруг музыка умолкла, распахнулись двери, и вошел статный король с большою свитой. Он подошел к юноше, обнял его и сказал:

— Я — Железный Ганс, я был обращен в лесного человека, но ты меня расколдовал. Все богатства, которыми я обладаю, отныне будут твои.

 

 

137. Три черные принцессы

 

Был город Остенде осажден неприятелем, и враг не хотел снять с города осаду до тех пор, пока не получит с него шестьсот талеров откупу. И вот было объявлено, что тот, кто сможет их предоставить, тот и станет бургомистром.

А жил там бедный рыбак; он рыбачил в море вместе со своим сыном; и вот явился неприятель, захватил в плен сына и дал за это отцу шестьсот талеров денег. Вот отец пошел и отдал их хозяевам города, и тогда неприятель отступил, — и сделался рыбак бургомистром. И было всем объявлено, что кто не будет говорить ему «господин бургомистр», того вздернут на виселицу.

А сыну тем временем удалось убежать из плена, и он скрылся в большом лесу на высокой горе. И разверзлась гора, и попал он в большой заколдованный замок, и были там стулья, столы и скамьи — все черным покрыты. И явились три принцессы, одетые во все черное, — только лицом они были чуть белые; и сказали ему, чтобы он не боялся, что ничего ему злого от них не будет и что он может освободить их от злого заклятья. Он им ответил, что он охотно бы на это согласился, если бы знал, что надо для этого сделать. Тогда они сказали, что он целый год не должен с ними говорить и не должен на них смотреть; и если он хочет за это что-нибудь от них получить, так пусть скажет им это сейчас, пока они могут дать ему ответ, и они исполнят его желанье. Он им сказал, что ему очень бы хотелось навестить своего отца. Они ответили, что он сможет это сделать, но должен взять с собой большой кошелек с деньгами и красиво одеться, а спустя неделю вернуться назад.

И подняло его тотчас на воздух, и он вмиг очутился в родном Остенде. Но отца своего в рыбачьей хижине он уже не нашел, и он стал тогда спрашивать у разных людей, куда девался бедный рыбак, и люди ему объявили, чтобы он так его теперь называть не смел, а не то попадет он на виселицу. Вот пришел он к своему отцу и говорит:

— Рыбак, как это вы сюда забрались?

И ответил ему отец:

— Вы не смейте так мне говорить: если услышат о том хозяева города, то вы попадете на виселицу.

Он не поверил, чтоб его могли за это вздернуть на виселицу. Но когда его уже присудили повесить, он сказал:

— Достопочтенные господа, дозвольте мне в последний раз сходить в нашу старую рыбачью хижину.

И надел он там свою старую куртку и вернулся назад к хозяевам города и говорит:

— А теперь поглядите, пожалуйста, разве я не сын бедного рыбака? Вот в этой одежде я зарабатывал хлеб своему отцу и матери.

И узнали его тогда отец с матерью, выпросили ему прощение и взяли его с собой в дом. И рассказал он тогда все, что с ним приключилось: как попал он в лесу на высокую гору и что гора та под ним разверзлась и он попал в заколдованный замок, где все было черным покрыто, и явились к нему три принцессы, и были они одеты во все черное, только лица были у них чуть белые, и сказали они ему, чтоб он ничего не боялся и что он может их освободить от злого заклятья.

И сказала тогда мать, что тут таится что-то недоброе и что он должен взять с собой святую восковую свечу, зажечь ее и капнуть принцессам на лицо растопленным воском.

И вот он снова вернулся туда, ему было страшно, но он капнул воском на лицо им, когда они спали, — и они стали наполовину белые. Тогда все три принцессы вскочили и сказали:

— Проклятый пес, наша кровь взывает о мести, и не родился еще и не родится на свет тот человек, который смог бы нас освободить от злого заклятья; но есть у нас три брата, они закованы семью цепями, они их разорвут.

И вдруг поднялся страшный грохот и крик по всему замку, и он еле выскочил через окошко и сломал себе ногу, — а замок опять опустился под землю, и замкнулась за ним гора, — так никто и не знает, где этот замок и был.

 

 

138. Кнойст и трое его сыновей

 

Между Веррелем и Зайстом жил человек, звали его Кнойст; было у него три сына. Один был слепой, другой хромой, а третий ходил голышом. Вот вышли они раз на выгон и увидели там зайца. Слепой его пристрелил, хромой поймал, а тот, кто ходил голышом, в карман его сунул. Подошли они к большой-пребольшой реке, и стояло на ней три корабля: один по ней плыл, другой тонул, а в третьем не было дна. И взошли все втроем на тот, где не было дна. Подъехали они к большому дремучему лесу, и росло посреди леса огромное-преогромное дерево, и была в дупле дерева большая-пребольшая часовня, и находился в часовне толстый-претолстый причетник и худой-прехудой пастор, держали они в руках воду для купели и кропило.

Блажен человек,
Иже избежал купели навек.

 

 

139. Девушка из Бракеля

 

Пошла раз девушка из Бракеля в капеллу пресвятой Анны, что под Гинненборгом, а так как ей очень хотелось выйти поскорее замуж и она думала найти жениха в капелле, то она запела:

Пособи, святая Анна,
Выйти мне скорее замуж,
Жениха ты, видно, знаешь:
Он живет у Зуттмердора,
Он — блондин и парень добрый,
Ты его, пожалуй, знаешь.

А стоял в это время за алтарем причетник, услыхал это и как возгласит пронзительным голосом:

— Ты за него не выйдешь, ты за него не выйдешь!

Подумала девушка, что это вскрикнул божий младенец, стоявший рядом с преподобною Анной, рассердилась она и воскликнула:

— Что ты там лопочешь, глупый малыш, держи язык за зубами, пускай мамка сама скажет.

 

 

140. Домашняя челядь

 

Куда идешь?

— В Вальпе.

— И я в Вальпе, и ты в Вальпе; ну, пойдем вместе.

— А у тебя муж есть? Как мужа-то звать?

— Хам.

— И мой муж Хам, и твой Хам; я в Вальпе и ты в Вальпе; что ж, пойдем вместе.

— А ребенок у тебя есть? Он большой? Как его звать?

— Паршей.

— И моего Паршей, и твоего Паршей; мой муж Хам и твой Хам; я в Вальпе и ты в Вальпе; ну что ж, пойдем вместе.

— А нянька у тебя тоже есть? А как твою няньку зовут?

— Квашней.

— Мою тоже Квашней, твою тоже Квашней; мой ребенок Парша и твой ребенок Парша; мой муж Хам, твой муж Хам; я в Вальпе и ты в Вальпе; что ж, пойдем вместе.

— А батрак есть у тебя? Как батрака звать?

— Работяга.

— Мой батрак Работяга, твой батрак Работяга; моя нянька Квашня, твоя нянька Квашня; мой ребенок Парша, твой ребенок Парша; мой муж Хам, твой муж Хам; я в Вальпе и ты в Вальпе; что ж, пойдем вместе со мной.

 

 

141. Ягненок и рыбка

 

Жили-были братец да сестрица, они крепко любили друг друга. Родная мать у них умерла, и была у них мачеха, она детей не любила и всячески их исподтишка обижала. Случилось раз, что играли они с другими детьми на лужку перед домом, а находился возле лужка пруд, и с одной стороны он доходил до самого дома. Дети бегали вокруг пруда, играли в войну и в салки:

Энеке, бенеке, дай полюблю,
Птичку тебе я свою подарю,
Птичка букет мне красивый найдет,
Свинке букет я хочу подарить,
Свинка мне даст молочка надоить,
Пекарю я все отдам молоко,
Пекарь спечет пирожок мне за то,
Кошечке надо пирог подарить,
Будет мне кошечка мышек ловить,
Мышек под крышей я буду коптить,
Стану я мышку ловить!

Дети при этом стояли, собравшись в кружок, и на кого падало слово «ловить», тот должен был убегать, а остальные бежали за ним и его ловили. Когда они так весело прыгали и играли, мачеха смотрела на все это из окна и злилась. А так как она знала разное колдовство, то и заколдовала обоих, и обратила брата в рыбку, а сестрицу в ягненочка. И вот стала рыбка плавать в пруде, и было ей грустно, а ягненочек ходил по лугу и тоже запечалился, ничего не ел, даже к стебелькам не притрагивался. Так продолжалось долгое-долгое время, и вот явились в замок неведомые гости. И подумала коварная мачеха: «Это удобный случай». Позвала повара и сказала ему:

— Ступай приведи мне с луга ягненка и зарежь его, а то у нас нечем гостей угощать.

Отправился повар на луг, принес ягненочка, повел его прямо на кухню и связал ему ножки, но тот все это переносил терпеливо. Вот вытащил повар нож, начал его на пороге натачивать, чтобы он был острей; и заметил ягненочек, что плавает у водосточной канавы рыбка в воде и на него все поглядывает. А была та рыбка его братцем. Как увидела рыбка, что повар увел ягненочка, подплыла к самому дому. И крикнул ей сверху из кухни ягненочек:

В глубоком озере, ах, братец мой.
И сердце мучится тоской!
А повар нож свой точит,
Пронзить мне сердце хочет.

И ответила ему рыбка:

Ах, бедная моя сестрица,
Как сердце у меня томится,
В глубоком озере кружится!

Как услыхал повар, что умеет ягненочек говорить по-человечьи и такие грустные слова молвил рыбке, испугался он и подумал, что это, должно быть, не настоящий ягненок, а кто-то заколдованный злой мачехой в доме.

— Успокойся ты, убивать я тебя не стану, — и он взял вместо него другого и приготовил его для гостей, а этого ягненочка отнес к одной доброй крестьянке и рассказал ей все, что он видел и слышал. А была та крестьянка как раз мамкою сестрицы, и она тотчас обо всем догадалась и пошла с ягненочком к одной ведунье. И произнесла ведунья над ягненочком и рыбкой свое доброе слово, и вот обернулись они опять сестрицею и братцем.

Потом она отвела братца и сестрицу в дремучий лес в маленькую избушку, и стали они там жить да поживать одни и были счастливы и довольны.

 

 

142. Зимели-гора

 

Жили-были два брата, один богатый, а другой бедный. Богатый бедному не помогал, и приходилось тому кое-как хлебной торговлей перебиваться; часто приходилось ему так туго, что не было у него и куска хлеба для жены и детей. Проезжал он раз со своей тележкой через лес и заметил в стороне большую лысую гору, а горы той он прежде никогда не видал, — вот и остановился он и стал с удивлением ее разглядывать. Стоит он и видит — приближаются к нему двенадцать дюжих парней. Он сразу догадался, что это разбойники, спрятал тележку свою в кусты, а сам взобрался на дерево и стал ждать, что будет дальше. А двенадцать тех молодцев подошли к горе и закричали:

— Земзи-гора, Земзи-гора, откройся!

Расступилась тотчас лысая гора посредине, и вошли в нее двенадцать молодцев, а затем она за ними закрылась. Но вскоре разверзлась она снова, и молодцы вышли оттуда, таща на спине тяжелые мешки, и, выйдя наружу, сказали:

— Земзи-гора, Земзи-гора, закройся!

И замкнулась гора, и не видно было, где и вход в нее; а двенадцать молодцев ушли. Когда они совсем скрылись с глаз, спустился бедняк с дерева и стало ему любопытно, что же это за клад в той горе таится. Подошел он к горе и сказал:

— Земзи-гора, Земзи-гора, откройся!

И открылась гора перед ним. Он спустился в нее, и вся гора внутри оказалась пещерой, полной серебра и золота, а в глубине лежали большие груды жемчуга и блестящих драгоценных камней, рассыпанных, точно зерно. Бедняк не знал, с чего ему и начать и можно ли ему что взять из этих сокровищ. Наконец набил он себе полные карманы золотом, а жемчугов и драгоценных камней не тронул. Выйдя оттуда, он тотчас проговорил:

— Земзи-гора, Земзи-гора, закройся!

И замкнулась гора, и поехал он со своей тележкой домой. С той поры ни о чем ему не надо было заботиться, и он мог на свое золото купить жене и детям и хлеба, и всего что надо вдосталь; и стал он жить честно и счастливо, помогая бедным и всякому делая добро. Но вот денег, наконец, у него не стало, и отправился он тогда к своему брату, занял у него мерку для зерна и привез себе снова золота, а к драгоценным сокровищам и не прикоснулся. Когда ему надо было привезти себе в третий раз золота, он занял опять у брата мерку для зерна. Но богатый брат давно уже завидовал его богатству и тому, что все у него по хозяйству идет хорошо, и никак не мог он понять, отчего это брат богатеет и что делает он с меркой для зерна. И вот придумал он хитрость — обмазал смолою дно меры, и когда брат принес ее назад, он заметил, что ко дну той меры прилип червонец. Пошел он к своему брату и спрашивает:

— Что мерил ты этою мерой?

— Зерно да ячмень, — ответил тот.

Тогда показал ему богатый брат червонец и стал ему угрожать, что если не скажет он ему правду, то подаст он на него в суд. И рассказал тот ему все, как было. Велел тогда богач запрячь большую повозку и выехал из дому, желая использовать этот случай как можно выгодней и захватить все остальное богатство.

Подъехал он к горе и крикнул:

— Земзи-гора, Земзи-гора, откройся!

Открылась гора, и спустился он вниз. И лежали перед ним все богатства, и он долго не знал, с чего и начать, за что и браться; наконец нагрузил он драгоценных камней столько, сколько мог дотащить. Хотел он было уже вынести свою ношу, но сердце и все его помыслы были заняты сокровищами, и вот позабыл он названье горы и крикнул:

— Зимели-гора, Зимели-гора, откройся!

Но названье-то он перепутал, гора не двигалась и оставалась закрытой. Стало ему страшно, но чем дольше он вспоминал, тем все больше путались у него мысли, и не могли ему теперь уж помочь и все сокровища.

А вечером гора открылась, и вошли в нее двенадцать разбойников. Как увидели они богача, стали над ним смеяться и сказали:

— А-а, наконец-то птичка попалась! Ты думаешь, мы не замечали, что ты уже дважды сюда приходил? Но поймать тебя мы не могли; ну, уж в третий раз не выйти тебе отсюда!

И крикнул богач:

— Да ведь это не я был, а брат мой!

Но сколько он ни просил о пощаде и что ни говорил, снесли ему разбойники голову с плеч.

 

 

143. Как по белу свету скитаться

 

Жила-была однажды бедная женщина, был у нее сын; очень ему захотелось по белу свету постранствовать, а мать ему на это и говорит:

— Да как же тебе странствовать идти? Ведь денег-то у нас вовсе нету, и на дорогу взять нечего.

А сын говорит:

— Я уж выход найду; буду идти да все время приговаривать: «Помалу, помалу, помалу».

Вот пробыл он в пути уже немалое время и все повторял: «Помалу, помалу, помалу». Подошел к избушке рыбака и говорит:

— Бог вам на помощь! Помалу, помалу, помалу.

— Что это ты, парень, говоришь «помалу»?

Закинул рыбак сеть и вытащил рыбы совсем мало. Схватил он тогда палку, кинулся на парня и говорит:

— А видал, как люди молотят?

— А что же мне надо было сказать-то? — спросил парень.

— Ты должен был сказать: «Тяни побольше, тяни побольше!»

Вот идет он по дороге и все повторяет: «Тяни побольше, тяни побольше!» Подходит он к виселице, и стоит возле нее бедный грешник, которого собирается палач повесить. Вот парень и говорит:

— Доброе утро! Тяни побольше, тяни побольше!

— Что это ты, парень, такое говоришь «тяни побольше»? Разве мне и так мало пришлось злодеев на свете повидать? Тебе, видно, хочется, чтоб было на свете плохих людей побольше? Да разве и так их мало? — и надавал парню по шее.

— А что же мне надо было сказать-то?

— Ты должен был сказать: «Господи, упокой ты несчастную душу».

Вот идет парень по дороге и все повторяет: «Господи, упокой ты несчастную душу». Подходит он в это время к яме, стоит у ямы живодер, который убивает лошадь.

— Доброе утро! Господи, упокой ты несчастную душу!

— Что это ты, дурень, говоришь такое? — и дает ему костылем по уху, да так, что у парня из глаз искры посыпались.

— А что же мне надо было сказать-то?

— Ты должен сказать: «Вон падаль в яме лежит».

Вот идет парень дальше и все повторяет: «Вон падаль в яме лежит! Вон падаль в яме лежит!» Подходит он в это время к повозке, а в ней полно людей, и говорит парень:

— Доброе утро, вон падаль в яме лежит!

И как раз в это время падает повозка в яму. Берет тогда кучер кнут и начинает бить парня, да так его избил, что пришлось ему назад к своей матери ползти на карачках. И с той поры он больше странствовать уже не ходил.

 

 

144. Ослик

 

Жили когда-то на свете король и королева. Они были богатые, и было у них все, что они только хотели, но детей у них не было. День и ночь горевала из-за того королева и говорила:

— Я — словно нива, на которой ничего не растет.

Наконец исполнил господь ее желание: родилось у нее дитя, но было оно похоже не на человеческое дитя, а был это маленький ослик. Как увидела это мать, стала причитать и жаловаться, что уж лучше бы ей совсем не иметь ребенка, чем иметь какого-то осла, и она велела бросить его в реку на съедение рыбам. Но король сказал:

— Нет, раз бог его нам послал, то пусть он будет моим сыном и наследником, а после моей смерти сядет на королевский трон и носит королевскую корону.

Вот стали ослика воспитывать. Начал ослик подрастать, и отросли у него быстро уши. Был ослик нрава веселого, все прыгал да играл, и была у него такая страсть к музыке, что отправился он раз к знаменитому музыканту и говорит:

— Научи меня своему искусству, чтоб я мог играть на лютне так же хорошо, как и ты.

— Ах, мой милый сударик, — ответил музыкант, — это вам будет трудно, ваши пальцы вовсе к такому делу не приспособлены, они слишком большие, и я опасаюсь, что струны не выдержат.

Но никакие уговоры не помогли, — ослику во что бы то ни стало хотелось играть на лютне; он был упрям и прилежен и в конце концов выучился играть так же хорошо, как и сам учитель. Однажды вышел молодой наследник на прогулку и подошел к колодцу, глянул в него и увидел в зеркально-ясной воде свое ослиное обличье. И он так сильно из-за этого опечалился, что ушел бродить по свету и взял себе в спутники одного только верного товарища. Они бродили вместе по разным местам и пришли, наконец, в одно королевство, где правил старый король, у которого была единственная дочь, притом большая красавица. И сказал ослик:

— Мы здесь некоторое время пробудем. — Он постучался и крикнул: — Гость у ворот! Откройте дверь, дайте войти!

Но ему дверь не открыли. И уселся ослик у ворот, взял свою лютню и заиграл на ней двумя передними ногами, да так прекрасно. Привратник от удивления вытаращил глаза, побежал к королю и сказал:

— Сидит у ворот молодой ослик, играет на лютне, да так хорошо, словно ученый мастер.

— Так ты впусти музыканта сюда, — сказал король.

Но только вошел ослик в замок, начали все над таким игроком смеяться. И вот поместили ослика внизу вместе со слугами, где его и кормили, но он рассердился и говорит:

— Я не какой-нибудь простой ослик, я знатный осел.

А ему и говорят:

— Раз так, то садись тогда вместе с воинами.

— Нет, — говорит он, — хочу я сидеть рядом с королем.

Засмеялся король и весело молвил:

— Ладно, ослик, пускай будет по-твоему, ступай ко мне.

А потом король спрашивает:

— Ослик, а как тебе нравится моя дочь?

Повернул ослик голову к ней, поглядел на нее, кивнул и говорит:

— Чрезвычайно нравится, она такая прекрасная, что подобной я ни разу не видывал.

— Ну, так садись с ней рядом, — ответил король.

— Это как раз мне и подобает, — ответил ослик и уселся с ней рядом, ел и пил и держал себя прилично и опрятно.

Пробыл благородный ослик при королевском дворе не мало времени и подумал: «Что пользы с того, надо все-таки домой возвращаться». Он запечалился, явился к королю и попросил его отпустить. Но король его полюбил — и говорит:

— Что с тобой, милый ослик? Вид у тебя такой грустный, умирать, что ли, задумал? Оставайся у меня, я тебе дам все, чего ты только пожелаешь. Хочешь золота?

— Нет, — ответил ослик и покачал головой.

— Хочешь драгоценностей и украшений?

— Нет.

— Хочешь половину моего королевства?

— Ах, нет.

И сказал король:

— Если бы мне только знать, что могло бы тебя утешить! Хочешь мою красавицу-дочь в жены?

— Ах, мне бы очень хотелось ее иметь, — сказал ослик, и стал вдруг такой веселый и радостный, потому что это как раз и было то, чего он желал.

И была отпразднована большая и пышная свадьба. Вечером, когда жениха и невесту повели в опочивальню, захотелось королю узнать, будет ли ослик держать себя чинно, как подобает, и вот он велел одному из слуг спрятаться в опочивальне. Когда молодые остались наедине, задвинул жених двери на засов, оглянулся вокруг и, увидев, что они совершенно одни, сбросил вдруг свою ослиную шкуру, — и стал перед королевной прекрасный юноша.

— Вот видишь, — сказал он, — кто я на самом деле, теперь ты видишь, что я достоин тебя.

Обрадовалась невеста, поцеловала его и всем сердцем его полюбила. Но вот наступило утро, он поднялся, натянул на себя снова свою звериную шкуру, и ни один человек не мог бы догадаться, кто под нею скрывается.

А тут вскоре пришел и старый король и говорит:

— О, вот наш ослик и повеселел! А тебе-то, пожалуй, грустно, — сказал он своей дочери, — ведь ты получила в мужья ненастоящего мужа!

— Ах, нет, милый отец, я его так люблю, будто он самый красивый на свете, и хочу с ним прожить всю свою жизнь.

Удивился король, но слуга, который прятался в опочивальне, пришел и обо всем рассказал королю.

И сказал король:

— Никогда не поверю, что это правда.

— Тогда на другую ночь сами понаблюдайте, и вы увидите это собственными глазами. Знаете что, мой король, вы спрячьте от него ослиную шкуру и бросьте ее в огонь, — уж тогда жениху придется показаться в своем настоящем обличье.

— Совет твой хорош, — сказал король.

И вот вечером, когда молодые уснули, он пробрался к ним в опочивальню и, подойдя к постели, увидел в лунном сиянии спящего статного юношу, и лежала рядом на полу снятая шкура. Король ее взял, велел развести на дворе большой костер и бросить в него шкуру, и сам присутствовал при этом, пока она вся не сгорела дотла. Но королю захотелось увидеть, как будет юноша вести себя без украденной у него шкуры, и он всю ночь сторожил и прислушивался.

Когда юноша выспался, только стало светать, он поднялся и хотел натянуть на себя ослиную шкуру, но найти ее было нельзя. Он испугался и сказал в печали и страхе:

— Я вижу, что мне надо отсюда бежать.

Он вышел из спальни, но у дверей стоял король и сказал ему:

— Сын мой, куда ты спешишь, что ты задумал? Оставайся здесь, ты юноша красивый, и тебе уходить отсюда незачем. Я дам тебе половину своего королевства, а после моей смерти ты наследуешь все.

— Если так, то я хочу, чтоб хорошее начало имело и хороший конец, — сказал юноша, — я у вас остаюсь.

И отдал старик-король ему полкоролевства; а когда спустя год он умер, юноша получил все королевство, а после смерти своего отца еще к тому же и другое, и он жил в большой пышности и великолепии.

 

 

145. Неблагодарный сын

 

Сидел раз муж со своей женой возле дома, они положили перед собой жареную курицу и собирались ее есть. Увидал муж, что подходит к дому его старик отец, и он быстро убрал и спрятал курицу, — пожалел дать старику хотя бы кусок. Пришел старик, похлебал немного и ушел. Захотелось сыну положить опять жареную курицу на стол, но только он за нее взялся, вдруг обернулась она большой жабой, прыгнула ему в лицо, уселась на нем и уходить не захотела; а когда кто-нибудь пытался ее снять, она так злобно на него глядела, будто прыгнуть в лицо собиралась, и никто не осмелился к ней прикоснуться. И должен был неблагодарный сын эту жабу кормить каждый день, а не то бы она съела ему лицо. И вот, не имея покоя, он всё скитался по свету.

 

 

146. Репа

 

Жили когда-то два брата. Оба служили в солдатах, и был один из них богатый, а другой — бедный. Вот задумал бедняк от бедности своей избавиться, снял он солдатский мундир и стал крестьянствовать. Вспахал он и взборонил свою полоску земли и посеял на ней репу. Взошли семена, и выросла среди реп одна такая большая да крепкая, и становилась она на глазах все толще и толще и никак не переставала расти, — и ее можно было назвать прямо королевой всех реп, потому что другой такой на свете и видано не было, да и вряд ли можно будет когда и увидеть. Наконец стала она такой огромной, что едва поместилась на повозке, и тащить ее надо было на двух быках; и не знал крестьянин, что ему тут и делать, — к счастью ли оно вышло или к несчастью.

Наконец он подумал: «Если ее продать, то получишь за нее немного, а съешь сам, то ведь и от малой репы сыт будешь. Лучше всего отвезу-ка я ее к королю и окажу ему этим свое уважение». Вот взвалил он ее на повозку, запряг двух быков, привез ко двору и подарил ее королю.

— Что за диковина такая? — сказал король. — Много видал я на свете чудесного, но такого чудища ни разу еще и не видывал. Из какого это семени могла она вырасти, такая огромная? Тебе, что ли, одному так повезло? Да ты, пожалуй, будешь счастливец.

— Да нет, — ответил крестьянин, — какой уж я счастливец! Я бедный солдат; есть мне было нечего, скинул с себя я свой солдатский мундир и стал землю пахать. Есть у меня брат, тот человек богатый, и вам, господин король, хорошо он известен, а я человек бедный и всем миром забытый.

И пожалел король тогда крестьянина и говорит:

— С бедностью своей ты должен покончить; я так тебя награжу, что станешь ты равным своему богатому брату.

И он подарил ему великое множество золота, землю, луга и стада и сделал он его таким богатым, что все богатство другого брата и равняться никак не могло бы с тем, что у него теперь было. И услыхал богач, что получил его брат за одну только репу, позавидовал ему и стал раздумывать, как бы это самому добиться такого счастья.

Но хотел он дело начать свое куда половчее: взял он золото да коней и привез их королю в подарок, думая, что никак уж иначе, а подарок будет ему куда больший, — ведь получил же его брат так много за одну только репу; и вот рассчитал он, что ему и не донести будет теперь домой королевских подарков.

Принял король его подарок и сказал при этом, что не сможет он ничем лучшим и редким отдариться, как этой вот огромною репой. И пришлось богачу положить репу своего брата на повозку и отвезти ее к себе домой. И не знал он, на ком выместить дома свой гнев и досаду, и пришли ему в голову злые мысли, и порешил он убить своего брата.

Нанял он убийц и велел им засесть в засаду, а сам отправился к своему брату и говорит:

— Милый мой братец, знаю я одно место, где зарыт богатый клад. Давай-ка его вместе выкопаем и поровну разделим.

Бедному брату дело такое понравилось, и он пошел с ним вместе без всякой опаски. Только они вышли, как набросились на бедного брата убийцы, связали его и хотели на дереве повесить. Начали они свое злое дело, как вдруг раздалось издалека громкое пенье и послышался топот копыт. Испугались убийцы, сунули своего пленника с головою в мешок, вздернули его на сук и бросились бежать без оглядки. Хотел он из мешка высвободиться, бился-бился, пока не проделал, наконец, в мешке дырку и просунул в нее свою голову. А проезжий тот был не кто иной, как странствующий студент, молодой парень, который распевал весело песню, проезжая по лесной дороге. Как только висевший в мешке заметил, кто это проезжает, он крикнул:

— Привет тебе, дорогой путник!

Студент оглянулся, но никак не мог понять, откуда это доносится голос; наконец он сказал:

— Кто это меня зовет?

Тогда тот, с верхушки дерева, ему и говорит:

— Погляди-ка наверх, я сижу в мешке мудрости и в короткий срок успел изучить важные вещи; перед ними все ваши школы ничего не стоят, еще повишу я немного и, научившись всему, сойду вниз и стану мудрее всех людей на свете. Я разбираюсь в звездах, и в небесных знаках, и в движенье ветров, и в песке на дне моря; я сведущ во врачеванье болезней, в силах трав и знаю всех птиц и все камни. Вот если б мог ты хоть раз побывать в этом мешке, ты бы почувствовал, какое величие проистекает из этого мешка мудрости.

Услыхав обо всем этом, студент удивился и сказал:

— Да будет благословен тот час, когда я встретил тебя! Нельзя ли и мне, хотя б ненадолго, побывать в этом мешке?

Пленник ответил ему сверху, что соглашается, дескать, на это неохотно:

— Да не надолго и за известную награду и доброе слово, пожалуй, пущу я тебя; но придется тебе часок подождать, мне еще осталось кое-чему доучиться.

Студент подождал немного, но показалось ему, что время тянется слишком долго, и он стал просить, чтобы тот пустил его в мешок поскорее, — жажда мудрости-де у него очень уж большая. Тогда тот наверху притворился, что, наконец, готов уступить его просьбе, и сказал:

— Чтобы мне выбраться из этого дома премудрости, ты должен спустить мешок на веревке вниз, тогда уж я и пущу тебя в него.

Вот студент спустил мешок вниз, развязал его, и только тот из мешка вылез, студент крикнул ему:

— Ну, а теперь подымай меня наверх, да поживее, — и хотел было уж влезть в мешок.

— Постой, — сказал ему тот, — так дело не выйдет. — И он схватил его и сунул вниз головой в мешок, затем завязал его и вздернул ученика мудрости на веревке на дерево, раскачал его в воздухе и говорит:

— Ну, каково, любезный приятель? Видишь, ты уже чувствуешь, что мудрость приливает к тебе в голову и становишься ты опытней. Ну, сиди теперь смирно, пока не станешь еще умней.

Затем вскочил он на лошадь студента и уехал, но все-таки прислал через час человека, чтобы спустить его вниз.

 

147. Кованный заново человек

 

В те времена, когда господь странствовал еще по земле, зашел он раз под вечер вместе со святым Петром к одному кузнецу, и тот охотно пустил их к себе переночевать. Но случилось так, что как раз в это самое время подошел к дому нищий, несчастный больной старик, и попросил у кузнеца милостыню. Петр сжалился над нищим и сказал:

— Господь мой и учитель, если тебе будет угодно, то избавь его от недугов, чтобы был он в силах сам себе на хлеб зарабатывать.

И кротко молвил господь:

— Кузнец, дай мне на время твой горн и подбрось в него углей, я омоложу этого больного старика.

Кузнец охотно согласился. Святой Петр взялся за мех, и когда пламя разгорелось и стало большое и высокое, взял господь бог старика, сунул его в горнило, прямо в самое пекло, и тот запылал, точно розовый куст, и стал восхвалять бога громким голосом. Подошел затем господь к чану, сунул в него человека с головой в воду, и когда тот как следует поостыл, дал он ему свое благословение; и глядь — выскочил человек оттуда молодой, стройный, здоровый, и лет на вид будто двадцати. Кузнец, который был при этом и все это видел, пригласил всех их к себе на ужин. А жила у него старая, полуослепшая, горбатая теща, она подошла к юноше и как следует его ощупала, чтоб узнать, закалил ли его огонь как должно. И рассказал юноша, что никогда не было ему так хорошо и что сидел он в пламени, будто в прохладной росе.

Рассказанное юношей звучало всю ночь в ушах у старухи, и когда господь на заре отправился в путь-дорогу, хорошо отблагодарив перед тем кузнеца, то последний подумал: не сможет ли он омолодить также и свою старуху-тещу, так как он все в точности видел, а тут дело к тому же его ремесла касается. И вот он кликнул старуху и спросил, не хочется ли ей, мол, тоже прыгать, как восемнадцатилетней девушке. Она ответила: «От всего сердца хотела бы, — ведь дело с юношей вышло так удачно». — Вот раздул кузнец пламя пожарче и сунул в него старуху; начала та извиваться да корчиться и подняла страшный предсмертный вопль. «Сиди смирно, чего ты кричишь и прыгаешь? Сейчас я раздую как следует». Он принялся раздувать мех снова, пока не сгорело на старухе все тряпье. Старуха вопила от боли, а кузнец думал: «Кузнечное дело на этом не кончилось», — он вынул старуху и бросил ее в чан с водой. Начала она кричать изо всех сил; услыхали то наверху в доме жена кузнеца и ее невестка, кинулись они по лестнице вниз и видят — лежит старуха в чану и воет, вся вздулась, скорчилась, лицо у ней все сморщенное, изуродованное. И так они перепугались, — а были они обе уже на сносях, — что в ту же самую ночь родили по мальчику, но были младенцы совсем на людей не похожи, а на обезьян, и убежали они в лес; от них-то вот и пошел род обезьяний.

 

 

148. Звери господни и чертовы звери

 

Сотворил господь бог разных зверей и выбрал себе вместо сторожевых собак волков; а про козла и позабыл. Приготовился тут и черт, собрался тоже что-нибудь сотворить, — и создал козлов с тонкими, длинными хвостами. Когда козлы ходили на пастбище, они всегда цеплялись хвостами за терновник и с трудом их вытаскивали. Надоело это черту, явился он и откусил хвосты у всех козлов, — вот потому и сейчас еще у них такие хвосты-обрубки.

Стал черт пускать козлов одних пастись. Но случилось так, что увидел господь, как они плодовые деревья гложут, портят виноградные лозы и другие нежные растения. Это господа огорчило, и он решил, по доброте своей и милости, натравить на них своих волков; и разорвали волки козлов, что паслись там.

Как узнал о том черт, явился к богу и говорит:

— Твои твари моих разорвали.

Ответил господь:

— А зачем ты их для вреда создал?

А черт говорит:

— Я должен был так поступить: ведь помыслы мои направлены ко вреду, и создания мои тоже должны обладать такой же природой; вы должны мне дорого за них заплатить.

— Я уплачу тебе, когда с дубов листья облетят; тогда и приходи, деньги для тебя уже отсчитаны.

Облетела с дубов листва, и явился черт, и потребовал у бога, чтоб тот отдал ему свой долг.

Но сказал господь:

— В храме, что находится в Константинополе, растет высокий дуб, а на дубе том все листья еще зелены.

В негодованье и с проклятьями скрылся черт и собрался на поиски того дуба, и блуждал он в пустыне целых шесть месяцев, пока, наконец, его отыскал; а когда, он вернулся назад, за это время все остальные дубы снова покрылись зеленой листвой. Так и не пришлось ему получить свой долг, и в ярости выколол тогда черт всем остальным козлам и козам глаза и вставил им свои.

Вот оттого у всех козлов глаза черта и короткие хвосты, и часто черт принимает козлиное обличье.

 

 

149. Петушиное бревно

 

Жил-был колдун. Вот стоял он раз посреди большой толпы народу и показывал свои чудеса. Он кликнул к себе петуха, и поднял тот петух тяжелое бревно и нес его, будто оно было легкое, как перышко. А находилась в толпе девушка, посчастливилось ей найти недавно трилистник, на котором было четыре листика, и сделалась она оттого умной, ее невозможно было обмануть никаким колдовством, и она заметила, что бревно на самом-то деле всего лишь соломинка. И крикнула девушка:

— Люди, да разве вы не видите, что петух держит всего лишь соломинку, а вовсе не бревно!

И вмиг все наважденье исчезло, и люди увидели, что было на самом деле, и прогнали колдуна с бранью и позором прочь.

А он разгневался и говорит:

— Уж я за это отомщу.

Спустя некоторое время праздновала девушка свадьбу. Вот нарядилась она и отправилась вместе с поезжанами через поле к тому месту, где находилась кирха. Вдруг подъезжают они к большому разлившемуся ручью, и не было там ни кладок, ни моста, чтоб переправиться. А невеста была бойкая, приподняла она юбку и собралась переходить вброд. Вошла она в воду, а стоял с ней рядом человек, был то колдун, и как закричит он, да так насмешливо:

— Эй, да где же твои глаза, откуда ты взяла, что тут вода?

И открылись у ней глаза, глядь — стоит она с поднятой юбкой среди поля, где растет, зацветая голубыми цветами, лен. Как увидели это все, стали ее бранить, над ней насмехаться, — и пришлось невесте бежать.

 

 

150. Старая нищенка

 

Жила-была однажды старушка-нищенка. Ты видел, пожалуй, как ходила одна старуха да милостыню просила?

Так вот эта женщина тоже милостыню собирала, и когда ей что-нибудь подавали, она говорила: «Да вознаградит вас господь за это». Подошла раз нищенка к дверям одного дома, а стоял там парень, был он на вид ласковый, но большой плут, он грелся в то время у камелька. Вот и говорит парень ласково бедной старушке-нищенке, что стояла у дверей, дрожа от холода: «Вы, бабушка, подойдите да погрейтесь».

Подошла старуха к камельку, да слишком близко, и вот загорелись на ней старые лохмотья, но она того не заметила. А парень рядом стоял и видел это. Должен же он был их потушить? Не правда ли, он должен был их потушить? Даже если бы не было в доме воды, ему следовало бы все свои слезы повыплакать, чтоб потекли они двумя чистыми ручьями и потушили огонь.

 

 

151. Три лентяя

 

Было у одного короля три сына, и все они были ему одинаково любы, и он не знал, кого после своей смерти королем оставить. Подошло время старому королю помирать, подозвал он их к своему ложу и говорит:

— Милые дети, вот что я надумал и порешил: кто из вас самый ленивый, пускай тот королем и будет.

И сказал старший:

— Стало быть, батюшка, королевство принадлежит мне: уж я такой ленивый, что когда лежу и мне спать хочется, а упадет мне на глаза капля, то мне их и закрывать не хочется, чтоб уснуть.

Средний сказал:

— Королевство принадлежит мне, батюшка, — ведь я так ленив, что если сяду у костра погреться, то скорей я себе пятки сожгу, чем ноги отодвину.

Третий сказал:

— Королевство мое, батюшка, — я ведь такой лентяй, что если меня станут вешать, и будет уже веревка у меня на шее, и даст мне кто-нибудь острый нож в руки, чтоб перерезать веревку, то я скорей позволю себя повесить, чем протяну руку к веревке.

Услыхал это король и сказал:

— Ты, пожалуй, будешь самый ленивый и потому должен стать королем.

 

 

151а. Двенадцать ленивых работников

 

Двенадцать работников день-деньской ничего не делали и вечером тоже себя утруждать не хотели. Вот легли они раз на травку и стали своей ленью похваляться.

Первый сказал:

— Да какое мне дело до вашей лени, — мне и своей-то хватит. Забота о себе — это главная моя работа; ем я немало, а пью и того больше. Съем я этак четыре обеда, затем попощусь маленько, пока голода не почувствую, — так-то оно для меня, пожалуй, лучше всего. Рано вставать — это не в моем обычае; если дело подходит к полудню, то найду я себе местечко где-нибудь поспокойнее. Позовет хозяин, а я будто и не слышу; позовет еще раз, а я подожду немного, пока он меня подымет, ну, и иду уж, конечно, медленно. Этак жить еще можно.

Второй сказал:

— А мне вот за лошадью ухаживать приходится, но уздечку я с нее не снимаю; если мне неохота, то и корму ей не даю и говорю, что, дескать, она уже поела. Завалюсь я в ясли с овсом и посплю этак часика четыре. Затем протяну ногу и поглажу разок-другой лошадь по спине, вот она уж и почищена, да кто ж спрашивать-то да проверять будет? Но служба у меня все же слишком тяжелая.

Третий сказал:

— И зачем себя мучить работой? Да и что в том толку? Лягу это я себе на солнышко да посплю. Начнет дождь накрапывать, а мне зачем вставать? Ну и пусть себе, слава богу, идет. И полил, наконец, ливень, да такой сильный, что аж волосы с головы срывал и с водой уносил, вот и дыру мне в черепе продолбил; ну, наложил я себе пластырь, и ничего — обошлось. Таких бед да несчастий у меня было достаточно.

Четвертый сказал:

— А я, прежде чем за работу приняться, промешкаю сначала с часок, чтоб силы набраться, а затем и начинаю помалу, и спрашиваю, нет ли случайно кого, кто бы мне помог. Ну, и уступаю ему большую часть работы, а сам только присматриваю; но для меня и этого слишком много.

Пятый сказал:

— Да это что! А вот вы представьте себе — должен я навоз убирать из конюшни и накладывать его на телегу. Дело это я делаю медленно, наберу немного на вилы, подыму вверх, — ну, так с четверть часа и отдыхаю, пока на телегу не кину. Довольно и того, если за день одну телегу вывезу. Нет у меня охоты работать до изнурения.

Шестой сказал: — Эх, стыдно вам: я вот никакой работы не боюсь; полежу сперва недельки три и даже одежу с себя не снимаю. Да к чему еще эти пряжки на башмаках? Пусть себе с ног сваливаются — это ничего. А если на лестницу мне взбираться, то поставлю я не спеша сначала одну ногу, а затем другую на первую ступеньку, потом сосчитаю и остальные, чтобы знать, где можно будет передохнуть.

Седьмой сказал:

— Нет, у меня дело совсем другое: мой хозяин следит за моей работой; но только целый день его не бывает дома. Однако же я всюду поспеваю, ничего не упускаю, бегаю, елико возможно, когда ползаешь еле-еле. А чтоб сдвинуть меня с места, это, пожалуй, только четырем дюжим парням под силу будет. Пришел это я раз, а на полатях лежат рядом шестеро и спят. Лег и я с ними и заснул. И не разбудить меня было, а тут я дома по хозяйству оказался нужен, так пришлось нести меня, надо сказать, на руках.

Восьмой сказал:

— Ну, видно, я всех вас проворней буду: вот ежели, например, лежит где камень, я себя не утруждаю, чтобы ногу поднять да переступить через него, а ложусь прямо на землю — все равно грязь или лужа попадется — и лежу себе, пока на солнце не высохну; разве что повернусь на другую сторону, чтобы оно меня грело.

Девятый сказал:

— Да это что! Вот нынче лежал передо мной хлеб, но мне было лень его взять, так я чуть было с голоду не помер. Да стояла еще кружка, но была она большая да тяжелая, ну, мне и не хотелось ее подымать, — уж лучше было от жажды страдать. Перевернуться с боку на бок — это для меня слишком много; так и пролежал я день-деньской, как бревно.

Десятый сказал:

— А вот у меня из-за лени беда приключилась: ногу сломал я себе, да икры вспухли. Лежало нас трое на проезжей дороге, и я ноги вытянул и лежу. А тут едет повозка, — ну, колеса меня и переехали. Правда, я мог ноги принять с дороги, но я не слыхал, как телега ехала, — все комары над ухом жужжали, в нос влетали, а через рот вылетали; но кому охота придет их еще отгонять?

Одиннадцатый сказал:

— Вчера от службы я отказался. Неохота было мне таскать своему хозяину тяжелые книги то туда, то сюда, — и так каждый день без конца. Но, правду сказать, хозяин меня отпустил и удерживать не стал; платья я его никогда не чистил, и их моль все поела, — вот это да-а!

А двенадцатый сказал:

— Сегодня пришлось мне ехать по полю в телеге; положил я на нее соломы и лег, — ну и крепко заснул. Вожжи из рук у меня и выпали. Проснулся, вижу — лошадь из упряжи вырвалась, нет ни постромок, ни хомута, ни уздечки, ни удил. А мимо проходил какой-то человек, — он все и унес. Да к тому же попала телега в лужу, в ней и застряла. Я ее так и оставил, а сам опять на солому завалился. Приходит, наконец, сам хозяин; вытащил он телегу, — а не приди он, то и не лежал бы я тут с вами, а лежал бы там да спал себе преспокойно.

 

 

152. Пастушок

 

Жил-был пастушок, и был он за мудрые свои ответы, что давал на все вопросы, повсюду знаменит да известен. Услыхал о том и король той стороны и, тому не поверив, велел привести к себе мальчугана. И сказал он ему:

— Если ты сможешь ответить мне на три вопроса, то возьму я тебя к себе, и будешь ты мне вместо сына, будешь жить в моем королевском замке.

Мальчик спросил:

— А что это за три вопроса?

А король говорит:

— Мой первый вопрос такой: сколько капель воды в море?

Пастушок ответил:

— Господин король, велите остановить все реки, что текут на земле, чтоб ни одна капля из них в море не убегала, пока я их не пересчитаю, и я скажу вам, сколько капель в море.

Говорит король:

— Второй мой вопрос будет такой: сколько звезд на небе?

Пастушок сказал:

— Дайте мне большой лист бумаги.

Наставил он пером на ней так много маленьких точек, что их было еле видно, почти невозможно было их счесть, и рябило в глазах, когда на них смотришь. И сказал он королю:

— Вот столько же и звезд на небе, сколько точек на этой бумаге; попробуйте счесть их!

Но никто не мог этого сделать. И говорит король:

— А третий вопрос мой: сколько секунд в вечности?

И ответил ему пастушок:

— Есть в дальней Померании Алмазная гора; чтоб подняться на ее вершину, надо идти целый час; и целый час надо, чтобы пройти ее вдоль; и целый час, чтобы в глубь той горы спуститься. На вершину ее раз в столетье прилетает птичка и точит свой клюв, — так вот, когда она всю гору источит, то пройдет первая секунда вечности.

И сказал король:

— Ты ответил на три вопроса, как мудрец; отныне ты будешь жить со мной в моем королевском замке и будешь мне вместо сына.

 

 

153. Звездные талеры

 

Жила-была маленькая девочка. Отец и мать у ней умерли, и была она такая бедная, что не было у ней даже каморки, где жить, и кроватки, где спать. Наконец осталось у нее одно только платье, что на ней было, и кусочек хлеба в руке, который ей подала какая-то жалостливая душа. Но была она добрая и скромная. И оттого, что была она всем миром покинута, вышла она, полагаясь на волю господню, в поле. Встретился ей на дороге бедняк и говорит:

— Ах, дай мне чего-нибудь поесть, я так проголодался.

Она отдала ему последний кусочек хлеба и сказала:

— На здоровье, — и пошла дальше.

Шел по дороге ребенок, он жалобно плакал и сказал:

— Холодно моей голове, подари мне что-нибудь, чем бы я мог ее покрыть.

Сняла она свою шапочку и отдала ему. Прошла она еще немного, и повстречался ей опять ребенок, не было на нем ничего, и весь он дрожал от холода, — и она отдала ему свое платье. А потом попросил у нее другой ребенок юбочку, и отдала она ему юбочку. Наконец пришла она в лес, а уже совсем стемнело, и явился еще ребенок, попросил у нее рубашечку. И добрая девочка подумала: «Ночь темная, меня никто не увидит, — можно, пожалуй, отдать и рубашку», — и сняла она рубашку, отдала и ее. И вот стоит она, и нет у нее ничего больше, и вдруг стали падать звезды с неба, а были то не звезды, а новехонькие блестящие талеры; и хотя она отдала свою последнюю рубашку, но появилась на ней новая, да притом из самого тонкого льна. И подобрала она в подол талеры, и хватило их ей на всю жизнь.

 

 

155. Смотрины

 

Жил один молодой пастух. Очень захотелось ему жениться, а был он знаком с тремя сестрами, и все они были красавицы; трудно ему было сделать выбор, и он не мог никак решить, какой же из них отдать предпочтение. Спросил он тогда совета у матери, а мать ему и говорит: — А ты пригласи всех троих, поставь перед ними сыр и смотри, как они будут его резать.

Парень так и сделал. Первая из сестер съела сыр вместе с корочкой. Вторая срезала второпях корочку с сыра, и так как была она суетливая, то оставила много хорошего сыра на корке и не стала его есть. А третья не спеша да как следует срезала корку, не слишком много и не слишком мало. Рассказал об этом пастух своей матери, а мать и говорит:

— Возьми себе в жены третью сестру.

Так он и сделал, и жил он с ней вместе в довольстве и в счастье.

 

 

156. Очески

 

Жила однажды девушка, была она красавица, да зато ленивая и нерадивая. Когда ей надо было прясть пряжу, она сердилась, если ей попадался какой маленький узелок на льняной пряже, она вырывала целый пучок прядева, бросала его наземь, словно отбросы какие-нибудь. А была у нее служанка, та была работящая, — подберет она выброшенный лен, очистит его, спрядет его тонко да так искусно; и вот выткала она себе из таких оческов красивое платье. А сватался за ленивую девушку один парень, и должны были праздновать свадьбу. Вечером накануне свадьбы весело танцевала прилежная девушка в своем красивом платье, а невеста и говорит:

Как плясать не стыдно ей,
Ведь очески-то на ней!

Услыхал это жених и спрашивает невесту, что она этим хочет сказать. И рассказала она жениху, что на той вон девушке все платье соткано из льняной пряжи, которую она выбрасывала. Как услыхал это жених, понял, что она ленивица, а та, бедная девушка, работящая, — бросил свою невесту, подошел к той и выбрал ее себе в жены.

 

 

158. О блаженной стране небывалой

 

В те блаженные времена пошел я раз и вижу — висит на маленькой шелковой ниточке Рим и Латеран, и бежит безногий человек быстрей самого резвого коня, а острый меч мост пополам рассекает. Потом видел я еще молодого осла с серебряным носом, бежит он и гонится за двумя быстрыми зайцами; и стоит липа такая ветвистая, и растут на ней горячие оладьи. И видел я тощую старую козу, тащила она на себе целых сто возов сала и шестьдесят возов соли. Ну, что, мало наврал? И видел я, как плуг пахал сам без коней и быков, а годовалый ребенок четыре мельничных жернова кинул из Регенсбурга до самого Трира, а из Трира прямо в Страсбург; а ястреб плыл через Рейн, — это правда, а то как же он мог бы на берег другой перебраться?

И слышу я — затеяли рыбы такой шум промеж себя, что слышно было до самого неба, а мед тек целой рекою, с глубокой долины на высокую гору, — вот уж, что и говорить, диковинные дела! Да еще там два ворона луг косили; и приметил я двух комаров, что мост строили. А два голубя волка разорвали, двое ребят козочек вверх бросали, а две лягушки зерно молотили. А потом я видел, как две мыши епископа в сан посвящали, а две кошки медведю язык вырвали. Прибегает тогда улитка, убивает двух диких львов. А тут стоит брадобрей, женщине бороду подстригает, а двое грудных детей матерям замолчать велят. А еще видал я двух гончих собак, тащили они мельницу из воды, а старая кляча стоит и им говорит: «Так вам и надо». И стоят во дворе четыре коня и зерно из всех сил молотят, а две козы печь топят, а рыжая корова хлебы в печку сажает. Тут как запел петух: «Ку-ка-ре-ку!» Вот и сказке конец, ку-ка-ре-ку!

 

 

159. Сказка-небылица

 

Хочу я вам кое-что рассказать. Видал я раз, как летели две жареных курицы. Летели они, надо сказать, быстро, животы свои к небу задрали, ну а спины прямо в преисподнюю повернули; а наковальня с мельничным жерновом через Рейн плыли, да так уж тихо, медленно-премедленно; а лягушка сидела и лемех ела, — было дело на льду, в Троицын день. И стояло тут еще трое парней; случилось, что собрались они зайца поймать, а шли они на костылях и на ходулях; один был глухой, другой — слепой, третий — немой, а четвертый — и ногой вовсе двинуть не мог. Может, вы хотите узнать, как все это кончилось? Слепой — тот первый увидел, что по полю заяц бежит; немой крикнул хромому, а хромой — хвать зайца, да прямо за шиворот. А вот было еще: собралось несколько человек плыть по земле — натянули они паруса и поплыли себе по широкому полю; переплыли через высокую гору, и что ж? — утонули бедняги. А рак гнался за зайцем; и лежала высоко на крыше корова, — она взлетела туда. А мухи в тех краях большущие-пребольшущие, все равно как у нас козы.

А теперь открой-ка окошко, чтоб все небылицы в него улетели.

 

 

160. Сказка-загадка

 

Были обращены три женщины в цветы, они росли на поле, и один из цветков мог бывать по ночам дома. И вот, когда начало уже светать, говорит раз женщина своему мужу, — а ей пора уже было идти опять к своим подружкам на поле и сделаться опять цветком:

— Если ты придешь нынче до полудня на поле и меня сорвешь, я буду расколдована и буду опять жить с тобой.

Так и случилось. Но вот спрашивается, как же муж узнал ее? Ведь цветы были похожи друг на друга и различить их было нельзя.

Ответ: «А вот как: ведь она-то ночевала у себя дома, на поле ее не было, и роса на нее не упала, как на те два других цветочка, и поэтому муж мог ее узнать».

 

 

161. Белоснежка и Алоцветик

 

Жила бедная вдова одна в своей избушке, а перед избушкой был у нее сад; росло в том саду два розовых деревца, и цвели на одном белые розы, а на другом — алые; и было у нее двое детей, похожих на эти розовые деревца, звали одну — Белоснежка, а другую — Алоцветик. Были они такие скромные и добрые, такие работящие и послушные, что таких еще и не было на свете; только Белоснежка была еще тише и нежней, чем Алоцветик. Алоцветик все больше прыгала и бегала по лугам и полям, собирала цветы и ловила бабочек; а Белоснежка — та больше сидела дома возле матери, помогала ей по хозяйству, а когда не было работы, читала ей что-нибудь вслух. Обе сестры так любили друг друга, что если куда-нибудь шли, то держались всегда за руки, и если Белоснежка, бывало, скажет: «Мы всегда будем вместе» — то Алоцветик ей ответит: «Да, пока мы живы, мы никогда не расстанемся» — а мать добавляла: «Что будет у одной из вас, пусть поделится тем и с другой».

Часто девочки бегали в лесу одни, собирали спелые ягоды, но ни один зверь их не трогал, и все доверчиво подходили к ним. Зайчик ел у них с руки капустный лист, дикая коза паслась рядом с ними, весело прыгал около них олень, и птицы оставались сидеть на ветках и распевали разные песни, какие только знали. И ни разу никакой беды с сестрами не случалось. Если они, бывало, в лесу задержатся и наступит уже ночь, они лягут рядом на мягком мху и спят так до утра; мать знала об этом и никогда о них не беспокоилась. Однажды заночевали они в лесу, проснулись на рассвете, видят — сидит рядом с ними чудесное дитя в белом сверкающем платьице. Оно встало и ласково на них поглядело, но ничего им не сказало и ушло в глубину леса. Оглянулись они и увидели, что спали они как раз на самом краю пропасти и, должно быть, упали бы в нее, если бы в темноте сделали хоть один шаг. И вот мать им объяснила, что то, должно быть, был ангел, охраняющий добрых детей.

Белоснежка и Алоцветик держали избушку в такой чистоте, что в нее приятно было заглянуть. Летом за домом присматривала Алоцветик. Каждое утро, пока мать еще спала, ставила она у ее постели цветы — с каждого деревца по розе. Зимой Белоснежка затапливала печь, подвешивала к очагу котел на крюке; и медный котел блестел, точно золото, так хорошо он был вычищен. Вечером, когда падал белыми хлопьями снег, мать говорила:

— Ступай, Белоснежка, и запри дверь на задвижку.

Они садились потом у очага, и мать надевала очки и читала им вслух из большой книги. А девочки сидели, пряли и слушали. Рядом с ними лежал на полу ягненок, а сзади сидел на насесте белый голубок, спрятав голову под крыло.

Раз вечером сидели они мирно все вместе, вдруг кто-то постучался в дверь и попросил, чтоб его впустили. Мать говорит:

— Алоцветик, открой поскорей дверь, это, пожалуй, какой-нибудь странник просится на ночлег.

Алоцветик пошла и отодвинула задвижку, думая, что это какой-нибудь бедный человек; но то был медведь, который просунул в дверь свою большую черную голову. Алоцветик громко вскрикнула и отскочила назад, ягненок в то время заблеял, голубок вспорхнул, а Белоснежка забралась к матери на постель. Но медведь вдруг заговорил и сказал:

— Не бойтесь, я вас не трону, я очень озяб и хочу у вас немного отогреться.

— Ох ты, бедный медведь, — сказала мать, — ну, ложись тогда поближе к огню; только смотри, не спали своей шубы.

Затем она кликнула:

— Белоснежка, Алоцветик, идите сюда, медведь нас не тронет, он добрый.

Девочки подошли поближе, и мало-помалу и ягненок с голубком тоже перестали бояться медведя. Тогда медведь и говорит:

— Дети, стряхните снежок с моей шубы.

Девочки принесли метелку и как следует почистили медведю шубу; он растянулся у очага и начал весело урчать от удовольствия. Вскоре они и совсем к медведю привыкли и стали подшучивать над своим неуклюжим гостем. Они теребили его за шерсть, становились ему на спину, таскали его по комнате или брали прут и били его, а когда он ворчал, они весело смеялись. И медведю это нравилось, но когда уж слишком сильно они ему докучали, он кричал:

— Ах, дети, оставьте меня в живых:

Вы меня уж пожалейте,
Женишка-то не убейте.

Когда пришло время ложиться спать и все уже были в постели, мать сказала медведю:

— А ты уж, бог с тобой, оставайся лежать себе у печки, уж тут ты укроешься от холода и непогоды.

Когда начало светать, дети выпустили медведя, и он затопал по сугробам в лес. С той поры стал медведь приходить к ним каждый вечер в свой обычный час. Он ложился у очага и всегда позволял детям с ним играть и коротать свой досуг; и все так к нему привыкли, что даже дверей не запирали, пока не явится их черный приятель.

Но вот наступила весна, все кругом зазеленело, и сказал тогда медведь Белоснежке:

— Ну, теперь мне пора убираться, — целое лето я к вам не приду.

— Куда же ты пойдешь, милый медведь? — спросила его Белоснежка.

— Мне надо идти в лес, свои сокровища от злых карликов сторожить. Зимой, когда земля замерзает, их никто там не откопает; но теперь, когда земля на солнце оттаяла и согрелась, карлики, чего доброго, еще заберутся, начнут искать сокровища, докопаются и их утащут; а что попадет к ним в руки, то запрячут они в свои пещеры, и не так-то легко их будет разыскать.

Белоснежка сильно загрустила, что приходится им расставаться. Когда она открыла дверь, то медведь, пробираясь, зацепился за дверной крюк, дернулся и вырвал кусок шкуры, — и показалось Белоснежке, будто золото блеснуло; но она не была в этом уверена. Медведь быстро убежал и вскоре исчез за деревьями.

Спустя некоторое время мать послала детей в лес собирать валежник. В лесу нашли они большое срубленное дерево; лежало оно на земле, и у ствола в траве что-то прыгало; но они никак не могли разобрать, что это такое. Они подошли поближе, видят — стоит перед ними карлик, лицо у него старое, морщинистое, и длинная-предлинная седая борода. Кончик бороды попал в трещину дерева, и человечек прыгал, как собачонка на привязи, и не знал, как ему свою бороду вытащить. Он вытаращил на девушек красные горящие глаза и крикнул:

— Ну, чего стоите, разве нельзя подойти и помочь мне?

— Да как это с тобой, человечек, случилось? — спросила его Алоцветик.

— Глупая гусыня, да к тому ж и любопытная, — ответил карлик, — хотел я было дерево расколоть, чтоб дров себе для печки нарубить; если класть толстые поленья, то наше кушанье быстро подгорает, — мы ведь не так прожорливы, как вы, грубый да жадный народ. Клин вогнал я удачно, и все шло как следует, но проклятое дерево было слишком гладкое, вот клин случайно и выскочил, дерево так быстро сошлось, что я не успел вытащить своей красивой белой бороды. Вот она и защемилась, и мне нельзя теперь выбраться отсюда. Чего смеетесь, глупые, толстые рожи? Тьфу, до чего же вы скверные!

Дети стали изо всех сил бороду тащить, но вытащить ее никак не могли, — уж очень крепко она застряла.

— Я сбегаю людей позову, — сказала Алоцветик.

— Эх, головы вы бараньи! — прокричал карлик. — Зачем людей-то звать — вас тут и двоих будет достаточно. Лучше ничего надумать не можете?

— Ты уж потерпи маленько, — сказала Белоснежка, — я что-нибудь да придумаю, — и она достала из кармана маленькие ножницы и отрезала кончик бороды. Как только карлик освободился, он тотчас схватил мешок, полный золота, спрятанный под корнями, вытащил его оттуда и проворчал про себя: «Вот неотесанный народ, отрезали кусок такой чудесной бороды, черт вас возьми!» Схватил мешок свой на плечи и ушел, — на детей даже не глянул.

Захотелось вскоре после того Белоснежке и Алоцветику наловить рыбы к обеду. Подошли они к ручью, видят — скачет над водой большой кузнечик, точно в воду прыгнуть собирается. Подбежали они и узнали карлика.

— Ты куда это собрался? — спросила его Алоцветик. — Уж не в воду ли прыгнуть хочешь?

— Я не такой уж дурак, — крикнул ей карлик, — разве не видите, что проклятая рыба меня за собой тянет?

Человечек сидел и удил рыбу, а ветер, к несчастью, запутал его бороду в леске, и когда клюнула большая рыба, у карлика не хватило сил ее вытянуть; рыба была сильнее его и тянула карлика за собой. Как ни хватался он за траву и за камыш, ничего поделать не мог, и пришлось бы ему нырять вслед за рыбой, вот-вот утащила бы она его в воду. Девочки подоспели как раз вовремя, подхватили карлика и стали бороду из лески выпутывать; но ничего у них не выходило, борода и леска крепко перепутались. Оставалось только одно — достать небольшие ножницы и отрезать бороду, — вот и пропал еще кусок бороды. Увидал это карлик, начал на них кричать:

— Разве это дело, жабы вы этакие, уродовать человеку лицо? Мало вам того, что вы мне уж раз бороду обкорнали, а теперь собираетесь отрезать еще кусок, да притом самый красивый? Мне теперь к своим и на глаза показываться нельзя будет! Чтоб вам пусто было! — Тут достал он мешок с жемчугами, запрятанный в камышах, и, не сказав больше ни слова, потащил его куда-то и исчез за прибрежным камнем.

Случилось, что вскоре после того послала мать обеих девочек в город купить ниток, иголок, шнурков и лент. А дорога шла через долину, где повсюду лежали в беспорядке огромные обломки скал. И вдруг увидели они на небе большую птицу; она медленно кружила над ними, спускаясь все ниже, и села, наконец, поблизости на скалу. Затем они услыхали резкий, жалобный крик. Они подбежали и с ужасом увидели, что орел схватил их старого знакомца карлика, собираясь его унести. Добрые дети тотчас уцепились за человечка и стали его у орла отнимать; и выпустил, наконец, орел свою добычу. Не успел карлик прийти в себя от испуга, как начал кричать своим визгливым голосом:

— Разве нельзя было обращаться со мной повежливее? Вот ухватились за мой тоненький сюртучок и весь его разорвали, весь он теперь в дырках, ах вы такие-сякие, неуклюжие да неповоротливые!

Взял затем карлик свой мешок с драгоценными камнями и шмыгнул снова в свою пещеру под скалами. Но девушки уже привыкли к его неблагодарности; они продолжали свой путь, пришли в город и сделали свои покупки.

На обратном пути через долину они увидели карлика: выбрав ровное местечко, карлик высыпал из мешка драгоценные камни, не подозревая, что кто-нибудь будет так поздно проходить мимо. Вечернее солнце падало на блестящие камни, и они так красиво сияли и светились разными цветами, что дети остановились и засмотрелись на них.

— Чего вы стоите, мерзкие ротозеи? — закричал карлик, и его пепельно-серое лицо стало от гнева красное, как киноварь.

Он бы продолжал еще браниться, но вдруг послышался громкий рев, и черный медведь затопал из лесной чащи. Вскочил испуганный карлик, но добраться до своей лазейки не успел — медведь был уже совсем близко. И крикнул карлик в большом страхе:

— Дорогой мой сударь медведь, пощади ты меня, я отдам тебе за это все свои сокровища! Погляди на эти прекрасные драгоценные камни, что лежат перед тобой. Не убивай меня! Что пользы тебе от такого маленького, щуплого человечка? Да ты меня на зубах и не почувствуешь; съешь лучше вот этих двух злых девочек; они будут для тебя лакомым куском, они жирны, как молодые перепелки, съешь их во славу господню!

Но медведь не обратил внимания на его слова и ударил злобного человечка лапой так, что тот больше уже и не поднялся.

Девочки бросились бежать, но медведь крикнул им вслед:

— Белоснежка, Алоцветик, не бойтесь, подождите, я вас провожу.

Они узнали его по голосу, остановились. Подошел к ним медведь, и вдруг свалилась с него медвежья шкура, — и стоял перед ними красивый юноша, одетый весь в золото.

— Я сын короля, — сказал он, — я был околдован этим злым карликом. Он украл у меня мои сокровища, обратил меня в дикого медведя и заставил жить в лесу до той поры, пока его смерть не расколдует меня снова. А теперь он получил должное возмездие.

И вышла Белоснежка за королевича замуж, а Алоцветик — за его брата; а большие сокровища они поделили между собой поровну. Мать-старуха жила еще долгие годы счастливо и спокойно вместе со своими детьми. Два розовых деревца она взяла вместе с собой, и они росли перед ее окном, и каждый год зацветали на них прекрасные розы — белые и алые.

 

 

162. Умный работник

 

Как счастлив хозяин и как хорошо все ладится у него в доме, если есть у него умный работник, который хотя и слушает его да поступает не так, как говорит хозяин, а следует своему собственному разуму. Вот такой умный Ганс и был послан однажды своим хозяином на поиски пропавшей коровы. Долго он не возвращался, и хозяин подумал: «А верный-то Ганс уж как в работе старается!» А тот домой все не возвращался. Начал уже хозяин опасаться, не случилось ли с работником какого несчастья, и вот собрался он сам идти его разыскивать. Долго ему пришлось искать; наконец нашел он работника, тот бегал взад и вперед по широкому полю.

— Ну, милый Ганс, — сказал хозяин, нагнав его, — что ж, нашел ты корову, за которой я тебя посылал?

— Нет, хозяин, — ответил тот, — коровы я не нашел, да я ее и не искал.

— А что ж ты, Ганс, искал?

— Кое-что получше, и, по счастью, нашел.

— А что же ты нашел?

— Трех черных дроздов, — ответил работник.

— А где же они? — спросил хозяин.

— Да вот одного вижу, другого слышу, а за третьим гоняюсь, — ответил расторопный работник.

Берите пример с Ганса, не заботьтесь о своем хозяине и об его указаниях, а делайте лучше то, что вам вздумается, к чему будет охота, и вы поступите так же умно, как и этот вот умный Ганс.

 

 

163. Стеклянный гроб

 

Пускай никто не говорит, что бедный портной, мол, не в силах достигнуть многого и добиться высоких почестей, для этого только надо попасть на правильную колею, вот в этом-то самое главное дело, чтоб повезло человеку. Такой вот хороший, добрый да расторопный портняжка шел однажды, странствуя, своим путем-дорогой и зашел в дремучий лес, а так как он дороги не знал, то и заблудился. А наступила ночь, и не оставалось ему ничего другого как искать себе пристанища среди такого жуткого одиночества. Хотя и нашел он себе, правду сказать, на мягком мху неплохую постель, но страх перед дикими зверями не давал ему покоя, и пришлось ему, наконец, решиться заночевать на дереве. Нашел он высокий дуб, взобрался на самую его макушку и возблагодарил господа бога за то, что захватил с собой утюг, а не то, чего доброго, сдунул бы портняжку ветер, гулявший над вершинами деревьев.

После нескольких часов, проведенных им в темноте не без дрожи и страха, он заметил в небольшом отдаленье мерцание огонька. Подумав, что это, должно быть, человеческое жилье, где ему было бы поудобней, чем на ветках дерева, он осторожно спустился вниз и пошел навстречу огоньку. Огонек привел его к маленькой избушке, она была сплетена из камыша и волчьей травы. Он смело постучался, двери открылись, и при отблеске пробившегося света он увидел старого, седого как лунь человечка, и была на нем одежда сшита из пестрых лоскутьев.

— Кто вы такой и чего вам тут надо? — спросил его старичок картавя.

— Я бедный портной, — ответил тот, — меня застала ночь в этих дебрях, и я вас убедительно прошу приютить меня у себя в хижине.

— Ступай своей дорогой,— ответил ворчливо старик, — с бродягами мне нечего возиться. Поищи себе пристанища где-нибудь в другом месте.

С этими словами он собрался было юркнуть назад к себе в дом, но портной крепко ухватил его за полу сюртучка и начал так жалостно упрашивать, что старик, который вовсе не был таким злым, каким он себя показывал, наконец смягчился, пустил его к себе в хижину и дал ему поесть, а потом указал в углу довольно удобное ложе для ночлега.

Усталого портного не надо было убаюкивать, он сладко проспал до утра и не подумал бы, что пора уже вставать, если бы не испугал его сильный шум. Через тонкие стенки домика послышался громкий крик и рычанье. Портным овладело неожиданное мужество, он вскочил, оделся и быстро выскочил во двор. Тут он заметил вблизи хижины огромного черного быка и красивого оленя, они яростно дрались между собой. Они нападали один на одного с таким ожесточением, что от топота их ног дрожала земля, а от крика звенел воздух. Долгое время невозможно было предвидеть, кто из них выйдет победителем, но вот олень всадил, наконец, своему противнику в живот рога, и черный бык со страшным ревом упал на землю и после нескольких ударов оленя лежал уже мертвый.

Портной, глядевший в изумленье на это единоборство, стоял недвижно; в это время олень подскочил к нему, и не успел портной отбежать, как тот со всего разбега поднял его на свои огромные рога. Не успел портной и опомниться, как олень бежал уже вскачь через горы и долы, леса и луга. Портной крепко уцепился обеими руками за рога и отдал себя на волю судьбы. И ему только казалось, будто летит он куда-то. Наконец у обрыва скалы олень остановился и осторожно опустил портного на землю. Портной был ни жив ни мертв, и понадобилось немало времени, пока он снова пришел в себя. Когда он чуть отдохнул, олень, стоявший около него, ударил рогами в дверь, находившуюся в скале, с такой силой, что та вмиг распахнулась. Оттуда выбились языки пламени, поднялись потом густые пары, и исчез в тех парах олень на его глазах. Портной не знал, что ему теперь делать, куда ему теперь идти, чтобы выбраться из этой пустыни к людям. Он стоял в нерешительности, и вдруг из скалы послышался голос, который молвил ему: «Входи без страха сюда, с тобой никакой беды не случится». Правда, портной сперва не решался, но, подталкиваемый какой-то таинственной силой, он послушался голоса и вошел через железную дверь в большой, просторный зал. Его потолки, стены и пол были сделаны из блестящих, полированных квадратных плит; и на каждой из них были начертаны непонятные ему знаки. Портной начал в изумленье все разглядывать, и только он было собрался уже уходить, как услышал опять голос, который сказал ему: «Ты ступи на тот камень, что находится посреди зала, и тебя ожидает великое счастье».

Мужество у портного так возросло, что он исполнил это указанье. Камень начал под его ногами подаваться и медленно опустился вниз. Стал, камень снова прочно на месте; оглянулся портной и видит, что он находится в зале, по размеру таком же, как и первый. Но здесь было больше чему удивляться и на что посмотреть. В стенах были вырублены ниши, и в них стояли сосуды из прозрачного стекла, наполненные окрашенным спиртом или голубоватым дымом. Стояли на полу зала два больших стеклянных ящика, один напротив другого, и они тотчас привлекли внимание портного. Он подошел к одному из них и увидел внутри него красивое здание, похожее на замок, оно было окружено надворными постройками, конюшнями, сараями и множеством разных красивых предметов. Все было маленькое, но было сделано необычайно тщательно и изящно, и казалось, что все вырезано искусной рукой мастера с величайшей точностью.

Он долго бы еще глядел, не отрываясь, на эти диковинные предметы, если бы не послышался вновь голос, который велел ему оглянуться и осмотреть стоящий напротив него ящик. И каково было изумление портного, когда он увидел необычайной красоты девушку. Она лежала как бы во сне и была вся укутана светлыми волосами, словно драгоценной мантией. Ее глаза были плотно закрыты, но румянец на ее лице и повязка, что от дыханья то вздымалась, то опускалась, — все это говорило о том, что девушка жива. Портной глядел с бьющимся от волнения сердцем на красавицу, и вдруг она открыла глаза, и при виде его ее охватили радость и страх.

— Праведное небо! — воскликнула она.— Близится час моего освобождения! Скорей, скорей спаси меня из моей темницы: если ты отодвинешь задвижку на этом стеклянном гробу, я буду расколдована.

Портной немедля послушался, и тотчас она подняла стеклянную крышку, вышла из гроба и быстро направилась в угол зала и там укрылась широкой мантией. Потом она уселась на камень, подозвала к себе юношу, нежно поцеловала его в губы и сказала:

— Мой долгожданный освободитель, само милосердное небо привело тебя ко мне и положило конец моим страданьям. В тот день, когда они кончатся, для тебя начнется счастье. Ты дарованный мне небом жених, ты будешь мною любим и окружен в избытке всеми земными благами, и вся твоя жизнь пройдет в радостях. Садись и выслушай рассказ про мою судьбу:

«Я дочь одного богатого графа. Мои родители умерли, когда я была еще совсем ребенком, и меня отдали по их воле на попечение старшего брата, у которого я и воспитывалась. Мы так нежно любили друг друга, были так во всем единодушны и согласны, что решили никогда ни с кем не вступать в брак и жить до самой смерти вместе. В нашем доме никогда в обществе недостатка не было; нас часто посещали друзья и соседи, и мы радушно всех принимали.

Однажды, вечером, к нам в замок заехал на коне какой-то незнакомец; он сказал, что ему из-за позднего времени добраться до ближайшего места трудно, и попросился у нас переночевать. Мы любезно удовлетворили его просьбу, и он долго беседовал с нами за ужином и самым приятным образом рассказывал нам всяческие истории. Он так понравился моему брату, что тот предложил ему остаться у нас на несколько дней. Незнакомец сначала отказывался, но потом согласился. Была уже поздняя ночь, когда мы встали из-за стола. Незнакомцу была отведена комната, и я, устав, поспешила поскорей улечься в свою мягкую перину. Но только я задремала, как меня разбудили звуки нежной и приятной музыки. Я не могла разобрать, откуда они доносятся, и хотела было разбудить свою служанку — она спала в соседней комнате, но, к моему изумленью, я почувствовала, будто на меня навалился страшный кошмар и неведомой силой отнял у меня язык, и я не могла вымолвить ни слова.

Я увидела при свете ночника незнакомца, проникшего ко мне в комнату через две крепко запертые двери. Он подошел ко мне и сказал, что это он затеял чудесную музыку и с помощью волшебных сил, которые ему повинуются, сделал так, чтобы я проснулась; что он прошел через все преграды с намереньем предложить мне руку и сердце. Но мое сопротивление его волшебству было настолько сильно, что я не удостоила его ответом. Некоторое время он стоял неподвижно, видимо, в намерении дождаться от меня благоприятного ответа; но когда я продолжала молчать, он гневно объявил, что отомстит мне за это и найдет средства наказать меня за мое высокомерие, после чего он покинул комнату.

Я провела ночь в сильном волнении и задремала только под утро. Проснувшись, я поспешила к своему брату, чтоб сообщить ему обо всем случившемся, но я не нашла его в комнате. Слуга сказал мне, что на рассвете он выехал вместе с незнакомцем на охоту.

Предчувствуя недоброе, я быстро оделась, велела оседлать моего любимого иноходца и поскакала в лес в сопровождении только одного слуги. Но слуга упал вместе с лошадью и не мог следовать за мной, так как лошадь его сломала себе ногу. Я, не останавливаясь, продолжала скакать дальше и спустя несколько минут заметила незнакомца вместе с красивым оленем, которого он вел на поводу, — незнакомец направлялся ко мне навстречу. Я спросила его, где он оставил моего брата и как поймал он этого оленя; я видела, как из больших глаз оленя текли слезы. Вместо того, чтобы мне ответить, незнакомец громко рассмеялся. Меня охватил яростный гнев, я выхватила пистолет и выстрелила в чудовище, но пуля отскочила от его груди и попала в голову моей лошади. Я упала на землю, незнакомец пробормотал несколько слов, после чего я лишилась чувств.

И вот, очнувшись, я увидела, что нахожусь здесь, в этом подземелье, в стеклянном гробу. Злой чернокнижник явился снова и сказал, что он обратил моего брата в оленя, а мой замок и все, что в нем находилось, он сделал крошечным и запер его в стеклянный ящик, а моих слуг обратил в дым и загнал их в стеклянные бутылки. Если я теперь соглашусь стать его возлюбленной, он легко сможет вернуть все опять в прежний вид: стоит ему только открыть сосуды, и все сделается таким, как и было. Я ничего не сказала ему в ответ, как и в первый раз. Он исчез и оставил меня лежать в подземелье, где я впала в глубокий сон. Среди видений, проносившихся у меня в душе, был и радостный образ, меня утешавший: будто явился юноша и меня освободил; и вот я открыла сейчас глаза, я вижу тебя — и понимаю, что сон мой исполнился». — Помоги мне выполнить то, что виделось мне во сне. Нам надо тотчас поднять стеклянный ящик, в котором находится мой замок, и поставить его на этот широкий камень.

И как только камень был нагружен, он поднялся вместе с девушкой и юношей наверх и попал через люк в потолке в верхний зал, откуда им легко уже было выбраться на свободу. Подняла девушка крышку стеклянного ящика — и было удивительно видеть, как замок, дома и надворные здания стали всё увеличиваться и с необыкновенной быстротой выросли до своих настоящих размеров. Потом девушка и юноша вернулись назад в подземную пещеру и велели камню подняться наверх вместе с наполненными дымом бутылями. Только девушка их открыла, как вырвался оттуда голубой дым и обратился в живых людей, и девушка в них узнала своих слуг и людей. Еще больше обрадовалась она, когда ее брат, который убил старика-волшебника в образе черного быка, вдруг вышел из лесу опять в человечьем обличье; и в этот же день девушка дала у алтаря свою руку счастливому портному, как это она и обещала.

 

 

164. Ленивый Гейнц

 


Был Гейнц лентяй, и хотя вся его работа состояла в том, чтоб гонять свою козу на пастбище, но все-таки, возвращаясь под вечер домой, он тяжело вздыхал после дневного труда.

— Это, по правде сказать, тяжелое бремя, — говорил он, — и утомительное занятие — из года в год до самой поздней осени гонять козу на поле. Если б по крайней мере можно было при этом полежать да поспать! Но где там! Надо поглядывать, чтоб коза не попортила молодых деревьев, чтоб не забралась через изгородь в сад или вовсе не убежала. Как тут можно быть спокойным и радоваться жизни?

Он уселся, собрался с мыслями и начал раздумывать, как бы ему освободиться от подобной обузы. Его размышления долго ни к чему не приводили, но вдруг он будто прозрел.

— Я знаю, что делать! — воскликнул он. — Женюсь-ка я на толстой Трине, — у той тоже есть коза, она сможет гонять на пастбище мою козу вместе со своей, и уж тогда не надо мне будет больше мучиться.

Вот Гейнц поднялся, потянулся, чтоб привести в движение свое утомленное тело, перешел наискосок дорогу — и идти-то дальше было не надо, тут ведь и жили родители толстой Трины, — и вот начал он свататься за их трудолюбивую и добродетельную дочку. Родители не стали раздумывать. «Ровня с ровней сходится», — подумали и согласились. Вот сделалась толстая Трина женой Гейнца и стала гонять на пастбище обеих коз. Наступили для Гейнца веселые дни, не надо было ему теперь отдыхать от какой бы то ни было работы, разве что только от своей собственной лени. Бывало, иной раз выходил он вместе с женой на поле и говорил: «Вот как пройдешься, только тогда и становится для меня покой еще слаще».

Но и толстая Трина была не менее его ленива.

— Милый Гейнц, — сказала она однажды, — зачем нам без всякой на то нужды делать жизнь себе горестной и портить себе лучшие молодые годы? Не лучше ли будет отдать нам наших коз, которые каждое утро своим блеяньем мешают нам спать, нашему соседу, а он даст нам за них улей с пчелами. Поставим мы улей на солнце за домом и не надо нам будет об улье заботиться. Пчел ведь пасти не надо, на поле их не гоняют: они вылетают и сами находят дорогу домой и мед собирают, при этом нам не надо будет ни о чем заботиться.

— Ты рассуждаешь, как умная хозяйка, — ответил Гейнц, — давай выполним твое предложение немедля; кроме того, мед вкусней да и питательней козьего молока и его можно дольше хранить.

Сосед дал охотно за двух коз пчелиный улей. Пчелы вылетали и влетали неустанно с раннего утра до позднего вечера и наполнили улей прекраснейшим медом, и вот осенью Гейнц мог собрать целый кувшин меду.

Они поставили этот кувшин на полку, что была прибита на стене в их спальне, а так как они опасались, что кувшин могут украсть или что в него заберутся мыши, то принесла Трина толстую ореховую палку и положила ее у кровати, чтоб не надо было понапрасну вставать, а можно было бы достать ее рукой и прогнать, в случае чего, непрошеных гостей, не подымаясь с кровати.

Ленивый Гейнц неохотно покидал постель раньше полудня: «Кто рано встает, — говорил он, — тот свое добро не бережет».

Однажды утром, когда уже совсем рассвело, он лежал еще на перине, отдыхая от долгого сна, и сказал своей жене:

— Женщины, они любят сладкое. Ты вот лакомишься медом, а было б куда лучше купить за него гуся с молодым гусеночком.

— Но уж никак не раньше, чем родится у нас ребенок, который их мог бы пасти, — ответила Трина. — Зачем мне мучиться с молодыми гусями и попусту тратить на это силы?

— А ты думаешь, что мальчик будет пасти гусей? В нынешнее время дети совсем не слушаются, они делают что хотят, почитают себя умнее родителей, — вот так же, как тот работник, который должен был искать корову, а вместо того гонялся за тремя черными дроздами.

— О, — ответила Трина, — если мальчик не будет меня слушаться, я возьму палку и отчешу ему спину, и уж как следует, без счету. Смотри, Гейнц, — крикнула она и в увлечении схватила палку, которой она собиралась мышей гонять, — смотри, вот как я его отколочу!

Она замахнулась палкой, но, по несчастью, угодила прямо в кувшин с медом, что стоял над кроватью. Стукнулся кувшин об стену, и посыпались на пол черепки, и прекрасный мед разлился по полу.

— Ну вот, и лежит теперь гусь с молодым гусеночком, — сказал Гейнц, — незачем нам его и пасти. Но счастье еще, что не упал кувшин на голову, у нас есть все основанья быть своей судьбой довольными.

А так как он заметил в черепке еще немного меду, то достал его рукой и считал при этом себя совершенно довольным.

— Жена, давай-ка полакомимся с тобою остаточком, а потом, после пережитого нами испуга, маленько отдохнем. Ну, что с того, что мы встанем немного позже, чем всегда, день-то ведь какой длинный!

— Да, — ответила Трина, — мы-то уж всегда успеем. Знаешь, пригласили однажды на свадьбу улитку, собралась она в путь-дорогу, а попала как раз на крестины. Натолкнулась она перед домом на забор и сказала: «Спешить-то никак не годится».

 

 

165. Гриф-птица

 

Жил-был когда-то король, а где он правил и как его звали, о том не знает никто. У короля сыновей не было, а была одна только дочь, но она все болела, и ни один из докторов не мог ее вылечить. Но королю было предсказано, что дочь его выздоровеет, если съест яблочко.

Тогда объявил король по всей земле, что кто принесет ей такое яблоко, от которого она выздоровеет, тот на ней и женится и королевство унаследует. Прослышал об этом один крестьянин; было у него трое сыновей, и говорит он старшему:

— Ступай в сад, набери полную корзину красивых яблок с красными крапинками и отнеси их к королевскому двору. Может, королевна и выздоровеет, когда их отведает, и женишься ты на ней, и королем сделаешься.

Парень на это согласился, и вот двинулся он в путь-дорогу пешком. Прошел он некоторое время, и повстречался ему по дороге маленький человечек и спросил у него, что несет он в корзине. А Улэ — так звали парня — ответил:

— Несу лягушат.

И говорит ему человечек на это:

— Ну, пускай оно так и будет! — и пошел себе дальше.

Подошел Улэ к королевскому замку и велел о себе доложить, что принес он такие, мол, яблоки, что королевна, поев их, враз выздоровеет. Король сильно этому обрадовался, велел парня позвать к себе, но — о, ужас! — только открыли корзину, — и вместо яблок стали из нее выскакивать лягушата. Очень король разозлился и велел за это прогнать парня. Воротился старший сын назад к своему отцу и рассказал все, как было.

Посылает тогда старик среднего сына, которого звали Земэ, — но и с этим случилось то же, что и со старшим. Повстречался и ему по дороге тот самый человечек и спросил его тоже, что несет он в корзине; и говорит Земэ:

— Свиную щетину.

И сказал человечек:

— Пускай оно так и будет!

Подошел парень к королевскому замку и объявил, что у него такие, мол, яблоки, что только отведает их королевна, то враз и выздоровеет; но у замка ему сказали, что им больше яблок не надо, приходил-де какой-то уже с яблоками, но тот дураком оказался. Но парень настаивал, что у него и вправду яблоки настоящие, какие надо. Ему, наконец, поверили и привели к королю. Открыли корзину, глядь — а там всего лишь свиная щетина. Страшно разгневался король и велел прогнать парня плетью из замка. Пришел он к отцу и все рассказал, что с ним было. Услыхал о том младший сын — его звали всегда глупым Гансом — и начал просить у отца дозволить и ему тоже отнести яблоки в замок.

— Нет, — говорит отец, — умные уже ходили и не справились с делом, куда уж тебе, дураку, идти?

Но мальчик все просил:

— Уж дозвольте мне, батюшка, тоже сходить.

— Что ж, ступай, дурень, посмотрим, что из этого выйдет, — ответил старик и начал его попрекать и бранить.

Но Ганс на ругань и попреки внимания не обращал:

— Нет, уж дозвольте, батюшка, и мне тоже в замок сходить!

— Ну, мне что, ступай, — говорит старик, — все равно вернешься ни с чем.

Обрадовался Ганс, так от радости и запрыгал.

— Да ты, вижу, что ни день, то глупее становишься, — молвил опять отец.

Но Ганс внимания на это не обратил и продолжал себе радоваться. Но уже подходила ночь, и Ганс решил обождать до утра, а потом и идти пораньше в королевский замок. Ночью он все не мог никак уснуть, а когда начинал дремать, ему снились красавицы-девушки, разные замки; золото и серебро и тому подобные вещи. Чуть свет он двинулся в путь и вскоре повстречался с маленьким человечком в той же старенькой курточке, и спросил человечек у него, что он несет в корзине. Ганс ответил ему, что несет, мол, королевне яблоки, — если она их съест, то выздоровеет.

— Ну, — сказал человечек, — пусть так и будет!

Но в королевский замок его пускать никак не хотели, ему рассказали, что двое, мол, каких-то уже приходило, они говорили, что с яблоками, а оказалось, что у одного в корзине были лягушата, а у другого свиная щетина. Но Ганс все настаивал на том, что у него вовсе не лягушата, а самые наипрекрасные яблоки, какие только есть во всем королевстве. Когда он все это объяснил, то привратник подумал, что этот, пожалуй, не врет, и пропустил его; и вот принес Ганс королю свою корзину; тот открыл ее, видит, что в ней золотистые яблоки. Король так обрадовался, что велел немедля отнести их своей дочери и стал в нетерпенье и страхе ждать, как они на нее подействуют. Прошло немного времени, и вот сообщают ему радостную весть. Но кто же приносит ее королю? — сама королевна! Только отведала она этих яблок, как вмиг выздоровела и спрыгнула с постели.

Невозможно и описать, как велика была радость короля. И вот надо было отдавать королю свою дочку за Ганса замуж, но королю никак этого не хотелось, и он сказал:

— Ты сделай сначала мне девять таких лодочек, что ходили б и по воде и по суше.

Ганс согласился на это условие, возвратился домой и рассказал отцу все, что случилось. Послал тогда старик старшего сына в лес, велел ему сделать такие лодочки, как сказано. Работал Улэ старательно, к тому же и насвистывал. И вот в полдень, когда солнце стояло над самой головой, вдруг явился тот маленький человечек и спросил у него, что он мастерит.

Улэ ответил:

— Деревянную посуду.

И молвил маленький человечек:

— Что ж, пускай так и будет!

И вот, когда наступил вечер, подумал Улэ, что лодочки, пожалуй, готовы, и хотел в одну из них сесть, но оказались все они деревянной посудой.

На другой день пошел в лес средний, Земэ, но и с ним случилось то же, что вышло и с Улэ.

На третий день пошел глупый Ганс. Работал он прилежно, по всему лесу раздавались сильные удары его топора, он тоже, работая, напевал и весело насвистывал. И явился в полдень тот же самый человечек и спросил у него, что он мастерит.

— Лодочки делаю, что могли бы ходить по воде и по суше. А вот как закончу работу, то выдадут за меня замуж королевну.

— Ну, что ж, — сказал человечек, — пусть так и будет!

Вечером, когда стало солнце садиться, Ганс тоже закончил свою работу над лодочками, кораблями и судами. Сел он в одну из них и поплыл себе прямо к королевскому замку. И летела его лодочка быстро, как ветер. Король увидел его еще издали, но все никак не соглашался выдать свою дочку за Ганса замуж и сказал:

— Ты должен сначала от зари до зари выпасти сотню зайцев, и если хоть один из них от тебя убежит, то замуж я дочку за тебя не выдам.

Ганс согласился на это и тотчас, на другое же утро, чуть стало светать, погнал свое стадо в поле и так внимательно пас, что не убежал от него ни один заяц. Через несколько часов приходит из замка служанка и говорит Гансу, чтоб он дал одного зайца, — ей велено, дескать, зажарить его для гостей. Но Ганс быстро смекнул, к чему дело клонится, и сказал служанке, что не даст ей ни одного, ведь ему-то за каждого зайца перед королем отвечать придется. Явилась служанка еще раз под вечер с такою же просьбой, но Ганс ей сказал, что вот если сама королевна, мол, явится, то он даст ей зайца. Доложила служанка об этом в замке, и вот пошла сама королевна к Гансу. И подошел в это время к Гансу тот маленький человечек и спросил, что он делает.

— Эх, вот должен выпасти я целую сотню зайцев, да так, чтоб ни один не убежал из стада, а за это женюсь я на королевне и королем сделаюсь.

— Хорошо, — сказал человечек, — вот тебе рожок, как только какой-нибудь из зайцев убежит, заиграй в него, и заяц вернется обратно.

И вот, когда явилась королевна, положил ей Ганс зайца в передник.

Но не прошла она и сотню шагов, как заиграл Ганс в свой рожок, и заяц — прыг из передника! — и вернулся в стадо.

Наступил вечер, заиграл Ганс в свой рожок, собрал все стадо вокруг себя, пересчитал всех зайцев и погнал их к замку. Был король сильно удивлен, что сумел Ганс целую сотню зайцев выпасти и что ни один не убежал; а все-таки не хотел выдать дочку за Ганса и сказал:

— Ты сначала добудь мне перо из крыла птицы-Грифа!

Не раздумывая долго, пустился Ганс тотчас в путь и смело двинулся вперед.

Вечером подошел он к какому-то замку, попросился на ночлег; и принял его владелец замка весьма радушно и спросил, куда он идет.

Говорит Ганс в ответ:

— Я иду к птице-Грифу.

— О-о, к птице-Грифу? Эта птица все знает, а я вот как раз потерял ключ от сундучка с деньгами и никак найти его не могу. Попроси-ка ты птицу-Грифа сказать, где ключ мне найти.

— Хорошо, — сказал Ганс, — непременно спрошу.

Рано утром вышел Ганс, шел-шел и пришел он к другому замку и в нем тоже остался ночевать. Когда люди узнали, что идет он к Грифу-птице, ему сказали, что у хозяев замка больна дочь; уж все лекарства перепробовали, ничто ей не помогает, — и вот нельзя ли, мол, будет поспросить Грифа-птицу, чем вылечить дочку.

Ганс ответил, что сделает это охотно, и двинулся дальше в путь-дорогу. Подходит к реке, видит, что на ней вместо парома большой-пребольшой человек на себе людей переносит.

Спросил человек Ганса, куда держит он путь.

— Иду к птице-Грифу, — ответил Ганс.

— Ну, так если придешь к птице-Грифу, то поспроси у ней, долго ли мне еще всех людей на себе через реку переносить?

Ганс сказал:

— Ей-богу, уж я непременно спрошу!

И перенес его человек на плечах через реку. Наконец пришел Ганс к дому птицы-Грифа, но была только дома его жена; а Грифа-птицы не было дома. И спросила жена Грифа, что ему надо? Ганс ей все рассказал: что, мол, нужно ему перо с крыла птицы-Грифа; и хотел бы еще он задать ему вопросы людей, которых он повстречал по дороге: что потерян, мол, в замке одном ключ от сундучка с деньгами, и надо спросить у Грифа, где этот ключ найти; а в другом замке больна дочь хозяина, и никто не знает, как ее вылечить; и что есть на реке перевозчик, так почему он должен все переносить людей через реку на себе.

И говорит жена птицы-Грифа:

— Много, дружок, нельзя с птицей-Грифом беседовать крещеному человеку, а не то он тебя съест! Когда он вернется, ты залезь под кровать и лежи там; я его буду спрашивать, а ты ответы его внимательно слушай, а ночью, когда он крепко уснет, ты и вырви тогда у него перо из крыла.

Ганс так и сделал, забрался под кровать и лег там. К вечеру вернулся Гриф-птица домой и, только вошел в комнату, говорит жене:

— Жена, чую-чую крещеного человека.

— Да, — говорит, — был тут такой, да ушел.

И птица-Гриф потом замолчал, ничего не сказал на это.

А ночью, только он крепко уснул и захрапел, вылез Ганс из-под кровати и вырвал у него перо из крыла. Вдруг проснулся птица-Гриф и говорит:

— Жена, я чую крещеного человека и мне кажется, что кто-то меня по крылу царапнул.

Говорит жена:

— Это, видно, тебе приснилось, — я уж тебе сказала: был здесь крещеный, да ушел. Он рассказывал мне про всякую всячину. Будто в каком-то замке ключ утерялся от сундучка с деньгами и никак не могут его найти.

— Вот дураки! — сказал Гриф-птица. — Ведь ключ-то лежит под порогом за дверью в деревянном доме.

— И рассказывал он мне еще, что в одном замке дочка хозяев больна и не могут найти средства, чтоб ее вылечить.

— Вот дураки-то! — сказал Гриф-птица. — Ведь сидит под порогом в погребе жаба, есть у нее там гнездо, она свила его из волос той девушки. Надо волосы эти у жабы отнять, и девушка снова будет здорова.

— Да еще рассказывал он, что где-то человек вместо парома на плечах людей переносит через реку.

— Вот дурак! — сказал Гриф-птица. — Стоит ему только одного с себя сбросить, и не будет он больше никогда переносить никого.

Только стало светать, поднялся Гриф-птица и улетел. Вылез Ганс из-под кровати и взял с собой прекрасное перо и все хорошо запомнил, что говорил Гриф-птица — и о ключе, и о больной девушке в замке, и о перевозчике. А жена Грифа все это ему еще раз повторила, чтобы он чего не забыл. Потом он снова двинулся в путь. Он сначала пришел на реку к перевозчику, и когда тот спросил, что ответил Гриф-птица, Ганс сказал:

— Ты сначала меня переправь, а потом я тебе скажу.

Перенес его на другой берег перевозчик, и сказал ему Ганс, что стоит ему только одного сбросить с себя в воду, и ему никого больше переносить не придется. Сильно обрадовался этому перевозчик и предложил ему в благодарность за это перенести его еще раз. Но Ганс отказался, — пускай, мол, побережет свои силы, что он-де и этим доволен, — и пошел себе дальше.

Пришел он к тому замку, где была дочка больная; он посадил ее к себе на плечи, она ходить сама не могла, отнес ее по лестнице в погреб, вынул гнездо жабы из-под нижней ступеньки, подал его в руки больной, — и она вмиг выздоровела, спрыгнула у него с плеч и побежала по лестнице вверх совершенно здоровая. Была большая радость у отца и матери, они одарили Ганса золотыми и серебряными подарками и готовы были отдать ему все, что он пожелал бы.

Пришел Ганс к другому замку и тотчас направился в деревянный дом, — и вправду нашел он там под порогом ключ и принес его хозяину замка. И этот тоже сильно обрадовался и дал Гансу за это в награду много золота, что хранилось у него в сундуке, и еще немало всякого добра — коров, и овец, и коз.

Когда Ганс вернулся со всеми этими дарами — с деньгами, золотом, серебром, с коровами, овцами и козами, король спросил у него, откуда он все это набрал? И Ганс ему рассказал, что птица-Гриф дает каждому, что тот пожелает. И подумал король, что и он мог бы, пожалуй, получить не меньше, и отправился в путь к птице-Грифу. Но когда он подошел к перевозу, а после Ганса он явился туда первый, то перевозчик тотчас и сбросил его с себя в реку, и король утонул.

А Ганс женился на королевне и сделался королем.

 

 

166. Могучий Ганс

 

Жили однажды муж и жена, и был у них один только ребенок; жили они одиноко в далекой пустынной долине. Случилось так, что мать пошла однажды в лес собирать еловый хворост и взяла вместе с собой маленького Ганса, которому было два года. А случилось то в весеннюю пору, и ребенок радовался, глядя на пестрые цветы; а мать шла в лес все дальше и дальше. Вдруг из-за кустов выскочили два разбойника, схватили мать и ребенка и увели их в глубь темного леса, где по целым годам не проходил ни один человек. Стала бедная женщина просить и умолять разбойников, чтоб они ее отпустили, но сердце у них было каменное: они не слушали ни просьб ее, ни жалоб и гнали все дальше, в самую чащу лесную.

И пробирались они так около двух часов через кустарники да колючие заросли, и пришли, наконец, к скале, и была там дверь; постучались туда разбойники, и дверь тотчас перед ними открылась. Пришлось им идти по длинному, темному подземелью, и пришли они, наконец, в большую пещеру, освещенную пламенем, пылавшим в очаге. На стене висели мечи, сабли и разное оружие для разбоя — оно сверкало при свете огня, а посредине стоял черный стол, за которым сидело четверо других разбойников; они заняты были игрой, а на главном месте сидел их атаман. Увидав женщину, он подошел, заговорил с ней и сказал, чтобы она не беспокоилась и не боялась, что они, мол, не сделают ей ничего плохого, и предложил ей вести у них хозяйство; и если будет она содержать все в должном порядке, то ей плохо у них не будет. Затем дали ей немного поесть и указали постель, где она может спать со своим ребенком.

Много лет пробыла женщина у разбойников, и Ганс за это время успел вырасти и стать сильным. Мать рассказывала ему разные истории и учила его читать по старой рыцарской книге, найденной ею в пещере.

Когда Гансу исполнилось девять лет, сделал он себе из елового дерева крепкую дубинку и спрятал ее за кровать, затем пришел к матери и говорит:

— Милая матушка, расскажи мне, кто мой отец; я хочу непременно об этом узнать.

Но мать молчала и не хотела ему говорить, боясь, как бы он не затосковал по дому; к тому же она знала, что злые разбойники никогда не выпустят отсюда Ганса; и сердце у ней разрывалось от горя, что Ганс никогда не сможет вернуться к своему отцу.

Однажды ночью, когда разбойники вернулись домой после разбойного набега, Ганс вытащил свою дубинку, встал перед атаманом и сказал:

— Теперь я хочу знать, кто мой отец; если ты не ответишь мне тотчас на это, то я тебя убью.

Засмеялся атаман и дал Гансу такую затрещину, что тот под стол покатился. Поднялся Ганс, смолчал и подумал: «Ладно, уж год я подожду, а там снова попробую, — может, потом лучше удастся». Вот прошел год, он вытащил снова свою дубинку, вытер с нее пыль, поглядел на нее и сказал: «Дубинка-то моя крепкая и дельная». Ночью вернулись разбойники домой, стали вино распивать кружку за кружкой и, наконец, захмелели. Достал тогда Ганс свою дубинку, подошел к атаману и говорит:

— Скажи, кто мой отец?

Дал ему атаман опять такую увесистую пощечину, что Ганс под стол покатился; но вскоре, однако ж, поднялся и бросился на атамана и его разбойников и избил их так, что они и двинуться не могли. А мать стояла в углу, дивясь его храбрости и силе. Когда Ганс расправился с разбойниками, подошел он к матери и говорит:

— Видишь, дело было нелегкое, ну, а теперь хочу я знать, кто мой отец.

— Милый Ганс, — ответила мать, — давай отсюда уйдем и будем его разыскивать, пока не отыщем.

Она достала у атамана ключ от входной двери, а Ганс притащил большой мешок из-под муки, набил его доверху золотом, серебром и другими красивыми вещами и взвалил его на плечи. Они покинули пещеру; и как изумился Ганс, когда, выйдя наверх из потемок, увидел он лес зеленый, цветы и птиц и утреннее солнце на небе! И он стоял и всему удивлялся, будто был не совсем в своем уме. Мать стала искать дорогу домой, и через несколько часов они счастливо добрались до своей одинокой долины и подошли к избушке. Отец сидел у порога; узнав свою жену и услыхав, что Ганс его сын, он на радостях расплакался, — ведь он считал их давным-давно уже умершими. Хотя Гансу было всего лишь двенадцать лет, но он был на целую голову выше своего отца. Вот вошли они вместе в избушку, и только положил Ганс свой мешок на лежанку, как начал весь дом трещать, развалилась печка, и треснул пол, и тяжелый мешок провалился в погреб.

— Господи, спаси ты нас и помилуй! — воскликнул отец. — Да ты ведь завалил нашу избушку.

— Милый батюшка, нечего вам о том печалиться, — стал успокаивать его Ганс, — ведь в мешке-то куда больше, чем надо, для того чтоб выстроить новый дом.

И принялся отец вместе с Гансом строить новый дом, скот заводить, землю покупать и хозяйствовать. Ганс пахал землю, и когда шел он за плугом и упирался в него руками, то быкам и тащить-то было нечего.

На другую весну Ганс и говорит:

— Батюшка, пусть все деньги у вас остаются, а мне велите сделать семипудовый дорожный посох, и пойду я с ним в чужие края и земли.

Когда посох был готов, Ганс покинул дом своего отца, двинулся в путь-дорогу и пришел в дремучий и темный лес. И вот услыхал он — что-то трещит и ломается, оглянулся, видит — стоит ель, снизу доверху точно в канат скручена; поглядел он наверх и увидал здоровенного парня, который схватил дерево и скручивал его, точно ивовый прут.

— Эй! — крикнул Ганс. — Что ты там наверху делаешь?

Парень ответил:

— Да вот вчера собрал я целую охапку хворосту и хочу сплести себе из него веревку.

«Это мне нравится, — подумал Ганс, — у этого силы хватит», и он крикнул ему:

— Брось ты это дело, пойдем лучше вместе со мной.

Парень спустился с дерева и оказался выше Ганса на целую голову, — но и тот ведь тоже был немалого роста.

— Теперь я буду называть тебя Еловым Крутилой, — сказал Ганс. И пошли они вместе.

Вдруг слышат — кто-то стучит, точно бьет молотком, да так сильно, что от каждого удара вся земля вздрагивает. Подошли они к огромной скале, видят — стоит рядом с ней великан и откалывает кулаком большие куски камня. Ганс спросил, что он тут делает, а тот говорит:

— Да вот ночью спать-то мне хочется, а тут лезут ко мне всякие медведи, волки да прочая мелюзга; ходят тут да обнюхивают и мешают мне спать, — так вот хочу я выстроить себе дом и буду спать в нем спокойно.

«Э-э, — подумал Ганс, — и этого можно тоже, пожалуй, к делу применить», и говорит:

— Брось ты свою постройку да ступай лучше со мной, буду я звать тебя Скалотесом.

Тот согласился, и все они двинулись по лесу дальше. И всюду, куда они ни приходили, дикие звери пугались их и убегали. Вечером подошли они к старому необитаемому замку, поднялись наверх и улеглись спать в зале. На другое утро вышел Ганс в сад и видит, что он весь одичал и порос терном и диким кустарником. Когда он шел по саду, бросился на него дикий кабан, но он ударил его своим посохом, и тот упал замертво наземь. Затем взвалил он его на плечи и принес наверх в замок; насадив кабана на вертел, они изжарили его и остались очень довольны; они условились, что каждый день, по очереди, двое из них будут ходить на охоту, а один будет оставаться дома и приготовлять пищу, каждому по девять фунтов мяса.

В первый день дома остался Еловый Крутила, а Ганс вместе со Скалотесом пошли на охоту. Когда Еловый Крутила занимался хозяйством, явился к нему в замок маленький, старый, весь сморщенный человечек и потребовал себе мяса.

— Убирайся прочь, проныра, — ответил ему Еловый Крутила, — не дам я тебе никакого мяса.

Но каково было удивленье Елового Крутилы, когда маленький, невзрачный человечек бросился на него с кулаками и стал так ловко его колотить, что он и защищаться не смог и упал, еле дыша, на землю. Человечек ушел только тогда, когда выместил на нем всю свою злобу. Когда двое остальных вернулись домой с охоты, Еловый Крутила не сказал им ни слова о старом человечке и о побоях, которые он получил, и решил так: «Вот пусть останутся они дома и сами попробуют, каково тягаться с этим маленьким скребком», — и одна эта мысль доставляла ему удовольствие.

На другой день дома остался Скалотес, и с ним случилось то же самое, что и с Еловым Крутилой, — с ним так же жестоко расправился человечек за то, что он не хотел дать ему мяса.

Когда двое остальных вернулись под вечер домой, посмотрел Крутила на Скалотеса и понял, что пришлось тому испытать; но оба они промолчали и подумали: «Пусть-ка и Ганс той же каши отведает».

На третий день дома пришлось оставаться Гансу; он занимался на кухне стряпней, и вот, когда он стоял у котла и снимал с него пену, явился человечек и потребовал, чтоб он дал ему тотчас кусок мяса. Ганс подумал: «Да это, пожалуй, бедный домовой; дам-ка я ему от своего куска, чтоб других не обделять», и подал ему кусок мяса. Карлик съел и потребовал мяса еще; добрый Ганс дал ему еще и сказал:

— Я даю тебе хороший кусок, будь этим доволен.

Но карлик потребовал и в третий раз.

— Ты становишься, однако, бессовестным, — сказал Ганс и не дал ему ничего. Тогда злой карлик хотел было вскочить на него и поступить с ним так же, как с Еловым Крутилой и Скалотесом, но не на такого он напал. Ганс дал ему несколько пинков, и тот скатился с лестницы. Ганс хотел было за ним погнаться, но перескочил через него, упал и растянулся во весь рост. Когда он поднялся, то карлика и след уж простыл. Ганс побежал за ним в лес и видел, как тот заполз в пещеру. Ганс воротился домой, но то место, куда скрылся карлик, он хорошо заприметил.

Двое других, вернувшись домой, стали удивляться, что Гансу сошло все так благополучно. Он рассказал им, что с ним произошло, и те не стали больше молчать и признались, что и с ними случилось то же самое. Ганс посмеялся и сказал:

— Так вам и следует за то, что вы были такие скупые; а стыдно ведь: вы такие большие, а дали себя побить какому-то карлику.

Потом взяли они корзину и канат и направились все втроем к пещере, где спрятался карлик, и спустили Ганса с его посохом в корзине вниз. Опустился Ганс на дно пещеры и нашел вход; открыл его, видит — сидит там девушка, писаная красавица, такая уж прекрасная, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И сидит около нее карлик, оскалился на Ганса, точно мартышка. И была девушка закована в цепи, и так на него грустно посмотрела, что Гансу стало ее жаль, и он подумал: «Я должен ее от этого злого карлика освободить», и он ударил его своим посохом, и тот упал замертво наземь. И тотчас свалились с девушки цепи, и Ганс был восхищен ее красотой. Она рассказала ему, что она королевна, что похитил ее из дому разбойник-граф и запер здесь, в скалах, за то, что она не хотела его полюбить; и поставил граф карлика, чтоб стерег он ее, и много доставил он ей горя и страданий. Затем посадил Ганс девушку в корзину и велел тащить ее наверх. Когда корзина вновь опустилась в пещеру, то Ганс, не доверяя своим товарищам, подумал: «Они уж и так один раз меня обманули, ничего не сказав о карлике, и почем знать, что они там против меня замышляют?» И он положил тогда в корзину свой посох, — и хорошо, что он так сделал: только поднялась корзина до половины, как сбросили они ее. вниз, и если бы Ганс сидел в ней, то не миновать бы ему верной смерти.

Но как ему выбраться из пещеры, он не знал, и стал он раздумывать и придумывать, но ничего надумать не мог. «А грустно мне, однако, — сказал он, — что приходится здесь погибать». Ходил он да раздумывал, и вот подошел снова к комнатке, где прежде сидела девушка, и заметил у карлика на пальце кольцо, и оно блестело и сияло. Снял он его и надел себе на палец; повернул его вокруг пальца, — и вдруг услыхал над головою шум. Посмотрел он наверх и увидел духов воздуха, которые слетелись к нему и объявили, что он их повелитель, и спросили, что он им прикажет. Ганс сначала чуть было не обмер, но потом сказал, чтоб они подняли его наверх. Они тотчас повиновались, и он взлетел ввысь.

Когда он очутился наверху, то там никого не оказалось, и, войдя в замок, он тоже никого не нашел. Еловый Крутила и Скалотес исчезли и увели с собой прекрасную девушку. Но Ганс опять повернул кольцо, и явились духи воздуха и сказали ему, что те двое находятся на море. Ганс гнался за ними следом, без отдыху, и наконец попал он на берег и увидел далеко-далеко на море кораблик, на котором плыли его вероломные спутники. В ярости кинулся он, не долго раздумывая, со своим посохом в море и поплыл, но семипудовая палица тянула его вниз, и он стал уже тонуть. Но он вовремя повернул кольцо, и тотчас явились опять духи воздуха и перенесли его быстро, точно молния, на кораблик. Поднял он свой посох и воздал по заслугам своим вероломным товарищам, сбросил их в море; а сам поплыл с девушкой дальше, и была она в великом страхе; вот освободил он ее во второй раз и привез домой к своим отцу-матери, женился на красавице девушке, и все очень и очень радовались.

 

 

167. Мужичок на небе

 

Помер однажды бедный, честный мужичок, и постучался он в небесные врата. А в это самое время подошел к ним один богатый-пребогатый помещик, он тоже хотел попасть на небо. Загремел святой Петр ключами, открыл Врата и впустил богача; а мужичка, должно быть, и не приметил и захлопнул врата. Услыхал мужичок издали, как тот вельможа в радостях проводит свое время на небе, как поют там и играют.

Наконец все снова затихло, но вот загремел святой Петр ключами, отворил небесные врата и впустил на небо и мужичка. Думал мужичок, что когда он явится, будут тоже петь и играть,— но все было тихо. Его приняли приветливо, его тоже встретили ангелы, но никто не пел. Тогда спросил мужичок святого Петра, почему никто ему не пел, как тому вон богатому вельможе? Видно, и на небесах, как и на земле, все разделено на сословья?

И сказал святой Петр:

— Не завидуй ему, ты одинаково любим, как и все остальные, и ты насладишься всеми небесными радостями, как и тот богач; но, видишь ли, такие вот бедные мужички, как ты, попадают на небо каждый день, а такой богатый вельможа за целое столетье лишь раз.

 

 

168. Тощая Лиза

 

Совсем по-иному, чем ленивый Гейнц да толстая Трина, которых ничем нельзя было расшевелить, думала тощая Лиза. Она выбивалась из сил с утра до самого вечера и наваливала на своего мужа, долговязого Ленца, столько работы, что ему приходилось куда тяжелей, чем ослу, нагруженному тремя мешками. Но все это было понапрасну, — как были они бедняками, так бедняками и остались.

Однажды вечером, когда тощая Лиза лежала в постели и от усталости не могла двинуть и рукой, мысли не давали ей уснуть. Толкнула она локтем своего мужа и говорит:

— Знаешь, Ленц, о чем я все думала? Если бы найти мне гульден, а другой бы мне кто подарил, да я бы один сберегла, а ты бы мне дал тоже один, и когда у меня накопилось бы их четыре, я купила бы себе молодую корову.

Это мужу очень понравилось.

— Хотя я не знаю, — сказал он, — откуда мне взять гульден, который ты хотела, чтоб я тебе подарил, но если ты все-таки деньги соберешь и сможешь на них купить корову, то будет очень хорошо, если ты выполнишь свое намеренье. Я рад был бы, — добавил он, — если бы корова дала теленочка, тогда мог бы я иной раз получать глоток молока, чтоб подкрепиться.

— Молоко не для тебя, — сказала жена, — мы будем теленка выкармливать, чтоб он вырос и был крепкий, чтоб потом можно было его выгодно продать.

— Оно верно, — ответил муж, — но немного молока мы все-таки будем оставлять для себя, ведь это вреда не принесет.

— Кто это тебя учил так вот за коровами ухаживать? — сказала жена. — Принесет ли это вред или не принесет, а я молока пить не стану. И ты хоть на стенку лезь, все равно не получишь молока ни капли. Ты, Ленц, вон какой долговязый, тебя никак не накормишь, и ты думаешь, что будешь пожирать все, что я такими трудами зарабатываю?

— Жена, — сказал муж, — да угомонись ты наконец, а не то я заткну тебе рот.

— Что? — закричала тощая Лиза. — Ты собираешься мне еще угрожать? Это ты, ненасытный обжора, шалопай ты этакий, ленивый ты Гейнц!

Она хотела было уже вцепиться ему в волосы, но долговязый Ленц поднялся, схватил одной рукой тощие руки Лизы, а другой ткнул ее головой в подушку, — пускай, мол, бранится, и держал ее так до тех пор, пока она от усталости не уснула.

Продолжала ли она на другое утро спорить и ругаться или вышла из дому на поиски гульдена, который она собиралась найти, этого уж я не знаю.

 

 

169. Лесная избушка

 

Жил бедный дровосек со своей женой и тремя дочерьми в маленькой хижине на опушке дремучего леса.

Однажды утром, собираясь идти на работу, говорит он своей жене:

— Пусть старшая дочка обед принесет мне в лес, а не то мне с работой никак не управиться. А чтоб ей не заблудиться, — добавил он, — я захвачу с собой лукошко с просом и буду сыпать его по дороге.

Когда солнце уже стояло над самым лесом, взяла девушка горшок с супом и отправилась в путь-дорогу. Но полевые и лесные птицы, воробьи, жаворонки и зяблики, дрозды и чижи давно уже просо то успели поклевать, и девушка найти следа не могла. Она шла наугад все дальше и дальше, пока не зашло солнце и не наступила ночь. В темноте шумели деревья, кричали совы, и ей стало страшно. И увидела она вдалеке огонек, который мерцал меж деревьев. «Должно быть, там живут люди, — подумала она, — может, они пустят меня на ночлег», — и она пошла на огонек. Вскоре пришла она к домику; окна его были освещены. Она постучала, и хриплый голос закричал оттуда:

— Войди!

Девушка вошла в темные сени и постучала в дверь.

— Ну, входи, входи, — закричал голос.

Она отворила дверь, видит — сидит за столом седой как лунь старик, подперев голову руками, и седая его борода свешивалась над столом почти до самой земли. А у печки лежали курочка, петушок и пестрая корова. Рассказала девушка старику, что она заблудилась, и попросилась у него переночевать. Старик спросил:

Курочка-красотка,
Красавец-петушок
И ты, коровка пестрая,
Что скажете на то?

— Дукс! — ответили животные; и это должно было значить: «мы на это согласны»; и старик тогда ей сказал:

— Тут у нас всего вдосталь, ступай к печи да состряпай нам ужин.

Девушка нашла в кухне всего в избытке и приготовила вкусное кушанье, а о животных и не подумала. Она принесла и поставила на стол полную миску еды, села рядом с седым стариком и наелась досыта. Насытившись, она сказала:

— Я уже утомилась; где постель, на которой можно бы лечь и уснуть?

И ответили животные:

Ты с ним за столом сидела,
Ты с ним все пила да ела,
О нас не подумала, знать, —
Так вот и ищи, где спать!

Тогда старик ей сказал:

— Взберись по лесенке наверх, там найдешь ты горенку с двумя кроватями, взбей перины, покрой их чистыми простынями, и я тоже приду туда и лягу спать.

Девушка взошла наверх, взбила перины, постлала чистые простыни и легла, не дожидаясь старика, в одну из постелей. А вскоре пришел и седой человек, осветил девушку свечой, поглядел да головой покачал, Увидев, что она уже крепко спит, он открыл потайной лаз и спустил ее в погреб.

Поздним вечером воротился дровосек домой и стал свою жену попрекать, что заставила она его целый день голодать.

— Я в том вовсе не виновата, — ответила она, — обед тебе дочка в лес отнесла, должно быть, она заблудилась. Утром она вернется домой.

Встал дровосек рано на рассвете, собрался в лес идти и велел, чтоб принесла ему обед другая дочь.

— Захвачу я с собой мешок чечевицы, — сказал он, — она будет покрупней, чем просо, и дочке легче будет ее заметить, и с дороги она не собьется.

К полудню взяла девушка обед и пошла в лес, но чечевица исчезла — птицы лесные всю ее, как и в прошлый раз, поклевали, и ничего не осталось. Стала девушка плутать по лесу и сбилась с дороги, а тут ночь наступила, и пришла она тоже к избушке старика; ее впустили, предложили ей поесть и позволили переночевать. Человек с седой бородой снова спросил у животных:

Курочка-красотка,
Красавец-петушок
И ты, коровка пестрая,
Что скажете на то?

И снова животные ответили: «Дукс», и случилось все то же, что и в прошлый раз.

Приготовила девушка вкусной еды, поела и попила вместе со стариком, а о животных не позаботилась. Стала спрашивать она, где ей ночевать, и они ей ответили:

Ты с ним за столом сидела,
Ты с ним все пила да ела,
О нас не подумала, знать, —
Так вот и ищи, где спать.

Когда она уснула, явился старик, поглядел на нее, покачал головой и спустил ее в погреб.

Вот на третье утро и говорит дровосек своей жене:

— Нынче пришли ты мне обед в лес с младшей дочерью; она была всегда добрая да послушная, она уж с пути никогда не собьется, не то что сестры ее, баловницы, — тем бы все где-нибудь бегать да резвиться.

Не хотелось матери ее отпускать, и она сказала:

— Неужто должна я потерять и любимую дочку?

— Да чего ты беспокоишься, — ответил дровосек, — она не заблудится, она у нас умная и понятливая. Возьму я с собой побольше гороху и рассыплю его по пути; горох, он покрупней чечевицы, и укажет ей дорогу в лесу.

Но когда девушка вышла из дому с лукошком в руке, то горох весь уже был у лесных голубей в зобу, и не знала она, куда ей теперь идти. Она встревожилась и стала думать о том, что придется отцу остаться голодным, а мать будет горевать, если она собьется с пути. Наконец стало уже совсем темно, и увидела она вдали огонек и пришла к лесной избушке. Она ласково попросилась переночевать, и старик с седой бородой опять спросил у своих животных:

Курочка-красотка,
Красавец-петушок
И ты, коровка пестрая,
Что скажете на то?

— Дукс, — ответили они.

Подошла девушка к печи, где лежали животные, и стала ласкать и гладить курочку и петушка по гладким перышкам, а пеструю корову между рогами. Когда она приготовила, как велел ей старик, вкусную похлебку и поставила миску на стол, она спросила:

— Как же буду я есть, если добрых животных мы еще не накормили? Ведь в хозяйстве-то здесь всего вдосталь, — сперва уж я их накормлю.

Пошла и принесла ячменя и посыпала зерен курочке да петушку, а корове принесла большую охапку душистого свежего сена.

— Ешьте, мои милые, — сказала она, — а захочется вам попить, напою вас и свежей водицей.

И она принесла в избушку полное ведро воды, и сели курочка с петушком на край ведерка, клювы свои опустили, а потом закинули головы вверх, как пьют птицы, и пестрая корова тоже всласть напилась. Когда животные были накормлены и напоены, подошла девушка к столу, где сидел старик, и поела, что он ей оставил.

Тут вскоре стали курочка и петушок головки свои под крыло прятать, а корова глазами моргать. И спросила тогда девушка:

— Не пора ли и нам на покой?

Курочка-красотка,
Красавец-петушок
И ты, коровка пестрая,
Что скажете на то?

И ответили животные: — Дукс,

Ты с нами вместе сидела,
Накормить, напоить нас велела, —
Ложись спокойно в кровать,
И будешь ты мирно спать.

Взошла девушка по лесенке наверх, взбила пуховые подушки, чистые простыни постлала, и когда уже все приготовила, то пришел старик и лег в постель, и седая его борода протянулась до самых его ног. А девушка легла в другую постель, прочитала молитву и уснула.

Спала она тихо до самой полуночи. Вдруг стало в доме так неспокойно, и девушка проснулась. И начало по всем углам трещать да постукивать, открылись настежь двери, и что-то ударило в стену. Задрожали стропила, будто их кто вырвал из пазов, и казалось, что рухнула и лесенка; наконец все так затрещало, будто рушилась и сама крыша. Потом снова все вдруг стихло, с девушкой никакой беды не случилось, и она осталась спокойно лежать и снова уснула. Когда она утром проснулась, ярко светило солнце, — и что же она увидела? Лежит она теперь в большой зале, и вокруг все блистает роскошью королевской: по стенам подымаются вверх, по зеленому шелковому полю, золотые цветы, постель вся из слоновой кости, а одеяло из алого бархата, и стоят рядом с ней на стуле жемчугом шитые туфли. Девушка подумала, что это все ей снится; но вот подходят к ней трое богато одетых слуг и спрашивают у нее, что она им прикажет.

— Уйдите, — сказала девушка, — сейчас я буду вставать и сварю старику похлебку, а потом накормлю и курочку-красотушку, и золотого петушка, и пеструю коровушку.

Она думала, что старик уже встал, глянула на его постель, видит — лежит в ней незнакомый человек. Поглядела она на него, а он молодой да такой красивый! Проснулся он, поднялся и говорит:

— Я королевич. Меня околдовала злая ведьма, она обратила меня в седого как лунь старика, заставила меня жить в лесу, и никто не смел находиться около меня, кроме трех моих слуг в образе курочки, петушка и пестрой коровы. Заклятье должно было длиться до той поры, пока не явится к нам девушка, добрая сердцем, и не к одним только людям, но и к животным ласковая; и это оказалась ты. В эту полночь ты нас расколдовала, а старая лесная избушка вновь обратилась в мой королевский замок.

Когда они встали, королевич сказал трем своим слугам, чтоб пошли они к отцу и матери девушки, звать их на свадьбу.

— А где ж мои сестры? — спросила девушка.

— Я запер их в погребе; завтра их выведут в лес, они будут там работать служанками у одного угольщика до тех пор, пока не исправятся и не перестанут морить голодом бедных животных.

 

 

170. Любовь и горе поровну

 

Жил-был когда-то на свете портной, был он человек сварливый; а жена была у него добрая, работящая и скромная, но никак не могла она ему угодить. Что бы она ни делала, он был всем всегда недоволен, ворчал, бранился, трепал ее за волосы и бил. Доведалось о том начальство, вызвали его в суд и посадили в тюрьму, чтоб он исправился. Просидел он там некоторое время на хлебе и воде, а потом его выпустили; но взяли с него слово, что он больше бить свою жену не станет, будет жить с ней в мире и согласии и делить с нею любовь и горе, как подобает мужу и жене. Некоторое время все шло хорошо, а потом он опять принялся за прежнее, стал сварлив и начал браниться снова. А так как ему бить жену было недозволено, то порешил он хватать ее за косы и вырывать у ней волосы. Жена от него убегала, выскакивала во двор, а он бросался за ней с аршином и ножницами или с тем, что ему под руку попадалось. Если он, бывало, ее поймает, то начнет смеяться, а если ему догнать ее не удавалось, он приходил в ярость, гремел и кричал. И так продолжалось до тех пор, пока не прибегали к ней на помощь соседи. Опять начальство призвало портного и напомнило ему про его обещание.

— Милостивые господа судьи, — ответил он, — я свою клятву сдержал, я ее не бил, а делил с нею любовь и горе.

— Как же это так? — спросили судьи. — Ведь она опять на вас жалуется.

— Да я ее вовсе не бил, я только хотел причесать ей рукой волосы, у нее вид был такой странный, а она от меня убежала и хотела меня в дураках оставить. Я кинулся за ней, чтоб она вернулась и принялась за свою работу, и я держал в руке, чтобы напомнить ей об этом, то, что мне под руку попалось. Я ведь делил с нею вместе и любовь и горе поровну, только я, бывало, ее поймаю — мне от этого любо, а ей горе: не поймаю ее — ей любо, а мне горе.

Судьи таким ответом не удовлетворились и определили портному заслуженное им наказанье.

 

 

171. Королек

 

В стародавние времена у каждого звука было свое значенье. Когда громыхал кузнечный молот, он выкликал:

«При-кле-пать! При-кле-пать!»

Когда поскрипывал плотничий рубанок, он говорил:

«Ты строгай! Ты строгай! Ты строгай!»

А когда начинали постукивать мельничные колеса, они говорили:

«Бог на помощь! Бог на помощь!»

А если мельник оказывался обманщиком, они говаривали верхненемецким говорком и спрашивали поначалу медленно:

«Кто там? Кто там?» — а потом быстро отвечали:

«Мельник! Мельник!» — и наконец совсем быстро, скороговоркой:

«Крадет дерзко, крадет дерзко, да с восьмушки три шестых!» В те времена у птиц был тоже свой язык, и его понимал всякий, а теперь он звучит как щебет, писк или посвист, а у иных — как музыка без слов.

И вот подумали птицы, что оставаться им больше без хозяина невозможно, и они порешили выбрать из своих же кого-нибудь в короли. Только один чибис был против этого: он жил свободно и свободным хотел умереть, и вот в страхе летал он повсюду и взывал:

«Где мне быть? Где мне быть?»

Залетел он в глухие непроходимые болота и не стал с той поры среди своих и показываться.

Тогда порешили птицы обсудить это дело как следует и в одно прекрасное майское утро собрались все вместе из лесов и полей — орел и зяблик, сова и ворона, жаворонок и воробей. Стоит ли всех их тут перечислять? Явились даже кукушка и выпь — ее причетник, — ее называли так потому, что слыхать ее было всегда на два дня раньше; даже совсем маленькая птичка, та, у которой и названья еще не было, тоже затесалась в эту пеструю стаю. Курица как-то случайно ничего об этом не слыхала, и она стала удивляться такому большому сборищу. «Что это, что это та-ко-е, что это та-ко-е?» — закудахтала она, но петух успокоил свою дорогую наседку и сказал: «Тут богатые всё люди!» — и рассказал ей о том, что они затеяли.

Было решено, что королем должен стать тот, кто сможет взлететь выше всех. Как только услыхала об этом лягушка-древесница, что сидела в кустах, она начала предвещать: «Мокро, мокро, ква-ква-ква! Мокро, мокро, мокро, ква-ква-ква!» — она считала, что немало слез из-за этого будет пролито. Но сказала ворона: «Кар! Какой вздор!» — дескать, все обойдется хорошо.

И было решено, что следует тотчас же, в это прекрасное утро, и начать полет, чтоб никто потом не смел говорить: «Я мог бы взлететь еще повыше, да наступил вечер, и потому я выше не мог».

И вот по данному знаку поднялась вся стая на воздух. Понеслась с поля пыль, и был превеликий шум, свист и хлопанье крыльев; и было похоже издали, будто движется черная туча. Но маленькие птицы вскоре отстали, дальше лететь они не смогли и опустились снова на землю. Птицы, которые побольше, те держались дольше, но никто не мог сравняться с орлом: он поднялся так высоко, что мог бы, пожалуй, выклевать глаза самому солнцу. Увидел он, что другие не смогут долететь до него наверх, и подумал: «Зачем мне подыматься выше, я все равно уже король», и он начал спускаться вниз. Птицы, что были внизу, все воскликнули разом:

— Ты должен быть нашим королем, никто не взлетел выше тебя!

— Кроме меня, — крикнула птица-малютка, у которой не было имени: она запряталась в перья на груди у орла. И так как она не устала, то она взлетела и поднялась так высоко, что могла увидеть бога, сидящего на своем престоле.

Но взлетев так высоко, она сложила крылья, спустилась вниз и крикнула пронзительным голосом:

— Король — я! Король — я!

— Это ты наш король? — гневно воскликнули птицы. — Ты хитростью и уловками взлетела так высоко.

И они выдвинули другое условие: тот будет королем, кто глубже всех заберется под землю.

Как захлопал тут гусь своими широкими крыльями, кинувшись на свое пастбище! Как быстро вырыл яму петух! А утка, та поступила хитрее всех, она прыгнула в яму, но вывихнула себе обе ноги и, переваливаясь с боку на бок, заковыляла к ближнему пруду, восклицая: «Какое несчастье! Какое несчастье!»

А безыменная птица-малышка выискала себе мышиную норку, забралась туда и тоненьким своим голоском закричала оттуда:

— А король-то ведь я! Король-то ведь я!

— Это ты наш король? — воскликнули птицы, еще пуще разгневавшись. — Ты думаешь, твои хитрости чего-нибудь стоят?

И они порешили держать ее в той норе взаперти и там заморить ее голодом. Поставили они в сторожа сову: пусть-де, если жизнь ей мила, плутовку не выпускает. Но вот наступил вечер, и птицы устали от напряженных полетов и улеглись с женами и детьми спать. Осталась у мышиной норы одна лишь сова, она пристально всматривалась в нее своими большими глазами. Но утомилась и она и подумала: «Один глаз можно, пожалуй, будет закрыть. Я могу сторожить и одним глазом, маленький злодей из этой норы никак не выберется». И она закрыла один глаз, а другим пристально глядела на мышиную нору. Высунула голову маленькая плутовка, хотела было ускользнуть, но сова тотчас подошла, и та спрятала голову назад. Тогда сова открыла опять один глаз, а другой закрыла, и решила так делать всю ночь напролет. Но, закрыв снова один глаз, она позабыла открыть другой, и как только оба глаза закрылись, она уснула. Маленькая плутовка это вскоре заметила и ускользнула из норы.

И с той поры сова не смеет больше показываться днем на свет, а не то нападают на нее сзади разные птицы и выдергивают у нее перья. Она вылетает только по ночам, она ненавидит и преследует мышей за то, что они делают такие хитрые норы. И маленькая птица тоже не очень любит показываться на свет, она боится, что ей несдобровать, если ее поймают. Она прыгает по плетням и заборам и, чувствуя себя в безопасности, иной раз прокричит: «А король-то ведь я!», и потому остальные птицы называют ее в насмешку: «Король на заборе».

Но никто так не радовался, как жаворонок, что не надо ему корольку подчиняться. Только покажется солнце, подымается жаворонок высоко-высоко в воздух и поет:

— Ах, как хорошо на свете! Как хорошо! Хорошо-то как! Хорошо!

 

 

172. Камбала-рыба

 

Рыбы давно уже были недовольны тем, что нет у них в царстве никакого порядку. Ни одна рыба не обращала вниманья на других рыб; все плавали кто куда — одна налево, другая направо, как вздумается; проплывали между другими рыбами, которым хотелось быть вместе, или загораживали дорогу; а те, кто посильней, били хвостом более слабых, чтоб те убирались подальше, или попросту их враз проглатывали.

— Как было бы хорошо, если был бы у нас король, который следил бы за порядком и справедливостью, — говорили они. И вот они собрались однажды, чтоб выбрать себе владыкой того, кто мог бы быстрей всех рассекать волны и помогать слабым.

Стали рыбы у берега в ряды, и подала щука хвостом знак, по которому они должны были все разом тронуться с места. Как стрела ринулась вперед щука, а с ней вместе сельдь, голец, окунь, карпы и все прочие рыбы. Камбала тоже плыла с ними вместе, надеясь достигнуть цели.

Вдруг послышался крик:

— Сельдь впереди всех! Сельдь впереди всех!

— Кто впереди?! — закричала, скривившись от злости, плоская, завистливая камбала, сильно отставшая от остальных. — Кто впереди?

— Сельдь, сельдь! — был ответ.

— Голая сельдь, — крикнула завистница, — голая сельдь!

И с той поры стала камбала в наказанье криворотой.

 

 

173. Выпь и удод

 

Где вам приятней всего пасти свое стадо? — спросил кто-то раз у старого пастуха.

— Там, сударь, где трава не слишком сочная и не слишком сухая; лучшего пастбища не найти.

— А почему это так? — спросил человек.

— А вы слышите там, на лугу, глухой зов? — ответил пастух. — Это выпь, что была когда-то пастухом; и удод был пастухом тоже. Расскажу я вам об этом сказку.

Пасла выпь свои стада на зеленых, сочных лугах, где цветов было в изобилии, и оттого были у нее коровы здоровые и крепкие. А удод гонял свой скот на высокие голые горы, где один лишь ветер гоняет песок, и были у него коровы оттого тощие и никак не могли поправиться. Когда наступал вечер и пастухи гнали стада домой, выпь не могла собрать своих коров, они были непослушные и от нее убегали. И она кричала: «В путь пойдем! В путь пойдем!», но это не помогало, коровы не слушались ее клича. А удод, тот не мог поднять свой скот на ноги, так как сделался он у него тощий и бессильный. «Подь, подь, подь!» — кричал он, но это не помогало, коровы продолжали лежать на песке. Так вот оно и случается, если в чем не бывает меры. Еще и теперь, когда они уже стада не пасут, выпь все кричит: «В путь пойдем!», а удод: «Подь, подь, подь!»

 

 

174. Сова

 

Лет этак двести тому назад, когда люди не были еще такими умными и хитрыми, как в нынешние времена, приключилась в одном маленьком городке необычайная история. Залетела невзначай из соседнего леса в амбар к одному из горожан ночью большая сова, одна их тех, которых называют пугачем, и она, боясь других птиц, которые при виде ее подымают отчаянный крик, не решилась на рассвете выбраться из своего укромного уголка.

Зашел утром в амбар работник взять соломы и, увидев сову, сидящую в углу под крышей, так испугался, что кинулся оттуда опрометью и рассказал своему хозяину, что сидит, мол, в амбаре такое чудище, какого он за всю свою жизнь ни разу не видывал, глазами ворочает и может, чего доброго, кого-нибудь проглотить.

— Уж я тебя знаю! — сказал хозяин. — Вот гоняться на поле за дроздами — на это у тебя храбрости хватает, а увидишь где дохлую курицу, то, прежде чем подойти к ней, хватаешься за палку. Надо будет мне самому поглядеть, что там за чудище такое, — добавил хозяин, смело вошел в амбар и стал разглядывать по сторонам.

Но, увидев своими глазами необычайного и страшного зверя, он испугался не меньше работника. Опрометью выскочил он оттуда, бросился к соседям и стал их умолять, чтоб они помогли ему одолеть неведомого и опасного зверя; а не то, мол, будет угрожать всему городу опасность, если этот зверь выскочит из амбара, где он сейчас сидит. И вот поднялся повсюду на улицах большой переполох и крик. Вышли горожане, вооруженные копьями, граблями, косами и топорами, словно собираясь выступить в поход против врага. Наконец появились и господа советники города во главе с самим бургомистром. Выстроившись на рыночной площади в ряды, они двинулись походным порядком к амбару и окружили его со всех сторон. Потом выступил вперед один из храбрейших и вошел в амбар с копьем наперевес; но тотчас с криком, бледный как смерть, выскочил он оттуда и не мог вымолвить и слова. Отважились туда войти еще двое, но и с теми кончилось дело не лучше. Наконец выступил один, это был высокий, крепкий мужчина, прославленный своими воинскими подвигами, и заявил:

— Разглядывать чудище, это не значит его прогнать, — тут надо действовать решительно, я вижу, что вы все сделались бабами, да притом из трусливого десятка.

Он велел принести себе латы, меч и копье и вооружился с ног до головы. Все восхваляли его отвагу, хотя многие и опасались за его жизнь. Были распахнуты настежь ворота амбара, — и вот все увидели сову, сидевшую в это время на перекладине под самою крышей. Он велел принести лестницу, подставил ее и уже было собрался взобраться, как все закричали в один голос, чтоб он держался мужественно, и препоручили его святому Георгию, сразившему дракона. Он взобрался наверх и увидел сову, которую хотел было схватить, но сова, напуганная толпой кричавших людей, и не зная, куда ей деваться, начала ворочать глазами, нахохлила перья, распустила крылья, открыла клюв и сиплым голосом закричала: «У-гу, у-гу!»

— Вперед, вперед! — орала толпа во дворе храброму герою.

— Кто стоял бы здесь на моем месте, тот не кричал бы «вперед», — ответил он им.

Правда, он поставил ногу на одну ступеньку повыше, но задрожал и, едва не лишившись чувств, пустился в обратный путь.

Не нашлось теперь никого, кто захотел бы подвергнуть себя опасности.

— Чудовище, — говорили они, — одним лишь своим дыханьем отравило и ранило насмерть самого могучего из всех нас, так следует ли нам рисковать своей жизнью?

И они стали советоваться, что теперь делать, чтобы не погиб весь город. Долгое время всем казалось, что все усилия напрасны, но бургомистр, наконец, нашел выход.

— Я держусь того мнения, — сказал он, — что следует уплатить хозяину из общественных средств за этот амбар со всем тем, что в нем находится, за зерно, солому и сено, чтобы не подвергать его убыткам, а потом все здание сжечь, а заодно с ним и страшного зверя, и тогда никому не придется подвергать свою жизнь опасности. В данном случае бережливость ни к чему, а скряжничество нас до добра не доведет.

Все с ним согласились. Амбар подожгли со всех четырех сторон, и сгорела с ним заодно и несчастная сова. А кто этому не поверит, пускай отправится туда сам и обо всем у людей расспросит.

 

 

175. Луна

 

Давным-давно тому назад была такая земля, где ночь всегда была темной и небо было точно черным покровом укрыто, — а все оттого, что там никогда не всходила луна и не сияла в темноте ни одна звезда. В начале сотворения мира достаточно было и одного ночника. И вот отправились однажды из той стороны четверо парней странствовать. Пришли они в другое государство, а там вечером, только солнце скроется за горами, всходит на дубе светящийся круг и льет повсюду свой мягкий свет. И при свете том можно все хорошо видеть и различать, хотя свет и не такой яркий, как у солнца.

Остановились странники и спрашивают у проезжего крестьянина, что это за свет.

— Да это луна! — ответил он им. — Наш сельский староста купил ее за три талера и привязал к дубу. Надо в нее каждый день подливать масла и держать ее в чистоте и порядке, чтоб она всегда светила ярко. За это получает он с нас каждую неделю по талеру.

Поехал крестьянин дальше, а один из парней и говорит:

— Эту масляную лампу мы могли бы пустить в дело: ведь дома у нас есть дуб, такой же большой, как и этот, и мы могли бы ее повесить на нем.

Вот была бы радость, если бы нам не приходилось бродить в потемках!

— Знаете что? — сказал второй. — Давайте-ка достанем повозку и лошадей и увезем отсюда луну. А они тут купят себе другую.

— Я умею хорошо лазить, — сказал третий,— я уж ее достану!

Четвертый привел повозку и лошадей, а третий взобрался на дерево, проделал в луне дырку, просунул в нее веревку и спустил ее вниз. Когда сияющий шар лежал уже на повозке, они накрыли его рядном, чтоб никто не заметил покражи. Они благополучно привезли луну к себе на родину и повесили на высоком дубу. Старые и малые — все радовались, когда новая лампа стала освещать кругом все поля и светила в горницы. Вышли карлики из горных пещер, а маленькие домовые в своих красных кафтанчиках стали вести на лугах хоровод.

Четверо парней заботились о том, чтоб было в луне масла достаточно, поправляли фитиль и получали за это каждую неделю талер.

Но вот, наконец, сделались они уже дряхлыми стариками, и когда один из них заболел и увидел, что смерть уже близка, он распорядился, чтобы четвертую часть луны, как принадлежащую ему собственность, положили с ним вместе в гроб. Когда он помер, сельский староста взобрался на дерево и отрезал садовыми ножницами четверть луны и положил ее в гроб. И стало лунного света меньше, но это было еле заметно. Когда умер второй, положили ему в гроб вторую четверть, и света стало еще меньше. Но еще слабее он стал после смерти третьего, который взял тоже свою часть, а умер четвертый — и наступила опять прежняя темень. Выйдут люди вечером без фонаря и натыкаются друг на друга лбами.

Когда части луны в преисподней опять соединились, то там, где прежде была всегда темнота, стало светлей, и мертвые зашевелились и очнулись от сна. Они удивились, что могут снова видеть; лунного света было для них достаточно, ведь глаза у них ослабели, и они не могли переносить яркого солнца. Они поднялись, повеселели и стали опять жить по-прежнему. Одни из них начали играть и плясать, а другие бросились по харчевням, стали требовать себе вина и напились допьяна; начали меж собой ссориться и браниться и пустили в ход свои дубинки, и все передрались. Шум становился все сильней и сильней и дошел, наконец, до самого неба.

Святой Петр, стоявший на страже у небесных врат, подумал, что преисподняя подняла восстание, и он призвал тогда небесные силы, которые должны были прогнать злого врага, в случае если он напал бы на обиталище праведников. Но враг не явился, и сел тогда святой Петр на своего коня и направился через небесные врата в преисподнюю. Там успокоил он мертвецов, велел им лечь снова в свои гробы и взял с собой луну и повесил ее высоко-высоко на небе.

 

 

176. Срок жизни

 

Когда господь сотворил мир и собрался определить срок жизни для каждой твари земной, явился осел и спросил:

— Господь, как долго должен я жить?

— Тридцать лет, — ответил господь, — этого для тебя достаточно?

— Ах, господи, — ответил осел, — это слишком долгий срок. Ты подумай про мое горестное существование: с раннего утра и до поздней ночи таскать тяжести, носить на мельницу мешки с зерном, чтоб другие ели хлеб, и получать одни только пинки да побои. Сократи мне часть моей долгой жизни.

Сжалился господь и определил ему жить восемнадцать лет. Ушел осел утешенный, а затем явилась собака.

— Как долго ты хочешь жить? — спросил ее бог. — Ослу показалось тридцать лет слишком много, а ты будешь этим довольна?

— Господи, — ответила собака, — неужели такова твоя воля? Ты подумай только, сколько мне приходится бегать, ведь такой долгий срок мои ноги не выдержат. А если я потеряю голос и не смогу лаять, и не будет у меня зубов, чтоб кусать, что тогда мне останется? Слоняться из угла в угол да ворчать?

Господь понял, что собака права, и определил ей срок жизни в двенадцать лет.

Затем пришла обезьяна.

— Тебе, пожалуй, хотелось бы жить тридцать лет? — спросил ее господь. — Ведь работать тебе не приходится, как ослу и собаке, и ты всегда весела.

— Ах, господи, — ответила обезьяна, — да это только так тебе кажется, а на самом деле иначе. Когда кругом всего вдосталь, у меня не бывает ложки. Я должна всегда делать веселые гримасы, корчить рожи, чтоб смешить людей, а когда они кинут мне яблоко, оно оказывается кислым. Как часто за смехом таятся слезы! Тридцати лет я не выдержу.

И бог был милостив и даровал ей десять лет жизни.

Явился наконец человек. Он был весел, здоров и бодр, и стал просить бога, чтобы тот определил ему срок жизни.

— Ты должен жить тридцать лет, — сказал господь, — достаточно ли для тебя этого?

— Какой короткий срок! — воскликнул человек. — Когда я построю себе дом и будет пылать огонь в моем собственном очаге, когда я посажу деревья и они зацветут и станут приносить плоды и я буду радоваться жизни, — тогда-то я и должен умереть! О, боже, продли мне срок моей жизни.

— Я прибавлю тебе восемнадцать ослиных лет, — сказал господь.

— Этого мне мало, — возразил человек.

— Тогда ты получишь еще двенадцать собачьих лет.

— И этого мало.

— Ну, так уж и быть, — сказал господь, — я прибавлю тебе еще десять лет обезьяньих, но уж больше ты не получишь.

И человек ушел, но был недоволен.

Итак, живет человек семьдесят лет. Первые тридцать лет — это его человеческие годы, они быстро проходят; в эту пору человек бывает здоров, весел, работает с увлечением и радуется своему бытию. Потом наступает восемнадцать ослиных лет; тогда на него ложится одно бремя за другим: он должен таскать зерно, которое кормит других, и в награду за верную службу он получает только пинки да побои. Потом наступает двенадцать собачьих лет; и лежит тогда человек в углу, ворчит, и нет у него больше зубов, чтоб разжевывать пищу. А когда пройдет и это время, наступает, наконец, десять лет обезьяньих; тогда человек становится чудаковатым и слабоумным, делает глупости и становится посмешищем для детей.

 

 

177. Посланцы смерти

 

В стародавние времена шел раз один великан по большой дороге, вдруг выскочил ему навстречу какой-то незнакомец и крикнул:

— Стой! Ни шагу дальше!

— Эх, — сказал великан, — ты ведь козявка, я мог бы тебя раздавить пальцем, как смеешь ты мне преграждать дорогу? Кто ты такой, что осмеливаешься говорить так дерзко?

— Я смерть, — отвечал незнакомец, — против меня никто устоять не может, ты должен тоже подчиняться моим приказам.

Но великан отказался и вступил со смертью в борьбу. Была между ними долгая, яростная борьба, наконец великан одержал верх и сбил кулаком смерть, и она рухнула наземь у придорожного камня. Пошел великан своей дорогою дальше, а смерть осталась лежать побежденная и стала такая бессильная, что не могла и на ноги подняться.

— Что же получится, однако, — сказала она, — если я останусь лежать здесь без помощи? Никто не будет на свете умирать, и мир наполнится людьми так, что не хватит места даже стоять человеку рядом с человеком.

Проходил в это время по той дороге один молодой парень, он был здоровый и сильный, распевал песню и поглядывал по сторонам. Увидел он еле живого, беспомощного незнакомца, пожалел его, подошел к нему, поднял его, влил ему в рот из своей фляги вина и стал ждать, пока тот снова придет в себя.

— А знаешь ли ты, — спросил, подымаясь, незнакомец, — кто я такой, кому ты помог подняться на ноги?

— Нет, — ответил юноша, — я не знаю тебя.

— Я смерть, — сказал тот, — я никого не щажу, и для тебя исключения делать не стану. Но, чтобы ты знал, что я тебе благодарен, обещаю тебе, что не настигну тебя невзначай, а прежде чем к тебе явиться и тебя забрать, пришлю к тебе своих посланцев.

— Ладно, — сказал юноша, — оно все ж будто бы лучше, если я буду знать, когда ты явишься, — по крайней мере буду тебя остерегаться.

Он отправился дальше, был весел и бодр, и жил себе беспечно. Но молодости и здоровья хватило ему ненадолго; вскоре появились болезни и всякие страданья, они мучили его каждый день и не давали ему спокойно спать даже ночью. «Сейчас я не умру, — молвил он про себя, — ведь смерть пришлет прежде ко мне посланцев, и мне бы хотелось только одного, чтоб мрачные дни болезни поскорей миновали». И только он почувствовал себя снова здоровым, как начал жить по-прежнему, в свое удовольствие. Но кто-то ударил его однажды по плечу. Он оглянулся, видит — стоит сзади его смерть и говорит:

— Следуй за мной, наступил час проститься тебе с жизнью.

— Как? — ответил человек. — Ты собираешься нарушить свое слово? Разве ты мне не обещала, прежде чем явишься сама, прислать своих посланцев? Я ни одного из них не видел.

— Молчи, — возразила смерть, — разве я не посылала к тебе одного за другим посланцев? Разве не являлась к тебе лихорадка, не нападала на тебя, не трясла, не бросала тебя в постель? Разве не приходило к тебе головокружение? Разве не дергала тебя всего ломота? Разве не шумело у тебя в ушах? Не терзала тебе щеки зубная боль? Разве не темнело у тебя в глазах? И не напоминал разве тебе обо мне каждый вечер сон, мой родной брат? Разве не лежал ты ночью, будто совсем мертвый?

И нечего было человеку возразить, он покорился своей судьбе и пошел вслед за смертью.

 

 

178. Мастер Пфрим

 

Был мастер Пфрим человек маленький, худощавый, но бойкий, и не имел он ни минуты покоя. Его лицо, на котором торчал один только вздернутый нос, было рябое и мертвенно бледное, волосы седые и взъерошенные, глаза маленькие, они бегали у него беспрестанно по сторонам. Все он замечал, все всегда ругал, все знал лучше всех и во всем всегда был прав. Если он шел по улице, то всегда сильно размахивал руками, так что выбил раз у девушки ведро, в котором та несла воду, и оно взлетело высоко на воздух, и при этом он был облит водой.

— Эх ты, голова баранья! — крикнул он ей, отряхиваясь. — Разве ты не видела, что я иду сзади тебя?

Он занимался сапожным ремеслом, и когда он работал, то так сильно выдергивал дратву, что попадал обычно кулаком в того, кто сидел с ним рядом. Ни один из подмастерьев не оставался у него больше месяца, оттого что он всегда придирался даже к самой лучшей работе и всегда находил, что сделано что-нибудь не так: то швы были недостаточно ровные, то один ботинок был длинней другого, то каблук выше, чем на другом ботинке, то кожа была отделана недостаточно хорошо.

— Постой, — говаривал он ученику, — я уж тебе покажу, как делать кожу мягче, — и при этом он брал ремень и бил ученика по спине. Лентяями он называл всех. А сам работал не так уж и много, — ведь и четверти часа не сидел он спокойно на месте. Когда жена его вставала рано утром и растапливала печь, он вскакивал с постели и бежал босиком на кухню.

— Ты это что, собираешься мне дом поджечь? — кричал он. — Такой огонь развела, что на нем можно целого быка изжарить! Разве дрова нам даром достаются?

Когда работницы стоят, бывало, у корыта, смеются и разговаривают между собой о том да о сем, он вечно начинал их бранить:

— Ишь стоят, точно гусыни, да гогочут и за болтовней забывают о своей работе! И зачем взяли новое мыло? Безобразное расточительство да к тому же позорная лень! Руки свои хотите сберечь, а белье стираете не так, как следует.

Затем он выбегал, опрокидывал при этом ведро с щелоком, и вся кухня была залита водой. Если строили новый дом, он подбегал к окошку и обычно смотрел на работу.

— Вот опять кладут красный песчаник! — кричал он. — Он никогда не просохнет; в таком доме все непременно переболеют. И посмотрите, как подмастерья плохо укладывают камень. Да и известка тоже никуда не годится: надо класть мягкий щебень, а не песок. Вот увидите, непременно этот дом рухнет людям на голову.

Затем он усаживался и делал несколько швов, но вскоре вскакивал опять, вешал свой кожаный передник и кричал:

— Надо пойти да усовестить этих людей! — Но он попадал к плотникам. — Что это такое? — кричал он. — Да разве вы тешете по шнуру? Что, думаете, стропила будут стоять ровно? Ведь все они вылетят когда-нибудь из пазов.

И он вырывал у плотника из рук топор, желая показать, как надо тесать, но как раз в это время подъезжала нагруженная глиной телега; он бросал топор и подбегал к крестьянину, который шел за телегой.

— Ты не в своем уме, — кричал мастер Пфрим, — кто ж запрягает молодых лошадей в такую тяжелую телегу? Да ведь бедные животные могут тут же на месте околеть.

Крестьянин ему ничего не отвечал, и Пфрим с досады убегал обратно в свою мастерскую. Только собирался он сесть снова за работу, а в это время ученик подавал ему ботинок.

— Что это опять такое? — кричал он на него. — Разве я тебе не говорил, что ботинок не следует так узко закраивать? Да кто ж купит такой ботинок? В нем осталась почти одна лишь подметка. Я требую, чтобы мои указания исполнялись беспрекословно.

— Хозяин, — отвечал ученик, — вы совершенно правы, ботинок никуда не годится, но это же ведь тот самый ботинок, который выкроили вы и сами же начали шить. Когда вы вышли, вы сами сбросили его со столика, а я его только поднял. Вам сам ангел с неба, и тот никогда не угодит.

Приснилось ночью мастеру Пфриму, будто он умер и подымается прямо на небо. Вот он туда явился и сильно постучал во врата.

— Меня удивляет, — сказал он, — что на вратах нет кольца, ведь так можно и все руки себе разбить.

Открыл врата апостол Петр, желая посмотреть, кто это так неистово требует, чтоб его впустили.

— Ах, это вы, мастер Пфрим, — сказал он, — вас я впущу, но предупреждаю, чтобы вы оставили свою привычку и ничего бы не ругали, что увидите на небе, а то вам плохо придется.

— Свои поучения вы могли бы оставить и при себе, — возразил ему мастер Пфрим, — я отлично знаю, что и как подобает. Я думаю — здесь всё, слава богу, в порядке, и нет ничего такого, что можно было бы порицать, как делал я это на земле.

И вот он вошел и стал расхаживать по обширным небесным просторам. Огляделся он по сторонам, покачал головой, и что-то проворчал про себя. Увидал он двух ангелов, которые тащили бревно. Это было то самое бревно, которое было в глазу у одного человека, который нашел сучок в глазу у другого. Но ангелы несли бревно не вдоль, а поперек.

«Видана ли подобная бестолочь! — подумал мастер Пфрим, но вдруг умолк и будто согласился. — Да по сути все равно как нести бревно, прямо или поперек, лишь бы не зацепиться; я вижу, что они делают это осторожно». Вскоре увидал он двух ангелов, набиравших из колодца воду в бочку, и тотчас заметил, что в бочке немало дыр и что вода со всех сторон из нее проливается. Это они землю дождем поливали. «Черт возьми!» — вырвалось у него, но, по счастью, он опомнился и подумал: «Должно быть, это они делают, чтобы время провести; ну, раз это их забавляет, то, пожалуй, пусть себе занимаются таким бесполезным делом. Здесь, правда, на небе, как я заметил, только и делают, что лентяйничают». Пошел он дальше и увидел воз, что застрял в глубокой канаве.

— Это и не удивительно, — сказал он вознице, — кто ж так бестолково воз нагружает? Что это у вас такое?

— Добрые намерения, — ответил возница, — да вот никак не могу выехать с ними на правильную дорогу; я еще счастливо вытащил воз, здесь-то мне уж придут на помощь.

И вправду вскоре явился ангел и впряг в воз пару лошадей. «Это хорошо, — подумал Пфрим, — но ведь парой-то лошадей воза не вытащить, надо бы по крайней мере взять четверик». И явился другой ангел, привел еще пару лошадей, но впряг их не спереди, а сзади воза. Тут уж мастер Пфрим выдержать никак не мог.

— Эй ты, олух, — вырвалось у него, — да что ты делаешь? Виданное ли дело, чтобы так лошадей запрягали? В своем глупом чванстве они думают, что все знают лучше других.

Хотелось ему еще что-то добавить, но в это время один из небожителей схватил его за шиворот и выбросил с невероятною силой с неба. Уже у врат повернул голову мастер Пфрим в сторону воза, видит — а четверик крылатых коней поднял его на воздух.

В эту самую минуту мастер Пфрим и проснулся. «А на небе-то все по-иному, чем у нас на земле, — сказал он про себя, — кое-что, конечно, можно им простить, но хватит ли у кого терпенья смотреть, как запрягают лошадей и сзади и спереди? Правда, у них есть крылья, но кто ж об этом мог знать? А все же порядочная глупость приделывать крылья лошадям, у которых есть свои четыре ноги, чтобы бегать. Но пора, однако, вставать, а то, чего доброго, наделают мне беды в доме. Счастье еще, что умер я не на самом деле!»

 

 

179. Гусятница у колодца

 

Жила когда-то на свете старая-престарая бабушка, жила она со своим стадом гусей в глуши между горами, где была у нее маленькая избушка. Те глухие места были окружены дремучим лесом. Каждое утро старуха брала костыль и отправлялась, ковыляя, в лес. Там принималась старушка за работу, и трудилась она больше, чем позволяли ей ее преклонные годы. Она рвала траву для своих гусей, собирала дикие яблоки и груши, какие только могла достать рукой, и все это она приносила на своей спине домой. Если она встречала кого по дороге, она ласково его приветствовала: «Добрый день, милый земляк, а нынче-то погода хорошая. Ты небось удивляешься, что я тащу траву, но каждый ведь должен нести свое бремя на плечах».

Люди, однако, встречались с ней неохотно и старались как-нибудь ее обойти, а если приходилось проходить мимо нее отцу с ребенком, он тихонько ему шептал:

— Ты старухи этой опасайся, она хитрая-прехитрая, это ведьма.

Однажды утренней порою проходил через лес красивый молодой человек. Солнце светило ярко, распевали птицы, и между листвой пролетал прохладный ветерок. Юноша был полон радости и веселья. По дороге ему еще никто не встречался, и вдруг он увидел старую ведьму, она стояла на коленях и срезала серпом траву. Она набрала в свой мешок уже целый ворох, и стояли около нее две корзины, полные диких груш и яблок.

— Бабушка, — сказал молодой человек, — а как же это ты все донесешь?

— Что поделаешь, мой милый, нести надо, — отвечала она, — детям богатых людей этого делать не приходится. Про это у крестьян говорится:

Не заглядывай назад,
Все равно ведь ты горбат.

Может, вы мне поможете? — сказала она, когда тот остановился около нее, — спина-то у вас крепкая, а ноги молодые, это для вас будет легко. Да и дом-то мой не так уж отсюда далече, вон за тою горой стоит он, в долине. Вам туда взобраться — раз, два да и все.

Сжалился молодой человек над старухой.

— Мой отец хотя и не крестьянин, — ответил он, — а богатый граф, но чтобы вы знали, что не одни только крестьяне умеют носить тяжести, я вашу вязанку отнесу.

— Что ж, попробуйте, — сказала старуха, — мне это будет приятно. Придется вам, правда, пройти целый час, но что это для вас составит? А те вон яблоки и груши вы тоже должны дотащить.

Когда молодой граф услыхал, что надо идти целый час, это показалось ему несколько странным, но старуха теперь его не отпускала; она взвалила ему на спину вязанку и дала в руки обе корзины.

— Вот видите, — сказала она, — это совсем нетрудно.

— Нет, не совсем-то легко, — ответил граф, и лицо у него сделалось грустное, — ваша вязанка так оттягивает плечи, будто в нее камни наложены, а яблоки и груши на вес как свинцовые. Я еле могу дышать.

Ему очень хотелось бы все это бросить на землю, но старуха этого не позволила.

— Погляди-ка, а, — говорила она насмешливо, — молодой человек, а не хочет нести того, что я, старуха, не раз уже таскала. На словах-то вы хороши, а как взяться за дело, то вы отлыниваете. Ну, чего ж вы стоите, — продолжала она, — да медлите, ну-ка живей подымайте ноги! Теперь уж никто не снимет с вас этой вязанки.

Пока молодому человеку приходилось идти по ровному месту, еще можно было выдержать, но когда они подошли к горе и надо было на нее взбираться, а камни под ногами скатывались вниз, будто они были живые, — стало ему невмоготу. Капли пота выступали у него на лбу и сбегали, то горячие, то холодные, по спине.

— Бабушка, — сказал молодой человек, — я больше идти не в силах, я отдохну немного.

— Нет, здесь нельзя, — ответила старуха, — вот как придем на место, тогда уж вы и сможете отдохнуть, а теперь надо двигаться вперед. Почем знать, может, все это вам и к добру.

— Старуха, ты становишься, однако ж, бессовестной, — сказал граф и хотел было сбросить с себя вязанку, но он старался понапрасну: она висела у него за спиной, будто к ней приросла. Он поворачивался и так и этак, но избавиться от вязанки никак не мог. А старуха, глядючи на это, смеялась и прыгала вокруг него на своем костыле.

— Любезный мой сударь, уж не гневайтесь, — говорила она, — вы краснеете, словно петух, которого резать собираются. Тащите свою ношу терпеливо, а когда доберемся домой, я уж вам щедро дам на чаек.

Что ему было делать? Пришлось покориться судьбе и терпеливо тащиться вслед за старухой. Казалось, что она становится все проворней, а его ноша все тяжелей. Вдруг старуха прыгнула, вскочила на вязанку и уселась на нее; и какой она ни была тощей на вид, а по весу оказалась куда тяжелей самой толстой деревенской девки. У юноши подкашивались колени, и когда он останавливался, то старуха била его прутом и хлестала по ногам крапивой. То и дело охая, он взобрался на гору, и когда он уже совсем готов был упасть, добрался, наконец, к дому старухи. Как увидели гуси старуху, они захлопали крыльями, вытянули шеи, кинулись ей навстречу и закричали ей: «Уля, уля, уля!» Вслед за стадом шла, держа в руках хворостину, пожилая Трулле, женщина дюжая и большого роста, но страшно уродливая, как сама ночь.

— Матушка, — сказала она старухе, — уж не случилось ли с вами чего? Вас так долго не было.

— Да что ты, доченька, — ответила она, — со мной ничего плохого не приключилось, напротив того, вот этот любезный господин донес мне мою ношу. Ты представь себе, когда я утомилась, он сам посадил меня к себе на плечи. Да и дорога нам вовсе не показалась длинной, нам было весело, мы то и дело друг с другом шутили.

Наконец, старуха слезла на землю, сняла со спины молодого человека вязанку, взяла у него из рук корзины, ласково на него поглядела и сказала:

— Ну, а теперь садитесь у дверей на скамеечку да отдыхайте. Вы честно заслужили свой заработок, и уж вы непременно его получите.

Потом она обратилась к гусятнице:

— А ты, доченька моя, ступай в комнату, негоже тебе оставаться наедине с молодым человеком, масла в огонь подливать не следует; чего доброго, он в тебя влюбится.

Молодой граф не знал, плакать ему или смеяться. «Такая красотка, — подумал он, — если бы даже была лет на тридцать моложе, так и то, наверно, не тронула бы моего сердца». А между тем старуха ласкала и гладила своих гусей, будто детей, а потом она вошла в дом вместе со своей дочкой. А юноша тем временем растянулся на скамейке под дикою яблоней. Воздух был теплый и мягкий. Вокруг расстилался зеленый луг, весь поросший первоцветами, чабрецом и тысячами других цветов; посередине его пробегал, журча, светлый ручей, в котором поблескивало солнце, и разгуливали по лугу белые гуси и плескались в воде.

«А здесь и вправду приятно, — подумал он, — но я так устал, что глаза у меня сами закрываются; посплю-ка я маленько. Хорошо, если не налетит порыв ветра и не унесет у меня ног, они у меня сделались такие вялые, будто вот-вот отвалятся».

Поспал он немного, но явилась старуха и начала его расталкивать.

— Подымайся, — сказала она, — здесь тебе оставаться нельзя. Правда, я тебе порядочно уморила, но ты ведь от этого, однако, не помер. А сейчас я дам тебе то, что ты заработал; ты в деньгах и вещах не нуждаешься, так вот подарю я тебе кое-что другое.

И она сунула ему в руку баночку, выточенную из цельного куска изумруда.

— Ты храни ее бережно, — добавила старуха, — она принесет тебе счастье.

Граф быстро поднялся и почувствовал себя совершенно свежим и, как прежде, сильным, поблагодарил старуху за ее подарок и двинулся в путь-дорогу, а на прекрасную доченьку даже и не оглянулся. Когда он прошел некоторое расстояние, издали до него все еще доносилось веселое гоготанье гусей.

Графу пришлось проблуждать три дня по лесным трущобам, пока, наконец, он оттуда выбрался. Потом пришел он в столицу, а так как там его никто не знал, то привели его в королевский дворец, где сидели на троне король и королева. Граф опустился на колени, достал из кармана изумрудную баночку и положил ее к ногам королевы. Королева велела ему подняться, и он подал ей изумрудную баночку. Но только королева ее открыла и заглянула в нее, как упала замертво наземь. Графа схватили королевские слуги и хотели отвести его в темницу, но королева открыла глаза и сказала, чтоб его отпустили и чтоб все вышли, что хочет она поговорить с ним наедине.

Когда королева осталась одна, она горько заплакала и стала ему говорить:

— Что для меня весь этот блеск и почести, которые меня окружают, если я просыпаюсь каждое утро в заботах и в горе! Было у меня три дочери, младшая была из них так прекрасна, что во всем свете почитали ее за чудо. Была она бела, как снег, румяна, как цвет яблони, а волосы у нее сверкали, как солнечные лучи. Когда она плакала, то катились у нее из глаз не слезы, а жемчуга и драгоценные камни. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, король велел всем трем сестрам явиться к его трону. Ах, если бы вы видели, как раскрыли люди от изумления глаза, когда вошла младшая, — было похоже, что взошло само солнце. И сказал король: «Мои дочери, я не знаю, когда настанет мой смертный час, но нынче я хочу завещать, что должна получить каждая из вас после моей смерти. Вы все меня любите, но кто из вас любит меня больше всех, та и должна получить самое лучшее».

И каждая из них сказала, что она любит его больше всех. «А можете ли вы доказать, — спросил король, — насколько вы любите меня? По этому я и буду судить, как вы ко мне относитесь».

Старшая сказала: «Я люблю отца, как самый сладчайший сахар». Средняя: «А я люблю отца, как самое красивое платье». Младшая промолчала, ничего не сказала.

И спросил отец: «А ты, мое дитятко, как ты меня любишь?» — «Я не знаю, — ответила она, — мою любовь к вам я не могу сравнить ни с чем». Но отец настаивал на том, чтоб она что-нибудь назвала. И вот, наконец, она сказала: «Самая лучшая пища без соли не имеет вкуса, а потому я люблю отца, как соль». Услыхал это король, разгневался и сказал: «Если ты меня любишь, как соль, то и любовь твоя пусть будет вознаграждена солью». И поделил он тогда королевство между двумя старшими сестрами, а младшей велел привязать на спину мешок соли, и должны были двое слуг завести ее в дикий лес.

Мы все просили за нее, умоляли отца и молились, — продолжала королева, — но королевского гнева смягчить было нельзя. Как она плакала, когда должна была нас покинуть! Вся дорога была усеяна жемчугами, что падали у нее из глаз. Вскоре после того король раскаялся в своей непомерной жестокости и велел разыскивать свое бедное дитя по всему лесу, но никто ее найти не мог. Когда я думаю, что, может быть, ее съели дикие звери, я не могу опомниться от печали. Иногда я себя утешаю надеждой, что она еще жива, что она укрылась где-нибудь в пещере или, может, нашла приют у каких-нибудь добрых людей. Но вообразите себе, когда я открыла вашу изумрудную баночку и увидела, что лежит в ней жемчужина, такая же точно, как те, что падали из глаз моей дочери; и вы можете себе представить, как жемчужина эта взволновала мое сердце. Вы должны сказать, откуда вы достали ее.

Граф ей рассказал, что баночку он получил от одной старухи в лесу, она показалась ему очень странной, должно быть, это была какая-нибудь ведьма. Но про ее дочь он ничего не слыхал и нигде ее не видел.

И вот решили король и королева эту старуху разыскать; они думали, что там, где находится жемчужина, они узнают что-нибудь и про свою дочь.

Старуха сидела одна в своей хижине за прялкой и пряла пряжу. Было уже темно, горела у очага лучина и давала тусклый свет. Вдруг на дворе поднялся шум, вернулись гуси домой с пастбища, и послышалось их хриплое гоготанье. Вскоре вошла и дочка. Но старуха еле ответила ей на приветствие и только слегка головой покачала. Дочка уселась у ее ног, взяла свое веретено и ловко начала сучить нитку, словно молодая девушка. Так просидели они целых два часа и слова между собой не промолвили. Наконец что-то у окна зашумело, и два огненных глаза уставились в комнату. То была старая ночная сова, она трижды прокричала: «Угу! угу! угу!» Глянула старуха вверх и сказала:

— Пора тебе, доченька, выходить да приниматься за работу.

Та поднялась и вышла из дому. Но куда же она пошла? По лугам, все напрямик, до самой долины. Наконец она подошла к колодцу, где росли три старых дуба. В это время взошла над горою луна, полная и большая, и стало так светло, хоть иголки собирай. Девушка сняла кожу с лица, нагнулась к колодцу и начала умываться. Когда она кончила, окунула в воду и кожу, а затем положила ее белиться и сохнуть под лунным сиянием.

И как гусятница преобразилась! Вы ничего подобного ни разу не видывали! У нее отвалилась седая коса, упали ей на плечи золотистые, как солнечные лучи, волосы и укутали ее всю, точно покрывалом. Только блестели одни глаза, такие сверкающие, как звезды на небе, а щеки сияли у ней нежным, как цвет яблони, румянцем.

Но красавица-девушка была печальна. Она села на землю и горько заплакала. Слезы одна за другой текли у ней из глаз и падали по длинным ее волосам наземь. Так сидела бы она, пожалуй, долго-долго, если бы что-то не затрещало, не зашумело на ветках соседнего дерева. Она вскочила, как лань, услыхавшая выстрел охотника. Как раз в это время луну закрыла черная туча, и вмиг девушка снова влезла в свою старую кожу, и исчезла, точно огонь, потушенный ветром.

Дрожа, как осиновый лист, она прибежала домой. Старуха стояла у двери, и девушка хотела рассказать ей, что с нею случилось, но старуха ласково засмеялась и сказала:

— Я уже все знаю.

Она отвела ее в комнату и снова зажгла лучину. Но за прялку старуха теперь не села, а достала метлу и начала подметать комнату и мыть пол.

— Все должно быть чистым и опрятным, — сказала она девушке.

— Матушка! — сказала девушка, — почему вы беретесь за работу в такое позднее время?

— А ты разве знаешь, который теперь час?

— Скоро полночь, — ответила девушка, — уже, кажется, начало двенадцати.

— А ты разве не знаешь, — продолжала старуха, — что нынче исполнилось три года с тех пор, как ты пришла ко мне? Твой срок вышел, больше тебе со мной оставаться нельзя.

Девушка испугалась и сказала:

— Ах, милая матушка! Что ж, вы хотите меня прогнать? Куда ж мне деваться? Ведь нет у меня ни друзей, ни родимого дома, куда я могла бы пойти. Я выполняла все, что вы требовали, всегда вы были мною довольны, не прогоняйте меня. — Но старуха не хотела говорить, что предстояло девушке.

— Здесь мне тоже оставаться недолго, — сказала она ей, — но когда я отсюда уйду, то всё в доме должно быть чистым; а потому не мешай мне работать. Ты ни о чем не думай, не беспокойся; тебе бы только найти приют, где можно было бы жить, а тою наградой, которую я тебе дам, ты будешь довольна.

— Но вы хоть скажите, что же такое случилось? — продолжала спрашивать девушка.

— Я еще раз тебе повторяю, не мешай мне работать. Не говори больше ни слова, ступай к себе в комнату, сними с лица кожу, надень шелковое платье, которое было на тебе, когда ты явилась ко мне, и дожидайся, пока я тебя позову.

Но мне надо вернуться к рассказу про короля и королеву, которые отправились вместе с графом в лесные дебри на поиски старухи. Случилось так, что ночью в лесу граф от них отстал, и ему пришлось пробираться дальше одному. На другой день ему показалось, что он вышел на правильную дорогу. Он продолжал идти дальше до той поры, пока не стало темнеть. Тогда он взобрался на дерево и решил там переночевать, он боялся теперь заблудиться. Когда луна осветила все вокруг, он заметил какую-то фигуру, спускающуюся с горы. В руках у нее не было хворостины, но он мог разглядеть, что то была гусятница, которую он видел прежде в доме старухи.

— Ага! — воскликнул он, — если мне удастся поймать одну ведьму, то и вторая от меня не уйдет. — Но как он был изумлен, когда она подошла к колодцу, сняла с себя кожу, умылась, — и рассыпались у ней по плечам золотистые волосы, и была она такая прекрасная, что подобной он ни разу на свете не видел. Он боялся даже вздохнуть, но он просунул голову сквозь листья насколько мог вперед и начал разглядывать девушку, не спуская с нее глаз. И то ли он чересчур нагнулся или что другое было причиной, но вдруг затрещала ветка, и в этот миг девушка влезла в старую кожу и кинулась оттуда, как лань; в это время на луну набежало облако — и девушка скрылась у него на глазах.

Только она исчезла, спустился граф с дерева и быстро поспешил за ней. Прошел он немного и увидел в сумерках две фигуры, идущие по лугу. Это были король и королева; они заметили издали свет в избушке старухи и направились туда. Граф рассказал им, какие чудеса он видел у колодца, и король и королева не сомневались в том, что это была их пропавшая дочь. Обрадованные,они отправились дальше и вскоре подошли к избушке. Вокруг нее сидели гуси, спрятав головы под крыло; и спали, и ни один из них не пошевельнулся. Они заглянули в окошко, там сидела в тишине старуха. Она, наклонив голову, пряла пряжу и не оглядывалась.

В комнате было убрано все так чисто, будто в ней жили маленькие облачные человечки, у которых на ногах не было ни пылинки. Но своей дочери они там не увидели. Они разглядывали все это некоторое время, наконец собрались духом и тихо постучались в окно. Казалось, будто старуха только их и дожидалась, она поднялась и ласково сказала:

— Входите, входите, я уже вас знаю.

Вошли они в комнату, и говорит старуха:

— Вам бы и не надо было в такую даль забираться, если бы вы свою дочку, такую милую и добрую, не прогнали бы три года тому назад ни за что ни про что из дому. Она дурному здесь ничему за это время не научилась, а только сердце свое сберегла в чистоте. А вы уж и так долгое время наказаны, что жили все время в страхе.

Потом она подошла к комнате и кликнула:

— Выходи, моя доченька.

Открылись двери, и вышла оттуда королевна с золотыми волосами, в своем шелковом платье, с сияющими глазами; и было похоже, будто ангел спустился с неба.

Она подошла к своему отцу и матери, бросилась к ним на шею, стала их целовать, и — уж как тут могло быть иначе — заплакали все от радости. Молодой граф стоял возле них; увидев его, королевна зарделась, как розан, и сама не знала почему.

Сказал король:

— Милое дитя, свое королевство я уже раздарил, что же мне тебе дать?

— Ей ничего не надо, — сказала старуха, — я дарю ей те слезы, которые она выплакала из-за вас; это всё жемчуга, и покрасивее тех, что находят в море, и дороже всего вашего королевства. А в награду за ее работу я дарю ей свою избушку.

Только молвила это старуха — и тотчас исчезла на их глазах. Слегка затрещали стены; оглянулись они, видят — обратилась избушка в великолепный дворец, и был там уже накрыт королевский стол, и сновали взад и вперед слуги.

Сказка на том не кончается, но у бабушки моей, которая ее рассказывала, память стала короткой: конец-то сказки она позабыла. Я уверен, что королевна вышла замуж за графа, и они остались жить вместе в том дворце, и жили они там в полном счастии и довольстве столько, сколько им было богом положено. Были ли белоснежные гуси, что паслись у избушки, девушками (пусть это никто не поймет в дурном смысле), которых приняла к себе старуха, и вернулся ли к ним снова их человеческий облик, остались ли они у молодой королевы служанками, — этого я точно не знаю, но предполагаю, что это было именно так. А старуха, должно быть, и вовсе не была ведьмой, как думали это люди, а была она вещей женщиной, и к тому же доброй. И, пожалуй, это она одарила королевну при ее рождении даром плакать не простыми слезами, а жемчугами. В нынешнее время оно так больше не случается, а то все бедняки скоро бы разбогатели.

 

 

181. Русалка в пруду

 

Жил-был на свете мельник; он жил вместе со своей женой в полном довольстве. Денег и всякого добра было у них вдосталь, и из году в год достаток у них все увеличивался. Но беда-то подкрадывается в ночи: как выросло их богатство, так год за годом стало оно таять, и под конец осталась у мельника одна только мельница, на которой он работал. Он был в большом горе и, ложась спать после трудового дня, не находил себе покоя и ворочался в постели с боку на бок, полный дум и забот.

Раз поутру, когда еще не начинало светать, поднялся он и вышел пройтись, думая, что, может, у него на душе полегчает. Он переходил через мельничную плотину, и как раз в это время засиял первый луч солнца, и вот он услышал, что в запруде что-то шумит. Он оглянулся и увидел красивую женщину, медленно выходящую из воды. Она держала в нежных руках, над плечами длинные волосы, они спускались вниз и покрывали ее белое тело. Мельник понял, что это русалка, и от страха не знал, что ему делать — уйти или остаться здесь. Но раздался нежный русалочный голос, она окликнула его по имени и спросила, отчего он такой опечаленный. Поначалу мельник не мог вымолвить и слова, но, услыхав, что она говорит так ласково, сердце его успокоилось, и он рассказал ей, что он жил прежде в богатстве и счастье, а теперь так обеднел, что не знает, как ему и на свете прожить.

— Успокойся, — сказала русалка, — я сделаю тебя еще богаче и счастливей, чем прежде, но ты должен прежде пообещать, что отдашь мне то, что только что родилось у тебя в доме.

«Что бы это могло быть? — подумал мельник. — Пожалуй, щенок или котенок», — и он посулил то, что потребовала у него русалка. Русалка опять погрузилась в воду, а он, успокоенный и в добром настроении, направился к своей мельнице. Но не успел он дойти, как вышла из дверей работница и крикнула ему, что он может порадоваться, что родила, мол, жена ему мальчика. Остановился мельник, как громом пораженный, и понял, что хитрая русалка знала об этом и его обманула. С поникшей головой он подошел к постели жены, и когда та спросила: «Почему ты не радуешься красивому мальчику?» — он рассказал ей, что с ним приключилось и какое он дал обещанье русалке.

«На что мне. теперь и счастье и богатство, — добавил он, — если я должен потерять свое дитя? Да что делать теперь?» Пришли родственники поздравить его и пожелать ему счастья, но и они тоже не знали, что ему посоветовать.

А между тем счастье снова вернулось в дом мельника. Что бы он ни начинал, все ему удавалось, и было так, будто все сундуки и закрома сами собой наполняются и денег в шкафу каждую ночь становится все больше и больше. В скором времени стало у него богатств больше, чем было прежде. Но не мог он спокойно этому радоваться: обещание, данное им русалке, мучило его сердце. Всякий раз, проходя мимо пруда, он боялся, что вот-вот она выплывет и напомнит ему про его долг. Мальчика он вовсе не подпускал к воде. «Берегись, — говорил он ему, — если ты подойдешь к воде, протянется оттуда рука, она схватит тебя и утащит за собою на дно. Но проходил год за годом, а русалка все не показывалась, и мельник начал было уже успокаиваться.

Мальчик вырос, стал юношей и поступил в обученье к одному охотнику. Когда он выучился и сделался отличным охотником, взял его один помещик к себе на службу. А жила в той деревне одна красивая и честная девушка; она понравилась охотнику, и когда помещик об этом узнал, он подарил ему маленький домик. Молодые справили свадьбу и стали себе жить-поживать мирно и счастливо и от всего сердца любили друг друга.

Как-то раз пришлось охотнику гнаться за ланью. Когда зверь выбежал из лесу и помчался по полю, охотник бросился за ним и, наконец, уложил его наповал. Но он не заметил того, что находится вблизи русалочьего пруда, и, выпотрошив зверя, он подошел к воде, чтобы умыть испачканные кровью руки. Но только погрузил он их в воду, как вынырнула из пруда русалка, обвила его влажными руками и так быстро увлекла его за собой, что только волны над ними заплескались.

Когда наступил вечер и охотник домой не вернулся, жена испугалась и пошла его разыскивать; а так как он часто рассказывал ей, что надо ему опасаться преследований русалки и не подходить близко к пруду, то она сразу почувствовала, что произошло. Она поспешила к пруду и, увидев на берегу его охотничью сумку, поняла, что с ним случилось несчастье.

Плача и заламывая руки, она стала звать своего любимого по имени, но напрасно; она побежала в другую сторону пруда и стала его звать снова; она начала ругать русалку, но ответа не было. Зеркало пруда оставалось спокойным, и только молодой месяц один неподвижно гляделся в него с высоты.

Бедная женщина не покидала пруда. Быстрыми шагами она без устали все ходила вокруг него, то молча, то громко крича, то тихо стеная. Наконец силы у нее иссякли, она упала на траву и крепко-крепко уснула.

И вскоре приснился ей сон. Будто идет она в страхе на гору между огромными обломками скал. Шипы и колючки впиваются ей в ноги, дождь хлещет ей в лицо, и ветер треплет ее длинные волосы. Вот добралась она до вершины, и перед нею открылась другая картина. Небо было голубое, воздух нежный, земля мягко под ней опустилась, и на зеленом, покрытом пестрыми цветами лугу оказалась чистенькая избушка. Она подошла к ней, открыла дверь, смотрит — сидит в избушке старуха с седыми волосами и ласково ей кивает. В этот миг бедная женщина проснулась.

Уже наступило утро, и она тотчас решила послушаться сна. Она с трудом поднялась на гору, и было все так же, как виделось ей ночью во сне. Старуха приветливо встретила ее и предложила ей сесть на стул.

— Ты, должно быть, пережила какое-нибудь несчастье, — сказала старуха, — что явилась ко мне в одинокую хижину?

И женщина рассказала ей со слезами, что с нею случилось.

— Успокойся, — сказала старуха. — я тебе помогу. На тебе золотой гребень. Обожди, пока взойдет полная луна, а потом ступай к пруду, сядь снова на его берегу и расчеши свои длинные черные волосы этим гребнем. Когда ты это сделаешь, положи его на берегу, и ты увидишь, что случится.

Женщина вернулась назад, но время до полнолуния двигалось медленно. Наконец показалась на небе сияющая луна, и женщина вышла к пруду, села на берегу и начала расчесывать свои длинные черные волосы золотым гребнем, а потом положила его на самый край у воды. И вдруг разбушевался пруд, поднялась волна, подкатилась к берегу и унесла с собой гребень. Это длилось не дольше, чем надо было, чтобы гребень опустился на дно, — и вдруг расступилась водная гладь, и поднялась оттуда голова охотника. Он не молвил ни слова, но поглядел на жену грустным взором. В этот миг подкатилась с шумом вторая волна и укрыла голову мужа.

Вдруг все исчезло, и пруд стоял такой же спокойный, как прежде, и только в нем отражалась полная луна.

Женщина вернулась назад безутешной, но сон указал ей снова на избушку старухи. На другое утро женщина собралась опять в путь-дорогу и рассказала про свое горе вещей старухе. Дала ей старуха золотую флейту и сказала:

— Погоди, пока наступит опять полнолунье, а затем возьми эту флейту, сядь на берегу, сыграй на ней красивую песню, и когда ты окончишь, положи ее на песок, и ты увидишь, что случится.

Женщина сделала так, как ей велела старуха. И только положила она флейту на песок, как в глубине пруда вдруг что-то зашумело: поднялась волна, подкатилась и утащила за собой флейту. Вскоре вода расступилась, и показалась оттуда не только голова, но половина туловища мужа. Он протянул ей в страстном желанье руки, но в этот миг зашумела навстречу другая волна, захлестнула его и увлекла снова вниз за собой.

— Ах, что мне с того, — сказала несчастная, — если я вижу своего любимого, но теряю его опять!

Она снова запечалилась, но сон в третий раз привел ее в избушку старухи. Она направилась в путь-дорогу, и вещая старуха дала ей золотую прялку, утешила ее и сказала:

— Еще сделано не все, ты повремени, пока взойдет полная луна, тогда возьми прялку, сядь на берегу и напряди полную мотушку пряжи, а когда ты окончишь, поставь прялку у самой воды, и ты увидишь, что случится.

Женщина так все точно и сделала. Только показалась полная луна, она принесла на берег золотую прялку и усердно пряла до тех пор, пока не вышел весь лен, мотушка была полна пряжи. И только оказалась прялка на берегу, как в глубине пруда зашумело еще сильней, чем прежде, быстро подкатилась сильная волна и унесла с собой прялку. И тотчас вместе с волной поднялась вверх голова, а затем и все тело мужа. Он быстро выскочил на берег, схватил за руку свою жену и побежал с ней. Но только они немного отошли, как поднялся со страшным шумом весь пруд и с яростной силой разлился по широкому полю. Беглецы уже чувствовали свою неминучую смерть, но кликнула женщина в страхе на помощь старуху, и вмиг они были обращены: она в жабу, а он в лягушку. Докатилась до них волна, но не могла их утопить, только разлучила их друг с другом и унесла далеко-далеко.

Когда схлынула вода и они ступили на сушу, к ним вернулся снова их человеческий образ. Но они не знали, где находится каждый из них. Они оказались среди чужих людей, ничего не слыхавших про их родную землю. Их разделяли высокие горы и глубокие долины. Чтоб поддержать свою жизнь, им обоим пришлось пасти овец. Долгие годы они гоняли свои стада по полям и лесам и были исполнены тоски и печали.

Однажды, когда снова поднялась из недр земных весна, вышли оба они в один и тот же день со своими стадами на пастбище и случайно двинулись друг другу навстречу. Он заметил на дальнем обрыве скал стадо и погнал своих овец в ту сторону. Они сошлись в одной долине, но не узнали друг друга. Но им было радостно, что они теперь не так одиноки. С той поры они пасли свои стада вместе; они говорили мало, но чувствовали себя утешенными. Однажды вечером, когда на небе сияла полная луна и овцы уже отдыхали, достал пастух из сумки флейту и начал на ней играть прекрасную, но печальную песню. Кончил он ту песню и видит, что плачет пастушка горькими слезами.

— Чего ты плачешь? — спросил он.

— Ах, — ответила она, — вот так же светила полная луна, когда я в последний раз играла эту песню на флейте и показалась из пруда голова моего любимого.

Он глянул не нее, и словно пелена спала у него с глаз, и он узнал свою милую жену; а когда она посмотрела на него и луна осветила ему лицо, она тоже узнала его. Они бросились друг к другу в объятья и стали целоваться, — а были ли они счастливы, о том спрашивать незачем.

 

 

182. Дары маленького народца

 

Странствовали вместе портной и золотых дел мастер, и услыхали они однажды вечером, когда солнце уже зашло за гору, звуки отдаленной музыки, что становились все ясней и отчетливей. Музыка звучала необычайно, но так привлекательно, что они позабыли про всякую усталость и зашагали быстрей. Вот подошли они к холму, луна уже взошла, и они заметили там множество маленьких человечков и женщин, которые, взявшись за руки, в большом восторге весело кружились в пляске и так чудесно в это время пели, — это и была та самая музыка, которую слышали путники. В середине круга сидел старший; он был чуть побольше остальных, на нем был пестрый камзол, и ему на грудь свешивалась седая как снег борода. Странники остановились в изумленье и начали смотреть на пляску. Старик кивнул им, чтоб они вошли в круг, и маленький народец радушно перед ними расступился. Золотых дел мастер, у которого был на спине горб, как и все горбатые люди, оказался достаточно смел и первым вошел в круг; портной же испытывал сперва некоторую боязнь и держался позади, но, увидев, как все это весело обошлось, собрался с духом и направился вслед за ним. Тотчас круг снова сомкнулся, и маленькие человечки продолжали петь и плясать, делая при этом самые дикие прыжки. Старик достал широкий нож, висевший у него на поясе, начал его натачивать, и когда тот сделался достаточно острым, он оглянулся и посмотрел на пришельцев. Им сделалось страшно, но у них не было времени, чтоб собраться с мыслями; и вот схватил старик золотых дел мастера и с величайшей быстротой обстриг ему начисто волосы и бороду; то же самое случилось затем и с портным. Однако, когда старик, закончив свое дело, похлопал каждого из них дружески по плечу, как бы желая этим сказать, что они, мол, хорошо поступили, согласившись на все это добровольно, страх у них прошел. Старик указал пальцем на кучу угля, лежавшую в стороне, и знаками дал им понять, что они должны наполнить себе этим карманы. И хотя они не знали, на что им может пригодиться уголь, они послушались, а затем отправились дальше на поиски ночлега. Когда они спустились в долину, на колокольне соседнего монастыря пробило полночь, — и вдруг пенье замолкло. Все исчезло, и холм стоял в тихом лунном сиянье.

Путники нашли себе постоялый двор и, укрывшись на соломенной подстилке своими куртками, позабыли из-за усталости вынуть перед сном из карманов уголь. От тяжелого груза, который им надавил бока, они проснулись раньше обычного. Они сунули руки в карманы и глазам своим не поверили, увидав, что карманы у них полны не углем, а чистым золотом; да и волосы на голове и бороды оказались, к счастью, целы. И вот сделались они богатыми людьми; но золотых дел мастер, который, по своей жадной натуре, набил себе карманы полней, оказался богаче портного вдвое. А жадный хоть и много имеет, но хочет, чтоб было у него еще больше, — и предложил золотых дел мастер портному остаться здесь еще на день, а вечером отправиться снова на гору, чтоб добыть у старика еще больше сокровища. Но портной не согласился и сказал:

— Мне и этого хватит, я и этим доволен; теперь я сделаюсь мастером, женюсь на любезном мне предмете (так называл он свою возлюбленную) и буду счастливым человеком.

Но он согласился сделать золотых дел мастеру одолжение и остаться еще на денек. Под вечер золотых дел мастер повесил через плечо еще две сумки, чтоб иметь возможность набить их как следует, и пустился в путь-дорогу к тому холму. Как и в прошлую ночь, он застал маленький народец за пляской и пением. Старик опять окорнал его начисто и указал ему знаками, чтобы он набрал с собой угля. Золотых дел мастер медлить не стал, набил себе карманы и сумки, сколько в них могло поместиться, и совершенно счастливый вернулся назад и укрылся курткой.

«Если золото и давит, — сказал он, — то это еще вытерпеть можно», — и, наконец, он уснул в сладком предчувствии проснуться завтра большим богачом. Только он открыл глаза, быстро схватился, чтоб осмотреть карманы, но каково же было его изумление, когда он вытащил оттуда одни лишь черные угли, и сколько он в карманы ни лазил, все было то же самое. «Но у меня имеется, однако, золото, доставшееся мне прошлой ночью» — подумал он и начал его доставать; но как он испугался, увидав, что и оно обратилось снова в уголь. Он бил себя по лбу рукой, черной от угольной пыли, — и тут он почувствовал, что вся голова у него лысая, да и борода обстрижена начисто. Но его неудачи на этом не кончились, он заметил, что, кроме горба на спине, вырос у него на груди таких же размеров второй. Тогда он понял, что это в наказанье за его жадность, и заплакал навзрыд. Это разбудило доброго портного, он принялся утешать несчастного, как только умел, и сказал:

— Ты был мне товарищем во время странствий, и ты останешься со мной и теперь будешь жить на мои богатства.

Портной свое слово сдержал, а несчастный золотых дел мастер должен был всю жизнь таскать два горба и прикрывать ермолкой свою лысую голову.

 

 

183. Великан и портной

 

Вздумалось раз одному портному, большому хвастуну и бахвалу, но плохому мастеру, выйти прогуляться да по лесу побродить, посмотреть, что там делается. Только он кончил работу, вышел из мастерской

И пошел своей дорогой,
Через мост, тропой широкой,
И бродил он там и сям,
По горам да по лесам.

И заметил он по дороге, в синей дали, крутую гору, а за ней, среди дремучего и темного леса, вздымающуюся чуть не до самого неба башню.

— Тьфу ты пропасть! — крикнул портной. — Что же оно такое? — и, сгорая от любопытства, он двинулся быстрее на гору.

Он раскрыл рот и глаза от удивленья, когда, подойдя ближе, увидел, что у той башни есть ноги, и она взяла да и перепрыгнула через крутую гору и стала перед портным в виде могущественного великана.

— Эй ты, жалкий червяк, чего тебе тут надо? — крикнул ему великан так, что кругом аж загрохотало.

Портной пробормотал:

— Да вот хотел бы узнать, нельзя ли тут в лесу себе на кусок хлеба заработать.

— Если на время, — сказал великан, — то можешь и ко мне на службу поступить.

— Я, пожалуй, готов. А какое мне жалованье положишь?

— Какое жалованье? — сказал великан. — А вот сейчас узнаешь: за каждый год по триста шестьдесят пять дней жизни, а в високосном году еще один день в придачу. Ну, что, подходит это тебе?

— Пожалуй, подходит, — ответил портной, а сам подумал: «Что ж, по одежке протягивай ножки. Надо будет мне от него поскорей отделаться».

И говорит ему великан:

— Эй ты, малышка-плутишка, ступай-ка да принеси мне кружку воды!

— А может, уж лучше целый колодец с родником заодно? — спросил хвастун и пошел с кружкой к колодцу.

— Что? Колодец заодно с родником? — проворчал великан себе в бороду. А был он, надо сказать, немного глуповат и неповоротлив и стал побаиваться: «А паренек-то, пожалуй, не такой уж простак; у него, должно быть, есть при себе волшебный корень. Ты, старый Ганс, будь с ним поосторожней, это тебе не слуга».

Когда портной принес воду, великан велел ему нарубить в лесу вязанку дров и домой принести.

— А не лучше ли уж одним ударом

Весь лес большой
Срубить густой —
И вековой и молодой,
И ровный и кривой? —

спросил портняжка и отправился рубить дрова.

— Что-о?

Весь лес большой
Срубить густой —
И вековой и молодой,
И ровный и кривой?

Да и колодец с родником? — проворчал себе в бороду доверчивый великан и стал побаиваться его еще больше: «А парень-то, пожалуй, не такой уж простак. У него, видно, есть при себе волшебный корень. Смотри, старый Ганс, будь с ним поосторожней, это тебе не слуга».

Когда портной принес дрова, великан велел ему застрелить на ужин несколько диких кабанов.

— А не лучше ли уж сразу одним выстрелом целую тысячу да и притащить их всех сюда? — спросил хвастливый портной.

— Что? — крикнул трусишка из рода великанов и был совсем перепуган. — На сегодня и этого хватит, ложись себе спать.

Великан был так напуган, что всю ночь напролет и глаз не смыкал — все думал-раздумывал, как бы это ему поскорей от проклятого слуги-колдуна избавиться. Но известно — утро вечера мудренее. И вот на другое утро отправился великан вместе с портным на болото, а вокруг него росло много ив. Вот великан и говорит:

— Эй, портной, послушай. Садись-ка ты на одну из ивовых веток, мне очень хочется поглядеть, согнется ли она под тобой?

Гоп! — и портной сидел уже на ветке. Он напыжился и стал таким тяжелым, до того тяжелым, что ветка под ним так и пригнулась до самой земли. Но когда ему пришлось передохнуть, чтобы набрать воздух, ветка подбросила его вверх, — к несчастью, он позабыл сунуть в карман утюг, — и он взлетел, к великой радости великана, так высоко, что его не стало и видно.

И если не упал он на землю, то, пожалуй, еще и до сих пор по воздуху носится.

 

 

184. Гвоздь

 

Один купец хорошо поторговал на ярмарке и набил себе полную мошну золота и серебра. Собрался он домой возвращаться, — хотелось ему попасть домой до наступления ночи. Вот приторочил он дорожную суму с деньгами к седлу своего коня и поехал. К полудню отдыхал он в одном городке; собрался было ехать дальше, а тут подводит ему работник коня и говорит:

— Хозяин, а на задней-то левой ноге в подкове одного гвоздя не хватает.

— Ну и пусть себе не хватает, — ответил купец, — за шесть часов, которые мне остается проехать, подкова небось не свалится. Я тороплюсь.

После полудня, когда он спешился и снова решил накормить коня, входит в комнату работник и говорит:

— Хозяин, а у вашего-то коня на задней левой ноге нету подковы. Может, отвести мне его в кузницу?

— Ну и пускай себе нету, — ответил купец, — ехать-то всего часа два, пожалуй, с конем ничего не случится. Я тороплюсь.

Поскакал он дальше; но вскоре начал конь прихрамывать; похромал он, потом начал спотыкаться, затем упал и сломал себе ногу. Пришлось купцу коня бросить, отвязать дорожную суму, взвалить ее на плечи и добираться домой пешком, — и пришел он домой поздней ночью.

— А всей-то беды причиною, — молвил он про себя, — этот проклятый гвоздь.

А ты спеши медленно!

 

 

185. Бедный пастух в могиле

 

Жил себе на свете бедный пастушок. Отец и мать у него умерли, тогда отдало его начальство в дом к одному богачу, чтобы тот его кормил и воспитывал у себя. Но было у богача и его жены сердце злое, и при всем своем богатстве были они очень скупые и к людям недоброжелательные и всегда злились, если кто пользовался хотя бы куском их хлеба. И уж как бедный мальчик ни старался работать, они кормили его мало, но били зато много.

Пришлось ему раз пасти наседку с цыплятами. А та пробралась с ними через плетень, и как раз в это время налетел ястреб и утащил наседку с собой. Стал мальчик кричать изо всех сил: «Вор, вор, злодей!» Но разве это могло помочь? Услыхал богач шум, прибежал туда и, узнав, что наседка его пропала, рассвирепел и так избил мальчика, что тот несколько дней не мог и подняться. Пришлось ему теперь пасти цыплят без наседки, а это было куда трудней — один цыпленок бежит туда, другой сюда. Мальчик рассудил, что умней всего будет привязать их всех на одну веревочку, чтоб ястреб не мог утащить ни одного. Но не так оно вышло. Прошло несколько дней, измаялся мальчик от беготни да от голода и однажды уснул; а прилетела хищная птица и схватила цыпленка, а так как были другие к нему привязаны, то утащила она их всех разом, уселась на дереве и всех их поела. Вернулся крестьянин-богач домой, узнал про несчастье, разозлился и так безжалостно избил мальчика, что пришлось тому пролежать в постели много дней.

Только мальчик поднялся, а крестьянин ему и говорит:

— Ты слишком глуп, в пастухи ты мне не годишься, будешь служить у меня на посылках.

Послал он его раз к судье; должен был мальчик отнести ему полную корзину винограда, и дал ему крестьянин вместе с этим письмо. Измучился бедный мальчик в дороге от голода и жажды и съел две грозди винограда. Принес он судье корзину с виноградом; тот прочитал письмо, пересчитал грозди и говорит:

— Тут двух гроздей не хватает.

Мальчик честно сознался, что от голода и жажды он их съел. Написал тогда судья крестьянину письмо и потребовал у него винограду вдвое больше. Должен был мальчик нести виноград назад вместе с этим письмом. Опять сильно захотелось мальчику поесть и попить, и он не мог вытерпеть, опять съел две грозди. Но перед тем он вынул письмо из корзины, положил его под камень, уселся на него, чтобы письмо всего этого не видело и не могло бы его выдать. Но судья все-таки обвинил мальчика, что двух гроздей винограда недостает.

— Ах, — сказал мальчик, — как же вы это узнали? Ведь письмо-то знать о том не могло, я перед тем спрятал его под камнем.

Посмеялся судья такому простодушию и написал крестьянину письмо, в котором увещевал его обращаться с бедным мальчиком получше и не отказывать ему в еде и питье и чтоб научил он его различать, что хорошо, а что плохо.

— Я уж тебе покажу разницу! — сказал этот жестокий человек. — Если ты хочешь есть, то должен и работать; а сделаешь что неправильно, то будешь у меня как следует обучен побоями.

И на следующий день он поставил его на тяжелую работу. Должен был мальчик нарезать несколько снопов соломы на корм лошадям; при этом хозяин грозился.

— Через пять часов, — сказал он, — я вернусь, и если солома не будет нарезана, я уж тебя так отколочу, что ты и пошевельнуться не сможешь.

Отправился крестьянин вместе с женой, работником и служанкой на ярмарку и оставил мальчику всего один лишь небольшой ломоть хлеба. Стал мальчик у соломорезки и начал изо всех сил работать. Стало ему жарко, скинул он курточку и бросил ее на солому. Боясь, что с работой он не управится, он все резал и резал солому и уж так старался, что не заметил, как изрезал на куски вместе с соломой и свою курточку. Да слишком поздно он спохватился, исправить несчастье было уже нельзя.

— Ах, — воскликнул он, — теперь я пропал! Недаром мне злой человек грозился; вернется он назад и, как увидит, что я наделал, изобьет меня до смерти. Уж лучше мне самому на себя руки наложить.

А мальчик слыхал однажды, как говорила крестьянка: «Я спрятала под кроватью горшок с отравой». Но сказала она это для того, чтоб отвадить лакомок, а на самом-то деле находился в нем мед. Забрался мальчик под кровать, вытащил оттуда горшок и поел все, что там было, дочиста. «Не знаю, — сказал он, — люди говорят, что смерть горькая, а мне она на вкус показалась сладкой. Чего ж теперь удивляться, что хозяйка желает себе так часто смерти». Уселся он на скамеечку и собрался было помирать. Но вместо того чтоб ему слабеть, он почувствовал себя от питательной пищи крепче. «Это, должно быть, был вовсе не яд, — сказал он, — а вот говорил когда-то крестьянин, что у него в шкафу стоит бутылка с мушиной отравой, уж то, пожалуй, настоящая отрава, и от нее я смогу умереть». Но то была вовсе не мушиная отрава, а венгерское вино. Вытащил мальчик бутылку и выпил ее всю: «Эта смерть тоже на вкус сладкая!» — сказал он. Но только ударило ему вино в голову и начало его пьянить, он подумал, что конец ему приближается. «Я чувствую, что скоро помру, — сказал он, — пойду-ка я на кладбище и поищу себе могилу».

Направился мальчик, пошатываясь, на кладбище, пришел туда и лег в только что вырытую могилу. И мало-помалу он впал в забытье. А находилась поблизости харчевня, и справляли там свадьбу. Услыхал мальчик музыку и почудилось ему, что он попал уже в рай, и вот, наконец, совсем потерял сознанье. Но бедный мальчик не проснулся уж больше, — жар от крепкого вина и холодная ночная роса его погубили, и он остался в могиле, в которую сам же и лег.

Узнал крестьянин про смерть мальчика, испугался и стал опасаться, чтоб не вызвали его на суд, и его охватил такой страх, что он упал наземь без чувств. В это время стояла жена у плиты, держала сковороду, было в ней полно топленого сала, и она бросилась, чтоб оказать мужу помощь. Но попал огонь на сковороду, и охватило пламя весь дом; спустя несколько часов остался от него один только пепел. А годы, которые им было суждено еще прожить на свете, они провели, мучимые совестью, в бедности и нищете.

 

 

186. Настоящая невеста

 

Жила когда-то на свете девушка, была она молодая и красивая. Мать у нее умерла рано, и мачеха всячески ее обижала и преследовала. Когда мачеха поручала ей работу, то какой бы ни была она трудной, девушка за нее бралась и исполняла все, что было в ее силах. Но этим она не могла тронуть сердце злой женщины: та всегда была недовольна и все ей было мало. Чем прилежней девушка работала, тем больше ей поручали, и мачеха только о том и думала, как бы это ее побольше нагрузить работой и сделать ей жизнь возможно тягостней.

Как-то раз мачеха ей и говорит:

— На тебе двенадцать фунтов перьев, ты должна их мне обобрать, и если нынче к вечеру ты с этим не управишься, то смотри, будешь бита как следует. Ты думаешь, весь день можно лентяйничать?

Уселась девушка за работу, но лились по щекам у нее слезы, — она знала наперед, что закончить всю работу за день все равно невозможно. Вот лежит перед ней ворох перьев, она то вздохнет, то стиснет от страха руки, и разлетятся перья, и надо ей снова их собирать и начинать все сызнова. Оперлась она локтями на стол, закрыла руками лицо и воскликнула:

— Неужто нет никого на божьем свете, кто надо мной бы сжалился? — И вот услыхала она чей-то нежный голос, и молвил он ей:

— Дитя мое, успокойся, я пришла тебе помочь.

Подняла девушка голову, видит — стоит около нее старуха. Она ласково взяла девушку за руку и сказала:

— А ты расскажи мне все, что тебя огорчает.

А так как та обратилась к ней ласково, то и рассказала ей девушка про свою горестную жизнь: что поручают ей, мол, одну за другой тяжелую работу и что не может она никак с той работой управиться.

— Вот как не управлюсь я нынче к вечеру с этими перьями, то мачеха меня изобьет, — она мне грозилась, и я знаю, что слово свое она сдержит.

Потекли у девушки снова слезы, но добрая старуха сказала:

— Не беспокойся, дитя мое, отдохни, а я тем временем твою работу сделаю.

Легла девушка в постель и вскоре уснула. А старуха подсела к столу, где лежали перья, и — ах! как начал облетать с них пух, — а она еле-еле притрагивалась к ним своими худыми пальцами. И обобрала она вскоре все двенадцать фунтов перьев. Проснулась девушка, глядь — лежат большие белоснежные груды пуха, в комнате все прибрано чисто и старухи уж нету. Поблагодарила девушка бога, сидит себе тихонько, вечера дожидается. Вошла мачеха и удивилась, что вся работа выполнена.

— Вот видишь, Трулле, — сказала она, — как можно много сделать, ежели быть прилежной. Но разве нельзя было приняться потом за какую-нибудь другую работу? А ты вот сидишь сложа руки.

Вышла мачеха из комнаты и говорит:

— Эта тварь могла бы заработать побольше, чем на хлеб, надо ей будет поручить работу потяжелей.

На другое утро кликнула она девушку и говорит:

— На тебе ложку и вычерпай ею большой пруд, что около сада. А ежели к вечеру с этим делом не управишься, то ты знаешь сама, что будет тебе за это.

Взяла девушка ложку, видит — вся она дырявая, да если и была бы она целая, то все равно никогда бы ей пруда той ложкою не вычерпать. Принялась она немедля за работу, стала на колени у самой воды, льются у девушки слезы, но начала она воду черпать. Вдруг явилась снова добрая старуха, доведалась про ее горе и говорит:

— Утешься, дитя мое, ступай в кусты да ложись и поспи себе там, а я уж твою работу выполню.

Осталась старуха одна, и только к пруду дотронулась, как поднялась вода, словно пар, ввысь и с облаками смешалась. Мало-помалу пруд обмелел. Проснулась девушка перед заходом солнца, подошла к пруду и видит на том месте одних только рыб, что в тине барахтаются. Пошла она к мачехе и показала ей, что работу она свою исполнила.

— Тебе давно бы пора эту работу закончить, — сказала мачеха, а сама от досады вся побледнела и надумала кое-что другое.

Вот и говорит она на третье утро девушке:

— Ты должна мне в той вон долине замок красивый выстроить; да смотри, чтоб к вечеру был он готов.

Испугалась девушка и говорит:

— Как же я смогу сделать такую большую постройку?

— Не люблю, когда мне перечат! — крикнула мачеха. — Могла дырявой ложкой пруд вычерпать, можешь и замок построить! Я сегодня же хочу в нем поселиться, и ежели будет там чего недоставать, хотя бы самой небольшой мелочи на кухне или в подвале, то ты ведь знаешь, что будет тебе за это.

Прогнала она девушку из дому, и когда та пришла в долину, лежали там кучами одни только огромные валуны: даже собрав все свои силы, она не смогла бы ни одного из них сдвинуть. Села девушка на землю и заплакала, но она надеялась на помощь доброй старухи. А та долго ждать себя не заставила, пришла и говорит ей в утешение:

— А ты ложись в тень да поспи, я уж тебе замок построю. Если тебе это будет на радость, то можешь в нем и жить.

Когда девушка ушла, прикоснулась старуха к серым валунам. И они тотчас задвигались, сомкнулись и стали так, будто какие-нибудь великаны стену воздвигли; потом стало строиться и здание, и было похоже, будто бесчисленные руки работают незримо и укладывают камень на камень. Дрожала земля, большие столбы сами собой воздвигались вверх и становились в порядке один за другим. Укладывалась на крыше, как должно, черепица, и когда наступил полдень, наверху башни уже вертелась большая флюгарка в виде золотой девушки в развевающейся одежде. А к вечеру была закончена отделка и внутренних покоев замка. Как все это умудрилась сделать старуха, не знаю, но были стены комнат шелком и бархатом обтянуты, и стояли пестротканые стулья, а у мраморных столов богато украшенные кресла; хрустальные люстры свешивались с верхних ярусов и отражались на гладком полу; сидели зеленые попугаи в золотых клетках, прекрасно распевали разные диковинные птицы, и все было полно великолепия и пышности, будто здесь должен был поселиться какой-нибудь король. Когда девушка проснулась, солнце собиралось уже заходить, и перед ее глазами сверкал блеск тысяч свечей. Она быстрыми шагами подошла ближе и вступила через открытые ворота в замок. Лестница была покрыта красным сукном, а у золотых перил стояли цветущие деревья. Как увидела девушка всю роскошь комнат, так и застыла от удивленья. Кто знает, как долго стояла бы она, если бы не вспомнила о мачехе. «Ах, — молвила девушка про себя, — если бы, наконец, она осталась этим довольна и перестала бы меня мучить!» Пошла девушка и объявила мачехе, что замок уже готов.

— Я тотчас там и поселюсь, — сказала мачеха, поднимаясь со своего кресла.

Когда она вошла в замок, ей пришлось заслонить рукою глаза, так ослепило ее сиянье.

— Вот видишь, — обратилась она к девушке, — как все это было для тебя легко, надо было тебе поручить что-нибудь потруднее.

Она обошла все комнаты и заглянула во все утолки, может, чего не хватает, но ничего такого она выискать не могла.

— А теперь давай спустимся вниз, — сказала она, посмотрев на девушку злыми глазами, — ведь кухня и погреб еще не осмотрены, и если ты что позабыла, то не уйти тебе от наказания.

Но в плите горел огонь, в горшках варилась разная пища, щипцы и ухват стояли у печки, а вдоль стен была расставлена на полках блестящая утварь из желтой меди. Все было тут, даже совок для угля и ведра для воды.

— А где вход в подвал? — спросила мачеха. — Если он не уставлен богато винными бочками, то плохо тебе придется.

Она подняла сама тяжелый люк и спустилась по лестнице вниз; но только ступила она два шага, как тяжелая дверь упала — она была едва прислонена. Услыхала девушка крик, быстро подняла люк, чтоб помочь ей, и вдруг видит, что лежит мачеха мертвая на земле в подвале.

И вот принадлежал теперь великолепный замок только одной девушке. На первых порах она не могла свыкнуться со своим счастьем; в шкафах висели прекрасные платья, а лари и сундуки были полны золота и серебра или жемчугов и драгоценных камней, и нельзя было придумать такого желанья, которое не могло бы исполниться. И разошлась вскоре молва про красоту и богатство девушки по всему свету. Что ни день, являлись к ней женихи, но ни один из них ей не нравился. Явился, наконец, сын одного короля, он сумел тронуть ее сердце, и она с ним обручилась. Росла в замковом саду зеленая липа, и сидели они однажды под липой вдвоем, и он сказал ей:

— Я собираюсь поехать домой, чтоб получить у отца согласие на наш брак; подожди меня здесь, под этою липой, через несколько часов я вернусь назад.

Девушка поцеловала его в левую щеку и сказала:

— Будь мне верен, да смотри, чтоб никто не целовал тебя в эту щеку. Я буду тебя дожидаться под липой, пока ты не вернешься.

Осталась девушка сидеть под липой, пока не зашло солнце, но жених назад не вернулся. Она просидела целых три дня с утра до самого вечера и ждала его, но напрасно. Когда он не вернулся и на четвертый день, она сказала:

— Пожалуй, с ним случилось какое-нибудь несчастье. Я пойду его искать, и до той поры не вернусь, пока его не найду.

Она уложила в платок три прекрасных платья — одно с вытканными на нем сияющими звездами, второе с серебряными лунами и третье с золотыми солнцами, — увязала в платок целую пригоршню драгоценных камней и отправилась в путь-дорогу.

Она всюду спрашивала про своего жениха, но никто его не видал, никто ничего о нем не знал. Обошла она дальние земли, по всему свету странствуя, но его не нашла. Нанялась она, наконец, к одному крестьянину в пастушки, а платья свои и драгоценные каменья закопала в платке под камнем.

Она стала теперь пастушкой, пасла свое стадо, грустила и тосковала по своему возлюбленному. Был у нее теленочек, он к ней привык, кормился у нее с руки, и когда она говорила:

На колени стань, мой миленький телок,
Не забудь свою пастушку долгий срок,
Как забыл вон королевич про невесту,
Что сидела с ним под липою все вместе, —

становился теленочек на колени, и она его гладила.

Прожила она так несколько лет в одиночестве и горе, и вот разошелся по той земле слух, что собирается дочь короля праздновать свадьбу. А дорога в город проходила мимо деревни, где жила девушка, и случилось так, что, когда она гнала однажды свое стадо в поле, проезжал в это время жених. Он гордо сидел на коне и даже на нее не глянул; но она посмотрела на него и узнала в нем своего возлюбленного. И точно острым ножом полоснуло ее по сердцу. «Ах, — сказала она, — я думала, что он останется мне верным, а он меня позабыл!»

На другой день жених проезжал той же дорогой. Когда он находился от нее вблизи, она сказала теленочку:

На колени стань, мой миленький телок,
Не забудь свою пастушку долгий срок,
Как забыл вон королевич про невесту,
Что сидела с ним под липою все вместе.

Услыхал он голос, глянул вниз и придержал коня. Посмотрел он в лицо пастушки, приложил руку ко лбу, будто собираясь что-то припомнить, но быстро помчался дальше и вскоре скрылся из вида.

«Ах, — сказала она,— он меня не узнаёт!» — и она загрустила еще больше.

Вскоре после того при королевском дворе должны были целых три дня подряд праздновать пышный праздник, на который была приглашена вся земля. «Попытаю последнее средство», — подумала девушка.

С наступлением вечера она направилась к камню, где были зарыты ее драгоценности. Достала она платье с золотыми солнцами, надела его и украсила себя драгоценными камнями. Волосы, которые она прежде прятала под платком, она распустила, они, падали вниз длинными локонами, и она направилась в город, и в темноте ее никто не заметил. Она вошла в ярко освещенный зал, и все в удивленье расступились перед нею, но никто не знал, кто она такая. Вышел навстречу ей королевич, но ее не узнал. Он повел ее танцевать и был так восхищен ее красотой, что про свою невесту и думать позабыл. Когда кончился праздник, она исчезла в толпе и поспешила до рассвета вернуться в деревню, где одела снова свое пастушеское платье.

На другой вечер она достала платье с серебряными лунами и украсила волосы полумесяцем из драгоценных камней. Когда она явилась на праздник, все взоры были обращены на нее, и королевич поспешил ей навстречу; охваченный любовью, он танцевал только с нею одной и не глядел ни на кого из девушек. Но прежде чем уйти, она должна была ему пообещать явиться на праздник еще раз, в последний вечер.

Пришла она в третий раз, было на ней звездное платье, и сверкало оно при каждом движенье; повязка на голове у нее и пояс были тоже все в звездах из драгоценных камней. Уже долго дожидался ее королевич и бросился к ней навстречу.

— Ты мне только скажи, кто ты? — спросил он ее. — Мне кажется, что будто я давным-давно тебя знаю.

— А разве ты позабыл, что я сделала, когда ты со мной расставался?

И он подошел и поцеловал ее в левую щеку; и в этот миг будто пелена спала у него с глаз, и он узнал свою настоящую невесту.

— Идем, — сказал он ей, — мы здесь не останемся, — он подал ей руку и повел ее в карету.

Точно запряженные вихрем, мчались кони к чудесному замку. Уже издали поблескивали освещенные окна. Когда они проезжали мимо липы, вокруг нее поднялось множество светлячков и она замахала своими ветвями и начала благоухать. На лестнице зацвели цветы, из комнаты доносилось пение диковинных птиц, а в зале собрался весь двор и ожидал священник, чтоб обвенчать жениха с настоящей невестой.

 

 

187. Заяц и еж

 

Сказка эта, ребята, на небылицу похожа, а все же она правдивая, — дед мой, от которого я ее слышал, говаривал всякий раз, когда он с чувством и с толком ее рассказывал:

«Правда-то в ней, сынок, есть; а то зачем бы и стали ее рассказывать?»

А дело было вот как.

Случилось это в одно воскресное утро, в пору жатвы, как раз когда зацветает гречиха. Солнце на небе взошло яркое, утренний ветер дул по скошенному жнивью, жаворонки распевали над полями, пчелы гудели на гречихе; люди шли в праздничных одеждах в церковь, и всякая тварь земная радовалась, и еж в том числе тоже.

И стоял еж у своей двери сложа руки, дышал утренним воздухом и напевал про себя веселую песенку — не хорошую и не плохую, какую поют обычно ежи в теплое воскресное утро. И вот когда он тихо напевал про себя эту песенку, пришло ему в голову, что он может, пока его жена купает и одевает детей, прогуляться немного по полю да поглядеть, как растет брюква. А брюква росла совсем близко возле его дома, и он всегда ел ее вместе со своей семьей, потому и смотрел он на нее, как на свою. Сказано — сделано. Запер еж за собой дверь и направился в поле. Отойдя недалеко от дома, он хотел было пробраться через терновник, что рос возле поля, почти у того места, где росла и брюква, и вдруг заметил он зайца, который вышел за тем же делом — посмотреть на свою капусту. Увидел еж зайца и пожелал ему доброго утра. А заяц был господин вроде как бы знатный и уж очень надменный. Он ничего не ответил на привет ежа и сказал ему, скорчив презрительную гримасу:

— Чего это ты так рано бегаешь тут по полю?

— Гуляю, — говорит еж.

— Гуляешь? — засмеялся заяц. — Мне думается, что ты мог бы применить свои ноги для какого-нибудь более полезного дела.

Этот ответ сильно раздосадовал ежа: он мог бы все перенести, но о своих ногах он не позволял ничего говорить, — уж очень они были у него кривые.

— Ты, видно, воображаешь, — сказал еж зайцу, — что своими ногами ты можешь лучше управиться?

— Я думаю, — ответил заяц.

— Это надо еще проверить, — сказал еж. — Я готов биться об заклад, что если мы с тобой побежим взапуски, я прибегу первым.

— Да это прямо смешно — ты-то, со своими кривыми ногами? — сказал заяц. — Ну, что ж, если у тебя такая большая охота, я, пожалуй, согласен. А на что мы будем спорить?

— На один золотой луидор и на бутылку водки, — говорит еж.

— Идет! — ответил заяц. — Ну, тогда уж давай начнем сейчас.

— Нет, зачем нам так торопиться, я не согласен, — говорит еж, — ведь я еще ничего не ел и не пил. Сперва пойду домой и немного позавтракаю, а через полчаса вернусь на это же самое место.

Заяц согласился, и еж направился домой. По пути еж подумал про себя: «Заяц надеется на свои длинные ноги, но я-то его перехитрю. Хотя он и знатный господин, да глупый, он наверняка проиграет».

Пришел еж домой и говорит своей жене:

— Жена, скорее одевайся, придется тебе идти вместе со мной на поле.

— А что такое случилось? — спрашивает она.

— Да вот поспорили мы с зайцем на один золотой луидор и на бутылку водки: хочу бежать я с ним взапуски, и ты должна быть при этом.

— Ах, боже ты мой! — стала кричать на него жена. — Да ты что, одурел в самом деле. Да в своем ли ты уме? Как можешь ты бежать с зайцем взапуски?

— Да ты уж, жена, лучше помолчи, — говорит ей еж, — это дело мое. В мужские дела ты не вмешивайся. Ступай оденься и пойдем вместе со мной.

Что тут было ей делать? Хочешь не хочешь, а пришлось ей идти вслед за мужем.

Идут они вдвоем по дороге в поле, и говорит еж жене:

— А теперь внимательно выслушай, что я тебе скажу. Видишь, вон по тому большому полю мы и побежим с зайцем взапуски. Заяц будет бежать по одной борозде, а я по другой, а бежать мы начнем с горы. А твое дело — только стоять здесь, внизу, на борозде. Когда заяц пробежит по своей борозде, ты и крикнешь ему навстречу: «А я уже здесь!»

С тем и добрались они на поле. Указал еж жене место, где ей надо стоять, а сам отправился повыше. Когда он пришел, заяц был уже на месте.

— Давай, что ли, начинать? — говорит заяц.

— Ладно, — отвечает еж, — начнем.

И стал каждый на свою борозду. Начал заяц считать: «Ну, раз, два, три», и помчался, как вихрь, вниз по полю. А еж пробежал примерно шага три, забрался затем в борозду и уселся себе там преспокойно.

Добежал заяц до конца поля, а ежиха и кричит ему навстречу:

— А я уже здесь!

Заяц остановился и был немало удивлен: он подумал, что это кричит, конечно, сам еж, — а известно, что ежиха выглядит точно так же, как и еж. Но заяц подумал: «Тут что-то неладно» и крикнул:

— Давай побежим еще раз назад!

И кинулся он вихрем, прижав уши, по борозде, а ежиха осталась преспокойно на своем месте. Добежал заяц до конца поля, а еж кричит ему навстречу:

— А я уже здесь!

Разозлился заяц и крикнул:

— Давай бежать еще раз назад!

— Как хочешь, — ответил еж, — мне-то все равно, сколько тебе будет угодно.

Так бегал заяц еще семьдесят три раза, а еж все приходил первым. Всякий раз, когда заяц прибегал на край поля, еж или ежиха говорили:

— А я уже здесь!

Но на семьдесят четвертый раз не добежал заяц до конца: упал на передние ноги, пошла у него кровь горлом, и не мог он двинуться дальше.

Взял еж выигранные им золотой луидор и бутылку водки, вызвал свою жену из борозды, и они пошли вместе домой, оба друг другом вполне довольные. Если они не умерли, то живут они еще и сейчас.

Вот как оно вышло, что простой полевой еж обогнал зайца, и с той поры уже ни один заяц не решался больше бегать с ежом взапуски.

А сказки этой поученье такое: во-первых, никто, каким бы знатным он себя ни почитал, не должен себе позволять глумиться над простым человеком — хотя бы даже и над ежом. Во-вторых, дается совет такой: если надумает кто жениться, то пускай тот берет себе жену из того же круга, что и сам, и пусть будет она на него самого похожа. Вот, скажем, если ты еж, то и бери себе в жены ежиху, и так дальше.

 

 

188. Веретенце, челнок и иголка

 

Жила-была девушка; отец и мать у нее умерли, когда она была еще совсем маленьким ребенком. А на краю деревни жила в избушке ее крестная мать; она зарабатывала себе на хлеб тем, что пряла, ткала и шила. Старуха приняла к себе в дом сироту, научила ее работать и воспитала в скромности и послушании. Когда девушке исполнилось пятнадцать лет, старуха заболела; она подозвала к постели девушку и говорит:

— Милая моя дочка, я чувствую, что близок мой конец. Я оставляю тебе эту избушку, — будет тебе где от ветра и непогоды укрыться; да еще веретенце, челнок и иголку, — вот и сможешь ты себе всегда на хлеб заработать.

Она возложила руки на голову дочери, благословила ее и сказала:

— Помни в сердце своем всегда о боге, и будет тебе хорошо.

Затем она закрыла глаза и умерла. Когда ее хоронили, девушка шла за гробом, горько плача, и воздала ей последний долг.

Стала девушка с той поры жить одна-одинешенька в маленькой избушке; к работе она была прилежна: пряла, ткала и шила; и во всем, что она делала, было благословение доброй старухи. И было так, что лен у нее в каморке никогда не переводился, а становилось его все больше; если соткет она кусок полотна, или ковер сделает, или рубашку сошьет, то тотчас находится и покупатель, плативший ей щедро, и она никогда не испытывала нужды и могла еще кое-чем с другими людьми поделиться.

На ту пору по той земле путешествовал королевич, ища себе невесту. Бедную девушку брать ему не полагалось, но и богатой он тоже не хотел. И он сказал: .

— Та будет моею женой, кто самая бедная, и в то же время и самая богатая.

Приехав в деревню, где жила девушка, он стал расспрашивать, как делал это он всюду, кто тут самая бедная и самая богатая. Ему сначала назвали богатую; а самая бедная, эта та, мол, девушка, что живет на краю деревни. Богатая сидела на пороге дома в праздничном наряде, и когда королевич подошел к ней, она встала, пошла к нему навстречу и низко ему поклонилась. Он ее оглядел, ни слова не молвил и поскакал дальше. Когда он подъехал к избушке бедной девушки, то ее у дверей не было, она сидела в своей комнатке.

Он остановил коня и увидел в окошке, в которое светило яркое солнце, девушку, что сидела за прялкой и усердно работала. Она посмотрела и, заметив, что на нее загляделся королевич, вся зарделась, опустила глаза и продолжала прясть. Уж не знаю, не ведаю, была ли на этот раз нитка ровная, но она пряла до тех пор, пока королевич не уехал.

Потом она подошла к окошку, отворила его и сказала:

— А в комнате-то как жарко стало, — и она смотрела ему вслед, пока видны были белые перья на его шляпе.

Села девушка в своей каморке снова за работу и продолжала прясть. И пришли ей на память слова, которые не раз ей повторяла старуха, сидя за работой, и она стала тихо напевать:

Веретенышко, скакни,
Женишка мне приведи!

И что же тогда случилось? — Вмиг выпрыгнуло веретенце у нее из рук и покатилось прямо в дверь. Когда она от изумленья встала, чтоб поглядеть, куда оно укатилось, она увидела, что оно весело запрыгало по полю, таща за собой блестящую золотую нитку. И вскоре оно скрылось из виду. У девушки веретенца больше не было, и она взяла тогда в руки челнок, села за ткацкий станок и принялась ткать.

А веретено запрыгало, покатилось дальше, и только нитка кончилась, докатилось оно к королевичу.

— Что я вижу? — воскликнул он. — Пожалуй, веретено хочет указать мне дорогу?

Он повернул коня и поскакал за золотой ниткой назад. А девушка в то время сидела за своей работой и пела:

Челночок мой, тки живей,
Жениха веди скорей!

И тотчас выскочил челнок у нее из рук и прыгнул прямо к дверям.

На пороге он стал ткать ковер, да красоты прямо невиданной. По краям того ковра зацветали розы и лилии; посередине, на золотом поле, подымались зеленые стебли, и прыгали меж ними зайцы да кролики, олени и лани протягивали головы, а наверху сидели на ветвях пестрые птицы, и казалось, что вот-вот они запоют. А челночок бегал взад и вперед и все как будто росло само собой.

Но вот челнок убежал, и девушка принялась тогда за шитье; она держала в руке иголку и пела:

Ты, иголочка, игла,
Дом укрась для женишка!

Вдруг выскользнула у нее из рук иголка и стала летать по комнате, да так быстро, прямо как молния. Казалось, что никак не иначе, а работают тут незримые духи; и покрылись вмиг стол и скамьи зеленым сукном, а стулья — бархатом, а на окнах появились шелковые занавески.

Только сделала иголка последний стежок, увидала девушка в окошке белые перья на шляпе у королевича, — его привело сюда веретено своей золотой нитью. Он встал с коня, ступил по ковру в дом, и только зашел он в комнату, встала девушка, одетая в бедное свое платье, но она пылала в нем, точно роза на кусте.

— Ты самая бедная, но ты самая богатая, — молвил он ей, — пойдем со мною, и будешь ты моей невестой.

Она молча протянула ему руку. Тогда он поцеловал ее, вывел из дому, усадил на коня и привез ее в королевский дворец, где они отпраздновали веселую свадьбу.

А веретенце, челнок и иголка отданы были на сохранение в королевскую сокровищницу, где и находятся в великом почете.

 

 

189. Мужичок и черт

 

Жил-был на свете умный и хитрый мужичок. О его проделках можно немало бы порассказать, но самый лучший сказ будет о том, как повстречал он черта и оставил его в дураках.

Пахал раз мужичок свое поле и собирался уже домой возвращаться, а тут наступили сумерки. Вдруг видит мужичок посреди своего поля груду горящих углей; удивился он, подошел, видит — сидит на самом огне маленький черный чертик.

— А не сидишь ли ты, чего доброго, на кладе? — спросил мужичок.

Так оно и есть, — ответил чертик, — на кладе. Золота да серебра тут будет побольше, чем ты видел за всю свою жизнь.

— Но клад-то лежит на моем поле, — стало быть, он принадлежит мне, — сказал мужичок.

— Он твой и будет, — ответил черт, — если ты мне два года согласен будешь отдавать половину того, что вырастет у тебя на поле, — денег-то у меня достаточно, а вот зелени хотелось бы мне отведать.

Стал мужичок сговариваться.

— А чтоб не вышло у нас с тобой при дележе спора, — сказал он, — пусть принадлежит тебе то, что вырастет над землей, а мне то, что вырастет под землей.

Черту это очень понравилось. Посадил тогда хитрый мужичок репу. Вот пришло время снимать урожай, и явился черт, чтоб забрать свое, но нашел он одну лишь желтую, пожухлую ботву, а мужичок остался доволен и выкопал себе репу.

— Один раз ты выиграл, — сказал черт, — но дальше дело так не пойдет. Твое будет теперь то, что вырастет на земле, а мое — что под землей.

— Я и на то согласен, — говорит мужичок.

Подошло время сеять; и посеял мужичок на этот раз не репу, а пшеницу. Поспела пшеница, пошел мужичок на поле и скосил полные колосья по самый корень.

Приходит черт, видит одно только жнивье, и от злости запрятался он в ущелье.

— Так вас, лукавых, и надо надувать! — сказал мужичок, пошел и забрал себе клад.

 

 

190. Хлебные крошки на столе

 

Сказал раз петушок своей курочке:

— Зайдем со мной в комнату да поклюем на столе хлебные крошки: наша-то хозяйка в гости ушла.

А курочка и говорит:

— Нет, нет, нет, не пойду! Как узнает о том хозяйка, она прибьет нас.

Говорит петушок:

— Да она ничего о том не узнает, пойдем! Она ведь ушла, не скоро вернется.

А курочка говорит опять:

— Нет, нет, нет. Хоть она и ушла, а я все-таки не пойду.

Но петушок не давал ей покоя, все уговаривал, и вот, наконец, зашли они в комнату — да на стол, и все хлебные крошки быстро-быстро поклевали.

А тут, на беду, воротилась как раз в это время хозяйка, схватила палку и жестоко их исколотила. Выбрались они из дому, завели разговор, и говорит курочка петушку:

— Куд-куда, куд-куда, куд-куда ты ходил? А не я ль говорила куда?

Тут петушок рассмеялся и говорит:

— Хо-хо-хо, а я разве-то знал?

И пошли они себе дальше.

 

 

191. Морская рыбка

 

Жила-была на свете королевна, и был у нее во дворце, высоко, под самою крышей дозорной башни, зал с двенадцатью окнами, выходившими на все стороны света. Когда она подымалась в тот зал и смотрела вокруг, то могла видеть все свое королевство. Из первого окошка она видела лучше, чем остальные люди, из второго еще лучше, из третьего еще ясней и так дальше, а из двенадцатого окошка она видела все, что находилось над землей и под землею, и ничего не оставалось от нее сокрытым. А так как была она гордая, подчиняться никому не хотела и желала сохранить всю власть в своих руках, то она объявила, что лишь тот может стать ее мужем, кто сумел бы так от нее спрятаться, чтоб она его никак отыскать не могла. И кто на это дело отважится, а она его отыщет, то отрубят тому голову и насадят ее на кол. И стояло уже перед замком девяносто семь кольев с мертвыми головами, и долгое время никто в женихи не объявлялся. Королевна была этим довольна и думала: «Теперь я всю жизнь буду свободна».

Но вот явилось к ней трое братьев и объявили ей, что хотят попытать счастья. Старший полагал, что он будет в безопасности, если заберется в известковую пещеру, — но королевна заметила его уже из первого окошка, велела его оттуда вытащить и отрубить ему голову. Средний брат забрался в подвал замка, — но и его тоже увидела она из первого окошка, и он тоже погиб: насадили его голову на девяносто девятый кол. Тогда явился к ней младший брат и попросил дать ему день на раздумье и помиловать его дважды, если она его разыщет, а не удастся ему спрятаться и на третий раз, тогда уж и ему, мол, самому жизнь не мила будет. А так как был он очень красивый и так ласково ее просил, то она сказала: «Хорошо, я согласна, но это тебе не удастся».

На другой день он долго думал-раздумывал, как бы ему получше спрятаться, но все было напрасно. Взял он тогда ружье и вышел поохотиться. Он заметил ворона и нацелился в него; но только собрался охотник спустить курок, а ворон ему и говорит:

— Не бей меня, я за это тебе службу сослужу!

Охотник стрелять не стал, пошел дальше и подходит к озеру, и видит — выплыла из его глубины наверх рыба. Только он прицелился, а рыба как заговорит:

— Не бей меня, я тебе за это сослужу службу!

Он дал ей нырнуть в воду, пошел дальше и повстречал лису, она. шла прихрамывая. Он выстрелил в нее, но не попал, и крикнула лиса:

— Ты лучше ко мне подойди да вытащи мне из ноги занозу.

Охотник так и сделал, а потом собрался лису убить и содрать с нее шкуру. А лиса говорит:

— Оставь меня в живых, я тебе за это службу сослужу!

Отпустил юноша лису, она убежала, а когда стало смеркаться, он воротился домой.

На другой день надо было ему прятаться, но что он ни придумывал, как ни ломал себе голову, а придумать не мог, куда бы ему спрятаться. Пошел он в лес к ворону и говорит:

— Я оставил тебя в живых, так скажи мне, куда б это мне запрятаться, чтоб не увидела меня королевна.

Опустил ворон голову, долго-долго раздумывал, наконец прокаркал:

— Я надумал!

Он принес из своего гнезда яйцо, разбил его на две части и сунул в него юношу. Потом ворон слепил яйцо и уселся на него. Подошла королевна к первому окошку, не могла его найти, не нашла она его и в следующем окне. Она стала уже побаиваться, но в одиннадцатое окно она все-таки его увидела. Велела тогда королевна убить ворона, принести яйцо и разбить его, — и пришлось юноше из него вылезти. И сказала королевна:

— На первый раз я тебе прощаю; а не придумаешь что получше, пропал ты тогда.

Отправился он на другой день к озеру, кликнул рыбу и говорит:

— Я оставил тебя в живых, так скажи мне, куда б это мне спрятаться, чтоб не нашла меня королевна?

Подумала-подумала рыба и наконец воскликнула:

— Я уж знаю! Я спрячу тебя у себя в животе.

Она проглотила его и опустилась на самое дно озера.

Посмотрела королевна в свои окна, не увидела его и в одиннадцатое окошко, запечалилась, но в двенадцатое все таки наконец его заметила. Она велела поймать рыбу, разрезать ее, и юноша был найден. Можете себе представить, что творилось у него на душе! И говорит королевна:

— Дважды тебе прощено, но уж будет твоя голова на сотом колу торчать.

Вышел он в последний день с тяжелым сердцем в поле и повстречал там лису.

— Ты умеешь находить всякие лазейки, — говорит он ей, — я оставил тебя в живых, так вот посоветуй мне, куда бы мне спрятаться, чтоб не нашла меня королевна?

— Трудное это дело, — ответила лиса. Было видно, что она призадумалась.

Наконец она воскликнула:

— Я уж придумала!

Она подошла с ним к роднику, окунулась в него — и вышла оттуда в виде продавца разных зверей. Юноше она тоже велела окунуться в воду, и он обратился в маленькую морскую рыбку.

Отправился продавец зверей в город и стал показывать людям послушную рыбку. Сбежалось много народу поглядеть на рыбку. Наконец явилась и королевна, а так как ей рыбка очень понравилась, то она купила ее и заплатила за нее продавцу немало денег. Но прежде чем ее отдать, сказал он рыбке: «Если подойдет королевна к окошку, ты быстро заберись ей под косу».

Подошло время, когда королевна должна была его разыскивать. Она подходила по порядку ко всем окнам, с первого до одиннадцатого, но нигде его не увидела. Когда она не заметила его и в двенадцатое окошко, она испугалась, разгневалась и так сильно захлопнула окошко, что разлетелись стекла во всех окнах на тысячи осколков и даже задрожал весь замок.

Вернулась она назад и почувствовала у себя под косой морскую рыбку. Она схватила ее, бросила на пол и крикнула:

— Прочь с моих глаз!

Кинулась рыбка к своему продавцу, поспешили они вдвоем к роднику, окунулись в него, — к ним и вернулся их прежний вид. Поблагодарил юноша лису и говорит:

— Ворон и рыба по сравненью с тобой сущие дураки, а ты и вправду на хитрости мастерица!

И пошел юноша прямо в замок. Королевна его уже там дожидалась и судьбе своей покорилась. Отпраздновали они свадьбу, и сделался юноша теперь королем и всего королевства хозяином. Однако он никогда не рассказывал ей, куда он спрятался в третий раз и кто ему помог, — она верила что все это сделал он по собственному умению, и она его уважала, и думала, про себя: «А он-то умеет больше меня!»

 

 

192. Ловкий вор

 

Сидел раз старик со своей старухой у бедной избушки, и захотелось им немного отдохнуть от работы. Вдруг подъезжает пышная, запряженная четверкой вороных карета, и выходит из кареты богато одетый господин. Крестьянин поднялся, подошел к господину и спрашивает: что, мол, будет ему угодно и чем он мог бы ему услужить. Незнакомец подал старику руку и говорит:

— Хотелось бы мне только всего — отведать разок деревенской пищи. Наварите мне картошки, как вы ее обычно приготовляете, а я сяду с вами за стол и с удовольствием поем.

Улыбнулся крестьянин и говорит:

— Вы, пожалуй, граф или князь, или даже сам герцог. У знатных людей иной раз является такая охота; ваше желанье будет исполнено.

Хозяйка пошла на кухню, начала мыть и чистить картофель, собираясь приготовить клецки, какие обычно едят крестьяне. В то время когда она занималась на кухне хозяйством, крестьянин говорит незнакомцу:

— Пока что пойдемте ко мне в сад, мне надо там кой-какую работу закончить.

А были в саду накопаны ямы, и собирался старик сажать деревья.

— Что, разве у вас нет детей, — спросил незнакомец, — которые бы помогли в работе?

— Нету, — ответил крестьянин. — Был, правда, у меня сын, — добавил он, — но много лет тому назад как ушел он странствовать по свету. Парень он был разбитной, умный и расторопный, но учиться ничему не хотел и занимался всякими дурными делами; в конце концов он от меня убежал, и с той поры я о нем ничего не знаю.

Взял старик деревцо, посадил его в яму, а рядом вбил колышек; засыпал яму землей, утоптал ее, подвязал ствол деревца внизу, посередине и сверху соломенным жгутом к колышку.

— А скажите, пожалуйста, — спросил господин, — почему вы не подвязываете к колышку и кривого, суковатого дерева, что пригнулось почти до самой земли, чтоб выросло оно ровное?

Улыбнулся старик и говорит:

— Судя по вашему разговору, я вижу, ваша милость, что вы садоводством не занимались. Это ведь дерево старое, все покореженное — его никак уж не выпрямишь; деревья надо растить смолоду.

— Это как и с вашим сыном случилось, — учили бы его с малых лет, и не убежал бы он от вас; а теперь он уже огрубел; и тоже покорежился.

— Что правда то правда, — ответил старик. — Много лет прошло с той поры, как он ушел от меня: может, он и изменился.

— А вы бы узнали его, если б он к вам явился? — спросил незнакомец.

— В лицо трудно было б узнать, — ответил крестьянин, — но есть у него примета, родинка на плече, она похожа на боб.

Только он это сказал, как снял незнакомец камзол, открыл плечо и показал крестьянину родинку.

— Боже ты мой! — воскликнул старик. — Как же это так, что ты, мой сын, да таким знатным господином сделался и живешь в богатстве и роскоши? Каким путем ты этого добился?

— Эх, отец, — ответил сын, — молодое-то дерево к колышку не было привязано, и выросло оно кривое; теперь-то уж оно и вовсе состарилось, сейчас уж его не выпрямишь! Как я всего этого добился? Я сделался вором. Но вы не пугайтесь; я воровских дел мастер. Не существует для меня ни замков, ни запоров: что мне понравится, то и мое. Вы не думайте, что я — ворую как простой какой-нибудь вор; я беру только то, что у богачей лишнее. Бедных людей я не трогаю: я им даю, а у них ничего не забираю. Также я не беру и того, что мог бы взять без всякого труда, без хитрости и ловкости.

— Ох, сын мой, — сказал отец, — мне все-таки дело это не нравится: вор, как ни говори, вором и останется; скажу я тебе, это добром не кончится.

Повел он его к матери; и как услыхала она, что это ее сын родной, на радостях расплакалась, а как сказал он ей, что он воровских дел мастер, — потекли у нее слезы по лицу ручьями.

— Хотя он и вором сделался, а все ж таки мне он сын, и вот довелось мне увидеть его еще раз своими глазами.

Сели они за стол, и он отведал снова вместе со своими родными простой пищи. И сказал отец:

— Если наш граф, что в том замке живет, доведается, кто ты такой и чем занимаешься, он не станет тебя на руках носить и баюкать не будет, как было это, когда он держал тебя над купелью, а велит тебя повесить, чтоб качался ты на веревке.

— Вы, батюшка, об этом не беспокойтесь, он мне ничего не сделает, — я своему ремеслу хорошо обучен. Я вот сам к нему нынче наведаюсь.

Когда стало уже смеркаться, уселся воровских дел мастер в свою карету и поехал в замок. Граф, посчитав его за важного господина, принял его любезно. Но когда незнакомец признался, кто он такой, граф побледнел и некоторое время молчал. Затем он сказал:

— Ты мой крестник, а потому я считаю нужным оказать тебе милость и поступить с тобой снисходительно. А так как ты хвалишься, что ты воровских дел мастер, то мне хотелось бы твое мастерство испытать. Но если ты испытанья не выдержишь, тебе придется праздновать свадьбу с дочкой канатных дел мастера, и будет тебе музыкой карканье воронов.

— Господин граф, — ответил ловкий вор, — вы придумайте три самых трудных задачи, и если я их не выполню, поступайте со мной, как вам будет угодно.

Граф немного пораздумал, а потом говорит:

— Хорошо! Во-первых, ты должен украсть из конюшни моего любимого коня; во-вторых, ты должен, когда мы с женою уснем, вытащить из-под нас простыню, да так, чтоб мы этого не заметили, кроме того, снять у моей жены с пальца обручальное кольцо; и третье и последнее — ты должен похитить мне из церкви пастора и причетника. Запомни все это хорошенько, ведь дело твоей жизни касается.

Отправился воровских дел мастер в ближайший город, купил себе там у одной старухи-крестьянки платье и надел его на себя. Потом он выкрасил себе лицо в смуглый цвет и расписал на нем морщины так, что никто не мог бы его узнать. Наконец он налил небольшой бочонок старого венгерского вина и подсыпал в него сонного зелья. Положил он тот бочонок в корзину, взвалил ее на спину и направился степенным шагом, покачиваясь, к графскому замку.

Пока он дошел, стало уже совсем темно: он уселся во дворе на камень, начал покашливать, как больная грудью старуха, и потирать руки, будто ему холодно. А лежали у ворот конюшни, возле костра, солдаты; один из них заметил женщину и крикнул ей:

— Бабушка, подходи-ка поближе да погрейся возле нас. Ведь ночевать-то тебе здесь негде; ты знаешь, куда попала?

Заковыляла старуха, подошла к ним, попросила снять у нее со спины корзину и подсела возле солдат у костра.

— Что это у тебя в бочонке, старая ты развалина? — спросил один из них.

— Глоток доброго вина, — ответила старуха, — я живу тем, что торгую, а за деньги да ласковое слово налью вам охотно стаканчик.

— Ну-ка давай, — сказал солдат и, отведав вина, заметил: — Что ж, вино хорошее, я охотно выпью еще стакан, — и он велел нацедить себе еще, остальные тоже последовали его примеру.

— Эй, друзья! — крикнул один из них, обращаясь к тем, кто сидел в конюшне. — Тут вот пришла старушка, есть у нее вино, оно такое же старое, как и она сама. Хлебните и вы маленько, оно согреет вам желудок куда получше, чем наш костер.

Внесла старуха свой бочонок в конюшню. В это время один из конюхов сидел на оседланном любимом графском коне, другой держал в руках уздечку, а третий ухватился за хвост. Старуха нацеживала им вина, сколько требовали, пока весь запас не вышел. И вот выпала вскоре у одного из рук уздечка, он опустился на землю и начал храпеть; другой выпустил из рук конский хвост, уселся на земле и захрапел еще погромче. А тот, кто сидел в седле, хоть и остался на нем, но свесил голову на шею лошади, уснул и дышал ртом, словно кузнечный мех. Солдаты во дворе давно уже уснули, они лежали на земле вповалку, недвижно, будто каменные. Как увидел ловкий вор, что ему все удалось, сунул в руки одному вместо уздечки веревку, а тому, кто держал хвост, — соломенную метелку; но что было делать с тем, кто сидел на спине у коня? Сбрасывать его вниз ему не хотелось, — он мог бы проснуться и поднять крик. Но он знал, что придумать, расстегнул подпругу, подвязал покрепче к седлу две веревки, что висели на стенных кольцах, и поднял спящего всадника вместе с седлом вверх, затем обкрутил веревки вокруг столбов и крепко-накрепко их завязал. Потом он отвязал коня с цепи; но если бы он поскакал по вымощенному камнем двору, то в замке услыхали бы шум. Поэтому он сначала обернул копыта старым тряпьем, затем осторожно вывел коня и ускакал.

Когда уже рассвело, воровских дел мастер мчался во весь опор к замку. Граф только что поднялся с постели и выглянул в окно.

— Доброе утро, господин граф! — крикнул он ему. — Вот и конь, которого мне удалось удачно вывести из конюшни. Вы поглядите, как преспокойно ваши солдаты лежат и спят, а если вам будет угодно зайти на конюшню, вы увидите, как удобно расположились ваши сторожа.

Графу ничего не оставалось больше, как рассмеяться, и он сказал:

— Один раз тебе удалось, но в другой раз так удачно тебе не сойдет. Я тебя предупреждаю, что если ты мне попадешься, я поступлю с тобой, как с вором.

Вечером, когда графиня отправилась спать, она крепко зажала руку с обручальным кольцом, и граф сказал:

— Все двери заперты и закрыты на засов, я буду подстерегать вора, а если станет он лезть в окно, я его пристрелю.

Но ловкий вор направился в сумерках на поле, к виселице, срезал там бедного грешника с веревки, на которой тот висел и потащил его на спине в замок. Потом он подставил лестницу к спальне, взвалил его себе на плечи и начал взбираться наверх. Когда он поднялся настолько высоко, что в окне показалась голова мертвеца, граф, лежавший в постели и не спавший, выхватил пистолет и нацелился в него, но ловкий вор сбросил тотчас бедного грешника на пол, а сам быстро спрыгнул с лестницы на землю и спрятался за углом. Ночь была такая лунная, что ловкий вор мог ясно разглядеть, как граф вылез из окна на лестницу, спустился вниз и отнес мертвеца в сад. Он начал там копать яму, чтобы положить в нее мертвеца. «Теперь, — подумал вор, — настал самый удобный момент», — он быстро выбрался из закоулка и взобрался по лестнице наверх, прямо в спальню графини.

— Дорогая жена, — начал он, подражая голосу графа, — вор уже мертв, но все же он мне доводится крестником; он был скорее плутом, чем злодеем; мне не хотелось бы его выставлять на всеобщий позор, да и жалко мне бедных родителей. Я сам похороню его в саду, пока не начнет светать, чтоб не стало обо всем известно людям. Дай мне простыню, я заверну в нее труп и зарою его, как собаку.

Графиня подала ему простыню.

— Знаешь что, — продолжал вор, — мне хочется проявить великодушие: дай мне и кольцо, ведь несчастный жизнью своей рисковал, уж пусть он возьмет его с собой в могилу.

Не хотелось ей графу перечить, и хотя неохотно, но она сняла все же с пальца кольцо и подала ему. Вор быстро выбрался с этими двумя вещами и счастливо вернулся домой, прежде чем граф в саду покончил со своей работой могильщика.

Каково же было изумление графа, когда на другое утро явился воровских дел мастер и принес ему простыню и кольцо.

— Да неужто ты колдовать умеешь? — сказал он ему. — Кто это тебя вытащил из могилы, куда я тебя сам положил, и кто тебя воскресил?

— Да вы меня вовсе и не хоронили, — сказал вор. — Вы закопали несчастного грешника с виселицы. — И он рассказал подробно, как все это случилось. И должен был граф признать, что вор он ловкий и хитрый.

— Но это еще не всё, — добавил граф. — Тебе предстоит выполнить и третью задачу, если ты с нею не справишься, то все это тебе мало поможет.

Усмехнулся мастер, ничего не ответил.

Вот наступила ночь, подошел он к деревенской церкви, с длинным мешком за спиной, с узелком под мышкой и фонарем в руке. Были у него в мешке раки, а в узелке небольшие восковые свечи. Он уселся на кладбище, достал из мешка рака и прилепил у него на спине восковую свечечку; потом он зажег ее, выпустил рака на землю, чтобы тот полз. Достал он из мешка второго рака, сделал то же самое, и так продолжал, пока не вынул из мешка и последнего рака.

Потом надел он на себя черную одежду, похожую на монашескую сутану, и приклеил себе к подбородку седую бороду. Когда его теперь никак нельзя было бы узнать, он взял пустой мешок, направился в церковь и взошел на кафедру. Часы на колокольне в это время пробили как раз полночь; когда отзвучал последний удар, вор громким голосом возвестил:

— Слушайте, грешные люди, настал конец света, близится день Страшного суда. Слушайте и внимайте. Кто хочет вместе со мной попасть на небо, пусть тот залезет в этот мешок. Я — Петр, стоящий на страже у небесных врат. Глядите, вон там на кладбище бродят покойники и собирают свои кости. Подходите сюда, подходите, забирайтесь в мешок, близится конец света!

Этот возглас разнесся по всей деревне. Пастор и причетник, которые жили неподалеку от церкви, первые его услыхали, а увидев свечи, блуждающие по кладбищу, решили, что случилось нечто необычайное, и зашли в церковь. Они послушали немного проповедь, потом причетник толкнул пастора и говорит:

— Было б неплохо воспользоваться случаем и попасть нам вместе до наступления Страшного суда столь легко на небо.

— И правда, — ответил пастор, — это и я тоже подумал; если угодно, давайте вместе отправимся в путь-дорогу.

— Да, — ответил причетник, — но вам-то, господин пастор, первому надлежит входить, а я уж следом за вами.

Вот двинулся поп вперед и взошел на кафедру, где воровских дел мастер раскрыл свой мешок. Забрался пастор первым, а следом за ним — причетник. Завязал тут вмиг ловкий вор крепко-накрепко свой мешок, схватил его за конец и потащил вниз по лесенке с церковной кафедры; и когда головы двух дураков бились о ступеньки, он провозгласил: «Сейчас мы уже переходим через горы». Потом потащил он их таким же образом по деревне, и когда им приходилось волочиться по лужам, он говорил: «А теперь мы проходим сквозь сырые облака», а когда втаскивал он их по замковой лестнице, он приговаривал: «А сейчас подымаемся мы по небесной лестнице и скоро будем в преддверии рая».

Наконец взобрались они наверх; засунул вор мешок на голубятню, а когда голуби замахали крыльями, он сказал: «Слышите, как радуются ангелы и крыльями машут?» Потом он задвинул засов и ушел.

На другое утро он направился к графу и сказал ему, что выполнил и третью задачу, утащил из церкви пастора и причетника.

— Куда же ты их бросил? — спросил граф.

— Они лежат завязанные в мешке на самом верху голубятни и воображают, что попали на небо.

Поднялся граф сам наверх и убедился, что тот сказал правду. Освободил он пастора и причетника из их темницы и говорит:

— Ты из воров вор и дело свое выиграл. На этот раз ты можешь уходить подобру-поздорову, но из моих владений убирайся, а если опять появишься тут, то получишь свое повышенье на виселице.

Попрощался ловкий вор со своим отцом-матерью и ушел снова бродить по свету. С той поры никто о нем больше и не слышал.

 

 

193. Барабанщик

 

Однажды вечером шел молодой барабанщик один по полю. Подходит он к озеру, видит — лежат на берегу три куска белого льняного полотна. «Какое тонкое полотно», — сказал он и сунул один кусок в карман. Пришел он домой, а про свою находку и думать позабыл и улегся в постель. Но только он уснул, как почудилось ему, будто зовет его кто-то по имени. Стал он прислушиваться и услыхал тихий голос, который молвил ему: «Барабанщик, проснись, барабанщик!» А ночь была темная, он не мог никого разглядеть, но ему показалось, будто носится перед его постелью, то вверх подымается, то вниз опускается, какая-то фигура.

— Что тебе надо? — спросил он.

— Отдай мне мою рубашечку, — ответил голос, — ты забрал ее у меня вечером возле озера.

— Я отдам тебе ее, — сказал барабанщик, — если ты мне скажешь, кто ты такая.

— Ах, — ответил голос, — я дочь могущественного короля, но я попала в руки ведьмы и заключена на Стеклянной горе. Каждый день я должна купаться в озере вместе со своими двумя сестрами, а без рубашечки я улететь назад не могу. Сестры мои вернулись домой, а мне пришлось там остаться. Прошу я тебя, отдай мне назад мою рубашечку.

— Бедное дитятко, успокойся, — сказал барабанщик, — я охотно готов отдать ее тебе.

Он достал из кармана рубашечку и протянул ее ей в темноте. Она торопливо схватила ее и собралась было уходить.

— Погоди немного, — сказал он, — может быть, я смогу тебе чем помочь.

— Ты сможешь мне помочь только в том случае, если взберешься на Стеклянную гору и освободишь меня из рук ведьмы. Но на Стеклянную гору тебе не взойти; если ты даже к ней и подойдешь, то на нее не взберешься.

— Что я захочу, то и смогу, — ответил барабанщик, — мне тебя жалко, и я ничего не боюсь. Но дороги к Стеклянной горе я не знаю.

— Дорога туда идет через дремучий лес, а живут в нем людоеды, — ответила она, — больше я тебе ничего не смею сказать.

И он услыхал, как она улетела.

Только начало светать, поднялся барабанщик, повесил через плечо свой барабан и двинулся без всякого страха прямо в тот лес. Прошел он немного, никакого великана не увидел и подумал про себя: «Надо будет мне этих сонливцев разбудить», — он перевесил барабан на грудь и начал выбивать дробь, да так громко, что птицы с криком повзлетали с деревьев. А вскоре поднялся ввысь и великан, который лежал на траве и спал, он оказался такой большой, как ель.

— Эй ты, чертенок! — крикнул он барабанщику. — Что это ты тут барабанишь и будишь меня от сладкого сна?

— Я потому барабаню, — ответил он, — что идут за мной вслед много тысяч людей, чтоб знали они дорогу.

— Что ж им тут надо в моем лесу? — спросил великан.

— Они собираются тебя уничтожить и очистить лес от такого чудища, как ты.

— Ого, — сказал великан, — да я вас растопчу, как муравьев!

— Ты, что ж, думаешь, что сможешь против них устоять? — сказал барабанщик. — Только ты нагнешься, чтоб схватить одного из них, а он отскочит и спрячется; а если ты ляжешь и уснешь, они явятся изо всех кустов и взберутся на тебя. У каждого из них за поясом стальной молоток, они разобьют тебе череп.

Великану стало не по себе, и он подумал: «Если я свяжусь с этим хитрым народом, это может кончиться для меня плохо. Волков и медведей я могу схватить за горло и задушить, а против таких земляных червей я защитить себя не смогу».

— Послушай-ка ты, малышка, — сказал великан, — возвращайся ты лучше назад, — я обещаю тебе с этой поры ни тебя, ни твоих товарищей не трогать, а если у тебя есть еще какое-нибудь желание, то скажи мне его, и я готов тебе оказать услугу.

— У тебя длинные ноги, — сказал барабанщик, — ты можешь быстрей меня двигаться, так вот перенеси меня к Стеклянной горе, а я уж дам знак моим, чтоб они отступили, и они на этот раз оставят тебя в покое.

— Ну иди сюда, козявка, — сказал великан, — взберись ко мне на плечи, и я отнесу тебя, куда ты хочешь.

Поднял великан барабанщика к себе на плечи, и тот принялся на радостях наверху барабанить. Подумал великан: «Это, пожалуй, знак, чтоб остальные отступили назад». Вскоре повстречался им по дороге второй великан, он снял барабанщика со спины первого великана и засунул его к себе в петлицу. Уцепился барабанщик за пуговицу, — а была она размером с целое блюдо, — и стал за нее держаться да весело по сторонам оглядываться. Подошли они к третьему великану, вынул тот его из петлицы и посадил себе на поля шляпы; и расхаживал барабанщик наверху взад и вперед и мог видеть теперь все за деревьями, что впереди делается. Заметил он в голубых далях гору и подумал: «Пожалуй, это она и есть Стеклянная гора». Так и оказалось. Сделал великан всего два шага, и вот подошли они к подошве горы, тут великан и спустил его на землю. Барабанщик потребовал было, чтоб великан донес его до самой вершины горы, но тот покачал головой, что-то проворчал себе в бороду и вернулся назад в лес.

Стоял теперь барабанщик у горы, а была она такая высокая, точно три горы одна на другой поставлены были, да притом такая гладкая, как зеркало, и не знал он, как ему на ту гору взобраться. Начал он взбираться, но ничего не вышло, он все назад скатывался. «Быть бы мне сейчас птицей!» — подумал он; но одного желания было мало, крылья у него от этого не выросли. Стоит он и не знает, что ему делать, и вот увидел он невдалеке от себя двух людей, яростно споривших между собой. Он подошел к ним и понял, что они спорят из-за седла оно лежало между ними на земле, и каждому из них хотелось его получить.

— Что ж вы, однако, за дураки, — сказал барабанщик, — спорите из-за седла, а коня-то у вас и нету.

— Это седло такое дорогое, что есть из-за чего спорить, — ответил один из людей, — кто на него сядет и куда ни пожелает попасть, хоть на самый край света, тот там враз и окажется, стоит ему только желанье свое сказать. Седло это принадлежит нам обоим, и мой черед ехать на нем, а он вот не соглашается.

— Этот спор я быстро разрешу, — сказал барабанщик. Он отошел на некоторое расстояние и воткнул в землю белый шест. Потом вернулся назад и говорит:

— А теперь бегите к цели, — кто первый добежит, тот первый и поедет.

Бросились оба бежать во весь дух; но только отбежали они несколько шагов, вскочил барабанщик на седло, пожелал перенестись на Стеклянную гору; и не успел он и рукой махнуть, как был уже там.

Было на вершине горы ровное место, стоял старый каменный дом, а перед домом был большой рыбный пруд, а дальше за ним густой лес. Барабанщик не заметил нигде ни людей, ни зверей, всюду было тихо, только ветер шумел на деревьях, и почти над самой его головой тянулись облака. Он подошел к дверям и постучался раз и другой. Постучал он в третий раз, и открыла ему дверь старуха, лицо у нее было смуглое, глаза красные, на длинном носу у нее были очки; она поглядела на него сурово, потом спросила, чего он хочет.

— Впустите, дайте мне поесть и переночевать, — ответил барабанщик.

— Это можно будет, — сказала старуха, — если ты согласишься выполнить за это три работы.

— Чего ж не согласиться, — ответил он, — я никакой работы не боюсь, даже самой тяжелой.

Старуха его впустила, дала ему поесть, а вечером приготовила хорошую постель. Поутру, когда он выспался, сняла старуха со своего худого пальца наперсток и сказала:

— Ну, а теперь принимайся за работу, вычерпай мне вот этим наперстком пруд во дворе; но с работой ты должен управиться до наступления ночи и разобрать всех рыб, что находятся в пруде, по сортам и размерам и сложить их в порядке.

— Это работа необычная, — сказал барабанщик, но, однако, направился к пруду и начал вычерпывать воду.

Черпал он целое утро, но как можно было вычерпать наперстком столько воды, даже если б и заниматься этим тысячу лет? Наступил полдень и подумал барабанщик: «Все понапрасну, — работаю я иль не работаю, а оно одно и то же». Он бросил это дело и уселся на берегу. И вот вышла из дома девушка, поставила перед ним корзинку с едой и сказала:

— Ты сидишь тут такой грустный, чего тебе не хватает?

Посмотрел на нее барабанщик и видит, что девушка она чудесной красоты.

— Ах, — сказал он, — я не в силах выполнить и первой работы, а что ж будет с остальными? Я вышел на поиски королевны, которая должна находиться здесь, но я ее не нашел. Видно, придется мне идти дальше.

— А ты здесь оставайся, — сказала девушка, — я тебя из беды выручу. Ты устал, положи голову мне на колени и усни. Когда ты проснешься, работа будет сделана.

Барабанщик не заставил просить себя дважды. И только закрылись у него глаза, повернула девушка волшебное кольцо и молвила: «Вода ввысь, рыбы наружу!» И вмиг поднялась вода белым туманом ввысь и потянулась за облаками, а рыбы начали барахтаться, выпрыгнули на берег и легли, каждая по величине и по сорту, в ряды. Проснулся барабанщик и в изумленье увидел, что все уже выполнено. Но девушка сказала:

— Одна из рыб лежит не в ряду с подобными ей рыбами, а отдельно. Когда старуха явится вечером и увидит, что все сделано, как она требовала, она спросит: «А эта рыба почему лежит отдельно?» Ты кинь ей тогда рыбу в лицо и скажи: «Эта рыба для тебя, старая ведьма».

Вечером явилась старуха, и когда она задала этот вопрос, барабанщик бросил ей рыбу в лицо. Она притворилась, будто ничего не заметила, и промолчала, но глянула на него злыми глазами. На другое утро она сказала:

— Вчера тебе все удалось слишком легко, надо будет дать тебе работу потрудней. Нынче ты должен вырубить весь лес, распилить деревья на дрова, сложить их в поленницы, и все это надо закончить к вечеру.

Она дала ему топор, молоток и два клина. Но был топор оловянный, а молоток и клинья из жести. Только он начал рубить, покривился топор, а молоток и клинья погнулись. Он не знал, что ему делать. В полдень явилась снова девушка, принесла еду и утешила его.

— Положи голову ко мне на колени, — сказала она, — и усни, а когда проснешься, работа будет исполнена.

Повернула она волшебное кольцо, в тот же миг рухнул с треском весь лес, деревья покололись сами собой и сложились в поленницы; и было похоже, будто исполнили эту работу незримые великаны. Проснулся барабанщик, а девушка и говорит:

— Вот видишь, деревья все порублены и в поленницы сложены; осталась всего лишь одна ветка. Когда старуха придет и спросит, почему эта ветка осталась, ты ударь ее тою веткой и скажи: «Это для тебя, ведьма ты этакая!»

Явилась ведьма.

— Вот видишь, — сказала она, — какою легкой оказалась работа. Но для чего лежит эта ветка?

— Для тебя, ведьма ты этакая, — ответил барабанщик и ударил ее той веткой. Но она притворилась, будто ничего не почувствовала, посмеялась и сказала:

— Завтра рано поутру ты должен все эти дрова сложить в кучу, поджечь их и спалить.

Поднялся он на рассвете, начал складывать в кучу дрова. Но как мог один человек весь лес собрать в одно место? Работа не подвигалась. Но девушка не покинула его в беде. Она принесла ему в полдень еду; поел он, положил голову ей на колени и уснул. А когда проснулся, вся груда дров была объята чудовищным пламенем, и его языки подымались до самого неба.

— Теперь послушай меня, — сказала девушка, — когда явится ведьма, она станет давать тебе разные поручения; выполнишь ты без страха все, что она потребует, тогда не сможет она к тебе придраться; а будешь бояться, то охватит тебя пламя, и ты сгоришь. Под конец, когда ты все выполнишь, ты схвати ее обеими руками и кинь в самое пламя. — Ушла девушка, а вскоре подкралась старуха.

— Ух-х, как мне холодно! — сказала она. — Да вот пылает огонь, он уж согреет мне старые косточки, и мне будет приятно. Вот лежит чурбан, он никак не загорается, ты его вытащи мне из пламени. Сделаешь это, будешь свободен и можешь себе идти, куда вздумается. Ну, поживей в пламя!

Не долго думая, бросился барабанщик в огонь, но он ему ничего не сделал, даже волос не опалил. Вытащил он оттуда чурбан и положил его в сторону. Но только прикоснулось дерево к земле, как обратилось оно мигом в красивую девушку, и была это та самая, что помогала ему в беде. А по шелковому, блистающему золотом платью, что было на ней, он сразу понял, что это королевна. Но старуха злобно усмехнулась и сказала:

— Ты думаешь, что она уже твоя? Нет, она еще не твоя.

Она хотела броситься к девушке и утащить ее с собой; но он схватил старуху обеими руками, поднял ее и кинул в самое пекло, и охватило ее пламя, словно радуясь, что можно теперь сожрать ведьму.

Королевна глянула на барабанщика и увидела, что он красивый юноша, вспомнив, что он был готов отдать свою жизнь, чтоб ее спасти, она протянула ему руку и сказала:

— Ты ради меня отважился на все; я тоже хочу сделать для тебя все. Если ты обещаешь мне верность, то будешь моим мужем. А богатства у нас много, нам довольно и того, что насобирала здесь ведьма.

Она повела его в дом, где стояли лари и сундуки, наполненные ее сокровищами. Золота и серебра они не тронули, взяли только драгоценные камни. Королевне не захотелось оставаться больше на Стеклянной горе, и он сказал ей:

— Садись ко мне в седло, и мы спустимся вниз, точно птицы.

— Мне старое твое седло не нравится, — сказала она, — стоит мне только повернуть на пальце волшебное кольцо, и мы окажемся дома.

— Хорошо, — ответил барабанщик, — в таком случае пожелай, чтоб мы были у городских ворот.

И вмиг они очутились там, и говорит барабанщик:

— Но мне хочется сперва навестить своих родителей, дать им о себе весточку. Ты подожди меня здесь на поле, я скоро вернусь назад.

— Ах, — сказала королевна, — я прошу тебя, будь осторожен, не целуй своих родителей в правую щеку, когда прибудешь ты к ним, а не то позабудешь ты все, и я останусь здесь одна, покинутая на поле.

— Как могу я тебя позабыть? — сказал он и протянул ей руку в знак обещанья в скором времени вернуться назад.

Когда он вошел в отчий дом, никто его не узнал, оттого что три дня, проведенные им на Стеклянной горе, были на самом-то деле три долгих года. Он объявил, кто он, и бросились родители от радости к нему на шею, и он так расчувствовался, что расцеловал их в обе щеки, а про слова девушки и позабыл. Только поцеловал он их в правую щеку, как все мысли о королевне у него тотчас исчезли.

Он стал доставать из карманов драгоценные камни и положил их целую пригоршню на стол. И родители не знали, что им с таким богатством и делать. Тогда начал отец строить великолепный замок, окруженный садами, лесами и лугами, такой красивый, будто должен был в нем поселиться какой-нибудь князь. Когда замок был готов, сказала мать сыну:

— Я выбрала для тебя девушку, через три дня мы справим свадьбу.

И сын был доволен всем, что хотели родители.

Долго стояла у городских ворот бедная королевна, дожидаясь возвращения юноши. Когда наступил вечер, она подумала:

«Должно быть, он поцеловал своих родителей в правую щеку, а обо мне позабыл».

Сердце ее было печально, ей. хотелось бы попасть в одинокую лесную избушку, а вернуться назад, к королевскому двору, к своему отцу, ей не хотелось. Каждый вечер отправлялась она в город и проходила мимо дома барабанщика; иногда он видел ее, но не узнавал. Наконец она услыхала от людей, что завтра будут праздновать его свадьбу. И она сказала себе: «Я попытаюсь, может быть, снова пленю его сердце». Когда справляли первый день свадьбы, она повернула свое волшебное кольцо и молвила: «Хочу платья, блистающего, как солнце». И вмиг лежало перед ней платье, и оно было такое сверкающее, будто было соткано все из одних солнечных лучей. Уже собрались все гости, и вот она вошла в зал. Каждый дивился ее прекрасному платью, а больше всех невеста, а так как красивые платья были самой большой ее страстью, то она подошла к незнакомке и спросила, не продаст ли она его.

— За деньги нет, — ответила та. — Но если мне будет позволено пробыть первую ночь у дверей, где будет спать жених, тогда я согласна платье отдать.

Невеста не могла сдержать своего желания и согласилась; но она подмешала сонного зелья в вино, которое поднесли жениху на ночь, и он погрузился в глубокий сон. Когда все в доме утихло, королевна присела на корточки перед дверью опочивальни, приоткрыла ее немного и сказала так:

Слушай меня, барабанщик,
Неужели меня позабыл?
На Стеклянной горе ты ведь долгое время прожил.
А не я ли тебя от злой ведьмы спасала?
И не ты ли мне верность навек обещал?
Слушай, слушай меня, барабанщик!

Но все было напрасно, — барабанщик не проснулся, и когда наступило утро, королевне пришлось уйти ни с чем. На другой вечер повернула королевна свое волшебное кольцо и сказала:

«Хочу платье серебряное, как луна». И вот она явилась на праздник в платье, что было такое нежное, как лунное сияние, и невесте снова захотелось его иметь, и она отдала ей платье за то, что та позволила провести ей у двери опочивальни и вторую ночь. И молвила королевна в ночной тишине:

Слушай меня, барабанщик,
Неужели меня позабыл?
На Стеклянной горе ты ведь долгое время прожил.
А не я ли тебя от злой ведьмы спасала?
И не ты ли мне верность навек обещал?
Слушай, слушай меня, барабанщик!

Но добудиться барабанщика, одурманенного сонным зельем, было невозможно. Опечаленная вернулась королевна поутру назад в свою лесную избушку. Но люди в доме слыхали жалобу девушки-незнакомки и рассказали о том жениху; рассказали они и о том, что он и не мог бы ничего услышать, потому что подсыпали ему в вино сонного зелья.

На третий вечер повернула королевна волшебное кольцо и молвила: «Хочу платье, сверкающее, как звезды». Когда она показалась в нем на свадебном пиру, невеста была вне себя от великолепия этого платья, что превосходило все остальные, и сказала: «Я должна во что бы то ни стало им обладать». Девушка отдала его, как и первые два платья, за позволение провести ночь у дверей жениха. Но не выпил жених вина, поданного ему на ночь, а выплеснул его за кровать. И когда в доме все утихло, он услыхал голос, который его окликнул:

Слушай меня, барабанщик,
Неужели меня позабыл?
На Стеклянной горе ты ведь долгое время прожил.
А не я ли тебя от злой ведьмы спасала?
И не ты ли мне верность навек обещал?
Слушай, слушай меня, барабанщик!

И вдруг к нему вернулась память. «Ах, — воскликнул он, — как я мог поступить так неверно? Но виною всему то, что на радостях я от всего сердца поцеловал родителей в правую щеку, и это помрачило мне память». Он вскочил, взял королевну за руку и привел ее к постели своих родителей.

— Вот она, моя настоящая невеста, — сказал он, — если бы я женился на другой, я совершил бы большую несправедливость.

Когда родители узнали, как все это случилось, они дали свое согласие. И были опять зажжены в зале огни, принесены литавры и барабаны и приглашены друзья и родные; и была отпразднована в великой радости настоящая свадьба. А первая невеста получила в возмещение за это прекрасные платья и была этим довольна.

 

 

195. Могильный холм

 

Однажды стоял крестьянин-богач у себя во дворе и смотрел на свои поля и сады. Хлеба выросли густые, а деревья были полны плодов. Зерно прошлого урожая хранилось еще до сих пор в таких огромных кучах в амбаре, что закрома чуть не ломились под его тяжестью. Потом он направился на скотный двор, — там стояли откормленные быки, жирные коровы и блистающие, как золото, лошади. Наконец богач вернулся к себе в комнату и окинул взором железные сундуки, в которых хранились у него деньги. Он стоял так, разглядывая свои богатства, и вдруг кто-то громко к нему постучался. Но это был стук не в дверь его комнаты, а в дверь его сердца. Она открылась, и он услыхал голос, который ему сказал:

— Делал ли ты добро своим ближним? Замечал ли ты нужду бедняков? Делился ли ты своим хлебом с голодными? Был ли ты доволен тем, что у тебя есть, или ты желал иметь еще больше? — И сердце не замедлило ответить:

— Я было жестоким и надменным и ни разу не сделало добра ближним. Если приходил бедняк, я от него отворачивалось. Я не думало о боге, а думало лишь о том, чтоб увеличить свои богатства. Если бы даже мне принадлежало все, что находится на земле, то и тогда бы этого было мне мало.

Услыхал он такой ответ и сильно испугался; у него задрожали колени, и ему пришлось сесть. Вот постучался кто-то опять, но теперь постучались в дверь его комнаты. Это был его сосед-бедняк, у которого была целая куча детей, а кормить их ему было нечем. «Я знаю, — подумал бедняк, — мой сосед насколько богат, настолько и жесток. Я не верю, что он мне поможет, но дети мои кричат и плачут, прося хлеба, уж попробую я, попытаюсь». И он сказал богачу:

— Вы неохотно делитесь своим добром, но я стою перед вами, как человек, которому хоть в воду бросайся: мои дети голодают, одолжите мне четыре меры зерна.

Долго смотрел на него богач, и вот под первым солнечным лучом щедрости растаяла на льду его жестокости первая капля.

— Четыре меры я одолжить тебе не смогу, — ответил он, — а подарю тебе восемь мер, но ты должен будешь выполнить одно условие.

— Что же надо мне сделать? — спросил бедняк.

— Когда я умру, ты должен будешь провести три ночи у меня на могиле.

Стало бедняку от такого условия как-то не по себе, но по нужде, в которой он находился, он пошел на все, — он согласился и отнес зерно домой.

Богач будто предвидел, что случится: спустя три дня он упал вдруг мертвый наземь. Так и не доведались люди, отчего это произошло, но никто о нем не печалился. Когда его похоронили, бедняк вспомнил про свое обещанье; ему хотелось бы от него избавиться, но он подумал: «Ведь все ж таки он меня пожалел, и я смог накормить детей хлебом; но даже если бы этого и не было, я дал обещанье и должен его выполнить». Пошел он с наступлением ночи на кладбище и сел на могиле. Все вокруг было тихо, только сияла над могильным холмом луна, да пролетала иной раз сова, и слышался ее жалобный крик.

Когда поднялось солнце, бедняк вернулся благополучно домой, и так же спокойно прошла и вторая ночь. На третью ночь почувствовал крестьянин какой-то необычайный страх, ему казалось, что должно что-то случиться. Выйдя, он увидел у кладбищенской ограды человека, которого он до этого ни разу не видел. Был тот человек немолод, на лице у него были шрамы, глаза были у него острые и горящие. Он был укутан в старый плащ, и виднелись только его высокие ботфорты.

— Что вы тут ищете? — обратился к нему крестьянин. — Разве вам на этом пустынном кладбище не боязно?

— Я ничего не ищу, — ответил человек, — но и ничего не боюсь. Я как тот парень, что ходил страху учиться и понапрасну старался, но добыл себе зато в жены королевну, а с ней вместе и большие сокровища, а я так бедняком и остался. Я всего лишь отставной солдат, собираюсь здесь ночевать — другого пристанища у меня нету.

— Если вы не боитесь, — сказал крестьянин,— то оставайтесь вместе со мной и поможете мне сторожить могилу.

— Стоять на посту — дело солдатское, — ответил тот, — а что с нами случится, хорошее или плохое, перенесем вместе.

Крестьянин на это согласился, и вот уселись они вдвоем на могиле.

До полуночи все было тихо, но вдруг раздался в воздухе свист, и оба сторожа увидели черта, — он стоял перед ними живой.

— Прочь, мерзавцы, отсюда! — закричал он на них. — Тот, кто лежит в могиле, принадлежит мне — я его заберу. А если вы отсюда не уберетесь, я вам шею сверну.

— Послушайте, сударь с красным пером, — сказал солдат, — вы мне не начальник, я подчиняться вам не обязан, а страху я пока не научился. Ступайте своей дорогой, а мы уж останемся сидеть здесь.

Черт подумал: «Этих оборванцев лучше всего соблазнить золотом», — и он натянул самые нежные струны своего голоса и спросил по-дружески, не согласятся ли они-де взять кошелек с золотом, а затем убраться с ним восвояси.

— Вот это дело подходящее, — ответил солдат, — но одного кошелька с золотом нам будет маловато. Если отсыплете золота столько, сколько влезет в один из моих сапогов, то позицию мы сдадим и отступим.

— Столько у меня при себе нету, — сказал черт, — но я сейчас принесу; живет в соседнем городе один меняла, мой закадычный друг, он мне охотно даст сколько потребуется.

Только черт исчез, снял солдат с левой ноги сапог и говорит:

— Мы уж этого чумазого проведем! Дайте-ка мне, братец, свой нож.

И он срезал с сапога подошву и поставил его у могилы в густую траву — на самом краю полузаросшей ямы.

— Так-то оно будет все в порядке, — сказал солдат, — пускай теперь этот трубочист является.

Они оба уселись и стали дожидаться. В скором времени показался черт, держа в руке мешочек с золотом.

— Ну, сыпьте сюда, — сказал солдат и приподнял сапог чуть вверх, — но этого, пожалуй, будет маловато.

Чумазый опорожнил мешочек, но золото просыпалось в дыру, и сапог остался пустым.

— Глупый черт, — крикнул ему солдат, — да куда же это годится? Я ведь наперед говорил, что не хватит. Ступайте назад да принесите побольше.

Покачал черт головой, ушел и через час явился, держа под мышкой мешок куда побольше.

— Насыпайте дополна, — крикнул солдат, — но я сомневаюсь, что сапог будет полон.

Зазвенело золото, падая наземь, но сапог остался пустым. Заглянул туда черт сам своими горящими глазами и убедился, что это правда.

— Однако икры-то у вас безобразно толстые, — сказал он и скривил рот.

— Вы думаете, — возразил солдат, — что у меня такая же лошадиная нога, как у вас? С каких это пор вы стали таким скупым? Тащите золота побольше, а то из нашей сделки ничего не получится.

Черт убежал снова вприпрыжку. На этот раз его не было более долгое время, но когда он, наконец, явился, он задыхался под тяжестью мешка, лежавшего у него на спине.

Он высыпал его в сапог, но он наполнился так же мало, как и в прошлый раз. Рассвирепел тут черт, хотел было вырвать сапог из рук солдата, но в это время на небе пробился первый луч восходящего солнца, и нечистый с громким криком исчез. Бедная душа была спасена.

Хотел крестьянин золото поделить, но солдат сказал:

— Что приходится на мою долю, ты раздай беднякам. А я поселюсь у тебя в избушке, и нам хватит с тобой остального, чтоб прожить хорошо и мирно, столько, сколько нам положит господь.

 

 

196. Старый Ринкранк

 

Жил-был когда-то на свете король, и была у него дочь. Вот велел король сделать стеклянную гору и объявил, что кто, мол, на эту гору взбежит, тот и получит дочь его в жены. Был человек, который очень полюбил королевну, и вот спрашивает он у короля, нельзя ли будет ему жениться на его дочери.

— Можно, — сказал король, — если ты сумеешь взбежать на стеклянную гору и не упадешь, то можешь на королевне жениться.

Тогда королевна сказала, что она сама хочет взбежать с ним на ту гору и поддержать его, если он будет падать. И вот побежали они вместе., Когда они были уже на середине горы, поскользнулась королевна, упала, — и раскрылась под ней стеклянная гора, и она провалилась в нее. Но жених не заметил, где она сквозь гору провалилась, потому что гора сразу ж закрылась.

Стал жених горевать и плакать. Король тоже так запечалился, что велел разломать стеклянную гору — он думал, что удастся вытащить из-под нее дочь; но не нашли даже и того места, куда она провалилась.

А провалилась королевна глубоко-глубоко под землю, в большую пещеру. Там встретила она старичка с большой седой бородою; он сказал ей, что если она согласна быть у него служанкой и делать все, что он ей прикажет, то он оставит ее в живых, а не то ее убьет. Тогда она стала исполнять все, что он ей приказывал.

Старик доставал из кармана каждое утро лестницу, приставлял ее к горе и взбирался по ней на гору, а лестницу забирал с собой наверх. А она должна была варить ему обед, стлать постель и всякую работу выполнять. Когда он возвращался домой, то каждый раз приносил с собой целую кучу золота и серебра. Прожила она у него много-много лет. За это время он совсем уже постарел и стал называть ее госпожой Мансрот, а себя позволил называть старым Ринкранком.

Однажды, когда его не было дома, королевна постлала ему постель, приготовила ужин, потом заперла крепко-накрепко все окна и двери, а маленькое окошечко наверху открыла, чтоб свет через него проходил.

Вернулся старый Ринкранк домой, постучал в дверь и говорит:

— Госпожа Мансрот, отвори мне дверь.

— Нет, — сказала она, — я тебе, старый Ринкранк, дверь не открою.

Тогда он сказал:

Бедный Ринкранк стоит у дверей
На длинных, худых ногах.
Дай мне, Мансрот, ужин скорей,
Устал твой бедный Ринкранк.

— Я ужин уже приготовила, — ответила она.

А он опять за свое:

Бедный Ринкранк стоит у дверей
На длинных, худых ногах.
Постели мне постель скорей,
Устал твой старый Ринкранк.

— Постель я тебе уже приготовила, — сказала она. А он опять повторяет свое:

Бедный Ринкранк стоит у дверей
На длинных, худых ногах.
Пусти меня в дом поскорей,
Устал ведь бедный Ринкранк.

Тут обежал он вокруг дома и видит, что маленькое окошечко наверху открыто, и подумал: «Дай-ка я загляну в окошечко, погляжу, что она там делает, почему мне дверей не открывает». Собрался он в окошечко заглянуть, но длинная борода ему мешала; тогда он просунул в отверстие сперва свою длинную бороду и собрался влезть в комнату, но королевна заметила бороду, закрыла окошечко, завязала его и защемила заодно и бороду старику. Начал Ринкранк жалобно кричать и упрашивать, чтоб она его отпустила. А она говорит, что не отпустит его, прежде чем не даст он ей лестницу, по которой взбирался на гору. И вот — хочешь не хочешь, — а пришлось ему сказать, где лестница та спрятана. Тогда привязала она длинную веревку к окошечку, приставила к горе лесенку и выбралась по ней на землю, а окошечко оставила открытым.

Пришла она к своему отцу и рассказала ему обо всем, что с ней было. Король очень ей обрадовался, а ее жених еще больше того. Потом пошли они на гору, разрыли ее и нашли там старого Ринкранка со всем его серебром и золотом.

Король велел старого Ринкранка убить, а все его золото и серебро забрал себе. А королевна вышла замуж за своего прежнего жениха, и они стали жить в полном довольстве и в счастье.

 

 

197. Хрустальный шар

 

Жила-была колдунья; у нее было три сына, и они по-братски любили друг друга. Но старуха им не доверяла: она думала, что они хотят отнять у нее ее колдовскую силу. И она обратила старшего в орла, и пришлось ему гнездиться на вершине скалы; и его можно было иногда видеть, как парил он большими кругами по поднебесью, то опускаясь, то поднимаясь ввысь. Второго сына обратила она в кита, и он жил в глубоком море-океане; и было видно, как иногда выбрасывал он вверх огромную водяную струю. И только на два часа в день возвращался к ним их человеческий образ.

Третий сын, опасаясь, что она обратит и его в какого-нибудь дикого зверя — в медведя или в волка, ушел тайком из дому. Он слыхал, что в замке золотого Солнца сидит очарованная королевна и ждет своего избавителя, но всякий раз тот должен был рисковать своей жизнью. Уже двадцать три юноши погибли жестокою смертью, и только один мог бы еще попытаться, а после него никто уж не смел бы явиться ее освободить. Сердце было у него бесстрашное, и вот он решился разыскать замок золотого Солнца. Он долго блуждал, никак не мог его найти, и попал, наконец, в дремучий лес, оттуда ему было трудно выбраться. Вдруг вдалеке он заметил двух великанов, которые подавали ему знаки рукой. Он подошел к ним, и они сказали ему:

— Вот мы спорим здесь из-за шапки, кому из нас она должна принадлежать. Силы у нас у обоих равные, и потому мы не можем один другого одолеть. Маленькие люди поумнее нас, вот мы и хотим, чтобы ты порешил наш спор.

— Как вы можете спорить из-за какой-то старой шапки? — сказал им юноша.

— Ты ведь не знаешь, какие у нее свойства, — эта шапка волшебная: стоит ее только надеть и захотеть куда-нибудь перенестись, и вмиг ты окажешься там.

— Отдайте мне эту шапку, — сказал юноша, — я проеду часть дороги, а потом позову вас, а вы бегите наперегонки, и кто первым ко мне прибежит, тому и шапка достанется.

Надел он шапку и ушел, и все думал о королевне, а о великанах и позабыл; шел он все дальше и дальше. Вот вздохнул он тяжело и говорит:

— Ах, лопасть бы мне в замок золотого Солнца!

И только сказал он эти слова, видит — стоит он уже на высокой горе перед воротами замка.

Вошел он в замок, прошел по всем комнатам и нашел, наконец, в самой дальней из них королевну. Но как он испугался, увидев ее: было лицо у нее пепельно-серого цвета, все в морщинах, глаза мутные, а волосы рыжие.

— Так это вы та самая королевна, чью красоту восхваляет весь свет? — воскликнул он.

— Ах, — ответила она, — но я на самом деле не такая; глаза могут видеть меня только в этом безобразном обличье, но если ты хочешь знать, как я выгляжу и вправду, то посмотри в зеркало — и увидишь, какая я есть. — Она дала ему в руки зеркало, и он увидел в нем отражение девушки красоты несказанной, и катились у нее от печали слезы по щекам. И говорит он ей:

— Скажи, как же тебя освободить? Я не страшусь никакой опасности.

Ответила она:

— Кто достанет хрустальный шар и покажет его волшебнику, тот и уничтожит его силу, и я верну себе прежнее свое обличье. Ах, — добавила она, — но не один уже поплатился за это жизнью, и мне, юноша, тебя жаль, если ты попадешь в большую беду.

— Меня не может ничто удержать, — сказал он, — но ты мне скажи, что я должен сделать.

— Ты должен знать все наперед, — сказала королевна. — Как сойдешь с горы, где стоит замок, то увидишь у ручья дикого зубра, с ним ты должен будешь сразиться. Если тебе удастся его убить, то вылетит из него огненная птица, а в птице той есть пылающее яйцо, а в том яйце вместо желтка и спрятан хрустальный шар. Но птица яйца не снесет, пока ее не заставить, а если оно упадет на землю, то всё вокруг вспыхнет и сгорит и само яйцо расплавится, а вместе с ним и хрустальный шар, и все твои старания будут тогда напрасны.

Спустился юноша вниз к ручью, слышит — засопел злобно зубр, заревел на него. После долгой борьбы всадил юноша ему в бок свой меч, и упал зубр наземь. Поднялась из него вмиг огненная птица и хотела было улететь, но орел, брат юноши, который парил в облаках, кинулся на нее, погнал ее к морю и пронзил своим клювом, — в это время уронила птица яйцо. Но оно упало не в море, а в рыбачью избушку, что стояла на берегу, и начала избушка дымиться, показалось пламя, и она чуть было не сгорела. Но поднялись на море высокие волны вышиной с целый дом; они хлынули на избушку и затушили огонь. А другой брат, тот, который был китом, подплыл и стал выбрасывать вверх водяную струю.

Когда потушили пожар, юноша стал искать яйцо и, к счастью, его нашел: оно еще не успело расплавиться, — скорлупа в холодной воде лопнула, и юноша мог вынуть хрустальный шар целым и невредимым.

Тогда юноша пошел к волшебнику и показал ему шар; и сказал волшебник:

— Теперь моя сила пропала, отныне ты будешь королем в замке золотого Солнца. Теперь ты можешь вернуть своим братьям человеческий образ.

Поспешил тогда юноша к королевне, вошел к ней в комнату, а она стоит перед ним и блистает своей красотой, — и обменялись они на радостях обручальными кольцами.

 

 

198. Дева Малейн

 

Жил когда-то король. Был у него сын, который сватался за дочь одного могущественного короля, ее звали дева Малейн, и была она необычайно красивая. Но отец хотел ее выдать замуж за другого, — и королевичу отказали. Но они всей душою полюбили друг друга, не хотели разлучаться, и сказала дева Малейн своему отцу:

— Я не хочу брать в мужья никого другого.

Тогда разгневался отец и велел выстроить темную башню, куда не мог бы заглянуть ни один луч солнца или луны. Когда построили башню, король сказал:

— Ты должна будешь просидеть в ней семь лет подряд, а потом я приду и посмотрю, сломилось ли твое упрямство.

Принесли на эти семь лет в башню еды и питья, потом отвели туда королевну вместе с ее служанкой и замуровали их там, и вот разлучились они с землею и с небом. Сидели они там в темноте, не зная, когда наступает день, а когда ночь. Королевич часто ходил вокруг башни и окликал королевну по имени, но ни один звук не проникал сквозь толстые стены. И что ему было делать, как только горевать да плакать? Между тем время шло, и, ведя счет еде и питью, они заметили, что подходит срок семи годам. Они думали, что час их освобожденья уже наступил, но не слышно было ударов молотка, и ни один камень не падал со стены: казалось, будто отец о них вовсе позабыл. Вот осталось пищи уже на самое короткое время, они предчувствовали свою ужасную смерть, и сказала дева Малейн:

— Надо будет в последний раз попытаться, может быть, мы сможем пробить стену.

Она взяла хлебный нож и начала ковырять и долбить между камнями известку. Когда она уставала, ее сменяла служанка. После долгих трудов им удалось вытащить один камень, потом второй и третий, а через три дня в их темень проник первый луч света; наконец дыра стала такая большая, что они могли выглянуть наружу.

Небо было голубое; на них повеяло свежим ветром. Но как печально выглядело все вокруг: ее отчий замок лежал в развалинах, город и деревни, насколько можно было окинуть взором, были все сожжены, а поля всюду опустошены войной; не видно было ни единой живой души.

Когда дыра в стене стала настолько большой, что они могли в. нее пролезть, первой выпрыгнула из башни служанка, а за нею дева Малейн.

Но куда им было теперь идти? Враги опустошили все королевство, короля прогнали, а жителей всех перебили. Они пошли на поиски другой земли, но нигде они не находили приюта или живого человека, который бы подал им кусок хлеба. Нужда их была так велика, что им приходилось с голоду есть крапиву. После долгих странствий они попали, наконец, в другую страну и просили всюду дать им работу; но куда они ни обращались, им всюду отказывали — никто не хотел над ними сжалиться. Наконец они добрались до большого города и пришли к королевскому дворцу. Оттуда их тоже прогнали, но в конце концов повар им предложил остаться у него на кухне, и они сделались судомойками.

А сын короля, в чье королевство они попали, оказался женихом девы Малейн. Отец выбрал ему другую невесту, она была столь же уродлива лицом, как и зла сердцем. Была назначена свадьба, и уже прибыла невеста, но из-за своей большой уродливости она никому на глаза не показывалась и заперлась у себя в комнате, а дева Малейн должна была приносить ей из кухни еду. Вот наступил день, когда надо было невесте идти с женихом в церковь, но она стыдилась своей уродливости и боялась, что если она появится на улице, то люди станут над ней издеваться и смеяться. И сказала она деве Малейн:

— Тебе предстоит великое счастье, я растянула себе ногу, и мне будет трудно идти в церковь. Ты должна надеть мое свадебное платье и отправиться вместо меня: большего почета на твою долю и выпасть не могло бы.

Но дева Малейн отказалась и ответила так:

— Я не хочу того почета, что мне не подобает.

Сулила ей невеста и золото, но все было напрасно. Наконец она в гневе сказала:

— Если ты меня не послушаешь, то жизнью за это поплатишься: стоит мне только сказать слово, и тебе отрубят голову. — И вот ей пришлось подчиниться и надеть на себя пышные невестины одежды и все ее украшения. Когда она вошла в королевский зал, все были изумлены ее необычайной красотой, и сказал король своему сыну:

— Вот и невеста, которую я для тебя выбрал. Теперь ты должен повести ее в церковь.

Удивился жених и подумал: «Как она похожа на мою Малейн, и я бы поверил, что это она и есть, но ведь Малейн давно заточена в башне, а может, уже и умерла».

Он взял ее за руку и повел в церковь. А по дороге росла крапива, и говорит ей невеста:

Куст крапивы,
Куст крапивы хилый,
Что стоишь унылый?
Помню, как скиталась,
Я тобой, сырою,
Все в пути питалась.

— Что это ты говоришь? — спросил королевич.

— Ничего, — ответила она, — я вспоминала о деве Малейн.

Он удивился, что она о ней знает, но промолчал. Подошли они к мостику у церковной площади, а невеста говорит:

Не сломись, пролет моста,
Я невеста — да не та.

— Что это ты говоришь? — спросил королевич.

— Ничего, — ответила она, — я все вспоминаю о деве Малейн.

— А разве ты знаешь деву Малейн?

— Нет, — ответила она, — откуда мне ее знать, я о ней только слыхала.

Вот подошли они к. церковным вратам, а она и говорит опять:

Не сломитесь вы, врата,
Я невеста — да не та.

— Что это ты говоришь? — спросил он.

— Ах, — ответила она, — да все думаю о деве Малейн.

Достал он драгоценное ожерелье, повесил ей на шею и застегнул его кольцом в кольцо. Потом вошли они в церковь, и священник соединил у алтаря им руки и обвенчал их.

Повел королевич ее домой, но за всю дорогу она и слова не молвила. Прибыли они назад в королевский замок, и она поспешила тотчас в комнату невесты, сняла с себя пышное платье и украшения, и надела свою серую рубаху, но оставила на шее ожерелье, что получила от жениха.

Когда время подошло к ночи и должны были отвести невесту в комнату королевича, она укрыла себе лицо фатой, чтоб он не заметил обмана. Вот остались они вдвоем, и сказал ей королевич:

— Что это ты говорила по дороге кусту крапивы?

— Какому кусту крапивы? — спросила она. — Зачем мне с какою-то крапивой разговаривать!

— Если ты этого не делала, значит ты ненастоящая невеста, — сказал королевич.

Но она не растерялась и ответила:

Вот пойду к служанке я,
Она вспомнит за меня.

Она вышла из комнаты и набросилась на деву Малейн:

— Эй, девка, что это ты говорила крапиве?

— Да я только сказала:

Куст крапивы,
Куст крапивы хилый,
Что стоишь унылый?
Помню, как скиталась,
Я тобой, сырою,
Все в пути питалась.

Прибежала невеста назад в комнату и говорит королевичу:

— Теперь я вспомнила, что говорила кусту крапивы, — и она повторила только что слышанные ею слова.

— А что ты говорила церковному мостику, когда мы через него переходили? — спросил королевич.

— Церковному мостику? — переспросила она. — Ни с каким церковным мостиком я не разговаривала!

— Значит, ты ненастоящая невеста.

Но она сказала опять:

Вот пойду к служанке я
Она вспомнит за меня.

Она выбежала из комнаты и накинулась на деву Малейн:

— Эй, скажи мне, девка, что это ты говорила церковному мостику?

— Да я только сказала.

Не сломись, пролет моста,
Я невеста — да не та.

— За это ты жизнью своей поплатишься, — крикнула невеста, но поспешила назад в комнату и сказала:

— Теперь я знаю, что говорила церковному мостику, — и она повторила слышанные ею слова.

— А что говорила ты церковным вратам?

— Церковным вратам? — переспросила она. — Никаким церковным вратам я ничего не говорила!

— Стало быть, ты ненастоящая невеста.

Она вышла из комнаты, набросилась на деву Малейн:

— А ну, скажи-ка, служанка, что ты говорила церковным вратам?

— Да я только сказала.

Не сломитесь вы, врата,
Я невеста — да не та.

— За это ты головой поплатишься! — крикнула невеста, совсем уж разгневавшись, но поспешила вернуться в комнату и сказала королевичу:

— Теперь я знаю, что я говорила церковным вратам, — и она повторила эти слова.

— А куда ты дела то ожерелье, что я дал тебе у церковных врат?

— Какое ожерелье? — переспросила она. — Ты мне никакого ожерелья не давал.

— Да ведь я же сам его тебе на шею повесил и вдел колечко в колечко. Если ты об этом не знаешь, значит, ты ненастоящая невеста. — Он сдернул с ее лица покрывало, и как увидел все ее ужасное уродство, отскочил от нее в испуге и говорит:

— Как ты сюда попала? Кто ты такая?

— Я твоя нареченная невеста, но я боялась, что люди, увидев меня в лицо, будут надо мной смеяться, и я велела судомойке надеть мое платье и пойти в церковь вместо меня.

— А где же она? — спросил королевич. — Я хочу на нее посмотреть, пойди и приведи мне ее сюда.

Тогда она вышла и объявила слугам, что судомойка обманщица, чтоб ее вывели во двор и отрубили б ей тотчас голову. Схватили слуги судомойку, собрались ее уже было тащить, но она так громко закричала, зовя на помощь, что услыхал королевич ее голос, и выбежал из своей комнаты и тотчас велел девушку отпустить. Осветили комнату, и он увидел у нее на шее золотое ожерелье, что подарил ей у церковных врат.

— Ты настоящая невеста, — сказал он, — ты ходила со мной в церковь. Идем ко мне в опочивальню.

Вот остались они там вдвоем, а он ей говорит:

— Ты по пути в церковь называла имя девы Малейн, что была моей нареченной невестой. Если бы я мог подумать, что это возможно, мне пришлось бы поверить, что это она стоит сейчас передо мной: ты во всем на нее похожа.

Она ответила:

— Я и есть дева Малейн. Из-за тебя я просидела семь лет в заточенье, терпела голод и жажду и прожила долгие годы в беде и горе. Но сегодня снова для меня засияло солнце. Я повенчана с тобой в церкви, и я твоя настоящая жена.

Они поцеловали друг друга и с этой поры были счастливы всю свою жизнь. А ложной невесте отрубили в наказание голову.

Башня, в которой сидела дева Малейн, стояла там еще долгое-долгое время, и дети, проходя мимо нее, пели:

Дин, дон, дон!
Кто в той башне заключен?
Королевна там живет,
К ней никто уж не войдет.
Стены прочные стоят,
Камни рухнуть не хотят.
Ну-ка, Ганс, ступай живей,
Проведи меня ты к ней.

 

 

199. Сапог из буйволовой кожи

 

Если солдат ничего не боится, то и тужить ему не о чем. Вот один из таких-то и получил отставку, а так как ремеслу он не учился и заработать себе ничего не мог, то стал он бродяжничать по свету и просить у добрых людей подаяния. На плечах у него висел старенький плащ, да осталась еще пара сапог из буйволовой кожи.

Шел он однажды куда глаза глядят, не разбираясь ни в тропах, ни в дорогах, пробираясь полями все вперед и вперед, — и добрался наконец до леса.

Не знал он, куда и попал. Вдруг смотрит — сидит на пне какой-то человек, одет хорошо, и зеленый охотничий камзол на нем. Подал солдат ему руку, поздоровался, уселся с ним рядом на траве и ноги вытянул.

— Я вижу, сапоги на тебе отличные и до блеска начищены, — сказал он охотнику. — А пришлось бы тебе, как мне, походить по свету, давно бы они не выдержали. Погляди-ка на мои, они из буйволовой кожи, послужили мне уж немало, а ходить в них можно везде.

Спустя некоторое время поднялся солдат и говорит:

— Рассиживаться мне больше нельзя, голод гонит вперед. Ну, брат Начищенный Сапог, а куда эта дорога ведет?

— Я и сам-то не знаю, — ответил охотник, — я в этом лесу заблудился.

— Стало быть, и с тобой вышло то же, что и со мной, — сказал солдат, — значит, мы друг другу под пару; ну, так давай не разлучаться и поищем дорогу вместе.

Усмехнулся охотник, пошли они дальше вдвоем, а тут и ночь наступила.

— Из лесу нам не выбраться, — сказал солдат, — но я вижу, вдали огонек мерцает, там мы, пожалуй, и найдем что поесть.

Они подошли к каменному дому, постучались в дверь, и открыла им старуха.

— Мы ищем квартиру для ночлега, — сказал солдат, — да кое-чего заправить в желудок, а то он у меня пустой, как старый ранец.

— Здесь вам ночевать нельзя, — ответила старуха, — это разбойничий притон, и будет самое благоразумное, если вы отсюда уберетесь, пока они домой не вернулись. А уж если они вас найдут, то пропадать вам придется.

— Да уж хуже не будет, — ответил солдат. — У меня два дня во рту и крошки не было, и мне все одно, тут ли погибать или в лесу с голоду пропадать. Как кто, а я вхожу.

Охотник не захотел идти вслед за ним, но солдат втащил его за рукав.

— Входи, милый братец, не сразу же погибать-то придется.

Но старуха их пожалела и сказала:

— А вы на печь залезайте, и если мне что-нибудь дадите, а сами уснете, то я вас спрячу.

Только спрятались они в углу, как ввалились с шумом двенадцать разбойников, сели за стол, который был уже накрыт, и грубо потребовали подать им еду. Старуха принесла большое блюдо с жарким, и разбойники с наслаждением принялись за него. Ударил в нос солдату запах жареного, и говорит он охотнику:

— Я больше выдержать не в силах, подсяду-ка я к столу и поем с ними вместе.

— Ты нас погубишь, — сказал охотник и схватил его за руку.

Но солдат начал громко покашливать. Это услыхали разбойники, побросали ножи и вилки, вскочили из-за стола и нашли обоих за печкой.

— Ага, голубчики, — закричали разбойники, — чего это вы в угол забрались? Что вам здесь надо? Вас, видно, сюда сыщиками послали? Подите, вот вы научитесь, как на суку качаться!

— Однако повежливей, — сказал солдат, — я голоден, дайте мне сначала поесть, а потом уж делайте со мной что хотите.

Разбойники так и остолбенели, а их атаман говорит:

— Я вижу, ты не из робкого десятка. Ладно, ужин ты получишь, но потом придется тебе помирать.

— Это мы еще посмотрим, — сказал солдат, подсел к столу и смело набросился на жаркое.

— Ну, брат Начищенный Сапог, подходи и ешь, — крикнул он охотнику, — ты ведь голоден не меньше моего, а лучшего жаркого ты и дома у себя не найдешь.

Но охотнику есть не хотелось.

Поглядели разбойники на солдата с удивлением и говорят:

— А он парень не из трусливых.

А солдат и говорит им:

— Еда, что и говорить, была хороша, ну, а теперь доставайте-ка доброго вина.

Атаман был в хорошем настроении; он согласился и на это и крикнул старухе:

— Достань из погреба бутылку, да самого лучшего.

Вытащил солдат пробку, та аж хлопнула, подошел с бутылкой к охотнику и говорит:

— Теперь внимание, братец! Сейчас ты увидишь чудо из чудес: сейчас я выпью за здоровье всей ватаги. — И он поднял бутылку над головами разбойников и крикнул:

— Желаю вам всем здоровья, но рты раскрыть. Правые руки вверх! — и он отхлебнул порядочный глоток.

Только он вымолвил эти слова, как все разбойники будто окаменели, сидели недвижно, рты раскрыли и подняли правую руку вверх.

И говорит охотник солдату:

— Я вижу, ты на разные фокусы мастер, но, однако, пора домой возвращаться.

— Ого, любезный братец, это бы мы слишком рано отступили. Врага мы разбили, надо теперь захватить добычу. Вишь, как прочно они уселись и от удивления рты пораскрыли; им с места теперь не сдвинуться, пока я им это не разрешу. Ступай ешь и пей.

Пришлось старухе принести еще бутылку самого лучшего вина, и солдат не встал до тех пор, пока еще раз не наелся дня на три вперед. Наконец, когда стало уже светать, он сказал:

— Ну, пришло время палатку свертывать, а чтоб переход был у нас покороче, старуха должна указать нам ближайший путь в город.

Когда они туда прибыли, солдат направился к своим старым товарищам и говорит:

— Нашел я в одном лесу полное гнездо воронят, давайте пойдем туда вместе и выдерем птенчиков из гнезда.

Привел их солдат к охотнику и говорит ему:

— Надо будет тебе вместе с нами назад вернуться; посмотришь, как будут они крыльями размахивать, когда мы их за ноги схватим.

Он расставил свой отряд вокруг разбойников, потом взял бутылку, отхлебнул глоток, поднял ее у них над головами и крикнул:

— Здравия вам желаем!

И вдруг к разбойникам вернулась способность двигаться. Но их тотчас повалили наземь и связали по рукам и ногам. Потом солдат велел бросить их на телегу, точно какие-нибудь мешки, и сказал:

— Правьте прямо к тюрьме.

Но охотник отвел в сторону одного из солдатской команды и дал ему еще другое порученье.

— Братец Начищенный Сапог, — сказал солдат, — мы удачно захватили врасплох неприятеля да и подкормились неплохо, а теперь будем себе спокойно маршировать сзади, как отставшие.

Когда они приближались уже к городу, солдат заметил, что толпа народу спешит из городских ворот, радостно кричит и подымает вверх зеленые ветви. Он увидел, что навстречу им вышла вся лейб-стража.

— Что это значит? — спросил он с удивлением у охотника.

— Разве ты не знаешь, — ответил тот, — что король долгое время не был в своем королевстве, а сейчас возвращается назад, и вот все вышли его встречать.

— Но где же король? — спросил солдат. — Я его что-то не вижу.

— Он здесь, — ответил охотник, — я и есть король, — и велел объявить о своем прибытии. И он расстегнул свой охотничий костюм, чтоб была видна его королевская одежда.

Испугался солдат, упал на колени и стал просить у него прощения, что по неведению, мол, он обращался с ним как с равным да еще называл таким прозвищем. Но король подал ему руку и сказал:

— Ты храбрый солдат, ты спас мне жизнь. Отныне не будешь ты ни в чем нуждаться, я о тебе позабочусь. И когда захочешь съесть кусок жирного жаркого, такого же вкусного, как в разбойничьем притоне, то приходи на королевскую кухню. А если пожелаешь выпить за мое здоровье, то спроси сначала у меня на то позволенья.

 

 

200. Золотой ключик

 

Однажды зимней порою, когда выпал глубокий снег, пришлось одному бедному мальчику отправиться в лес, чтоб привезти на санках хворосту. Вот собрал он его и наложил на санки, а так как он сильно прозяб, то решил домой не торопиться, а развести сначала костер и немного погреться. Он начал отгребать снег, и когда расчистил землю от снега, нашел маленький золотой ключик. Он подумал, что раз есть ключ, то должен быть к нему и замок, стал он рыть землю и нашел железный ларец.

«Вот если бы ключ к нему подошел! — подумал мальчик. — Наверно, в этом ларце дорогие вещи находятся». Стал он разглядывать, но замочной скважины в нем не было. Наконец он ее нашел, но была она такая маленькая, что ее еле-еле можно было заметить. Он попробовал всунуть ключик, — и тот как раз пришелся. Повернул мальчик ключик один раз, а теперь вам надо, ребята, подождать, пока он совсем откроет замок и подымет крышку, а потом мы и узнаем, что за чудесные вещи лежали в этом ларце.

 

 

194а. Верные звери

 

Давно тому назад жил один человек. Денег у него было совсем мало, и вот с тем немногим, что у него осталось, отправился он странствовать по свету. Пришел он раз в деревню, видит — сбежались ребята, кричат и шумят.

— Дети, что у вас тут такое? — спросил человек.

— Да вот, — говорят они, поймали мы мышь, хотим научить ее плясать. Посмотрите, как забавно она бегает!

Но человек пожалел бедного зверька и сказал:

— Ребята, отпустите мышь на волю, я вам за то заплачу. — Он дал им денег, и они отпустили мышь, и бедный зверек убежал и спрятался в норку.

Пошел человек дальше. Приходит он в другую деревню, видит — у ребят обезьяна; заставляют они ее плясать и кувыркаться, потешаются над ней, не дают ей покоя. Дал человек ребятам денег, чтоб отпустили они обезьяну. Потом пришел он в третью деревню, а там у ребят был на цепи медведь; приходилось ему становиться на задние лапки и плясать, а когда он ворчал, это их забавляло. И он выкупил медведя; обрадовался медведь, что можно стать теперь опять на свои четыре лапы, и затопал он прямо в лес.

Роздал человек последние свои деньги, не осталось у него в кармане и медного гроша. И говорит он себе: «Денег у короля в казне куда больше, чем ему надо; чего мне с голоду пропадать, возьму-ка я у него немного, а заработаю — верну их опять в казну». Забрался он в казну и взял оттуда немного денег, но когда он вылез из королевской кладовой, схватили его королевские слуги. Объявили ему, что он вор, и привели его на суд, а так как совершил он неправое дело, то присудили посадить его в ящик и бросить в реку. Проделали в крышке ящика дырки, чтобы мог проходить в него воздух, и дали человеку кувшин воды да хлеба кусок. Вот и поплыл он по реке; и так ему стало страшно! Но вдруг слышит он — что-то царапается и скребется о замок, грызет и постукивает. Вдруг открывается замок, подымается крышка ящика — стоят перед ним мышь, обезьяна и медведь, — это они крышку открыли; когда-то выручил их человек из беды, а теперь и они пришли ему на помощь. Но звери не знали, что им делать дальше, и стали они между собой советоваться. А тут выкатился к ним вдруг из воды белый камень, был он похож на яйцо. Вот медведь и говорит:

— Он вовремя к нам явился, это камень волшебный: чей он будет, тот и сможет пожелать себе все, чего только захочет.

Вытащил человек из воды этот камень, взял его в руку и пожелал, чтобы был у него замок с садом и королевской конюшней. И только вымолвил он свое желание, как сидел уже в замке с садом и королевской конюшней, и все было таким прекрасным и великолепным, что никак не мог он надивиться, на все это глядючи.

А проходили в это время по дороге купцы-торговцы.

— Поглядите-ка, — сказали они, — какой великолепный построили замок, а ведь в прошлый-то раз, как мы проходили, здесь были одни только зыбучие пески.

Стало им любопытно, явились они в замок, стали у человека расспрашивать, как сумел он все это так быстро построить. А он им и говорит:

— Да это не я сделал, это сделал мой волшебный камень.

— А что это за камень такой? — спросили они.

Он пошел и принес его и показал купцам-торговцам. Захотелось им тот камень получить, и они спросили, нельзя ли его будет у него купить, и предложили ему за него все свои дорогие товары. Глянул человек на прекрасные товары, разбежались у него глаза при виде их, а было сердце у него не постоянное, оно стремилось все к новому, и вот дал он себя одурачить, думая, что прекрасные товары куда дороже его волшебного камня, и отдал его купцам-торговцам. Только выпустил он его из рук, и тотчас исчезло вместе с камнем и все его счастье, — очутился он снова в запертом ящике на реке, и была у него одна только кружка воды да хлеба краюха.

Как увидели верные звери — мышь, обезьяна и медведь, — что попал он в беду, явились снова к нему на помощь, но никак не могли они теперь сбить того замка — был он куда крепче, чем в первый раз. Тогда медведь и говорит:

— Надо нам волшебный камень найти, а не то все наши старания будут напрасны.

А купцы остались жить в замке. Вот звери и пошли туда все вместе; и когда были они уже около самого замка, медведь говорит:

— Мышь, загляни-ка ты в замочную скважину и посмотри, как нам быть; ты ведь маленькая, никто тебя не заметит.

Мышь согласилась на это, но вскоре вернулась и говорит:

— Дело не выйдет; я заглядывала: камень висит над зеркалом на красном шнурке, по бокам сидят две большие кошки с огненными глазами и его охраняют.

Говорят тогда обезьяна и медведь:

— А ты еще раз ступай туда да подожди, пока хозяин ляжет в постель и уснет, а потом пролезь в замочную скважину, взберись на кровать и ущипни его за нос да отгрызи ему волосы.

Пробралась мышь снова туда и сделала так, как сказали ей обезьяна и медведь. Хозяин проснулся, стал себе нос тереть и говорит:

— Кошки-то мои, видно, никуда не годятся: пускают мышей, а те волосы мне все с головы пообгрызли, — и он прогнал своих кошек.

Вот мышь своего и добилась.

Когда на другую ночь хозяин уснул, забралась мышь к нему в комнату, начала грызть красный шнурок, на котором висел камень, пока наконец его не перегрызла. Упал камень на пол, тут она и дотащила его до двери. Но нелегко это было бедной маленькой мышке; и говорит она обезьяне, а та стояла за дверью, ее дожидаясь:

— Ты вытащи его отсюда лапой.

Дело это было для обезьяны нетрудное, она взяла камень в руку, и пошли они все вместе к реке.

Обезьяна и говорит:

— Как же нам теперь к ящику-то добраться?

А медведь отвечает:

— Да это мы сейчас устроим! Я войду в реку и поплыву, а ты, обезьяна, сядешь ко мне на спину; но смотри, держись за меня обеими руками, да покрепче, а камень положи себе в рот. А ты, мышка, залезай ко мне в правое ухо.

Так они и сделали и поплыли вниз по реке. Вскоре медведю молчать надоело, стал он болтать о том да о сем и говорит:

— Послушай, обезьяна, а мы-то ведь с тобой храбрые товарищи; как ты думаешь?

Но обезьяна промолчала, ничего ему не ответила.

— Что это у тебя за манера такая, — сказал медведь, — товарищам своим не отвечать? Не люблю я тех, кто не отвечает.

Тут обезьяна дольше сдерживаться была не в силах, упустила она камень в воду и крикнула:

— Дурак ты! Как же мне было отвечать-то с камнем во рту? Вот он теперь и пропал, а виноват во всем ты.

— Да ты не бранись, — сказал медведь, — мы что-нибудь да придумаем.

Посоветовались они между собой, созвали всех древесных лягушек, жерлянок и прочую водяную тварь и говорят:

— На вас собирается напасть сильный враг, надо вам будет побольше камней набрать, сколько сможете, а мы построим вам стену, она вас защитит.

Испугались водяные твари и натащили камней отовсюду, и приплыла, наконец, со дна речного старая толстая лягушка-квакушка и притащила во рту красный шнурок с волшебным камнем. Обрадовался медведь, взял у лягушки камень и сказал, что теперь все, мол, в порядке и могут они себе домой спокойно отправляться, — тут он с ними быстро и распрощался. И поплыли они втроем вниз по реке к человеку, который находился в ящике. Взорвали они волшебным камнем крышку, — явились они вовремя — весь хлеб он уже поел и всю воду выпил и чуть не пропал с голоду. Как только взял он в руку волшебный камень, пожелал себе доброго здоровья, так вмиг перенесся в свой прекрасный замок с садом и королевскою конюшней и стал жить припеваючи. А троих зверей он оставил при себе, и всю жизнь прожили они счастливо вместе.

  • 1. Старинная мера земли в Германии. (Прим. перев.)
  • 2. На трирском наречии wat — значит что, а переходи в брод — wade; лягушечье кваканье: wat, wat, wat. (Прим. перев.)
  • 3. Mаlсhо, или Melkkuh, — дойная корова. (Прим. перев.)