Виталий. Амфитрионеида

По изд.: Памятники средневековой латинской литературы Х-ХII веков. М., 1972
Перевод Ф. А. Петровского

 

Вступление I

Греков науки познать чрезмерно долго стараясь,
Не возвращался домой с Гетою Амфитрион.
В облике ложном идет сын Сатурна в жилище Алкмены.
С ним и Меркурий. Она верит, что это супруг.
5 Гета пришел наконец, отпущенный Амфитрионом.
Счел он себя за ничто, с толку Меркурием сбит.
С горя, что стал он ничем, убежал от Меркурия Гета,
Все рассказал, и супруг в гневе оружье берет.
Радостно вместе с отцом исчезает Меркурий. Любовник
10 Сгинул по счастью. Раздор кончен. Утихнул и гнев.

Вступление II

Стихотворенья поэт сочинял, как он думал, на радость,
Но обманулся: никто стихотвореньям не рад.
Стихотворенья совсем не по вкусу: все важного ищут,
И непомерная страсть всякого к деньгам влечет;
15 Все наживаться хотят, и деньгам стихи уступают:
Коль ты умен, но бедняк, вечно ты будешь никто.
Если ты любишь писать, то в другом возбуждаешь ты зависть;
Старых любя, никогда новых не будут хвалить.
Было бы лучше молчать, чем писаньем стихов заниматься:
20 Ведь ни писателю нет денег, ни славы стихам.
Тот, кому мил этот труд, пусть себе одному он и пишет
Да и красуется сам, самодовольство любя.

Книга о Гете и Биррии, или Амфитрионеида

Сын Сатурна влюблен в Алкмену. Блаженным считая
25 Амфитриона, свою долю Юпитер клянет.
«Боги, пожалуй, — сказал, — пред Юпитером станут кичиться,
Если всевышних отца Амфитрион превзошел».
Тут жезлоносец отцу попался навстречу: «Желанный
Вестник,— Юпитер ему молвил,— ты кстати пришел.
Страстью к Алкмене горю, но она-то ко мне не пылает.
30 Милый в отлучке теперь — я заменю его ей!
Жаждет с Алкменой сойтись Юпитер. Пускай же в Афинах
Мудрость супруг познает, я же, Юпитер, любовь.
Спорит пусть Амфитрион, а Юпитер обманет; наукой
Пусть занимается муж, я же любовью займусь.
35 Скоро вернется супруг. Обернись ты, пожалуйста, Гетой,
В Амфитриона же твой преобразится отец».
Не постыдились в людей обратиться бессмертные боги:
Амфитрионом отец, Гетою сделался сын.
Слухи к Алкмене идут отовсюду, молва возвещает
40 Скорый супруга приезд, радует это ее.
Ждет господина она, и все домочадцы ликуют;
Блещет слоновая кость, пурпуром кроют кровать,
Убран брачный покой и золотом ярко сияет:
Праздновать славно хотят Амфитриона приезд.
45 Радостно встретить должна господина Алкмена, одеждой
Пышной отметив возврат милого мужа домой.
В хитрой прическе жена, в золотых украшениях руки,
Ловко подкрасив лицо, великолепна она.
Всех превзошла она жен и себя самое превосходит,
50 Так что Юпитер теперь в новый приходит восторг,
«Ну поскорее, сынок!—сын Сатурна кричит.— Ты же видишь
Прелесть Алкмены и все чудо ее красоты?
Разве Юноне моей сравняться с ней? Затмевает
Звезды она и пред ней меркнет и солнечный день.
55 Так она мне по душе; пусть так она нас и встречает:
Амфитриону взамен выйдет к Юпитеру пусть».

Небо покинуто. Вся земля благовонием нежным
Дышит весенним, приход чуя бессмертных богов.
Радость Алкмене: супруг возвратился; она выбегает
60 Встретить его и молве вторит: «Причалил корабль!
Прибыл мой муж дорогой! Подымайся же, Биррия, живо!»
Громко Алкмена зовет Биррию, тот же молчит
И говорит он себе: «Пусть она и кричит, но молчи ты;
Пусть сторожит, а ты спи; пусть побежала, лежи.
65 Ей-то веселье, нам — труд. Ты, Биррия, сном занимайся,
Что бы ни делал другой, это пусть будет твой труд».
Снова Алкмена кричит: «Подымайся же, Биррия, живо!»
Тщетны все просьбы, но вот стала она угрожать.
Тут на угрозы он встал, она ж ему: «На берег выйди.
70 Виден ли парус, корабль — все мне скорей доложи:
Правда ль (о если бы так!) или вздор все, что мне говорили,
Будто мой Амфитрион скоро вернется домой?»
Так госпожа говорит, а Биррия: «Нечего делать,
Но и самих смельчаков моря пучина страшит.
75 На берег выйду, а вдруг тут волна на меня и нахлынет?
Поберегусь я, а то не потонуть бы мне там.
Ведь не заплачет никто, если Биррия в море погибнет:
Амфитриону-то что! Биррия — это пустяк.
Ноги болят и спина; тяжела мне дорога, и долго
80 До кораблей мне идти, да и вернусь ли назад?
То ли пойду, то ли нет, ты послушай, Алкмена: вернется
Амфитрион, коли он намеревался прийти».
Грозно воскликнула тут Алкмена: «Ступай же!» — «Иду я,—
Раб отвечал,— помолись ты о возврате моем».
85 Тут он уходит, она ж: «Будь с нами Юпитер!» — сказала.
Ей же за Гету тотчас молвил Меркурий: «Он здесь».
Он уже Гетою стал, Юпитер же Амфитрионом.
«Здравствуй, Алкмена!» — сказал, радостно к ней подходя.
«Здравствуй, желанный ты мой!» — ему отвечает Алкмена.
90 За поцелуем опять новый идет поцелуй.
Нежно целуя, его укрощает, однако, Алкмена
И обращает к нему девственно-чистую речь.
Не унимается бог, взасос он страстно целует,
Точно любовник, ее крепко и сладко обняв.
95 Не отстраняет она объятий Юпитера, тесно
Вся прижимаясь к нему. Он — в упоенье любви.
«Даже с Юпитером мне обниматься бы так не хотелось», —
Шепчет она, самого бога к богам приравняв.
Вновь поцелуи. Еще горячей распалился Юпитер:
100 «Двери запри, — говорит, — Гета, навесь и замок.
Если придут моряки, людское отродье гони ты
Прочь от дверей, никого ты не пускай за порог.
В спальне мы скроемся с ней». Подчинился Меркурий приказу.
Спрятались в спальне они, он же все двери замкнул.
105 Спальня обоих зовет к объятиям и поцелуям
Без промедленья. И вот вместе в постели они.

Биррия тронулся в путь; он еле плетется, хромает
И на дорогу ворчит, будто она тяжела.
Все потому, что лентяй: «Увы мне, бедному, сил нет!
110 Ноги заныли мои, долго еще мне идти.
Нет, я на горе рожден, я страдаю, а все отдыхают.
Горе тебе, что нести должен ты бабье ярмо.
Баба заставит рабов до седьмого пота трудиться:
Бойся ее, а не то шкуру сдерет со слуги.
115 Чтобы любовник взошел, она врет, будто ждет она мужа,
И потому-то теперь выгнала Биррию вон.
Но, вот ужо я вернусь, поймаю ее. С перепугу
Все позабудет тогда — брань и угрозы, и плеть».
Так он сказал, но еще не решается, думает, медлит,
120 Снова себе говоря: «Это совсем не умно.
Ум изощряют грехи; затаит она ненависть в сердце:
Биррия, будешь во всем ты перед ней виноват.
Мужа уверит жена в чем угодно. Проклятая баба!
Я за нее поплачусь, мне же достанется крест.
125 Снова в дорогу, вперед! Хоть и трудно мне будет, но надо
Все же идти. Продолжай, Биррия, тягостный путь.
Ну так иди же, иди! Лишь бы Гету теперь мне не встретить,
Иначе он на меня взвалит поклажу свою.
А, провалиться б ему! Человек не рожден для поклажи:
130 Лошадь поклажу несет; Биррия ведь — человек».

В гавань вошел между тем, уберегшись от волн и от бури,
К берегу отчей земли радостный Амфитрион.
Чистая твердо царит любовь к жене у супруга:
Гету к себе он позвав,— «Спешно иди,— говорит,—
135 Книги возьми и беги ты домой, приветствуй Алкмену,
Пусть и супругу мою радует мужа приезд.
Я совершенно здоров, и жена, я надеюсь, здорова;
Благополучна она — благополучны и мы».
Молча Гета берет все книги, предвестником идя.
140 Биррия тронулся в путь. Видит он: Гета идет.
«Гета идет! Я погиб! — говорит он.— Чего я боялся,
То и случилось, увы! Экую тяжесть несет!
С этой поклажей и сам великан Атлант запотеет.
На плечи мне этот груз, верно, навалят теперь.
145 Тут вот пещера: в нее, пока не пройдет он, я спрячусь,
А уж потом и пойду». Так он и сделал тайком.
Гета увидел раба, которого знал за лентяя,
Но, что заметил тайник, вида не подал ему,
А, у пещеры присев, оперся на двузубую палку
150 И, отложивши свой груз, заговорил сам с собой:
«Горе моим и ногам и плечам! От поклажи тяжелой
Ноет спина, от пути долгого ноги болят.
Где ж это Биррия? Что не идет он Гете навстречу?
Должен бы он навалить на плечи это добро.
155 Только бы он не упал под грузом». А Биррия шепчет:
«Как повезло мне, что я ловко запрятался тут*.
Гета опять за свое: «Увы мне! В этих Афинах,
И не сказать мне, каких только я бед не терпел.
Холод и голод меня и жестокая жажда томили,
160 Ночью не спал я, харчи были дрянными мои.
Сам господин мой одним только черствым хлебом питался,
Мне же доставался такой, что пролежал уж три дня.
Но удивительным я научился там хитрым софизмам,
И доказать я могу, что все людишки ослы.
165 Только вернут мне опять кастрюли, очаг и харчевню,
Я докажу, что ослы те вот, а эти — быки.
Логикой я обращу кого хочешь в любую скотину.
Этот упрямый лентяй, Биррия, станет ослом».
Биррия тут про себя: «Ослом станет Биррия? Как так?
170 Он самое естество вздумал отнять у меня?
Гете, какие бы ты предо мною ни ставил проблемы,
Так я скажу: человек Биррия будет всегда!»
— «Я вот еще заучил, что ничто не может погибнуть«—
Что ни на есть на земле, не обратится в ничто.
175 цто существует, ничем никогда оказаться не может,
Но изменяет свой лик и обновляет его.
Значит, и я не могу быть ничем».— Тут Биррия: «Гета
Пусть существует вовек, если он правду сказал!»
— «Уничтожает все смерть. Ученый Платон тоже умер,
180 Сам, как известно, Сократ смерти не мог избежать.
Слух обо мне будет жить, но и он подвергнется смерти:
Смерть ничего не щадит, уничтожает все смерть».
— «Противоречит себе: говорил, что кончины не может
Быть ничему, а теперь — все, говорит он, умрет».
185 — «Ну я пошел. Но что ж там шумит и бормочет в пещере?
Это не заяц ли? Вот эта добыча по мне!
Нет здесь сетей у меня, так я забью его камнем:
Я его палкой прижму, камнями сеть заменю.
Спрячется ль он, побежит,— прикончу добычу каменьем:
190 Обогатит мне теперь эта находка мой стол».
— «Кто это Гете дает побивать то, что скрыто, камнями?
Спрятаться можно луне, Биррии бедному — нет.
Плохо укрылся я тут. Умирать мне совсем неохота,
А умираю; желал жить, а кончается жизнь.
195 Вечно хотел в безопасности быть, а сокроюсь навеки —
Станет могильным холмом эта пещера моя.
Горе, что прятался я. Себя самого погубил я!
Здесь я, пожалуй, умру, а в безопасности был».
Гета каменья швырять начинает и бьет его больно,
200 И с перепугу тогда Биррия молит его:
«Гета мой, Биррия здесь! Пощади ты меня, умоляю:
Так избивать своего друга ¦— ведь это позор.
Руку мне дай! Это я, это Биррия!» — «Нет»,— отвечает
Гета, а тот: «Это я!» — Гета: «Не верю тебе».
205 «Я это, я,— тот кричит,— клянусь я, ведь ты меня знаешь!
Слушай, по голосу ты можешь узнать: это я,
Биррия твой я, Гета! Оставь, пожалуйста, камни,
Не убивай, я всегда слушаться буду тебя».
— «Высунь-ка голову». — «Я ее высуну, камни оставь ты
210 И не разбей, я молю, голову камнями мне!»
Тот перестал, этот вышел; а Гета: «Чего ж ты укрылся?
Я ведь случайно тебе голову мог размозжить.
Живо беги на корабль и всю остальную поклажу
Ты забирай: на плечах много придется тащить.
215 Да и мою прихвати. Для тебя ведь пустяк это сущий».
— «Это пустяк? Да кому ж все это можно поднять?»
— «О, ты и больше снесешь, увяжи только это покрепче».
И, показав на узлы,— «это легко»,— говорит.
«Если же ты ни за что такой легкой не хочешь поклажи,
220 То почему бы не взять то, что по силам тебе?
Амфитрион мне сказал, когда больше я взять собирался, —
Гета, ты это возьми, это полегче нести.
Биррия пусть заберет, бездельник, что потяжеле:
Большую тяжесть пускай большие плечи несут».
225 — «Биррии надо тащить еще через горы! Давай же
Эту поклажу, какой ты нагрузился». — «Бери».
— «Если труда избежать невозможно, то надо трудиться».
Оба уходят — один к берегу, этот домой.
Гета доволен; идет он теперь по знакомой дороге,
230 В сладких о доме мечтах он сокращает свой путь:
«Радуйся, Гета, твои труды окончены. Скоро
Ты отдохнешь, и тебя вновь ожидает покой.
Бросятся Гету встречать Саннион сейчас же и Санга
С Давом, и рукоплескать будет вся челядь тебе.
235 Имя прославят мое, называть меня будут «учитель»;
Даже и тень моего имени будет страшить.
Буду велик я: во всех почитать меня станут харчевнях,
Стану я вольным и сам буду рабов обучать.
Что же, однако, нейдет Алкмена навстречу мне? Что же
240 Заперты двери и все замерло в доме у нас?
Двери должны отворить по первому возгласу Геты!
Иль уж слегка постучать, чтобы впустили меня?
Много уборов со мной на радость женщине: платье
Муж посылает жене, пояс, монисто и плащ.
245 Красят уборы всегда; подарками жены гордятся,
Кажутся лучше себе, кажутся краше мужьям».
Тут, подойдя, он стучит, однако за дверью ни звука.
Он в изумленье, и в дом голосом громким кричит:
«Выйди, Алкмена, скорей, распахните пред Гетою двери!
250 Выйди же: Амфитрион твой возвратился домой!»
Вышел Меркурий. В обман он вводит Гету. Такой же
Точно, как Гета, лицом, да и по голосу схож:
«Амфитрион уже спит, а дверь сторожит его Гета.
Кто ты такой? Пошел вон!» Тот обомлел и молчит.
255 В ужасе Гета, что свой он собственный голос услышал.
Он отошел от дверей и говорит про себя:
«Тот, кто со мной говорил, несомненно, по голосу — Гета.
Только бы Гета и мог голосом Геты сказать.
Логики нам говорят: если голос двоих одинаков
260 Будет, то имя одно быть у обоих должно».
Так он решил и, весь дом обойдя, увидел, что заперт
Дом отовсюду и все в замкнутом доме молчит.
Он изумился и вновь окликнул: «Кто бы ты ни был,
Дверь отвори поскорей: Гета вернулся домой!»
265 — «Гета давно уже здесь,— бог ответил,— Амфитрион же
В спальне с женою лежит и наслаждается с ней.
Биррия тоже пришел; он долго в пещере скрывался,
Там он, от страха дрожа, тяжких пугался камней.
Ты перестань-ка кричать, отдыхать не мешай ты усталым:
270 Сладкий отраден покой после тяжелых трудов».
Гета отлично свое знает имя, но дверь на запоре;
Назвали Гету, а дверь все продолжает молчать.
Остолбенел и опять отошел: «Увы! — восклицает,—
Вправду он Гета, его это слова и дела.
275 Иль заблудился я, что ль? Неужели же Биррия мог бы
Опередить меня, иль шел он кратчайшим путем?
Или же я говорю сам с собою? Но мне непонятно,
Как раздвоиться бы мог тот, кто был прежде один.
Всякая сущность одна. Но ведь один говорю я!
280 Следственно — Гета — ничто. Но быть не может ничто
Был я один, когда мой раздался голос у двери
Дома, но этот меня тут же в ничто обратил.
Он отвечает ли мне? Не отзвук ли голоса это,
Вроде того как в лесу, мне отдает самый дом?
285 Двери давно уже мной, запертые на крюк, завладели.
Что мне сказать, чтоб удрать? Горе мне! Заперт я там.
Но подойду, рассмотрю его ноги я, волосы, зубы,
Голос какой, и лицом сходен я с ним или нет.
И о поступках спрошу и о нраве. Опасливым буду.
290 Тяжко, коль это двойник; плохо, коль Гета — ничто».
Вновь он идет и, засов сломать пытаясь железный,
В дверь запертую опять яростно бьет кулаком.
«Выйди,— кричит,— и лицом и голосом с Гетою схожий,
И отодвинь-ка засов ты от дверных косяков,
295 Дай мне взглянуть, не входя в твои приоткрытые двери,
Правда ль, что ты по лицу точно такой же, как я».
«Не проведешь никогда,— отвечает Меркурий,— ты Гету:
Если нет силы войти, хочешь ты хитростью взять?»
Просит он, тот — ни за что; умоляет, тот его гонит.
300 Начал ломиться опять; бог оказался сильней.
Стали браниться, в дверной косяк упираясь; напрасно
Сыплется ругань у них с той и с другой стороны.
Гета кричит: «Если ты дверей мне добром не отворишь,
То погоди, негодяй, силу узнаешь мою.
305 Выдвинь сейчас же засов, мерзавец, а то ведь дубиной
Крепко ударю и дверь вышибу я у тебя,
Стыдно мне умолять, коль могу своего я добиться.
Где ты, Алкмена? Вставай, дверь отворяй поскорей!
Стыдно жене не бежать со всех ног навстречу супругу,
310 Раз он приехал. Вот я, Гета, у двери стою!
Амфитрион уже здесь, прикажи отворить мне скорее.
Висельник этот никак Гету не хочет впустить».
«Мне от богов попадет, если ты что худое замыслил.
Гета, опомнись!» — себе это Меркурий сказал.
315 — «Дверь я дубиной собью!» — «А я сворочу тебе шею.
Голосом страшным ты мне поберегись угрожать!
Думаешь, я побоюсь угроз твоих? Ну, вышибай-ка:
Из головы у тебя вышибу все я мозги».

Гета испуган. Свои уловки с угрозами бросив,
320 Он прибегает опять к просьбам, привычным ему:
«Ты мне, прошу, расскажи, каков ты лицом и обличьем,
И укажи, каковы руки и ноги твои.
Ты постарайся себя описать мне в подробностях точно^
Кто ж это, кроме меня, может быть мною еще?»
325 — «Что же,— Меркурий сказал,— твою исполню я просьбу,
Раз ты уж мне не грозишь, но только просишь меня.
Прежде всего, коль умен, перестань уверять, что ты Гета;
В это не веришь ты сам, но вот уж мне ты поверь.
Геты, ведь, кроме меня, во всей Греции нету другого;
330 Верно, меня обмануть именем хочешь моим?
Гета единственный — я. Узнай же, каков по лицу я,
Тело мое каково и все повадки мои.
Я безобразным лицом наделен и неслыханно черным,
Да и все тело мое, словно как сажа, чернЪ,
335 Точно бы я эфиоп иль пришелец из Индии дальней;
Вечно в чесотке зудит темная кожа моя;
Всклочена вся голова, козлиной обросшая шерстью,
Узок лоб мой, а нос долог; гноятся глаза;
Щеки и вся борода заросли волосами, как лесом,
340 На неуклюжих плечах длинная шея торчит.
Пузо раздуто мое, будто я водянкой болею,
А уж утроба моя меры не знает себе.
И никаким затянуть ремнем не способен я брюхо,
Если я хлеба нажрусь иль налакаюсь воды:
345 Нету предела моим ни почкам, ни чреву. В щетине
Икры мои, а свербёж в них неуёмно царит.
В ярость приводят меня икота моя и рыганье.
До колченогих колен мой отвисает живот.
Голени хоть коротки, но толсты; ноги кривые,
350 И ни одна на ступню не налезает туфля.
Всякому ясно, каков я собою: Гету завидя,
Все с отвращеньем бегут в разные стороны прочь.
Есть же, однако, и то, что ценится в мерзостном Гете:
Хочешь узнать почему? Мерзко и это, скажу,
355 Хоть и понятно вполне: ничем неуёмная похоть,
Похоть моя никакой меры не знает себе.
Чтобы всю правду сказать: не Гету, но часть его любят.
Мой отвратителен вид, но привлекательна часть.
Хоть не угодно лицо, но часть моя девкам угодна:
360 Похоти дикой полна и непреклонна всегда.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Часть моя делает так, что целиком я любим».
Гета вконец поражен его обликом: смотрит и слышит,
Как с ним он сходен; себя он уже счел за ничто,
365 Видя себя самого до подробностей точно таким же:
«Вижу, ты Гета, и сам я совершенно таков.
Но ты скажи мне, какой такой хитростью Амфитриона
Ты обманул, мною став, я ж оказался ничем?»
«Слушай, какой я хитрец и ловкач,— жезлоносец ответил,-
370 И поклянись мне, что я — Гета, а ты вот — ничто.
Я провожу стариков, все обманы и тайны скрываю,
Всем же уловкам свою я и Таиду учу.
Не устоит никакой замок перед Гетой; рукою
Щедрою я раздаю все, что совсем не мое.
375 Мой отвратительный вид забывать заставляют подарки:
Коль не скупишься, всегда будешь, что хочешь, иметь.
Выслушай, кроме того, что недавно я делал в Афинах,
И по делам ты моим Гету признаешь во мне.
Школою Амфитрион был занят, а Гета Таидой:
380 В новой отчизне всегда с новой Таидою я.
Сколько угодно Таид везде себе Гета добудет.
Я побеждаю, даря: так побеждает Амур.
Если хозяин мой спит, мошну я его очищаю:
Освободив от монет, я облегчаю ее.
385 Часто мне крест угрожал, угрожали нередко оковы,
Секли частенько меня да и бранили не раз.
Я вот намедни (но ты смотри, чтоб никто не подслушал),
Не поломав и ларца, пару талантов стянул.
Ключ для соблазна жены всегда я храню сокровенно
390 И без труда я могу глупых мужей обмануть.
Коль не удался обман и с поличным буду я пойман,
То, призывая богов, все от себя отведу,
Не усомнившись призвать себе лжесвидетелей в помощь.
Смелости нет у того, кто почитает богов».
395 «Ладно: ты Гета»,— сказал ему Гета, не зная, что делать.
Все он признал, и ему горько с досады теперь.
«Значит, я — просто ничто»,— говорит он и тотчас обратно
Той же дорогой, какой радостный шел он, побрел.

Мрачный идет он назад, про себя печалясь: «Увы мне!
400 Был я когда-то, и вот я обратился в ничто.
Гета, чем можешь ты быть? Человек ты? Да нет, потому что,
Если кто Гетою был, чем, кроме Геты, он стал?
Я вот Платон; может быть, обращен я в Платона наукой?
Гетой же мне не бывать, хоть я и Гетой зовусь.
405 Коль я не Гета, то мне не должно Гетою зваться;
Гетой зовусь; если ж нет, как же меня называть?
Имени нет у меня, раз ничто я. Увы мне, ничто я.
Но говорю и смотрю, и осязаю себя».
Тут, прикасаясь к себе, говорит: «Да ведь я осязаем!
410 Что осязаемо, то не обратимо в ничто.
Есть то, что было, и впредь оно бытия не лишится;
То существует, чему существованье дано.
Я ж существую и нет. Пропадай, диалектика! Ею
Я уничтожен вконец. Знаю, что знание — зло.
415 Логику Гета учил, и вот бытие он утратил,
И не в быка обращен ею, но вовсе в ничто.
Эта софистика всех других лишь в скотов обращает,
А у меня-то мое все отняла бытие.
Горе вам, логикам всем, коли так! Но, я вижу, подходит
420 Амфитрион, но и он тоже, пожалуй, ничто.
Но, хоть ничто, он идет; идти же ничто ведь не может?!
Боги, что делать? Пошло все у нас здесь кувырком.
От диалектики стал я, дурень, и вовсе безумным.
Есть ли Гета иль нет, Гета теперь уяснит.
425 Я существую, коль он назовет меня Гетой при встрече;
Если же нет, я ничто». Так он сказал и пошел.

Амфитрион продолжает идти, а следом с узлами
Тяжкой поклажи спешит Биррия, еле дыша.
Гету увидя,— «Зачем, о великий Юпитер,— вскричал он,—
430 Гета навстречу идет? Что он еще натворил?
Или какую беду его спешный возврат возвещает?
Сделай, Юнона, чтоб он с доброю вестью пришел!
Может быть, умер сынок у меня иль несчастье какое
Сталось с женою? Боюсь. Видно, что он огорчен.
435 Страшно смотреть на него. Только б не дали боги бездетным
Мне оказаться и стать круглым навек сиротой.
Что ж я молчу? Расспрошу». И тут же к нему обратился:
«Гета, скажи мне скорей, как у нас дома дела?
Все ли в порядке иль нет? Как супруга моя дорогая,
440 Не захворала ль она?» Гета же так говорит:
«Боги, я — Гета, коль он, спросив меня, Гетою назвал.
Имени, знаю я, нет лишь у того, чего нет.
Пусть доказавшего мне, что ничто я, накажет Юпитер
И за меня отомстит, высших владыка небес».
445 Так говоря про себя, он тут же воскликнул: «Клянусь я,
Ты удивишься: давно мы уже дома с тобой.
Знай же: здесь вовсе не мы. Вернулся уж Биррия, в спальне
Амфитрион, у дверей Гета на страже стоит.
Правду тебе говорю я сущую; был бы я счастлив,
450 Если бы то, что скажу, было бы чистым враньем.
Вот когда, Амфитрион, ты меня отпустил, то, вернувшись,
Перед собой я нашел двери на крепком замке.
Стал я ломиться тогда. Меня Гета гонит от двери
И говорит, что давно дома уж Амфитрион.
455 Мнe он меня описал, перечислил мне все, что я делал,
Кто такой Гета, сказал; я и поверил ему».
Биррия шепчет себе, усмехаясь: «Он в Грецию, вижу,
Выехал в здравом уме, там же с ума он сошел.
Всякого дурня сведет с ума диалектика. Видно,
460 Биррия, не по тебе эту науку зубрить.
Лучше уж неучем быть: любого все эти бредни
Делают или ослом, или же вовсе ничем.
Будь кто угодно ослом, ты, Биррия, будь человеком:
Школою всяких наук будет харчевня тебе».

465 Гета окончил доклад, едва самому себе веря.
В ужасе Амфитрион и говорит вне себя:
«Ты одурачен, болван, побоявшись ничем оказаться.
В спальне любовник; с тобой был он, конечно, знаком.
Дайте оружие мне! Ты, Гета, мечом опояшься,
470 Биррия, копья бери: мы одолеем его.
Счел он нас всех за ничто, но сейчас он почувствует, кто мы».
Выслушав этот приказ, Гета берется за меч.
Оба готовы. Один возмущен осквернением ложа,
Тот же докажет мечом, что он отнюдь не ничто.
475 Биррия тут про себя: «Я знал, — говорит, — что как только
К пристани я поспешу, ложе любовник займет.
Где бы мне спрятаться? Нет, уж Биррию ты не обманешь:
Этих безумцев двоих бешенство гонит на бой.
Пусть оба биться идут, в сражении все ненадежно.
480 Коль удеру, никогда в битве меня не убьют».
Грозно его господин торопит: «Ну, Биррия, живо!»
«Все я с поклажей вожусь. Я догоню»,— говорит.
— «Брось ты узлы, захватить и прикончить любовника надо».
— «Брошу. Беда за бедой, вижу я, так и бежит.
485 Силы у нас не равны, там, пожалуй, ведь много народу,
И захватить нелегко будет любовника нам.
Во всеоружье идут блудники. Я за вами. Ступайте.
Для рукопашной всегда нужны бывают мечи.
Издалека во врагов я пращой метать буду камни:
490 Раны нежданные вред больший наносят врагам».
Оба, Юпитера мощь на Юпитера мощь призывая,
Гета и Амфитрион грозно оружьем гремят.
Биррию смех разобрал: что за смелость у этих обоих!
Вот бы любовнику знать, что за вояки идут.
495 Спины врагам показать им нетрудно. Коль Греция встарь бы
Эдаких слала бойцов, Троя стояла б досель.
Биррия, первым беги, коль умен, нападай же последним:
Робкому, чтобы спастись, лучше подальше удрать».

Стал уже меньше пылать любовною страстью Юпитер,
500 И поцелуи его стали не так горячи:
«Надобно мне уходить: корабли у причала оставил
Я без охраны. Пора, Гета, назад нам идти».
Тотчас Меркурий за ним. Небеса Юпитеру рады,
Грустною стала земля, чуя, что боги ушли.
505 Без украшений стоит Алкмена, сняв все уборы,
Но и без них хороша. Снова отворена дверь.
Амфитрион перед ней появляется вооруженный;
Страхом объята, жена мужу навстречу идет.
«Меч почему у тебя? Поцелуев я жду, не оружья.
510 Что за нужда,— говорит,— так появляться к жене?»
Ласковым рад он словам. «Целоваться явился в оружье?»
Выскользнул меч из руки, гнев остывает его.
Гета идёт; изумлен он отворенной двери; за нею
Хочет искать блудника, но и боится найти.
515 Вовсе его не найдя, становится Гета смелее
И начинает уже голосом грозным кричать:
«Амфитрион, где блудник? Довольно тебе целоваться!
Где тут блудник? Я его тут же прикончу мечом.
Я и Алкмену спрошу: почему ни за что не хотела
520 Гету впустить?» Но она так отвечает, смеясь:
«Ты же ведь дверь сторожил и сам же ее отворил ты,
А перед этим ее сам приказал запереть.
С Амфитрионом моим я в брачном покое ласкалась».
Амфитрион тут пришел в ярость при этих словах.
525 Вместо объятий — побои, нарушены мир и согласье,
И по желанным щекам муж начинает хлестать.
«Горе мне! — он завопил.— Наконец-то домой мы вернулись,
А у тебя был блудник!» «Не был,— она говорит.—
Я миловалась с тобой! Или мне это все показалось?
530 Часто виденья со мной шутят, когда я засну».
«Это, конечно, во сне, — добавил Биррия, — Гета
Тоже дуреет, глупей став от науки своей.
Бросьте дурацкую брань! Пойду-ка я лучше в поварню.
Радуйся, Амфитрион! Гета, ты — вновь человек!
535 Амфитрион, утешайся женой; ты, Биррия,— кухней;
Тем, что ты вновь человек,— Гета. И все хорошо».

(На сенсорных экранах страницы можно листать)