Глава II

22 Вот какое получилось приключенье

В начале Нового года! Недаром

Артур радовался — ну и прекрасно:

Он всегда ведь хотел узнать да услышать

О доблестных подвигах прославленных паладинов.

И вот за столы все снова сели,

Сами собой стихли слова,

Заняты были и рты, и руки.

Сэр Гавейн был рад несказанно

Тем, что вызвался на славное состязанье.

Только не удивляйтесь, что продолженье

Поведанной повести прозвучит печально:

Хотя, как правило, от крепких напитков

На душе у людей и веселей, и легче,

Но год несется оленьим аллюром,

Никогда ничего наново не повторяет,

И начала никогда не схожи с концами.

Новый год пролетел, и — прочь, как птица...

Ведь в определенном от веку порядке

Времена года друг друга сменяют.

Рождество не успело еще удалиться —

Великий пост тут как тут наступает,

Тощий, старый, усталый от рыбы

И от прочей пищи, плохой и грубой.

А потом на зиму весна восстала,

Холода прошли — в землю забились,

Плывут облака особенно округлы,

Теплые ливни льются в долины,

Цветы, распускаясь, тянутся к свету,

А в полях уже злаки зазеленели,

И птицы спешат себе строить гнезда,

Весело и звонко летят над землей

их голоса.

Опускается лето светлое

На холмы, на поля овса,

В изгородях цветы разноцветные,

Пенье оглашает леса.

23 Льются летние ласковые ветерки,

Дышит зефир^[29] в посевах и травах,

Побеги прекрасные прорастают в садах

Под влагой росы, блестящей на листьях,

Взгляды радует яркое солнце,

Но осень осторожная остерегает:

“Спешите созреть — о зиме не забудьте!”

Свистя своими сквозными ветрами,

Подымает пыль она под самые тучи,

Подальше от земли. А в небе низком

Дикий ветер воет, с солнцем воюя.

Листья лип летят, устилая землю,

И трава становится скучной, серой.

Все, что выросло, созрев, сникает,

Господин год гонит дни за днями,

И зима возвращается во влажные долины.

Что поделать — так все устроено, на том мир

стоит.

Лишь пред Михайловым днем^[30],

Когда луна так неярко горит,

Вспомнил Гавейн о том

Пути, что ему предстоит.

24 До Дня всех святых^[31] оставался рыцарь

В Камелоте, и король Артур в его честь

Пир на весь мир в этот день устроил.

Пышность этого прекрасного праздника

Была достойна Круглого стола!

Но тайной тоской терзались весь день

Благородные рыцари и прекрасные дамы,

Поскольку все они любили Гавейна.

И хотя готовы они были весь день

Болтать о чем-нибудь веселом и приятном,

С грустной душою они шутили,

Беспокоясь о судьбе славного паладина.

А после обеда обратился Гавейн

К королю Артуру с откровенной речью,

И очень озабоченно звучал его голос:

“Итак, господин мой и повелитель,

Прошу позволения вас покинуть.

Вы знаете все о знаменитой затее

Зеленого Рыцаря — незачем подробно

Говорить о трудности предстоящего приключенья.

Отправляюсь завтра за ответным ударом,

На поиски Зеленого Рыцаря еду,

Бог да приведет меня туда, куда надо...”.

Собрались тут самые славные рыцари,

Сэр Эрек^[32], сэр Ивейн и другие достойные,

Сэр Додинел Дикий^[33] и герцог Кларенс^[34],

Ланселот^[35], Лионель^[36] и ловкий сэр Лукан^[37],

Сэр Бос^[38] и сэр Бедивер^[39] — знаменитые оба —

И многое множество других молодых

(Особо отметим Мадора де ла Порта^[40]!).

Собралась вся королевская компания

С горечью в сердцах проводить Гавейна.

Тайная тоска терзала рыцарей:

Ведь такой великий воин, как Гавейн,

Должен отправиться на тяжелое дело,

Должен получить удар от противника,

На него не ответив славным своим

мечом.

Но Гавейн оставался весел

И сказал: “От судьбы нипочем

Нельзя шарахаться, голову повесив,

Что бы нас ни ждало потом!”

25 Весь долгий день и другой день

Готовился Гавейн к предстоящему подвигу.

С утра приказал принести панцирь^[41]

И прочие предметы вооружения;

На пол положили шелковый коврик,

Золотом заблистали замечательные доспехи,

И подошел паладин и проверил,

Все ли на месте. Он был одет

В тонкую тунику тарсского шелка,

Кафтан с капюшоном, крепко сшитый,

Был белым горностаевым мехом подбит,

Дорогим аграфом^[42] заколот на шее.

Ноги он сунул в сапоги стальные,

Принесенные и поданные почтительными пажами,

Прочные поножи подвязали паладину,

Затем наколенники на них надели

Округлые, отполированные до ослепительного блеска,

Золотыми завязками закрепив их сзади,

А железные штанины на крепких шарнирах

Легко облегли его плотные ляжки.

Вот и стальная сверкающая кольчуга

Скрыла прямые плечи паладина.

Вот и поручи, подогнанные превосходно,

С новенькими налокотниками ему надели

И рукавицы стальные, чтобы сильные пальцы

беречь,

И золотые шпоры — все, как положено:

Плащ ниспадает с плеч,

И на узорном поясе кожаном —

Рыцарский верный меч.

26 Когда, наконец, он надел все, что надо,

Выглядел Гавейн воинственно и великолепно.

Любая пластинка, любое колечко

Золотом несравненным на нем сверкали.

В полном вооруженье выслушал мессу,

Которую для него специально священник

Отслужил у высокого алтаря. А потом

Подошел Гавейн к королю Артуру

И к рыцарям Круглого стола попрощаться,

Вежливо всем воздавая должное.

Дамы его до крыльца довели,

Проводили, поцеловали, помахали платками.

Гринголет^[43], его конь, был готов, оседлан,

Сверкало седло заклепками золотыми,

Заново забитыми на этот случай.

Золотилось каждое колечко уздечки

И узоры нагрудника, и кисти попоны,

И червонная сетка на крупе коня,

Лаком лука седла отливала,

Золотые бляшки на алом фоне

Солнцами мелкими мелькали, мельтешили.

Взял он свой шлем, изнутри обитый^[44],

Поцеловал почтительно и на голову надел.

Сзади же к шлему шелковой лентой

Была пришнурована кольчужная сетка^[45],

Широкие края этой ленты шуршали,

Изукрашены были красивыми камнями,

Расшиты разными райскими птицами

И цветами, и листьями густо-густо,

Словно множество благородных дам

Старательно не менее семи лет

их вышивали.

И обруч шлема^[46] над его челом

Украшен был так, что едва ли

Описать я смогу, — на нем

Большие бриллианты блистали!

27 Подали щит ярко-красного цвета

С пентаграммой^[47], прочерченной золотом посередке.

Взял он щит за шлейку, на шею повесил,

И щит пришелся рыцарю впору.

Но почему, вы спросите, пентаграмма?

Об этом постараюсь поведать подробней,

Пусть это даже замедлит повествованье.

Пентаграмма — символ, созданный Соломоном,

Символ безупречности и совершенства.

Пять вершин у прекрасного знака,

Прямая линия пересекается с предыдущими,

В неразрывном пятиединстве соединяясь.

Как слышал я, это в землях английских

Зовется узлом без конца и начала^[48].

Гавейну славному соответствовал символ

Незапятнанности новых его доспехов.

Ведь Гавейн как истинный рыцарь известен,

И, как в золоте истинном, изъяна нет в нем!

Всеми рыцарскими доблестями был Гавейн

одарен.

Вот почему, как рыцари те,

Для кого верность — высший закон,

И на плаще своем, и на щите

Носил пентаграмму он.

28 Во-первых, были безусловно безупречны

Пять чувств его, во вторых, — пять пальцев

Никогда ни одной ошибки не допустили.

И то, во что верил он безусловно,

Были пять ран Христа на кресте^[49],

Как веками утверждает вера.

Что б ни случилось, что б ни было в битве,

Превыше прочих принципов почитал он

Долг добывать достойную силу

Из тех пяти редкостных радостей,

Которые принес Царице Небесной^[50]

Ее непорочно зачатый ребенок.

Вот поэтому и сиял у рыцаря

Пресвятой образ на обороте щита^[51],

Воспламеняя в Гавейне отвагу.

Пятая же пятерка принципов, предполагаю,

Проявившихся в превосходнейшем из паладинов, —

Это щедрость, товарищество, благочестие,

А еще куртуазность и чистота.

Все эти свойства связаны с Гавейном

Более, чем с кем-либо иным на свете.

Все они воистину в этом воине

Вместе сплетены священным сопряженьем,

Заключены в пяти вершинах пентаграммы.

Ни одно из них с соседними не совпадает,

Но в связи с ним неразрывной и нераздельной,

Ни начала, ни конца в непорочнейшем знаке,

И если бы стал пентаграмму изображать я,

Нигде никаким путем не нашел бы

Ни того, чем начать, ни того, чем закончить!

Вот отчего на красном поле

Червонным золотом выведен со старанием

Был этот знак^[52], что учеными мужами

определен

Как совершенная пентаграмма.

Но вот Гавейн снаряжен.

“Прощайте”, — сказал рыцарям и дамам.

“И навечно”, — подумал он.

29 Пришпорив коня, он рванулся так резво,

Что искры подковы из камней высекали.

И все, кто видел, вместе вздохнули

И, печалью печалясь о прекрасном рыцаре,

Так говорили один другому:

“Как жаль, сэр, что такой ужасный удел

Ждет рыцаря, равных которому не найти”.

“Ах, сэр, разумнее было бы, если б

Король его пожаловал герцогским титулом”.

“Он, верно, вождем выдающимся стал бы,

Достойней была бы судьба такая,

Чем злая смерть, что его ожидает”.

“Ну да! Ни за что головы лишиться,

Причем от какого-то нечеловеческого существа!”

“И, Господи, прости, только в силу гордыни!”

“Ну кто когда слышал о короле, который

Всерьез бы принял дурацкое предложение,

Высказанное рыцарем в рождественский вечер!”

Слезы струились из сотен глаз,

После того как Гавейна в далекий путь

долг позвал.

Не задержавшись, он ускакал на коне

И много разных дорог миновал,

Так рассказывали эту историю мне —

Где только он ни побывал!

30 Вот едет через Логрское королевство^[53]

Гавейн с Господним именем на устах,

Хоть вовсе и не забава ему этот путь.

И никто не подавал ему изысказнных яств,

И не было у него спутников, кроме коня,

Не было собеседников, кроме Господа Бога.

По лесам, по холмам — вот уже Северный Уэльс^[54],

Слева остались Англсейские острова^[55],

Небольшие бухты вброд пересекал он

С мыса на мыс. Миновал он и Холихед^[56],

Вдоль высокого берега — в Уирральский край^[57]

(Там никто не живет — лишь лихие люди,

Те, кто ни Бога, ни людей не боится,

Но даже разбойники редки в тех краях).

Вдруг повезет — встретится человек,

Спрашивает сразу его сэр Гавейн,

Не слыхал ли он о Зеленом Рыцаре,

Нет ли поблизости Зеленой Часовни?

Но никто и вопроса его не понял,

Слыхом не слыхивал, видом не видывал.

Никакого зеленого человека никто

не знал.

То падая ухом, то вновь ободрясь,

По горам и лесам он скакал,

И впадал в отчаянье не раз,

Пока ту часовню искал.

31 То въезжал на холмы, то глядел со скал,

Редко день проходил, чтоб не встретить врага.

Вынужден был он в бой вступать

То с драконом, а то и со стаей волков,

То в темной теснине с туром он бьется,

То с медведем мрачным, то с диким вепрем,

То соскочит вдруг со скалы людоед —

И не будь осторожен он и отважен,

Множество раз мог уж мертвым пасть.

Но не больно-то битвы беспокоят Гавейна:

Был особенный враг — осенний холод.

Что может мешать сильнее морозов

Или долгих дождей, домерзавших в воздухе,

Даже не долетая до серой земли?

Промерзлый, покрытый промокшим снегом,

Не снимая доспехов, он спал среди скал.

Сосульки свисали со сводов пещер,

О, боль, о, гибель от холода злого!

Так, сквозь холод, голод и горе

Рвался рыцарь в розысках цели,

До самого сочельника совсем один

Скакал и скакал по землям английским.

И вот однажды искреннюю молитву

свою

Вознес Гавейн Деве Марии,

Чтобы в этом безвестном краю

Направили веленья благие

Его хоть к какому-нибудь жилью.

32 Ехал он в самый сочельник утром

В особо славном состоянии духа;

По пологому склону холма проскакал,

Доехал до дикого дубового леса.

Седые деревья стеной стоят,

Боярышник с орешником сплелись ветвями,

Мягкий, мохнатый мох свисает,

А птицы плачут, попискивая от холода,

На голых, покрытых изморозью, ветвях.

Плюхая по кочкам, пересек он болото —

Рыцарь, в религиозные раздумья погруженный:

Он был очень озабочен отсутствием церкви,

Тем, что не мог быть у мессы и молиться

Господу Иисусу, рожденному в эту ночь,

Чтобы спасти нас и вывести к свету.

И произнес он: «Прошу тебя, Господи,

И Пресвятую Деву прошу — пошлите

Хоть какое-то убежище, чтобы мог я, как должно,

И мессу, и заутреню завтрашнего праздника

Слушать. Смиренно молю вас о том.

Ну, а сейчас

Прочту “Отче наш”, “Аве” и “Верую”^[58]».

Так он и ехал молясь.

“О, помоги твоему рыцарю верному!” —

Призвал он Господа, перекрестясь.

33 И только трижды крест святой сотворил,

Как в просвете, над дальнею луговиной

Увидел огромное одинокое строение,

Обнесенное очень высокой оградой.

Там на холме, окруженный рвом,

Среди массивных, темных деревьев,

Стоял суровый и стройный замок.

Ни один из рыцарей, Гавейну знакомых,

Не владел такой отличной твердыней.

На высоком холме посреди поляны

Возвышался этот замечательный замок,

Вокруг высокого внешнего частокола

Надо было б ехать больше двух миль!

На замок, полускрытый раскидистыми дубами,

Глядел сэр Гавейн и не мог наглядеться.

А потом почтительно поднял шлем

И поблагодарил, как положено по Писанью,

Господа Иисуса и святого Юлиана^[59]

За то, что услыхали его молитвы

И многие милости ему, малому, оказали.

И еще попросил он ему помочь

Получить ночлег в прекрасном замке.

Золотыми шпорами он ударил коня

И вскоре, выехав на большую дорогу,

Поскакал по проезду к подъемному мосту.

Мост был поднят, на цепях он висел,

здоровенный.

А над крепко запертым входом

Трепыхался флажок неизменный.

Никакой ненастной погоды

Не боялись эти крепкие стены.

34 У крутого края рва коня он остановил.

Спешился под стеной над самым уклоном,

Стена, в воде отражаясь, ввысь уходила

До крепких зубцов, до их карнизов крутых.

Тщательно тесаные камни тесно

Лежали рядами, один к одному.

Узорные бойницы в боевых башнях,

Высившихся на равных расстояниях друг от друга,

Заслонками заботливо были закрыты.

Более благородного и совершенного сооружения

В жизни своей не видал сэр Гавейн.

Увидел он удивительнейшую постройку:

Все башни были одного стиля,

И маленькие потешные, и жилые,

Над которыми возвышались белые трубы

Несчетных каминов. Изумительными узорами

Расписаны были разноцветные шпили,

Теснящиеся в беспорядке над конусами кровель, —

Казалось, замок весь вырезан из бумаги^[60].

Благородный рыцарь решил резонно,

Что вполне это место ему подходит.

Приятным показалось доблестному паладину

Погостить в прекрасном этом доме в праздник

святой.

Крикнул он нетерпеливо,

И страж возник над стеной.

“Что угодно вам, сэр?” — спросил учтиво,

Рыцаря приветствуя рукой.

35 Добрый сэр, — сказал тут Гавейн, —

Не соблаговолите ли вы великодушно сообщить

Владельцу этого замечательнейшего замка

О странствующем рыцаре, пристанища просящем?”

“Да сударь, во славу Святого Петра, —

Степенно сказал спокойный страж, —

Полагаю, вас тут попросят погостить

Столько, сколько вы сами соблаговолите”.

Ушел воин вниз и тут же вернулся

С десятком других, чтоб открыть ворота.

Мягко мощный мост опустился,

Воины вежливо вышли навстречу,

На холодной земле на колени встали,

Приветствуя приезжего подобающей почестью,

Он же покорно просил их подняться.

И вот все вошли в высокие ворота.

Двое держали рыцарю стремя;

Чуть только спешился сэр Гавейн,

Конюхи в конюшню увели Гринголета.

Рыцари и пажи с поклонами появились,

Просят войти высокого гостя;

Снял он шлем, и многие поспешили

Шлем принять, оказав паладину услугу.

От меча и щита Гавейна освободили,

А он любезно приветствовал любого.

Проталкивались многие почтенные люди

Воздать вежливостью высокородному гостю.

Затем он, как был, в боевых доспехах,

Входит в зал с высоким камином,

В котором пламенем пылают поленья.

Вышел тут владелец великолепного замка

И в самых изысканных и искренних выраженьях

Приветствовал Гавейна в своем поместье.

“И сам я, — сказал он, — и все здесь к вашим

услугам”.

“Благодарю вас, — ответил гость. —

Приятно мне будет со всем вашим кругом,

Да вознаградит вас Иисус Христос”.

И рыцари обнялись друг с другом.

36 Глядит Гавейн глазами гостя

На радушного рыцаря, так его встретившего,

И думает: “Вот человек достойный!”

Был он большой, бородища рыжая

С проседью, и шагал широко он,

Отважным огнем отсвечивало лицо,

Открытая речь, обходительные манеры.

“Ну, конечно, — решил сэр Гавейн, —

По праву подходит ему положенье

Барона знатного в замечательном замке!”

А владелец весело ввел Гавейна

В предназначенные ему высокие покои,

Приставил слугу прислуживать гостю,

Потом провел его в пышную спальню.

Постель там была под пологом пестрым,

Кисти балдахина, блиставшего шелком,

Свисали над покрывалом серебристого горностая,

Вышитым вычурными узорами по краям.

Завесы висели на золотых зацепках,

По стенам — ковры из Тулузы и Тарса,

Пол был тоже покрыт коврами.

Стал тут Гавейн снимать снаряженье,

Притом предаваясь приятной беседе.

Сначала с рыцаря сняли панцирь,

Затем и другие детали доспехов,

Принесли слуги разное платье,

Чтоб рыцарю было во что переодеться.

Он выбрал что-то с разлетающимися полами,

И в этом выглядел вовсе весенним.

Одежда отлично его облегала,

Вырисовывались великолепные, стройные ноги.

Право же, прекраснее и элегантнее паладина,

Казалось, не создавал еще никогда

Господь Бог!

Нет рыцаря совершеннее в мире,

Любой от него далек,

Ни в битве, ни на турнире

Никто б с ним сравниться не смог!

37 Кресло поставив у колоссального камина,

Где пред Гавейном горели угли,

Пажи положили расшитые подушки.

Все было выполнено с великим искусством.

Нарядную накидку на него надели,

Шелковую, сияющую серыми соболями.

Сел он в прекрасное просторное кресло,

Быстро согревшись, воспрянул духом.

И скоро стол со скатертью светлой

Поставили слуги, на нем разложили

Салфетки, солонку, серебряные ложки.

Он руки умыл с великим удовольствием

И к трапезе не спеша приступил, помолясь.

На первое подали превосходный бульон,

Потом принесли прекрасную рыбу,

Зажаренную в золе, запеченную в пирогах,

А также разварную, и рагу с соусами,

И все, как положено, порциями двойными.

Очень понравилось пиршество паладину,

Всех благодарил он в изысканных выраженьях,

И ему любезно все как один

отвечали:

“Это лишь постное угощенье,

Ведь все еще только в начале”^[61].

Вина принесли для увеселенья,

И кой-что вкусней обещали.

38 Затем ему задали всякие вопросы,

И он рассказал, что он — Гавейн,

Рыцарь двора благородного Артура,

Славного короля Круглого стола,

Волей судьбы, в великий праздник,

Вынужден сюда прибыть под Рождество.

Очень рад был хозяин замка,

Узнав, кого у себя принимает.

И все поспешили представиться паладину,

Олицетворявшему обходительность и отвагу,

Слава которого совершенна и превосходит

Славу самых славных сеньоров.

“Ах, — говорили дамы друг дружке, —

Мы увидим такие прекрасные манеры,

Услышим такие мудрые речи,

Испытаем истинное искусство беседы,

Потому что принимаем тут паладина

Очень известного, как образец особого,

Утонченного и куртуазного воспитанья!

Воистину нам, по милости Божьей,

Послан такой превосходный гость

В тот самый вечер, когда вся вселенная

Радостно Рождество великое славит,

Рождение Слова^[62] —

Мы услышим изысканные речи,

И что-то новое узнать я готова

О любовных беседах в этот вечер

От нашего гостя дорогого!”

39 Как и положено по великим праздникам,

Зазвонили колокола, заспешили клирики

В замковую часовню, когда вечер спустился.

Пришли туда хозяин с хозяйкой,

И леди села на свое место.

К праздничной мессе поспешил и Гавейн.

Барон приветствовал паладина просто,

Как своего, и сказал, что счастлив

И что все, как родному, рады Гавейну.

Тот сердечно поблагодарил хозяина,

И сели все вместе слушать службу.

Потом пожелала познакомиться с Гавейном

Прекрасная леди и к нему подошла

С сияющей свитой самых красивых

Девушек, какие бывают на свете.

Сама же телом, лицом и фигурой

Была прелестней всей своей свиты.

И Гавейн подумал, что эта дама

Милей самой королевы Гиневры^[63].

Другая дама, довольно пожилая,

Вела госпожу за левую руку.

С почтеньем все на нее глядели,

Но до чего же они непохожи!

Насколько нежна и свежа молодая,

Настолько увядшей выглядела другая.

Розоволица, румяна хозяйка,

А у спутницы свисают складками щеки.

У леди, сверкая драгоценными жемчугами,

Из шалей выглядывают грудь и шея —

Ярче снегов на холмах холодных,

А у старшей на шее лежит горжетка,

Лицо белеет, бледнее мела,

Дряхлый подбородок весь в морщинах,

Лоб закрыт вышитыми кружевами;

Не видно ни клочка открытой кожи —

Только черные брови над мутными глазами

И губы, на которые смотреть неприятно.

Но, клянусь Господом, весьма почтенной

Была та дама! Фигура коротка,

широка.

Плечи — как два угла,

С бедрами слиты бока.

Спутница ж дамы была

Свежа, стройна, высока!

40 Красавица с интересом глядела на Гавейна,

Ну, а он встал навстречу дамам,

Старшей низко, как надо, поклонился,

А красавицу, вежливо полуобняв, поцеловал

И возгласил: “Ваш верный вассал!”

Дамы взяли его за обе руки

И повели к пылающему камину.

Потом, продолжая прерванную беседу,

Приказали принести разных сластей

И вина — поддержать хорошее настроение.

Хозяин же всех призывал веселиться,

Радостно рванул с себя капюшон,

Надел на копье и назначил призом

Тому, кто всех лучше развеселит гостей.

И так сказал: “Уж и я постараюсь,

Чтоб самому заслужить свой собственный

капюшон!”

Так веселил всех гостей,

В честь славного Гавейна он,

Но тот уже устал и скорей

Откланялся, предвкушая сон.

41 Наутро, когда все на белом свете

Радостно праздновали рождение Господа,

Потом поруганье принявшего за нас,

Все в мире в честь Его веселилось.

Вот и в замке выплескивалось веселье:

Слуги ставили на столы сладости,

Старая уважаемая дама сидела

На почетном месте, хозяин с ней рядом.

А Гавейн и милая молодая леди

Сели вместе в середине стола.

Слуги тут стали обносить гостей,

Всем подавали, как принято, по рангу.

Был пир веселый, радостный пир

(Никак я не смог бы его описать,

Даже если бы утроил количество страниц!)

Прекрасная дама и сэр Гавейн

Были так веселы и довольны друг другом,

Приятной простотой плавной беседы,

Утонченной, обходительной — и быть не могло в ней

Ничего недозволенного, недолжного, неприличного.

И развлечения их были не хуже, чем забавы

королей.

Трубы, волынки и барабаны

Звучали под сводами все звучней,

Все от радости слегка были пьяны,

А эти двое — от беседы своей.

42 Все веселились и во второй день,

И третий тоже был радости полон:

Превосходней всего показалось пирующим

Пришествие дня святого Иоанна^[64];

Затем, что все знали: заканчивается праздник,

Гости уедут на сером рассвете.

Поэтому весь вечер весело пировали,

Пили пиво, вино, танцевали, пели,

Под сводами раздавались рождественские песнопенья,

А потом, когда было совсем уж поздно,

Разошлись и стали складываться к отъезду.

Гавейн подошел к хозяину дома,

Тот его за руку повел в свои покои,

Посадил и в самых изысканных выраженьях

Поблагодарил за то, что Гавейн благородный

Почтил его посещеньем в пресветлый праздник,

Порадовав присутствовавших своим появленьем:

“До конца моих дней я буду, клянусь вам,

Счастлив, что гостем моим в дни Господни

Были вы, сэр Гавейн”. — “Гаранмерси, — молвил рыцарь, —

Возвращаю вам все ваши комплименты,

Ведь и я был рад, вознагради вас Всевышний.

Отныне во всех делах, больших или малых,

Я полностью в вашем распоряжении, как честь

мне велит!”

Уговаривал хозяин впустую

Гавейна — пусть еще погостит.

Но тот не соглашался ни в какую:

“Опозданья мне Бог не простит!”

43 Тут спокойно спросил славный барон,

Какой ужасный удел увел его из Камелота

Срочно и одного в преддверии праздника?

“И верно, вы правы, — воскликнул Гавейн, —

Дело долга из дома меня увело —

Найти некое неизвестное место!

И за все богатства Логрского королевства

Не могу там не оказаться я в день новогодний,

И да поможет мне Бог! Я прошу вас сказать,

Не слыхали ли вы о Зеленой Часовне,

Которую охраняет Зеленый Рыцарь.

Между нами был заключен договор,

Что в первый день Нового года

Должен я встретиться с ним у часовни,

Если, Бог даст, доживу до встречи.

А времени остается мне малого меньше.

Для меня драгоценных даров дороже

Найти его; и с вашего разрешенья

Вынужден выехать я — всего ведь три дня

Мне остается. Разрази меня гром,

Если я не сдержу своего слова!”

Со смехом сеньор смельчаку ответил:

“Ну, теперь-то останетесь вы непременно:

Не сомневайтесь, недалека дорога.

Пусть вас не беспокоят поиски ваши.

Спите спокойно хоть до Нового года —

Ждет вас простая прогулка по соседним

полям.

Вы ведь на верном пути,

И искать не придется вам —

Всего две мили пройти,

К полудню вы будете там”.

44 В ответ радостно рассмеялся рыцарь:

“Еще более за это благодарен я вам.

Близятся к концу путешествие и приключенья,

Остаюсь я и следую вашим советам”.

Тогда хозяин посла за дамами,

И весело все развлекались весь вечер

Одни, без прочих гостей. А барон

Обратился к Гавейну, громко сказав:

“Вы согласились, сэр, сделать все,

О чем я попрошу, — так сдержите слово!”

“Воистину, — сказал верный слову Гавейн, —

В вашем замке внимаю я вашим веленьям”.

“Трудный путь вьг проделали, — молвил барон, —

А потом всю ночь на пиру не спали,

Сон и пища не совсем еще вас освежили.

Я прошу вас покорно, сэр Гавейн,

Отдыхайте в постели до утренней мессы.

К завтраку выйдете, когда захотите,

А моя жена будет ждать за столом вас

И составит вам общество до моего возвращенья

домой.

Я же с рассветом встану,

Егерей разбужу трубой,

На охоту мы отправимся рано”.

И Гавейн кивнул головой.

45 Давайте договоримся, — докончил барон, —

Что в лесу я добуду — то будет ваше,

А что вы обретете в замке — мое.

Сэр Гавейн, поклянемся так поменяться.

Неважно, кто выиграет в веселой игре”.

“Богом клянусь, — был ответ, — я согласен.

Если игра вам по вкусу — и я доволен”.

“Принесите пива — подкрепить соглашенье!”—

Воскликнул владелец замка. И все

Радостно смеялись, болтали, шутили,

Рыцари, дамы, даже оруженосцы.

Потом неспешно и вежливо встали,

Слегка замедлили завершенье беседы,

И, как положено, учтиво расцеловавшись,

Разошлись, разговаривая, по разным покоям.

Ловкие слуги со светлыми факелами

И хозяина, и гостя в их покои пошли

провожать.

И каждый до сна ночного

Не уставал повторять

Другому данное слово,

Ибо слово хотел сдержать.

29

Зефир — западный ветер.

(обратно)

30

Михайлов день — 29 сентября.

(обратно)

31

День всех святых — 1 ноября. В романе “Ланселот”, входящем в “Артуровскую Вульгату”, говорится, что Артур собирал двор и надевал корону пять раз в году: на Пасху, в праздник Вознесения, на Пятидесятницу, в День всех святых и на Рождество. Поэтому вполне разумно, что Гавейн, вспомнивший о предстоящем ему путешествии в конце сентября, остается в Камелоте до Дня всех святых, когда должно состояться столь важное для двора событие.

(обратно)

32

Эрек — герой романа Кретьена де Труа “Эрек и Энида”. Этот роман, написанный около 1162 г., — самый ранний из известных нам рыцарских романов о короле Артуре и рыцарях Круглого стола.

(обратно)

33

Додинел Дикий — Свое прозвище получил за то, что любил охотиться в диких лесах.

(обратно)

34

Герцог Кларенс — По “Истории Мерлина”, был кузеном, по “Ланселоту” (оба романа из “Артуровской Вульгаты”), — братом Додинела.

(обратно)

35

Ланселот — Ланселот Озерный, сын короля Бана Бенвикского, которого воспитала Владычица Озера (в некоторых романах говорится, что матерью Ланселота была Дева Озера). Слава Ланселота как одного из главных рыцарей артуровского двора идет из Франции. Впервые его имя упоминает Кретьен де Труа в “Эреке и Эниде”, а в романе Кретьена “Ланселот, или Рыцарь телеги” (около 1168 г.) Ланселот выступает уже главным рыцарем Круглого стола и любовником Гиневры.

(обратно)

36

Лионель — кузен Ланселота.

(обратно)

37

Лукан — дворецкий короля Артура.

(обратно)

38

Бос — рыцарь Круглого стола; позднее, в частности, у Мэлори, зовется Ворсом.

(обратно)

39

Бедивер — По версии Мэлори и его источника, — единственный рыцарь, выживший в последней битве рыцарей Артура с войском Мордреда.

(обратно)

40

Мадор де ла Порт — вероятно, главный привратник Артура.

(обратно)

41

С утра приказал принести панцирь... — Как и все искусство Средних веков, поэт “Гавейна” осовременивает прошлое. Вооружение Гавейна и его коня соответствует рыцарскому вооружению конца XIV в. Так, например, стальные сапоги состояли из острого мыска и пластинок; такие сапоги можно видеть, например, на надгробии Черного Принца (умершего в 1376 г. сына короля Эдуарда III) в Кентерберийском соборе.

(обратно)

42

Аграф — застежка, пряжка.

(обратно)

43

Гринголет — Это слово, вероятно, кельтского происхождения. Конь Гавейна называется Гринголетом со времен Кретьена де Труа (впервые — в “Эреке и Эниде”).

(обратно)

44

...шлем, изнутри обитый... — Внутренняя обивка должна была смягчать удары.

(обратно)

45

Сзади же к шлему шелковой лентой / Была пришнурована кольчужная сетка... — Падавшая на плечи кольчужная сетка (бармица), предназначенная для защиты шеи, прикреплялась к шлему заклепками или шнурками и — в качестве украшения — богато орнаментированной шелковой лентой. Описанные на ленте узоры использовались как в вышивке, так и в иллюстрациях манускриптов, а также в гравировке на металле.

(обратно)

46

Обруч шлема — В позднем Средневековье обруч (иногда золотой) по верху шлема украшался драгоценными камнями.

(обратно)

47

Пентаграмма — Герб Гавейна описывается во многих романах, но ни в одном из них не говорится о пентаграмме — пятиконечной звезде, нарисованной одним росчерком. Обычно на гербе Гавейна изображался лев или грифон. Употребляемое поэтом слово pentangle (пятиугольник) впервые появляется именно в этом романе и в последующем употребляется только в английском языке, да и то изредка; второй раз после “Сэра Гавейна” это слово упоминается лишь в середине XVII в. В средневековой латыни эта фигура называлась pentaculum (отсюда французское и английское pentacle) или pentalpha (в основном, в геральдике), а позднее ее стали называть pentagonon или pentagram(ma) — последнее слово, наряду с немецким Drudenfuss использует Гете в “Фаусте”.

Само слово “пентаграмма” греческого происхождения — pentagrammon: penta — пять, gramma — линия. В Оксфордском словаре английского языка pentangle обозначено как “слово среднеанглийского языка = новоанглийское pentagram”. Слово pentangle поэта “Гавейна” может быть образовано путем слияния слов pentacle или pentaculum и angle (англ. “угол”), либо быть в конечном итоге вариантом pentacle, которое в английском языке обозначало пентаграмму, используемую в качестве магического символа.

Первые упоминания о пентаграмме как о символе власти правителей Месопотамии относятся к 3500 г. до н.э. У пифагорейцев она считалась символом совершенства и здоровья и стала отличительным знаком их философско-математической школы. Иудеи считали пентаграмму символом Пятикнижия Моисея (первые пять книг Библии) и называли ее “печатью Соломона”. Использовалась она и другими народами, например, египтянами, кельтами. В христианстве пентаграмма изначально имела положительный смысл и ассоциировалась с пятью ранами Христа, полученными при распятии, и иногда — с пятью буквами имени “Иисус”. В Средние века пентаграмме приписывалась магическая сила; она присутствовала во многих заклинаниях, считалась символом, дающим власть над злыми духами. Используя двойственное значение символа, некоторые темные секты сделали своим знаком перевернутую пентаграмму. Впоследствии христианские авторы осуждали использование пентаграммы как магического знака.

Такого символического значения, какое придает пентаграмме поэт “Гавейна”, нет ни в одном другом источнике (по крайней мере, из дошедших до нас). Возможно, однако, что такие источники существовали, поскольку поэту было бы непросто заставить следить за описанием пентаграммы и связанных с ней ассоциаций, если бы слушатели не имели о ней представления.

(обратно)

48

...Зовется узлом без конца и начала. — Нигде, кроме “Сэра Гавейна”, пентаграмма не называется “бесконечным узлом”. Поэт “Гавейна” так называет ее потому, что ее можно нарисовать, не отрывая пера от бумаги: переплетающиеся линии соединены так, что каждая новая продолжает предыдущую, и в итоге перо возвращается к той точке, откуда начинала рисоваться пентаграмма, как это описано в строфе 28.

(обратно)

49

...пять ран Христа на кресте... — На руках, на ногах и на боку. Пять ран Христа часто упоминаются как в светских, так и в богословских средневековых произведениях.

(обратно)

50

Пять... радостей... Царицы Небесной. — Обычно имелись ввиду Благовещение, Рождество, Воскресение, Вознесение и Успение, хотя иногда этот список менялся. Пять радостей Девы Марии часто упоминаются в средневековой литературе.

(обратно)

51

Вот поэтому и сиял у рыцаря / Пресвятой образ на обороте щита... — Щит Гавейна описан по аналогии со щитом Артура, на котором был изображен образ Девы Марии (об этом упоминают Ненний, Гальфрид и Лайамон).

(обратно)

52

...на красном поле... был этот знак... — Красный цвет обозначал в геральдике мужество и великодушие.

(обратно)

53

Логрское королевство — королевство Артура. Логрис — кельтское название района к югу от реки Трент и к востоку от реки Северн. Гальфрид связывает происхождение этого названия с именем короля Локрина, старшего сына Брута, который правил этими землями после смерти отца.

(обратно)

54

Северный Уэльс — Поскольку Гавейн едет в Северный Уэльс, Камелот должен находиться на юге. Таким образом, противопоставляются упорядоченный “южный” мир Артура и дикий “северный” мир Зеленого Рыцаря.

(обратно)

55

Англсейские острова — острова в Ирландском море (Великобритания).

(обратно)

56

Холихед — На современной географической карте Великобритании есть Холихед, расположенный на острове Англси. Однако поскольку Англсейские острова, как говорится двумя строками ранее, остались у Гавейна слева, это должен быть другой Холихед, следов которого не сохранилось.

(обратно)

57

Уирральский край — район в графстве Чешир на границе Англии и Северного Уэльса.

(обратно)

58

“Отче наш”, “Аве”, “Верую” — название молитв.

(обратно)

59

Святой Юлиан — Св. Юлиан Госпитальер считался покровителем путешественников. В романах странствующие рыцари часто взывали к нему.

(обратно)

60

Описание замка дано в соответствии с характерным для XIV в. архитектурным стилем, применявшимся в строительстве крепостных сооружений. Подобные замки с многочисленными остроконечными шпилями и трубами каминов стали появляться именно во второй половине столетия.

(обратно)

61

”Это лишь постное угощенье, / Ведь все еще только в начале”. — Гавейн называет постное угощение из рыбы пиршеством из-за большого разнообразия приготовленных блюд. Однако ему напоминают, что сейчас только сочельник, и все празднества и пиры еще впереди.

(обратно)

62

Рождение Слова. — Слово Божие есть Второе Лицо Святой Троицы, Бог Сын. Бог Отец сотворил мир Словом, т.е. Единородным Сыном Своим, при воздействии Святого Духа. “В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть”, — говорится в Евангелии от Иоанна (1:1, 3). В своем земном воплощении Бог Сын, сойдя с небес, принял облик Иисуса Христа, Рождение которого является главным христианским праздником (Ср. также: “Ибо три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святый Дух; и Сии три суть едино” (1-е Ин. 5:7)

(обратно)

63

...эта дама / Милей самой королевы Гиневры. — Гиневра в рыцарских романах является стандартом красоты, поэтому фразы типа “милей самой Гиневры” были достаточно традиционными.

(обратно)

64

День святого Иоанна — день евангелиста Иоанна Богослова, 27 декабря. Праздники продолжаются в замке три дня — с 25 по 27 декабря. Затем хозяин уговаривает Гавейна остаться, и в дальнейшем описываются еще три дня, непосредственно предшествующие Новому году. Таким образом, из счета выпадает 28 декабря. Возможно, упоминание об этом дне было пропущено переписчиком. Однако наиболее вероятно, что поэт “Гавейна”, в других случаях очень четко простраивающий числовую организацию романа, намеренно толкует события в замке как два периода по три дня (см. статью).

(обратно)